Гузель Ситникова родилась в Казани, закончила Казанский Университет, по специальности педагог-историк. Мама была учителем русского языка и литературы. Будучи школьницей, Гузель часто проверяла сочинения маминых учеников, любила читать ее вузовские лекции по литературе.
К писательству шла долго. Первые литературные опыты были уже в 15 лет, но в жизни происходили события, которые на тот момент казались более важными: учеба, работа, семья, дети. И все-таки литература пришла в ее жизнь.
На мой взгляд, Гузель есть что сказать этому миру. Причем в духе старого доброго реализма, без всяких современных пошаговых руководств для авторов.
Перед Щепкиным звонкой оплеухой захлопнулась дверь. Добрая и мягкая Нина из третьей комнаты их коммуналки обиделась. Щепкин потоптался под дверью и вернулся к себе. Он не понимал причину этой обиды. Щепкин с Ниной бывали близки, но не были парой. Они жили в одной общей квартире, но каждый своей жизнью. Щепкин знал, что нравится Нине, сам же сильных чувств к ней не испытывал.
Жизнь, которой он желал, не складывалась, и его терзала безысходность. Щепкин грезил о доме и непременно у леса. Он мечтал, то страстно и деятельно, то тихо и обреченно. Дом, в котором его всегда ждут, — мечта казалась ему несбыточной. А теперь и то малое и привычное, что было, рушилось.
Раздался телефонный звонок.
«Не вовремя», — поморщился Щепкин. Звонили из издательства. Интересовались, как продвигается работа над романом. Напомнили о сроках, в которые Щепкин уже не укладывался. Весь вечер и ночь он маялся, размышляя, что делать: пойти объясниться или ждать, пока всё образуется. Непонятная обида его раздражала, и он злился на Нину. Утром, уставший от бессонницы, Щепкин решил: «Уеду! К морю!»
Легкий на подъем, Щепкин наскоро собрал сумку и отправился на вокзал. Он любил утро, солнце и дорогу. Любил привокзальную суету: радостное многоголосие встречающих и беспокойные крики провожающих, непредсказуемость встреч и расставаний, дразнящий аромат сдобных булочек из маленьких тесных кафе.
В его жизни было много дорог. Близкие и дальние, все они сливались в одно бесконечное путешествие.
— Уважаемые пассажиры! Начинается посадка на поезд… — Голос диктора утонул в шуме встревоженной толпы.
Подхватив чемоданы и сумки, закинув за спину рюкзаки, пассажиры потянулись на перрон. Постепенно беспорядочная толпа распалась на длинные, скрученные в вопросительный знак очереди у дверей вагонов. Рядом суетились провожающие.
Щепкина никто не провожал. Одиночество избавляло от необходимости прощаться. Он наблюдал, как люди торопятся произнести те самые важные слова, которые по глупости или робости не были сказаны раньше.
— Останься… — умолял худой длинноволосый парень. — Может быть
— Он достал из кармана пачку сигарет и тут же сунул её обратно. — Неужели между нами все кончено?
— Я уезжаю. — Девушка едва сдерживала слезы.
— Прости… — Парень обнял её. — Я не могу без тебя, милая! — нежно прошептал он.
Девушка всхлипнула и повисла у него на шее.
В этом калейдоскопе чувств и эмоций Щепкин ощущал себя автором удивительного романа. Жизнь наполнилась особым, одному ему понятным смыслом.
Раздался длинный гудок — сигнал отправления поезда. Щепкин увидел, как за окном вагона маленькая старушка шагнула вперед, робко взмахнув дрожащей рукой. В ее глазах читалось тоскливое ожидание без надежды на скорую встречу.
Поезд набирал скорость. «Разлука, разлука», — выстукивали колеса. Щепкин отмахнулся от внезапной необъяснимой грусти. Мелькали пригородные станции, дачные участки; показался мост, за которым осталась залитая солнцем церквушка. Вдогонку им скользили легкие прозрачные облака.
— Тридцать пять лет бухгалтером, — рассказывала тучная, словно вросшая в полку, попутчица. — Начинала кассиром, сейчас — зам главного!
Бухгалтерша не спеша, основательно разложила на столике продукты: вареные яйца, ветчину, сыр с хлебом, заварку, сладости.Короткими мясистыми руками ловко соорудила громоздкий бутерброд и приготовилась есть.
— Скоро на пенсию… Как они там без меня будут? — Кусок ветчины шлепнулся на стол. — Уже и подарок приготовили!
