Как уже неоднократно отмечалось, крепость Прочный Окоп, одноименная станица и форштадтская слободка являлись одним из самых заметных мест пребывания служивших на Северном Кавказе декабристов. Главным же центром и настоящим пристанищем для опальных «рыцарей свободы» и всех прикосновенных к ним здесь был гостеприимный дом Михаила Михайловича и Елизаветы Петровны Нарышкиных. Располагался он в самом центре станицы Прочноокопской и, к сожалению, до наших дней не сохранился. Сегодня на этом месте, на углу улиц Богаевского, 57 и Октябрьской находится обшитое вентфасадом одноэтажное здание пекарни ООО КХ «Участие».
Полковник Тарутинского пехотного полка, член Союза благоденствия и Северного тайного общества Михаил Михайлович Нарышкин (1798–1863) принял непосредственное участие в подготовке декабрьского выступления 1825 г. После ареста был приговорен к 8 годам каторжных работ с лишением чинов и дворянства. Сначала он отбывал заключение в Санкт-Петербурге в Петропавловской крепости, а впоследствии находился в ссылке в Читинском остроге и Петровском заводе. По указу от 8 ноября 1832 года был отправлен на поселение в город Курган. По объявленному военным министром 21 июня 1837 г. высочайшему повелению М.М. Нарышкин определяется рядовым в Кавказский корпус. Прибыв в Ставрополь 10 октября 1837 г., он пишет своему товарищу декабристу А.Ф. Бригену: «Я назначен в Навагинский пехотный полк в отряд г[енерала] Засса; жительство мое будет в 65 вер[стах] от Ставрополя в Прочном Окопе…». На Кубани М.М. Нарышкин оставался вплоть до 1844 г. Во время Кавказской войны он участвовал в целом ряде экспедиций в земли «немирных» горцев, храбро сражался в Закубанье и на Черноморской береговой линии. За отличие в боях 25 июня 1843 г. получил чин прапорщика.
Рис. 1. М.М. Нарышкин. Неизвестный художник. Первая половина XIX в.
Уволен от службы М.М. Нарышкин был 25 сентября 1844 года с обязательством безвыездно жить в селе Высоком, в 7 верстах от Тулы. От всех ограничений был освобожден по высочайшему манифесту об амнистии 26 августа 1856 г., после чего долго проживал в Париже, а в последние годы – в Москве.
Несмотря на все драматические перипетии, судьба подарила М.М. Нарышкину верную и любящую спутницу, озарявшую своим светом самые мрачные дни его жизни. Фрейлина при императрице Марии Федоровны, дочь прославленного полководца, героя Отечественной войны 1812 г. и военного министра Российской империи генерала Петра Петровича Коновницына Елизавета Петровна Нарышкина (1802–1867) не отвернулась от мужа после его ареста и отправки на каторгу. В 1827 г. она прибыла в Читинский острог, а впоследствии последовала за опальным супругом в Петровский завод и Курган. Их дом в этом городе превратился в настоящий культурный центр.
Рис. 2. Елизавета Петровна Нарышкина. Художник Н.А. Бестужев. 1832 г.
О курганском периоде ссылки декабрист Николай Иванович Лорер вспоминал: «Семейство Нарышкиных было истинными благодетелями целого края. Оба они, и муж и жена, помогали бедным, лечили и давали больным лекарства на свои деньги, и зачастую, несмотря ни на какую погоду, Нарышкин брал с собою священника и ездил по деревням подавать последнее христианское утешение умирающим. Двор их по воскресеньям был обыкновенно полон народа, которому раздавали пищу, одежду и деньги. Многие из поселенцев до них не ведали Евангелия, и Михаил Михайлович часто читал им слово Божие и толковал то, что могло казаться им непонятным. Часто облагодетельствованные Нарышкиными в простоте своей говорили; «За что такие славные люди сосланы в Сибирь? Ведь они святые, и таких мы еще не видали…».
