Часто встречаю такие отклики женщин, на творчество Моэма: ах, как он нас, женщин, понял! Милый.. Я почему-то всегда представлял, что женщины говорят это, томно откидываясь в чудесном вечернем платье — или в лиловой пижамке, — в постель, с томиком Моэма на груди. Согласитесь, без томика Моэма, вот так откинуться в постель посреди белого дня, было бы странно, и даже таинственно. Да, женщина, прекрасная, смуглая, лежит в постели, закрыв свои чудесные глаза, цвета ласточки, и шепчет: милый, милый.. Тут хочешь не хочешь, будешь ревновать к Моэму, даже если не знаешь эту прекрасную смуглую женщину. Кстати, в тонкой прелести прозы Моэма, и правда есть ощущение, словно ты лежишь в постели.. с другом. И всю прелесть этого уюта, может ощутить только женщина, потому что она сердцем ощущает всю эту воздушную негу постели, с её цветными оборочками и узорами, так похожих на изящные, роскошные платья прошлых веков, в которых, как в райских облаках, тонули мужские, да и женские, сердца.
Да, читая Остриё бритвы, я впервые задумался об этом нежном шёпоте женщины, оставшейся.. наедине с Моэмом. И.. устыдился. Нет, не тому, что ревную моего смуглого ангела к Моэму (это нормально, она легко могла бы вскружить голову и Моэму и Пушкину и Бельмондо и даже… Жану Жене), который ночует на её милой груди, чаще чем я. Мне стало стыдно потому, что мы, мужчины.. никогда так не говорим. Вы когда-нибудь слышали, чтобы мужчина откинулся в постель (или на пол, к тому же, трезвый!), и томно прошептал: ах, милый Хемингуэй, как ты нас, мужчин, понял! У женщин это как-то изящнее, словно бы редкое произведение Боттичелли, Платонова или Перси Шелли, говорят: ах, наконец-то нас поняли.. А мужчина так не говорит, словно он прост, как.. как.. гречневая каша.
И вот теперь представьте этот эпичный момент: я, с томиком Моэма на груди, откидываюсь спиной в постель, и, томно прикрыв глаза, шепчу: мой смуглый ангел, как же я тебя люблю.. Тьфу ты, — выругался я шёпотом мысли, — я хотел другое сказать. Напутал. Дубль два. Поднялся с постели, опрокинул ещё одну рюмочку виски, чокнувшись перед этим с сизым томиком Андрея Платонова на полочке, и, падая в постель с Моэмом, томно прошептал, закрывая глаза: ах, милый, как же ты нас мужчин, понял.. И замер, слушая сердце своё, смотря на удивлённого кота на полу, наблюдавшего за мной. Ничего так, ощущение. Значит, вот что примерно ощущают женщины?
Моэм поставил эпиграфом к роману, строчку из индийской премудрости: пройти по лезвию бритвы, не легче, чем достигнуть спасения. Это же можно сказать и о любви, верно? Но индийские йоги, вроде бы не отличаются любвеобильностью. А было бы мило. Вы поссорились со смуглым ангелом, она выходит утром на балкон в своей лиловой пижамке, потягиваясь и сладко зевая, думая, что её никто не видит на 23 этаже, и вдруг, она замирает в изумлении с таинственной буквой «ё» на устах, т.к. видит, что её милый йог, завис в воздухе напротив её окна, в позе лотоса, с лотосами и флоксами в руках.
А ещё, в ссоре, когда женщина хлопнув дверью, заперлась в спальне, йог может пройти сквозь дверь, или сделать так, чтобы в постели, где лежит и плачет любимая, из просиявшей пустоты вдруг расцвела роза. Боже, почему я не йог.. почти как Ларри, герой романа, которого, сквозь треволнения жизни, любви, занесло на 5 лет в Индию, откуда он вернулся.. к своей возлюбленной: она уже давно замужем, у неё двое очаровательных детишек. Но.. любит то она, именно его. Через всю жизнь пронесла любовь к нему.
Отрываюсь на миг от чтения. Закрываю томик и откидываюсь на диван, томно шепча: люблю тебя, смуглый ангел.. Тьфу ты, опять не совсем то говорю. Я просто хотел помолчать, и кое-что припомнить. Да, образ из стиха Арсения Тарковского, в фильме Андрея Тарковского, возник в моём сердце:
Когда судьба, по следу шла за нами, Как сумасшедший, с бритвою в руке..