«Почетную грамоту и хрустальную вазу», — решил Щепкин и вообразил, как эти маленькие толстые пальцы так же живо каждый день из года в год громоздят из непонятных цифр нескончаемые отчеты, которые на долгие годы оседают в пухлых пыльных папках. Он примерил на себя чужую историю. Представил, как бы ежедневно ходил на скучную: он был в этом уверен — скучную, нелюбимую работу. И ему стало плохо. Тягостное, ноющее ощущение снизу поднималось к груди, вызывая тошноту.
«Тоска, тоска-а. — Щепкин скрючился и вжался в сиденье. — Как можно всю жизнь… на одном месте?»
«Летун, летун», — с укором кивали деревья.
«В чем счастье? — размышлял Щепкин. — В исполнении мечты? А годы, прожитые ради этого, — счастье или страдание?»
Он с теплотой подумал о Нине: хозяйственная, неунывающая, а ведь одна растит сына.
«Каждому свое, — бывало, задумчиво приговаривала она и со смехом добавляла: — Не всем же писателями быть!»
По выходным Нина угощала его свежеиспеченными булочками, такими же ладными, в меру пухлыми, как и она сама. Каждый раз, когда Щепкин возвращался из поездки, стоило только войти в прихожую, Нина неизменно оказывалась рядом и, робко улыбаясь, спрашивала: «Как дорога?»
Щепкину нравилось ее внимание, но разве это счастье? Нина женщина обыкновенная, лишенная всякой романтичности и с ворохом проблем. Один только сын Стёпка чего стоит — мальчишка растет непослушным. А Щепкин хотел женщину, для которой он будет творить и совершать маленькие глупости. Ему нужна муза!
Сам он жил в маленькой угловой комнате, которую никак не мог продать. Диван, стол и шкаф-пенал едва в ней помещались. Книги Щепкин держал на подоконнике, а стол делили рукописи и еда. На окне не было штор, чтобы не затенять и без того темное жилье. Неуютными вечерами Щепкин мечтал, как на деньги, вырученные от продажи тесной клетушки, купит дом.
В комнате на солнечной стороне у трехстворчатого окна, представлял Щепкин, он поставит большой рабочий стол на толстых ножках. Вдоль стен пристроит застекленные книжные полки из светлого дерева. На стол водрузит круглую лампу под бежевым абажуром. Вечером, пройдя по узкому коридору на низенькое крыльцо, спустится по мягкой песчаной тропинке в глубь сада и там, под высокой разросшейся черемухой, найдет широкую дубовую скамейку! Он радовался, представляя, как утром раннее солнце, заглянет в дом, пробежится по корешкам книг, поиграет бликами на узорном стекле и, ненадолго остановившись на часах, разольется по верхушкам сосен.
«Грустно, — вздохнул Щепкин. — Разве я многого хочу?» И, словно ожидая подтверждения или помощи, поднял взгляд к небу.
Облака потемнели. На горизонте небо сливалось с необъятными желтыми полями. Однообразный пейзаж и стук колес клонили в сон. Щепкин задремал. Время от времени он просыпался, прохаживался по вагону и снова засыпал. Бухгалтерша все так же ела или посапывала, подперев голову рукой. Наконец, к концу следующего дня за окном показалось море. Поезд приближался к конечной станции. Пассажиры, поднятые со своих мест сообщением о скором прибытии, беспокойно сновали по вагону.
День устало катился к концу. Щепкин не любил вечер. Редкие прохожие под моросящим дождем торопились домой. Город накрывала тишина. Щепкин шёл мимо домов и невольно вглядывался в окна. Чужой свет не грел. Он ускорил шаг: хотелось спрятаться и забыть изнуряющую бесконечность дороги. Вечерняя тишина не успокаивала. Наоборот, тоска по дому тревожила душу. Он вошел в гостиницу, оставив за спиной дождь и чужой город.
У входа на него равнодушно смотрели цветы в громоздких вазонах. Изредка в тишину врывался шум проезжающей мимо машины. У окна стояла женщина. В приглушенном свете Щепкин различил хрупкую фигуру, коротко стриженные темные волосы, тонкую шею. Женщина обернулась. Было в ней что-то детское и родное. Щепкин растерялся. Он вдруг узнал тот образ, что все эти годы лелеял в сердце. И теперь, мучительно робея, не знал, что сказать. Вера — так ее звали — работала в гостинице. Протягивая ему ключи от номера, она с интересом посмотрела на Щепкина.
«На счастье», — подумал он.
Всю ночь Щепкин ворочался и не мог уснуть. Все представлял, как пригласит ее на прогулку, как они будут гулять и разговаривать. На рассвете, вконец измученный, он заснул.