Когда в августе 1837 г. М.М. Нарышкин выехал на Кавказ, Елизавета Петровна отправилась в Псковскую губернию, чтобы навестить родных. Она с нетерпением ждала вестей от мужа, чтобы скорее вновь воссоединится с ним.
Прибыв в октябре 1837 г. к месту службы в Прочноокопскую станицу Михаил Михайлович снимает квартиру, откуда шлет жене целый ряд писем, в которых делится своими впечатлениями о новом крае:
20 ноября 1837 г. «Климат здешний гораздо лучше и здоровее черноморского, по мнению многих изведывавших это по опыту: – в апреле, полная весна; недавно еще я срывал в саду прекрасные левкои»;
12 декабря 1837 г. «Я уверен, что в некоторых отношениях здешний край покажется тебе любопытным, и ты не будешь смеяться над моей страстью любоваться видами, а сама разделишь мою восторженность при очаровательных картинах, которые поражают нас здесь своим величием и красотою. Я не говорю только про окрестности Проч[ного] Окопа, не представляющие ничего особенного – но про места, более приближенные к горам и отстоящие отсюда верстах в 50 или 60-ти. При том же и наружность, и нравы жителей достойны наблюдения. У меня уже есть несколько маленьких приятелей между горцами – иных я привлекаю сладостями, других музыкою».
17 января 1838 г. «Здесь ожидает тебя климат здоровый, – дом, который будет тепел и удобен для небольшой нашей семьи; ты всегда будешь иметь возможность побывать на водах, особливо, если посоветовав[шись] с медиками, ты узнаешь, что они могут быть тебе полезны…».
Теплый и удобный дом, о котором упоминается в последнем отрывке письма, был накануне приобретен на имя Е.П. Нарышкиной в рассрочку у есаула Макея Нефедьева. Сохранилась купчая крепость, позволяющая получить некоторое представление об усадьбе, в которой супругам предстояло провести 6 лет:
«1838-го года, января 8-го дня, я, нижеподписавшийся Кубанского Казачьего полка есаул Макей Дмитриев сын Нефедьев продал собственный дом свой, находящийся в Прочноокопской станице, госпоже Елизавете Петровне Нарышкиной за тысячу пятьсот рублей ходячею монетой; – а находящийся при оном доме по правой стороне ворот деревянный флигель о двух горницах с чуланом, также половину амбара, стоящего на дворе при том же доме, равно и сад фруктовый представляю во владение ей – г-же Нарышкиной на все время ее жительства в той же станице, в купленном ею у меня доме. К тому же обязуюсь в продаваемом мною большом доме перемостить и выровнять старый пол и подделать внизу оного новый двойной из кругляков, замазав в нем пазы глиной и посыпав сверху песком и золой. Сверх того, на том же дворе выстроить еще мне своекоштно в пользу госпожи Нарышкиной из плетки с глиняною обмазкой конюшню для лошадей на 6 стойл, каретный сарай и навес для коров. Во свидетельство и удостоверение всего вышеозначенного подписуюсь.
Есаул Нефедьев –
С тем кухню и амбар ей вовсе не продаю, равно при доме фруктовый сад также не продаю, а пользоваться оным вместе…».
Из процитированного документа следует, что Нарышкиным в станице принадлежал только дом, а остальные постройки и фруктовый сад на территории имения были предоставлены им в пользование.
Елизавета Петровна приехала на Кубань весной 1838 г. Прочноокопский дом она наполнила уютом и возможным в тех условиях комфортом. Тут имелся рояль, хорошая библиотека, в погребе и на кухне всегда хранился большой запас провизии и вин, радушные хозяева с неизменной теплотой принимали многочисленных гостей, среди которых, конечно же, были и декабристы. В этот своеобразный кружок входили братья Александр Петрович и Петр Петрович Беляевы, Михаил Александрович Назимов, Александр Иванович Вегелин, Константин Густавович Игельстром, Николай Александрович Загорецкий, Николай Иванович Лорер, Лев Сергеевич Пушкин. Здесь регулярно собиралось общество служивших в Прочном Окопе офицеров.