Книга дочитана. Виски допито. Мой кот спит и во сне улыбается хвостом. Ночь. Я зачем-то побрился. С выключенным светом в ванной, при свече: лицо в зеркале улыбалось, как ребёнок.. небритый. Мило, и чуточку жутко. Когда брился, вспоминал мечтательно, как сидя в ванне, я нежно брил ножку любимой, которую она поставила на мою грудь. Мы тогда были вместе, были счастливы, как в раю.. Почему мы не вместе сейчас? А почему не вместе, Ларри и Изабелла? они разлучились, когда должны были обвенчаться.
Ночь. Я вышел с Моэмом на балкон, покурить, перевести дух после прочитанного. Я бросил курить, но мне нравится ощущение сигареты в руке и боттичеллиевы изгибы дымка. Такой роман как у Моэма, нужно осмыслить.. Он может изменить жизнь. Может, в Индию поехать? Как Ларри? Или.. в Москву, к смуглому ангелу.. Просто положу томик Моэма у её милой двери, позвоню, и, как в детстве, быстро сбегу по ступенькам, этажом ниже, прижавшись спиной, душой, к стене, с бьющимся во все стороны света — сердцем: такое и йогам не снилось. А может это им тайно и снится..
Стою на балконе. Рука моя курит не в затяг. Моэм улыбается. Я думаю: на что похож этот чудесный роман о любви, выборе и душе? На английскую вариацию Дворянского гнезда Тургенева? Нет, не то.. Мой взгляд упал на сирень под балконом. Я живу на 3 этаже, и сирень в тихом лунном свете, виделась просто волшебно, словно мой 3 этаж, был 3-м рядом в театре: видно блаженно-всё.. Так после долгой разлуки с любимой, когда вы уже голые в постели, ты вдруг опускаешься на колени прямо в постели, и прижимаешься лицом к стоящей над тобой женщине, прижимаешься к её милой груди, животу, целуя его и тихо плача, и вот тогда ты ощущаешь любимую, и её прощение, тёплое милосердие рук на твоей голове, даже больше, чем в сексе бы ты ощутил женщину: ты ощущаешь её нежно всю, как сейчас — сирень.
Да, вот на что похож роман Моэма. Осень. Сирень уже давно отцвела, но в тихом лунном свете, её карие венчики, словно бы таинственно подсвечены призрачным сиреневым цветом, словно соски на груди женщины, спящей в постели с милой улыбкой, после ссоры и долгой разлуки. Моэм, милый, ведь это чудо, похлеще чем индийские чудеса, правда?
Моэму почти удалось написать шедевр. Чего то не хватило, но это не столь важно. И вроде бы история стара как мир, и «ингредиенты» почти те же, но что-то новое и волшебное Моэм всё же добавил. Завязка романа смутно напоминает «Грозовой перевал» Бронте. Жила прекрасная богатая семья, у которой была чудесная маленькая дочка. В другой семье случается трагедия (словно счастье на земле, как и деньги, распределены не равномерно: если кто-то счастлив очень, значит где-то, кто-то.. будет несчастлив). Мальчик остаётся без родителей и его берёт под своё крылышко, мама этой девочки, и два ангелочка растут вместе. Все знали, что их нежная дружба перерастёт в счастливый брак. Ах, если бы в мире всё было бы хорошо, то и романов бы не было и писатели, вместе с ангелами, остались бы без работы.
Разразилась Первая мировая война. Ларри (тот самый сирота), ушёл на фронт, лётчиком. Изабелла, его невеста, ждала его. И вот, он вернулся с войны.. Тема не новая: от возвращения Одиссея, до пронзительного рассказа Платонова — Река Потудань. Я бы назвал это малым витком Вечного возвращения Ницше. Роман Моэма вполне бы мог называться — Возвращение (название идеальное, кстати: возвращение с войны, к себе, на небеса, на землю, к любимой, к душе..).