Утром Вера работала, и Щепкин в одиночестве бродил по городу. Он подолгу стоял у какого-нибудь здания в стиле ампир с торжественными колоннами и изысканно-витиеватым узором, отливающим на солнце ярким золотом. Величественная рукотворная красота восхищала, но казалась надменно-холодной и пугала неизвестностью первого свидания. Щепкин все думал о Вере. Любовное томление разливалось в его сердце, и вечером, едва дождавшись нужного часа, он вернулся в гостиницу.
Вера жила здесь же, в узкой комнате на цокольном этаже, рядом с прачечной, откуда пахло свежевыстиранным бельем. Чтобы скрыться от посторонних глаз Вера занавешивала маленькое окошко под самым потолком короткой плотной шторой.
Щепкин сидел на диване и с нежностью смотрел, как она мило морщит лоб, как очаровательно краснеет, смущаясь его взгляда, и чувствовал себя совершенно счастливым.
Вера говорила, что родилась в далеком сибирском поселке. В этот городок, ближе к теплу и морю, переехала еще в детстве, с мамой. Говорила, что много лет живет в этой маленькой комнатке. Что работала горничной, а теперь — старший администратор, что случайные постояльцы кажутся ей близкими людьми, а гостиница — родной. Вера включила ночник и села рядом с Щепкиным. Она любила тишину позднего вечера, когда уставшие постояльцы с благодарностью затихали в своих номерах.
Вера грустно улыбнулась, и за этой улыбкой Щепкин увидел одиночество, почувствовал тоску по счастью. Он прижал Веру к себе.
— Поедем со мной.
Щепкина волновали ее мягкие теплые волосы, ее дыхание, маленькая грудь. Он, боясь спугнуть нечаянное счастье, рассказывал, что обязательно купит дом — светлый и уютный. Их дом. Напишет роман и посвятит его ей. Щепкин верил, что только она станет его музой.
— Поедем, завтра же! — воодушевленно повторил он.
Вера молчала, потом обняла его и поцеловала.
Следующие несколько дней он так же прогуливался по городу один в ожидании вечера. Щепкин вспоминал черты ее прелестного лица, волнующую впадинку на тонкой смуглой шее и пьянел от счастья.
От набережной Щепкин спустился к морю. Теплые волны ластились к ногам, пенились белым ажурным кружевом подвенечного платья и тут же разбивались о гальку. Щепкина переполняла нежность, когда он смотрел на чаек над безмятежным морем, на солнце, плещущееся в воде, и в голове его рождались стихи — простые, но трогательные и проникновенные. Щепкин писал в прибрежных кафе, торопливо доверяя бумаге вдохновенные строчки. Он горел желанием обнять каждого и с каждым поделиться своим чувством.
— Смотрите, я люблю! — хотелось ему кричать в унисон с ликующим шумом прибоя.
Если он обращался с просьбой, ему не могли отказать: невозможно отказать человеку, сердце которого переполняет нежная страсть. Ему хотелось видеть и слышать Веру постоянно.
Щепкин читал ей свои стихи, вспоминал смешные случаи из жизни. За каждое стихотворение полагался поцелуй, и Вера, задорно смеясь, исполняла его прихоть. Глаза ее светились радостью и казались счастливыми. Вечера рядом с Верой больше не казались Щепкину тоскливыми и неуютными.
Через неделю пришла пора возвращаться. В кармане Щепкина лежали два билета на поезд.
— Разве можно изменить то, что предначертано? — спросила Вера, и взгляд ее стал печальным. — Разве есть счастье где-то далеко? — Она верила, что этот город и эта гостиница и есть ее жизнь.
Щепкин не знал, что ответить. Они лежали обнявшись, и каждый думал о своем.
Утро разбудило их нетерпеливой трелью звонка, предвещавшего беспокойных постояльцев.
— Прости… — негромко сказала Вера. — Не люблю прощаться.
Привычная связка ключей в ее руках и череда номеров. День начинался утомительным однообразием знакомств и прощаний.
Со смутным беспокойством и сомнением Щепкин смотрел на зыбкую в неярком утреннем свете дорогу. Он оглянулся. Поникшие цветы в громоздких вазонах уныло смотрели ему вслед. Потерянный Щепкин брел по городу, который жил своей суетной жизнью. Позади осталось ветреное море и одинокий крик чайки. На вокзале царила привычная напрасная толчея. Он вспомнил, что обещал Нине поговорить со Стёпкой.
«Продайте». — Щепкин сунул второй билет проводнице и вошел в вагон.
Другие тексты разных авторов вы найдете в подборке «Рассказы»