Как и ранее в Кургане, прочноокопский дом Нарышкиных стал настоящим культурным очагом для широкой округи. Этот факт хорошо засвидетельствован в произведениях декабристов, судьбы которых были связаны с восточной Кубанью. Наиболее подробно нарышкинскую усадьбу и собиравшееся там общество описал А.П. Беляев, прибывший в станицу вместе со своим братом в июне 1840 г.:
«В Прочном Окопе мы заняли квартиру очень просторную, в три или четыре комнаты с кухней, очень веселенькую, на самом берегу Кубани, но в которой кухня обладала таким громадным количеством черных и красных тараканов, что когда, бывало, входишь в нее со свечей, то стен почти не было видно. Впрочем, кухня нам и не была нужна, так как стол мы имели у Михаила Михайловича Нарышкина.
Михаил Михайлович и жена его Елизавета Петровна, урожденная графиня Коновницына, жили в довольно большом доме на Широкой улице; при доме был сад с желтыми и черными сливами, который, впрочем, и не походил на сад, как мы понимаем, потому что тут не было ни дорожек, ни плана, а просто группа фруктовых деревьев, каковы и все сады по Кавказской линии. Общество наше в Прочном Окопе составляли товарищи наши: Назимов, Нарышкины, иногда Загорецкий и мы с братом…
В Прочном Окопе стояла артиллерийская бригада, командиром которой был полковник Ган. Семейство его состояло из жены и двух взрослых дочерей. Тут же была штаб-квартира Кубанского полка и жил командир, полковник Фитингоф… Все эти лица бывали по вечерам у Нарышкиных, и так как Елизавета Петровна прекрасно пела, а дочери полковника Гана тоже были музыкантши, то мы часто наслаждались прекрасной музыкой, так что жизнь в Прочном Окопе была очень приятна. Кроме того, у Нарышкиных было много хороших книг, получались иностранные и русские журналы – и время летело незаметно. Предпринимались частые прогулки по улицам станицы».
Рис. 3. Декабрист А.П. Беляев
В записках Н.И. Лорера отражены интересные воспоминания о том, как он гостил у Нарышкиных вместе с весельчаком и балагуром Львом Сергеевичем Пушкиным – младшим братом знаменитого поэта:
«После одной экспедиции – я поехал в Прочный Окоп, к товарищу моему M.M. Нарышкину, и недалеко от дома, им занимаемого, поместился у казака. В один вечер, возвратясь от моих друзей часов в 11, я лег в постель и стал читать по обыкновению. Вдруг слышу стук колес подъехавшей телеги и голос, называющий мою фамилию. Я узнал, что это был Лев Пушкин, и не успел я вскочить с постели, как он лежал уже на мне и целовал меня.
– Куда тебя бог несет? – спросил я.
– За Кубань, в экспедицию с Зассом, старшим дежурным офицером в отряде.
…На другой день мы приятно обедали у Нарышкиных, – для нас обыкновенно было достаточно вина, но для Пушкина мало, и он не мог, выходя от них, не заметить мне: «Chez les Narichkine on mange très bien, mais on boit très mal» [У Нарышкиных едят очень хорошо, но пьют очень плохо (фр.).].
Я сообщил об этом Нарышкину, и тот поторопился поправить свою ошибку. За столом подали шампанское, и Пушкин был весел, доволен, любезен.
Однажды мы пошли с ним бродить по Прочноокопской станице, расположенной на возвышенном берегу р. Кубани…».
Рис. 4. Декабрист Н.И. Лорер. Художник Р. Шведе. 1841 г.
