оглавление канала, часть 1-я
Я вышла из дома, когда все спали. На улице во всю царствовала ночь. Еще стояло лето, но уже чувствовалось неотвратимое приближение осени. То ли в воздухе, который был пронизан запахом легкой прели, то ли в хрустящих под ногами листьях, уже начавших потихоньку опадать со старых лип. Я задрала голову к небу. Звезды крупным горохом рассыпались по темно-синему, почти черному куполу, высоко вздымающемуся над землей. Да, сухое нынче выдалось лето. Почти ни одного дождя. Значит и грибов нам не дождаться. Хотя, как знать, может нас еще осень и порадует мелким дождичком, да крепкими шляпками груздей и рыжиков. Выползая, словно притаившиеся змеи, изо всех впадинок и оврагов луговину перед домом затягивал серебристо-серый туман, похожий на прозрачный царский шлейф.
Я седлала Ярку, погрузившись в свои невеселые мысли. Почти двое суток после возвращения домой, я проспала, словно убитая. Честно говоря, я даже не помнила дорогу домой, отключившись сразу там, на берегу реки, у небольшого костерка, заботливо разожженного Егором. После пробуждения, выяснилось, что Роман с Андреем никуда не уехали, а продолжают бродить по округе с неизвестными целями, да изредка помогая дяде Славе по хозяйству. Будто они не знали, чем себя занять, не желая возвращаться обратно в город. Но меня это не особо тревожило. Память я им запечатала крепко, а остальное… Что ж, у них своя служба. И это не мне, а им, предстояло отчитываться перед своим начальством. Я им не завидовала. Помимо всего прочего, им придется как-то объяснять исчезновение своего начальника, Юрия Геннадьевича Образова. Они ведь даже его труп не могли предъявить. Валентина слегка беспокоилась по этому поводу, но Кольша ее успокоил, сообщив, что «помог» ребятам «правильно» составить отчет, засвидетельствовав, что Веревкинский клад – это миф, легенда, фольклор, если хотите, который Лютов специально выдумал, воспользовавшись этой историей для спасения собственной шкуры от расстрела. А что касалось Образова, то его убил Стылый в перестрелке, а тела унесла река, в которой куча всяких омутов. И найти ни того, ни другого, не представляется возможным. Поэтому, никаких поисковых экспедиций не ожидалось, что было весьма кстати.
Вроде бы, все было «зачищено» и «заполировано» для того, чтобы нас больше не тревожили. Но где-то внутри моего сознания вертелась беспокойная мысль, что, возможно, это еще не конец. И сама себе я отвечала: «Конечно, не конец. Скорее всего, это только начало… Только вот, начало чего? Подобные тайны не просто так, через многие тысячелетия, внезапно появляются на свет. У всего есть цель. Ведь не случайно же мне именно в этот момент явилось знание, как открыть проход, ведущий в овальную комнату. Значит… Ох, грехи мои тяжкие…»
Кто-то тихонько дотронулся до моего плеча, и я подскочила от неожиданности, прижимая руку к груди. Поглощенная своими мыслями, я совсем не услышала едва слышных шагов у себя за спиной. Быстро обернулась назад, и в сердцах шепотом выругалась:
- Валюха!!! Чтоб тебя…!!! Напугала-то как, Господи! Я чуть заикой не стала по твоей милости!!! Какого беса тебе не спится?!
Валентина, зябко кутаясь в шаль с кистями из тонкой шерсти, расписанную большими аляповатыми розами, виновато проговорила:
- Прости… Не хотела тебя пугать… Я зову тебя, зову… А ты, будто и не слышишь вовсе…
Тут пришла пора мне просить прощение за резкие слова:
- И ты меня прости… Задумалась…
Подруга с пониманием кивнула головой.
- Ясное дело… После всего… задумаешься тут… - И, помявшись немного, спросила, не скрывая тревоги в голосе: - Ты что…? Опять ТУДА собралась? – И не дожидаясь моего ответа (впрочем, как всегда), ответила сама: - Конечно ТУДА, а то куда же еще в такую-то рань! Тебе не кажется, что это глупо? Что ты хочешь там найти? Мы же уже вчера спускались с тобой в подземелье. Ты сама видела, там пусто. Кстати, Кольша грозился, что если еще один раз я не то, чтобы сунусь, а посмотрю в ту сторону, он меня на цепь посадит. – И добавила с тоской, шмыгнув носом. – Не хотелось бы, на цепь-то, Полиночка…
Я хмыкнула. И она и я прекрасно понимали, что Колькины угрозы так и останутся только угрозами. Но, как всякая мудрая жена, Валька старательно делала вид, что не просто верит в каждое слово своего благоверного, а и внимает, открыв рот, что создавало некую иллюзию у мужа, кто есть в семье главный.
