— Мама, Вера теперь с нами живёт, — выпалил Витя, глаза в пол. Голос дрожал, но не от страха — от волнения. Знал ведь, что огорошит мать такими внезапными новостями.
Глафира Семёновна замерла у стола, серебряная ложка в руке блеснула. Она медленно обернулась, держа руки на груди.
Лицо — спокойная маска, ни удивления, ни гнева. Будто она ждала этого. Но она не ждала, просто умела сохранять самообладание в самых сложных ситуациях.
«Значит, живёт?»— эхом пронеслось у неё в голове.
Она кивнула чуть заметно, словно сама с собой говорила. Сердце, обычно ровное, вдруг сбилось. Но виду не подала — жизнь научила держать лицо.
Витя переминался с ноги на ногу. Ну что тут скажешь? А мать молчит, смотрит... И не поймёшь, о чём думает.
— Что ж... — наконец вздохнула Глафира Семёновна. — Раз так решили — значит, так тому и быть.
Женщина отложила ложку, вытерла руки о фартук. Перечить сыну она не хотела. Он уже взрослый, вполне закономерно, что хочет завести семью.
— Когда ждать-то?
А в голове у женщины крутилось: «Ничего, справимся. Не впервой получать неожиданные новости».
Витя мялся, как школьник у доски. Для него было важно, чтобы всё прошло гладко. Чтобы мама приняла его будущую жену так, как когда-то саму Глафиру Семёновну приняли в этом доме.
Он не знал, как отреагирует женщина, которая его родила на возлюбленную. Уж больно она молодая, свободная духом девушка. Совершенно не такая, как женщины советского поколения.
Тут подошла и сама Вера. Легка на помине!
Вера вплыла в дом, будто к себе пришла. Ни тени смущения! Походочка — танцующая, улыбка — загадочная. А наряд-то, наряд! Яркий, модный — прям глаз не оторвать.
В доме Глафиры Семёновны такое... не водилось. Тут всё чинно-благородно: каждая вещь на месте, ни пылинки лишней.
Её учили скромности, порядку и почитанию старших. И что дом чужой – это храм, где без спросу присесть нельзя, не то что что-то взять.
— Ух ты, как тут... уютненько! — выпалила Вера, пожевывая жвачку.
Глафира Семёновна у двери застыла. Она уже тогда, в первые минуты знакомства, почувствовала что-то неладное. Но виду не подавала. Она не могла избавиться от мысли, что Вера воспринимала дом лишь как временную остановку.
Что-то кольнуло новоявленную свекровь в самое сердце. Не то чтобы плохое предчувствие, а так... Тревожно как-то.
Не могла она объяснить, но нутром чуяла — не всё гладко будет. А ведь интуиция-то её никогда не подводила!
— Уф, ну и денёк! — Вера, не церемонясь, скинула куртку прямо на кресло. — Голова кругом от этих свадебных хлопот... Мам, я прилягу, ладно?
«Мам?» - Глафира Семёновна не ожидала такого, они же только познакомились.
Вроде и приятно, что невестка не чужая же, а всё ж... Рановато, нет? Они ж едва знакомы!
— Конечно-конечно, отдыхай, — выдавила она с улыбкой. Ох, нелегко далась эта улыбка! Но что поделаешь — воспитание не позволяло показать и тени недовольства.
Да и претензиями к невестке можно и сына потерять. Она то знала, что «умная свекровь приобретает дочь, а глупая теряет сына».
А в голове крутилось: «Ну и ну... Куда ж это мы катимся?..»
***
Прошло несколько недель. Дом изменился. Нет, стены стояли на месте, мебель всё та же, но атмосфера стала другой.
Вера... Ох уж эта Вера! Не то чтобы злыдня какая, но... Другая она. Совсем не такая, как Глафира Семёновна привыкла.
Словно ветер — то здесь, то там. Порхает по жизни, как бабочка: сегодня одно, завтра — другое. Не было в невестке серьёзности или основательности.
То в телефоне часами пропадает, то с подружками до ночи гуляет.
«Современные женщины не думают о доме и быте», - думала Глафира Семёновна. Но виду не подавала.