Известный советский литературовед Татьяна Александровна Иванова была убеждена в том, что в 1840 г. дом Нарышкиных посетил М.Ю. Лермонтов, биографии и творческому наследию которого она посвятила более 40 лет жизни. В своем исследовании, опубликованном вторым изданием в 1975 г. в форме художественного эссе, об этой предполагаемой поездке поэта повествуется в отдельном разделе «Прочноокопское содружество». О предполагаемой поездке своего героя к Нарышкиным автор рассказывает с тонким психологизмом и некоторой кинематографичностью:
«По дороге в Ставрополь Лермонтов заехал в крепость Прочный Окоп. Ему хотелось посетить это декабристское гнездо, о котором ему рассказал впервые, три года назад, Назимов, а потом говорили и другие.
С некоторыми декабристами, жившими в Прочном Окопе, он вместе участвовал в чеченских экспедициях. Там раньше жил и Лихарев. Особенно привлекала поэта новая встреча с Назимовым. Хотелось ближе познакомиться с Нарышкиным, о котором он много слышал от покойного Одоевского.
Вместе с Нарышкиным Одоевский когда-то проехал всю Сибирь в одной повозке, по пути из Петербурга на каторгу. Нарышкин был старше по возрасту и так заботился о нем в пути!
В Прочном Окопе были теперь братья Беляевы, только в этом году переведенные из Сибири на Кавказ. Старший Беляев особенно любил Одоевского, собирал и переписывал его стихи.
В Прочном Окопе друзья милого Саши!
Как же мог Лермонтов не заехать в Прочный Окоп?
Центром декабристского кружка в Прочном Окопе, как и до того на поселении в сибирском городке Кургане, был Назимов. Но собирались обычно в семейном доме, у Нарышкиных…
Дом был просторный, окруженный фруктовым садом, с зелеными лужайками без дорожек, как все сады на Кавказской линии. У Нарышкиных была библиотека, они получали газеты и журналы, русские и иностранные. Елизавета Петровна прекрасно пела. Михаил Михайлович играл на рояле. Особенно любил он Бетховена.
И вот Назимов привел Лермонтова к Нарышкиным.
В большом, удобном кресле сидела красивая дама, еще не старая, но с болезненным, нервным лицом.
Назимов представил ей поэта, воспевшего их Одоевского. На ее глазах заблестели слезы. Она взяла в руки голову Лермонтова, посмотрела ему в лицо и поцеловала. Он низко склонился к ее руке.
На небольшом столике стоял портрет Одоевского, украшенный цветами. На портрете надпись: “Его пылающая душа кажется огненным лучом, отделившимся от солнца, так она ярка”. Рядом лежал номер “Отечественных записок”, открытый на стихотворении Лермонтова “Памяти А. И. O-го”. Полностью имя “государственного преступника” в журнале назвать было нельзя.
Впервые Лермонтов явился на Кавказ певцом Пушкина, теперь был принят декабристами как певец Одоевского.
Понемногу гостиная Нарышкиных наполнялась. Пришли декабристы Вегелин, Игельстром, Загорецкий, братья Беляевы.
Михаил Михайлович сел за рояль. Раздались звуки “Героической симфонии” Бетховена…
Потом все встали и подняли наполненные бокалы. Выпили молча в память Одоевского.
Старший Беляев принес тетрадь с его стихами. Читали вслух. Лермонтов услышал здесь впервые много ему неизвестных…
На следующий день Лермонтов был снова у Нарышкиных.
После обеда все расположились вокруг кресла Елизаветы Петровны. Осенняя погода давала себя знать. Осенью и весной Елизавете Петровне было особенно плохо. Всем хотелось развлечь ее, развеселить.
Особенно старался Игельстром. За проказы и шалости он был прозван Школьником. Чего только не проделывал он над своей жертвой! Немало доставалось от него старшему Беляеву, но больше всего Вегелину, двоюродному брату Игельстрома. Вегелин был склонен всех поучать, и за то прозван Диктатором. И вот Игельстрому особенно хотелось теперь блеснуть своим искусством перед Лермонтовым, который также был известен шутками и остротами. Но Лермонтов сидел притихший. Гвардейские товарищи его бы не узнали.