Как часто бывает в таких случаях, ушёл один человек, а пришёл — другой. Нет, он по прежнему любит Изабеллу.. но что-то в нём надломилось: у него на глазах погиб лучший друг, спасая его. Моэм воплотил в Ларри, эдакого американского князя Мышкина. С одной стороны, эта светлая душа, контрастирует с пустым во все века, светским обществом, думающим только о деньгах и выгоде. С другой стороны, по новому — как первая влюблённость, каждый раз, она словно впервые на земле, — встаёт вопрос выбора: между бытием и бытом. И горе, если возлюбленная, большей частью своего существа, оказалась по другую сторону. Это не менее трагично, чем противостояние Монтекки и Капулетти, просто мы это не так явно замечаем.. в погоне за достатком жизни, карьерой, забывая о душе и любви, правда? Любой твой шаг в ту или иную сторону в данной ситуации — маленькая смерть: либо любви, либо души. А Ларри и так, нежный призрак. Он словно бы чуточку умер на войне.
С одной стороны, Ларри понимает, что прежнюю жизнь он вести не может. В его груди словно бы образовалась та самая дыра, размером с бога, о которой писал Сартр, и её чем-то нужно заполнить. А как же любовь, скажет кто-то? И вот тут Моэм ставит вопрос, похлеще гамлетовского: быть или не быть: любить, но не существовать, или.. Словно душа, покинувшая тело, Ларри тянет странствовать. Он зовёт Изабеллу за собой… (Так души смотрят с высоты, на брошенное ими, тело!), но она отказывается. О ней, не потому, что не любит. Потому что.. живая. И дело не совсем в том, что она привыкла к роскоши. дорогим платьям, машинами и дорогим ресторанам, как думают многие: фактически, ей предлагают.. загробную жизнь. Для живого человека — это гибель. Как для нас гибель и грех, пойти вслед за душой любимого.. если он умер. Не все ведь пойдут в райские кущи, правда? Так что не стоит укорять Изабеллу.. Она живая, понимаете? А значит, она чуточку мертва для вечной жизни и вечной любви, куда её зовёт Ларри. В этом и состоит тайное очарование романа, его спиритуализм.
По сути, мы видим новую вариацию Матрицы: остаться в роскошном.. но пустом мире иллюзий, или выбрать настоящий мир? Любовь? И что с того, что любовь — в трущобах разрушенного мира? Мы не в фильме и красненькой таблеткой тут не спасёшься. Так что не нужно судить Изабеллу. Представьте на минутку дивных исполинов гуманизма: Толстого, Пушкина, Рафаэля.. Они — плоть от плоти своей жизни. Жили ради людей. Но если бы им сказали, что ради людей нужно уйти в пещеры, они бы сошли с ума или застрелились: они бы не могли не писать. Это всё равно что желать цветку стать бабочкой: цветок умрёт и станет лишь пёстрым ветром..
В идеале, конечно, если бы мы стали на миг ангелами, то «дыру размером с бога», нужно было бы проделать и в душе Изабеллы, чтобы она и Ларри, жили и любили на равных. Вообще, трагедии в романе, как-то срывают с людей всё ложное, словно осень — листву, и сквозь поредевшие шелка богатств, сквозится синева вечной души. Вот бы… всех раздеть до души, правда? По сути, это потаённое желание женщины. Поэтому мужчина никогда не поймёт по настоящему боль женщины. А что следует за болью? Лю-боль..
Моэм, чуточку использует в романе «сладостный стиль» Данте и Петрарки, Боккаччо, в смысле поклонения Прекрасной даме, но у Моэма это сразу — истина, и Ларри направляется именно к ней, спускаясь за ней и в Аид угольной шахты, словно Орфей, и следуя за ней в Индию.. Мне подумалось: если мы гладим сирень, тоскуя по любимой, или строчки со стихами Пушкина, может, мы чуточку гладим и душу любимого человека? Здесь ведь почти по Плотину: увидеть прекрасное, можно только нечто прекрасным в себе. Без Прекрасного в душе, и Достоевский будет скучен и Моэм банален и.. любимый человек будет чужим для тебя. Он — не ты, и в этом вся беда мира. Вот эта строчка Моэма, Платонова — я, эта качнувшаяся веточка сирени за окошком любимой — я.. В том числе и ими, я люблю смуглого ангела. Может, для Ларри, изувеченного на войне духовно, для того чтобы вернуться к Изабелле духовно, нужно.. чуточку умереть для неё? И для себя. Вобрав в себя всю красоту Эпохи Возрождения, средневековых мистиков, индийскую мудрость. В этом же обратная, лунная сторона и его души и Изабеллы.