Глафира Семёновна-то привыкла: у каждого в доме свои обязанности, всё по расписанию. А тут... Вера просто живет.
Кухня после ужина? Хаос! Крошки, грязные тарелки, обёртки... Будто Вера ждёт, что всё само собой испарится.
Ну а что Глафира Семёновна? Подтирает, конечно. Куда ж деваться-то? Дом — он порядка требует. Ворчать не ворчит, но... Тяжко ей. С каждым днём всё тяжелее.
А утром: Глафира Семёновна полы моет, спину гнёт. А тут — невестка. В пижаме, растрёпанная. И, конечно же, с телефоном в обнимку. Помощи никогда не предлагает.
— Мама, купите молока, — бросила она, не отрываясь от экрана. Тон напоминал не просьбу, а скорее приказ.
Свекровь замерла. Тряпка в руке повисла. Что за... Неужто молодая здоровая девушка не может сама в магазин сходить?!
«Терпи, Глаша. Не надо с женой сына ссориться».
— Ладно, куплю, — буркнула она.
Но где прежняя мягкость? Нет её. Внутри всё скрутило, как струны на старой скрипке. Того и гляди — лопнут!
***
А дальше — больше. Вера друзей водить повадилась. И не просто так, а с шумом-гамом до утра!
А наутро... Ох, чего там только нет! Бокалы пустые, пицца недоеденная, салфетки — как снег в январе.
Невестка грязи будто и не замечает.
Вот как-то раз...
Глафира Семёновна на кухню заглянула. Господи, что ж там творится-то?! А Вера... Сидит, понимаешь, на диване. В телефон уткнулась — ни дать ни взять, как кошка в сметану.
А на кухне: гора посуды немытой, объедки... Запах просто ужасный. Мусор не вынесли.
Глафира Семёновна, стоя на пороге, вглядывалась в этот хаос. Её всегда учили терпению, её мама и свекровь прививали ей стойкость и самообладание. Но в этот момент что-то внутри надломилось.
— Вера, — она подошла ближе, — здесь тебе не санаторий. Будь добра убираться за собой и помогать по дому.
Вера подняла глаза, удивлённая такой смелостью свекрови.
Она не привыкла к тому, чтобы кто-то делал ей замечания. Дома её растили как маленькую принцессу, ничего делать не заставляли.
Её жизнь всегда складывалась так, что окружающие выполняли её просьбы и желания. Сначала она даже не поняла, что произошло.
— Да ладно, мам, расслабьтесь, я потом уберу. — сказала она с лёгкой усмешкой, словно свекровь была слишком строгой.
Но Глафира Семёновна больше не собиралась молчать. Её голос стал твёрдым, как сталь, когда она продолжила:
— Я молчала слишком долго. Терпела, потому что знаю, каково это — быть невесткой. Но это не даёт тебе права превращать наш дом в хаос. Я не твоя прислуга.
Вера, казалось, не ожидала такого поворота. Она резко встала, её глаза сверкали.
— Вы что, серьёзно? Я же Витина жена, и мне тут тоже должно быть удобно, — произнесла она, чувствуя, что её привычный мир начинает рушиться.
Глафира Семёновна посмотрела на неё долгим взглядом, наполненным тихой силой, накопленной за многие годы:
— Если тебе здесь так удобно, будь добра участвовать в жизни семьи. Иначе либо вы с Витей снимаете квартиру, либо тебе придётся поменять своё отношение.
Эти слова, произнесённые спокойно, без крика, ударили по Вере сильнее любой ссоры.
Она не ожидала такого ультиматума от женщины, которая всегда казалась покорной и тихой. У неё не нашлось ответа, и она поспешила уйти в свою комнату, хлопнув дверью.
***
Когда вечером вернулся Витя, Вера, полная негодования, тут же начала рассказывать ему о случившемся. Её голос был полон возмущения и обиды. Она надеялась, что муж поддержит её, встанет на её сторону, ведь он всегда был ей верен.
Но Витя, внимательно выслушав её, посмотрел на мать. Глафира Семёновна сидела за кухонным столом, в руках у неё был тот самый сервировочный нож, которым она всегда нарезала хлеб к ужину.