С детства поэт привык преклоняться перед декабристами. На Кавказе он подружился с Одоевским. Познакомился с Назимовым, который вызвал в нем глубокое уважение. Был очарован Голицыным и Кривцовым. Ведь этому героическому поколению он противопоставлял свое.
И вот теперь, попав в среду декабристов, он был взволнован. Ждал необычного. Ему было не до шуток.
Елизавета Петровна выразила желание, чтобы Игельстром сыграл на флейте.
Запела флейта. И под ее звуки вспомнилась жизнь в Чите и на Петровском Заводе, где эта флейта так часто звучала.
Когда флейта замолкла, начались воспоминания. Вспомнили, как Игельстром помогал доктору Вольфу лечить больных и каким он был хорошим аптекарем. Как штопал чулки князь Трубецкой, как переплетал книги Никита Муравьев, как Загорецкий сделал деревянные стенные часы…».
Следует заметить, что первоисточники о поездке М.Ю. Лермонтова в гости к Нарышкиным до сих пор не обнаружены. Приведенная выше пространная цитата из эссе Т.А. Ивановой является художественным вымыслом. Вместе с тем, визит поэта в Прочный Окоп вполне мог иметь место. Во-первых, он неоднократно бывал в расположенном неподалеку Ставрополе. Во-вторых, между этим городом и кубанскими землями пролегал оживленный тракт. М.Ю. Лермонтов в декабре 1840 и январе 1841 г. проследовал из Ставрополя на Тамань и обратно. Целый ряд источников свидетельствует о том, что дорога пролегала именно через Прочный Окоп. И, наконец, в-третьих, в крепости и станице действительно подолгу находились близкие знакомые и приятели поэта, которых он вполне мог навестить. В таком случае легко представить, что местом встречи друзей было гостеприимное жилище Нарышкиных.
О судьбе прочноокопского дома, после того, как в 1844 г. Нарышкины покинули Кавказ, известно очень немного. По словам краеведа Б.Л. Выродова, в дореволюционный период тут располагался постоялый двор Родимкина, а в советское время действовала школа, полностью разрушенная при немецко-фашистской оккупации. Впоследствии на месте исторической усадьбы были построены пекарня и лавка потребительского общества.
Фото 1. Пекарня и торговая лавка на месте дома Нарышкиных в станице Прочноокопской. Начало 1970-х гг.
Жители Прочноокопской стараются сохранять память о славных именах в истории своей малой Родины. На здании, стоящем на месте дома Нарышкиных, закреплена мемориальная доска с текстом: «В 1837 – 1847 годах на этом месте находилась усадьба декабриста Нарышкина Михаила Михайловича перемещенного сюда из Сибири, где он отбывал каторгу».
Фото 2. Мемориальная табличка на стене пекарне с информацией о доме Нарышкиных
Если не обращать внимания на пунктуацию, то все же следует указать на присутствующие в этой надписи очевидные исторические неточности. Так, дом был приобретен Нарышкиными в 1838 г., станицу же они покинули в 1844 г. Как следует из купчей крепости, собственником недвижимости являлся не Михаил Михайлович, а его жена Елизавета Петровна. При этом ей принадлежала не вся усадьба, а только жилой дом, прочие же постройки, а также двор с фруктовым садом находились у Нарышкиных лишь в пользовании. И в качестве последней ремарки следует заметить, что в городе Кургане, откуда М.М. Нарышкин прибыл на Кубань, он отбывал не каторгу, а с 1833 г. находился на поселении.
Семья Нарышкиных представляет собой несомненный исторический бренд и «genius loci» станицы Прочноокопской. И, конечно, очень важно, чтобы их имена присутствовали не только на скромной табличке на стене пекарни, но также звучали на школьных занятиях, разнообразных просветительских мероприятиях, в том числе и на экскурсиях.
Источник: https://virtual-tours-of-kuban.ru/t19/