- Валь, так я тебя и не зову. Только съезжу, посмотрю, и сразу назад. Ребята еще даже проснуться не успеют. – Я говорила тихо и просительно, тоже создавая иллюзию некой покорности для подруги.
Валентина, позабыв, что все еще спят, заголосила на всю поляну так, что Ярка дернулась в сторону и испуганно захрапела:
- Ну что ты там посмотришь?! Нет!!! Ну ты скажи мне, что ты там собралась смотреть???!!
Я на нее шикнула.
- Тише ты, суматошная!!! Разбудишь всех!! – Нет… Иллюзии для Валентины были вредны. Она как в пословице: только кончик пальца дай – всю руку до плеча оттяпает! Поэтому, перестав играть в эти игры, я строго добавила: - Иди в дом! Если не спится – завтрак начни готовить, блины испеки! Короче, займись чем-нибудь уже! А я, если поехала, значит так мне нужно! И не баламуть ни себя ни меня! – Я вскочила в седло (точнее, закусив губу, забралась в седло. Тело еще все болело и ныло), и, глянув на обиженно надутые Валькины губехи, примирительно проговорила: - Ладно тебе, не сердись… Ведь сама знаешь, что мне туда НАДО. В этой истории нужно поставить точку. Так что, давай, суеты не поднимай, а иди лучше и поспи еще пару часиков. А я, и правда, быстро. - И с этими словами понужнула Ярку, заставив ее перейти сразу с места на резвую рысь.
К реке я уже подъехала, когда огненно-красная горбушка восходящего солнца показалась из-за горизонта. Привязав лошадку подальше от обрыва к калиновому кусту, стала осторожно спускаться к берегу реки. Вдоль речки шла едва заметная тропка, ныряющая в заросли густого тальника. Протоптали ее, скорее всего, звери, потому как, людям здесь ходить было бы очень неудобно. На минуту задержалась у самой воды, задумчиво глядя на ставшей розоватой от первых солнечных лучей поверхность неторопливой в этом месте реки, и направилась вверх по течению. Что я хотела обнаружить здесь, ответить бы, наверное, не смогла, приди в голову кого-нибудь у меня об этом спросить. Но размышляла я примерно так: из пещеры, вода, вместе с телами, куда-то уходила. А куда? Понятное дело, в реку. Значит, и тела должно было вынести сюда. Совсем не факт, что я что-то найду. Подземные потоки могли отнести трупы далеко от этого места. Но, попытаться я была должна. Вот бы еще знать, где эти самые подземные потоки протекают! Но гидрологической карты у меня под рукой не случилось. Я как-то об этом и не подумала. Но внутренний голос мне подсказывал, что тех самых потоков, которые я искала, нет ни на одной карте. Так что и заморачиваться этим не стоило.
Пройдя с полкилометра вверх по течению, внимательно вглядываясь в прибрежные воды, кое-где заросшие камышом, я почувствовала усталость. Организм еще требовал отдыха после всего пережитого, хотя, восстановилась я довольно сносно. А синяки и ссадины – это все заживет. Подняла голову наверх, на берег, пытаясь сориентироваться, как далеко я отошла от знакового дуба. Получалось, что не очень далеко. Прошла еще несколько сот метров. Тут река изгибалась дугой. И на этом месте, довольно близко от берега была стремнина. Значит, выше искать смысла не было. Уселась на плоский камень, до половины торчащий из воды, скинула ботинки и, испытывая чувство, близкое к блаженству, опустила ноги в холодные струи реки. Может права Валька? Зачем это мне? Ведь уж кто, кто, а я знала наверняка, что из этой ловушки никому не выбраться живыми. Невольно в голове, словно вспышка, появилась картина: бурлящий мутный поток сбивает людей с ног, услышала крики ужаса, тонущих людей… Меня передернуло от этих воспоминаний. Стало трудно дышать. Ведь тогда я сама погибла именно так. Мне не удалось выбраться живой из того кошмара. Тогда, что говорить об остальных?