Глаза Глафиры Семёновны... В них не было упрёка, но усталость... Боже, какая усталость! От молчания, от бесконечного терпения. Сколько ж можно?!
— Мам? Что стряслось?
Она нож отложила. Медленно так, будто не готовку заканчивает, а... прощается с чем-то.
— Витенька... Долго я молчала. Ой, как долго! Не хотела лезть, понимаешь? Молодая жена — дело такое... Не хотела, как свекровь моя когда-то с замечаниями лезть, с придирками. Сама ж знаю, как это неприятно. Но... — Она замолчала. На миг. А потом как прорвало:
— Не могу больше, сынок! Глаза закрывала, терпела... А Вера? Ни дом ей не дорог, ни я... Помощи от неё — ноль. Бардак кругом, а ей хоть бы хны! Будто я... прислуга какая. Всё, хватит! — Тихо сказала. Но так, что мурашки по коже.
Витя нервно потер переносицу, пытаясь обдумать услышанное.
Жену он любил, спору нет. Но мать... Эх, мать! Сколько ж она вынесла, а?
И ведь не из тех она, кто по пустякам ноет. Сильная. Жизнью битая, а не сломленная.
— Витенька, — голос матери вдруг смягчился, — не ссоры я хочу. Но... — она запнулась, — либо вы отдельно, либо... Не могу больше! Помощница мне нужна, а не... обуза.
Вера вдруг почувствовала, как сердце ёкнуло. И всё встало на свои места.
Она и действительно не думала о том, что свекрови тяжело. Простота душевная, как говорится. Не приучали её в детстве ничего делать.
— Я... я не... Не знала я, что это так важно. Думала, мама сама... Ну, хочет, значит. Она ж не просила помощи.
Глафира Семёновна вздохнула. Тяжело так, будто гору с плеч скинула. И кивнула — мол, понимаю.
Все трое почувствовали: вот она, та самая точка невозврата.
— Я не просила, это правда. Но в этом и есть проблема. Дом — это не гостиница, где кто-то другой будет выполнять за тебя всю работу. Это место, где каждый вносит свой вклад. А если ты хочешь жить так, как тебе удобно, возможно, вам с Витей действительно стоит пожить отдельно, чтобы научиться заботиться о своём быте.
— Мы... мы подумаем об этом, — вынес вердикт сын.
Через несколько дней Витя и Вера действительно начали искать квартиру. Витя был подавлен происходящим, но понимал, что мать права.
Пора молодым жить отдельно, раз уж семью создали.
Вера тоже чувствовала себя странно.
С одной стороны, ей было обидно и даже унизительно осознавать, что она не оправдала ожиданий своей свекрови. С другой стороны, где-то глубоко внутри она понимала, что этот шаг может быть полезен не только для Глафиры Семёновны, но и для их с Витей отношений.
Две недели пролетели как один миг. Коробки упакованы, вещи вынесены... И вот она — их новая квартира. Вера замерла на пороге. Светло, уютно... но как-то холодно.
Здесь нет Глафиры Семёновны, мамы, бабушки. Некому отдавать приказы, некому перекладывать домашние дела.
Впервые за долгое время Вера поняла: теперь всё на них с Витей. Ответственность... Она навалилась, как тяжёлое одеяло в жаркую ночь.
Первые дни — ох, нелегко пришлось! Реальность самостоятельной жизни оказалась той ещё штучкой. Убрать, приготовить, спланировать... Всё то, от чего Вера бежала в доме свекрови, теперь стало её ежедневной рутиной.
Но... Шаг за шагом, день за днём — и что-то начало меняться.
Вера больше не чувствовала себя зрителем в собственной жизни. Теперь она — хозяйка. Настоящая! И знаете что? Ей это... нравилось!
Как-то вечером дети зашли проведать Глафиру Семёновну.
— Мама, мы тут пирог испекли, хотели вам принести, —сказала Вера, открывая коробку с ещё тёплой выпечкой.
Глафира Семёновна с удивлением посмотрела на невестку и не могла скрыть лёгкой улыбки. Она ведь не хотела разрушать семейные отношения сына. И была рада, что все налаживается.