Да, мы видим в романе прелестное, Одиссеево скитание души, любви в романе, то пропадающей, то появляющейся, словно луна, в быстро несущихся облаках. Моэм по-женски тонко играет на контрастах. Спустя 10 лет, Изабелла и Ларри снова встречаются, и она искренне спрашивает у Моэма: я уверена, что Ларри — девственник (Чудесный приём, кстати, набоковский — сделать себя, персонажем романа, общающегося со своими персонажами, не знающими, что они его персонажи, что он их незримый Бог. Есть в этом какая-то ранимая тайна бога: он сидит не где-то на облаке с бородой, он совсем рядом с нами, он может на миг проявиться в нашем друге, осеннем листке, коснувшегося нашего плеча в печали, в томике поэта на наших коленях или в долгожданном письме).
Для женщины, это дороже любых сокровищ, что спустя 10 лет скитаний, её любимый остался ей верен (напомню, Изабелла давно в браке и у неё дети). Параллели с Мышкиным и Христом очевидны, тем более что Ларри идёт 33-й год. Но вся прелесть ситуации в том, что если тело и верно любимой, то душа.. нечаянно может переспать с истиной. У мужчин это иногда бывает. А если.. ты весь — душа? Незадолго до разговора с Изабеллой, Моэм описывает, как Ларри, подрабатывая в Германии, спал ночью в амбаре на сеновале, и к нему пришла.. хозяйка, замужняя, влюблённая в него. Ночь. Ни кота не видно. Звёзды мерцают.. Ларри просто отдался ей, чтобы не смущать, не делать больно. И только утром он узнал.. что это была не хозяйка, а её свояченица — вдова. Здесь не просто узнаваемый сюжет Декамерона. На самом деле, тут мистицизм, похлеще чем у Якоба Бёме, мимо которого пройдёт с чудесной улыбкой рядовой читатель. Это мистическая, астральная рокировка: образы Изабеллы и Софи (о ней я скажу позже). Но важно то, что по сути — они, одно целое.
Если вернуться к нашему «Декамерону», то тут прелестно то, что Ларри, подарил женщине, её озябшей душе (не видя женщины, а значит, подарил — душе), секс, нежность, как цветок. Джордано Бруно писал, что, возможно, не душа находится в теле, а — наоборот. Бруно чуточку ошибался: душа находится в теле — у большинства. Но есть грустные лунатики жизни, любви, у кого тело — находится у душе. Это во всей полноте поймёт чуткий читатель, когда Изабелла будет ревновать Ларри — к Софи, кроткой подруге их юности, на которой.. Ларри собрался жениться. Софи теперь на самом дней: она проститутка и наркоманка. Её все чуждаются.. Но мы то понимаем, что Софи — это та самая Премудрость божия. Поруганная в этом мире людей. Моэм прав — милосердие порой сияет ярче любви: без милосердия нет любви. До меня не сразу дошло, что Ларри привлекло к Софи не только милосердие, но и.. единство трагедии: тот неземной свет, что закровоточил в её груди ( они оба чуточку мёртвые): в жизни Софи есть своя трагедия. Не дай бог никому такой.. По сути, она и Ларри — оба мёртвые. И не случайна ариаднова ниточка польской темы, инфернально связующая их. Милая, милая Софи.. Вчера посмотрел фильм Остриё бритвы (1984) с Биллом Мюррей (чуточку узнал в нём себя. Чуточку..). Фильм милый.. но упрощён предельно. Смотря такие фильмы, понимаешь, насколько тонок Моэм. Эта тонкость и мистика изъята из фильма..