И тут, словно в продолжение моих видений, над рекой разнесся детский крик. Его эхо взбудоражило дремавших в плотных кронах деревьев птиц, и они с суматошными криками и стрекотаниями поднялись в воздух. Кричал мальчик, где-то ниже по течению. В этом крике было столько всепоглощающего страха, что у меня мороз пошел по коже. Забыв обуться, я рванула, что было сил в том направлении. Ветки тальника хлестали мне по лицу, цепляясь за одежду, будто пытаясь меня удержать. Вскоре, я выскочила на небольшой заплесок[1], обрамленный камышами, и стала крутить головой, выискивая того, кто кричал. На песке явно отпечатывались детские следы. И вели они наверх, на высокий берег. Значит, мальчишка убежал. Тогда я стала искать то, что так его напугало. И почти сразу, увидела ЕГО. Даже не заходя в воду, в этом искореженном теле я узнала Степана. Преодолевая брезгливость, забралась по пояс в реку, и стала тянуть труп к берегу. Понятно, что гад он был первостатейный, и, к тому же, редкая сволочь, но оставить его вот так, в реке я, все же, не могла. Вытащив его на мелководье, я кинулась в заросли камыша, что росли слева от этого места, словно была уверена, что найду Ивара именно там. Раскинув руки, его тело плавно колыхалось на воде. Разумеется, он был мертв. Но не потому, что захлебнулся в потоке. Грудь у него была разворочена выстрелом. Значит, Стылый, перед тем как сдохнуть самому, пристрелил бывшего друга. Не сумел удержать своей злости даже перед лицом смерти, гаденыш! Но, наверное, это было и хорошо. Не пришлось Ивару долго мучаться. В отличие от искореженного, похожего больше на кусок мяса Степана, лицо Образова почти не пострадало, и на нем застыла какая-то умиротворенная улыбка.
Вытащив его на берег, я плюхнулась рядом с телом, и, не выдержав, разрыдалась в голос, словно по очень близкому и дорогому мне человеку. Отплакавшись, я плеснула несколько горстей воды из речки в лицо, чтобы прийти в себя. Прошептала, стоя над погибшим:
- Прости, Ивар… Верю, что Предки встретили тебя достойно, и ты не опустил перед ними взгляда… – Уложила его поудобнее, словно теперь это имело для него значение, и, проговорив скороговоркой: - Потерпи, я скоро… - Рванула вверх по песчаному склону.
Мальца я догнала почти у самой деревни. Он бежал, словно стрела, выпущенная из лука. Страх придавал ему силы. Оглянувшись на звук копыт Ярки, он вдруг опять закричал пронзительно и дико. Я догнала его, на ходу спрыгнув с лошади, плюнув на все свои болячки, и, схватив в охапку трясущееся тельце мальчишки, стала его успокаивать. Его трясло с головы до пят, словно в лихорадке. Глазенки едва не вылезали из орбит, побелев от ужаса, рот перекосило, и он никак не мог произнести ни слова. Я стала гладить его по голове, приговаривая:
- Добрым часом пойду из избы дверьми, со двора воротами, да во чисто поле, под восточную сторону. В поле том чистом течёт река широкая да бурливая, я той реке поклонюсь и помолюсь: «Вода-водица, красная девица, как ты идешь, рвешь и берешь, смываешь и срываешь крутые бережки, желты пески, серы камешки, так смой, срой, сорви с отрока все испуги…»
Я продолжала говорить-нашептывать старинный заговор, гладя мальчишку по голове, прижимая его к своей груди, пока он не стал успокаиваться. А потом сделала то, что должна была сделать. Стала рисовать картину утонувшего оленя, обглоданного зверьем и рыбами, внушая пацаненку, что именно это он и увидел в реке. Не хватало еще, чтобы сейчас вся деревня сбежалась на берег. Когда уверилась, что внушение крепко засело у мальца в голове и, что он успокоился, я отпустила его. Он, не оглядываясь, побрел по пыльной дороге, устало волоча ноги. А я, вскочив (уже вскочив, не до болячек) на лошадь, во весь опор поскакала к усадьбе.
[1] Заплесок - узкая полоска берега в нижней части яра, примыкающая к урезу воды.