Пока далеко не отошли от Декамероновской темы, замечу кое-что любопытное, что меня поразило в романе. В том же Декамероне (думается, Моэм намеренно пересадил из романа Боккаччо, как нежный цветок, этот образ с рокировкой, в свой роман), есть пронзительная история о Изабелле (имя героини романа Моэма). Эту историю Китс использовал в своей поэме: Изабелла и горшок с базиликом. В романе, Китс цитируется часто, но не эта поэма, так что чуткий читатель уловит эту нотку. Итак, сюжет поэмы и истории в Декамероне: жили влюблённые, и жили бы себе хорошо и дальше, если бы мир не был безумен. Возлюбленного Изабеллы, убили, а его отрезанную голову спрятали в горшок с бизиликом в её комнате. Изабелла тосковало о любимом, поливала цветок, разговаривала с ним.. ничего не зная Думается, что роскошная, цветущая жизнь Изабеллы, в романе Моэма, стала вот таким же горшочком с базиликом, в которым были.. захоронены её сердце и сердце Ларри.
Да, вот что меня поразило. В одном эпизоде романа, я наткнулся на такое описание Ларри:
Я сама когда-то в него влюбилась. Это всё равно, что влюбиться в отражение в воде, или в солнечный луч, или в облако. До сих пор, как вспомню, так дрожу, вот какая мне грозила опасность..
Разумеется опасность: это фактически описание души. А с душой, своей, или чужой, без разницы, встретиться опасно: может измениться жизнь. Но поразило меня не это. Дело в том.. что в мемуарах о Перси Шелли, одна женщина вспоминала о нём именно этими словами. Ларри — это чуточку Шелли? Моэм очень любил Шелли, и его имя один раз даже мелькнуло в романе. А ещё у Ларри есть одна особенность, как у Шелли: он мог пропасть, как нежный призрак: вы только что с ним говорили, отвернулись на миг.. а его уже нет. Лишь за окном сияет чудесное облачко, сирень цветёт.. Как я узнал, образ Ларри - многослоен, и во многом был вдохновлён неким английским лётчиком, который принял монашеский постриг. Но то, что в Ларри — есть нотка Шелли, это неожиданно и приятно.
Не менее я был потрясён описанием одного мистического эпизода. Не ожидал такого от Моэма. После долгой разлуки с Ларри, Изабелла ехала с ним в машине (он — на переднем сидении, Изабелла и Моэм — на заднем). Рука Ларри, как тонкий лунный свет на карей веточке, лежала на спинке кресла. На неё смотрела Изабелла.. смотрела всей душой, судьбой. Она часто дышала.. В общем, Моэм, сидя рядом со своей героиней, подарил ей, словно нежный цветок — самый чудесный и странный оргазм в классической литературе. Многие скажут, что это не оргазм.. но меня не проведёшь: я его за версту чувствую, как мотылёк, школьник и дворник, раньше всех чувствуют первое цветение сирени.
Это так чудесно и странно.. В Индии, был Ларри, а Изабелла, не касаясь мужчины, нежно и невесомо, как телепат любви, тайно от Ларри, занялась с ним любовью, с его рукой, так похожей на цветок, с памятью о нём занялась любовью, и испытала катарсис. Так инопланетяне могут заниматься любовью. Или.. просветлённые йоги. Но ведь для женщины, любовь — это Индия духа. Не так ли?
Ларри как-то рассказывал Изабелле, что жил 2 года у одного святого в Индии. К нему приходили издалека, просто чтобы полежать у его ног, коснуться его колен и ощутить тишину и блаженство. И вот мне подумалось.. а Ларри хоть раз, говоря это, взглянул на ноги Изабеллы? Когда Моэм писал роман, это было ново, предвосхищая движение битников к дзену: открытие Индийского солнца мудрости. В своё время в России, словно инопланетян, открыли простой народ и преклонились пред ним, с сохой ходили, в косоворотке, ели чёрный хлеб.. Просветлялись. Сейчас это модно, я про Индию, вот так слепо и рабски восхищаться восточной мудростью, почти брезгуя.. русской верой и мудростью. Господи, как подумаю, что все истины мира, все красоты эпохи Возрождения, тайны Востока, для меня заключены в смуглых коленочках моего ангела.. И почему к ним никто не ходит на поклон? Из Америки, Франции, Африки, Индии? Просто чтобы коснуться.. её милых колен. Так ярко вижу эту пёструю и радостную очередь к её домику в Москве.. Кстати, есть особая прелесть в том, что ты не видишь себя и своего смуглого ангела, в персонажах романа, но Вы нежно сквозитесь в самом очаровании книги, в улыбке вот этого парня, этой девушки, в сиянии травки где-то на вечернем холме в Индии..
Образ со смуглым ангелом и Индией, это не просто очередное и нежное сворачивание с тропки рецензии и романа — в цветы и звёзды (так Ларри свернул с классической канвы романы и своей судьбы). В романе, особенно в конце, много разговоров а-ля Иван и Алёша Карамазовы, о жизни, боге, индуистских премудростях. Имя Достоевского лишь на миг мелькнёт в романе, косвенно.. Мне это не очень близко, мягко говоря. Я не религиозный человек. Но.. я люблю божественное. В любви прежде всего, в искусстве и милосердии. Я легко могу обойтись без рая, бога и потусторонних печенек награды. Не могу обойтись лишь без божественного.. И потому, конец романа, я читал как карамазовский.. чёртик, с грустной улыбкой хвостика. И сейчас пишу это, внутренне ведя диалог с Ларри.. и не только.
С грустной улыбкой читал в романе, как те или иные герои, находили спасение в храме, в кабаке, дзене, наркотиках, роскоши культуры.. И всё это так зыбко, непрочно. Всё непрочно, кроме любви.. Они думают, что обрели спасение.. и не видят, что за ними идёт тот самый «сумасшедший, с лезвием в руке» В этом смысле, мне было бы о чём поспорить с Ларри: раздели во всех религиях, рай и бога, и они завянут, как грустные и нежные цветы. Потуши как свечу, буддийское понятие абсолюта, в котором растворится душа однажды и не будет больше рождаться в этот мир скорби, и святые Индии, растают, как снег в апреле. А любовь не завянет никогда, потому она и бог — одно. Да и трусливо это, спрятать свою душу, как страус — голову, в песок небесных вещей, и не откликнуться больше на помощь страждущих, не желать больше.. вернуться в этот грустный мир. Думаю, со временем, Ларри бы отошёл от нежного морока восточного дзена, взяв от него лучшее.
Так что мой образ со смуглым ангелом не случаен: лишь у смуглых, милых колен любимой, для меня могут существовать Рай и Бог. Зачем мне ехать в Индию, читать тома мистиков? А, Ларри? Бритва индусских мудрецов, может превратиться в банальную.. бритву Оккама, особенно, когда ты на исходе жизни, проскитавшись, понимаешь, что вдали от настоящей любви, жизнь бессмысленна, и время уже не вернуть. Дослушав меня, Ларри улыбнулся бы мне своими лучистыми глазами, и сказал: Саш.. а что бы ты сделал, если бы… лишился своего смуглого ангела и её смуглых колен? Утратил бы рай и бога, мир. Стал бы ты потом искать этот рай? В Индии, искусстве, в радостях жизни или новой любви?
Я бы не знал что ответить. Я бы.. допил вино из бокала, и вспомнил милую Софи, для которой любовь была — богом, раем. И она потеряла её, и мир сорвался во тьму. Что ей рай? Бог? Или этот детский, идиотический тетрис индуистских перевоплощений и дзенов? (кстати, в экранизации это чудесно показано, до слёз). Чепуха, игра ветра в траве.. В волосах любимого, ветер играет нежнее. Софи — самый трагичный и таинственный персонаж романа. Но её так бесконечно мало.. О ней бы хотелось прочитать отдельный роман. Экзистенциальный. Американская Настасья Филипповна.
Может, в её образе заложен тайный смысл? Или вы любите прогуливаться только по туристическим тропам в романах, искусстве? Хотите.. свернуть в мрачный и готический переулочек? София — премудрость божия, утратившая бога. Это почти идея Достоевского об осиротевшем мире. Отдаться безумию любви до конца, и не оглядываться, не искать больше — так называемый реальный мир, о который разбиваются не только сердца в любви, но и бог и небо. Отдаться любви всей душой и не оглядываться на обожжённые руины мира, и ледяное, почти космическое безмолвие жизни, или как сказали бы романтики индусы — Абсолют, а как по мне, это обыкновенный и чудовищный Молох, перемалывающий души, тот самый «сумасшедший, с бритвою в руке».
Но всё это я бы только подумал, и, приподнявшись над столиком, тихо поцеловал бы Ларри в смуглую и небритую щёку.
- Если тебе так легче, милый Ларри, то я за тебя рад.
Рецензия пользователя livelib.ru laonov. Источник