Поезд, лязгнув буферами, остановился посреди степи. Жаркий июльский день, слепящие лучи солнца и заливистое пение жаворонка в небесной синеве заставляли поверить в мирное голубое небо над головой, забыть, что началась война.
Отдуваясь дымом, попыхивал паровоз, словно отдыхал перед новым броском вперед, в тыл, где еще не было сирен воздушной тревоги, бомбежек городов, ужаса и смертей, которые на долгие четыре года пришли на нашу землю.
- Почему стоим? Долго еще? – высыпавшие на железнодорожную насыпь люди тревожно вглядывались в небесную синь, опасаясь увидеть черные точки немецких самолетов. Самолетов, несущих смерть.
- Товарищи! Без паники! Пути впереди разрушены бомбёжкой, дальше ехать нельзя. И починить рельсы своими силами мы не сможем! – высокий плечистый мужчина в форме пехотного капитана забрался на паровозный тендер и оттуда бросал в толпу тяжелые слова, от которых становилось тревожно на душе и росло понимание масштабов случившейся беды.
- Нам придется покинуть эшелон и идти пешком до ближайшего города. – сверившись с картой в потертой планшетке, капитан показал рукой куда-то на восток. – Идти более 100 километров, поэтому из вещей взять с собой только самое необходимое, еду, какая осталась, и документы. На сборы даю всем, - он посмотрел на часы, - 15 минут. Сбор здесь, у паровоза.
Толпа хлынула обратно в вагоны. Пятилетняя Тоня вместе со всеми побежала к своему вагону, стараясь не отстать от родителей. Осыпающаяся земля, воронки вдоль железнодорожного полотна мешали бежать, но нужно было торопиться, пока …
И тут она услышала звук, от которого леденела в жилах кровь, – на эшелон пикировал самолёт с черными паучьими крестами на крыльях.
- Во-о-озду-у-ух!!! – пронеслось вдоль состава.
Люди прыгали с насыпи вниз, падали на землю, пытаясь съежиться, спрятаться, стать невидимыми для врага.
Самолёт вошел в пике, раздались выстрелы, громыхнули взрывы разорвавшихся бомб. Пролетев над эшелоном, самолет сделал разворот и стал поливать огнём чернеющие на степной земле фигурки людей. Вокруг послышались крики раненых, стоны, мольбы о помощи.
Тоня с ненавистью смотрела на одинокий самолёт, который, чуть ли не цепляя шасси за крыши вагонов, расстреливал ни в чём неповинных людей. Приподняв над землей голову, она вдруг увидела глаза немецкого пилота за стеклянным колпаком кабины, который все быстрее и быстрее приближался к ней. Ей показалось, что он пристально смотрит прямо на неё.
- Тоня! Ложись, на землю! Ложись!!! – отчаянный крик матери потонул в грохоте взрывов.
Девочка продолжала пристально смотреть в глаза летчику весь тот короткий миг, пока самолет не пролетел над ней, оглушив ее рёвом двигателя и придавив к земле.
И вдруг этот страшный звук стал затихать. Юнкерс, набрав высоту, удалялся в сторону границы.
Люди стали подниматься, оглядывались по сторонам, отряхиваясь, и не верили, что смерть отступила. Схватив в охапку дочь, мать Тони, обнимая, целовала ее, приговаривая: «Моя доченька, моя Тонечка, ты жива! Слава Богу, ты цела!»
Подошедший капитан внимательно посмотрел на девочку и улыбнувшись спросил:
- Сильно испугалась?
- Сначала да. А потом я увидела глаза дяденьки в кабине, он внимательно посмотрел на меня и самолет улетел. И тогда мне стало совсем не страшно. Ведь дядя нас не убил.
*****
- Скажите, герр Райнер, почему Вы во время войны на Восточном фронте не бомбили русские эшелоны, хотя Вас за это неоднократно наказывало Ваше командование? – корреспондент S;ddeutsche Zeitung, сжимая в руках блокнот с ручкой, внимательно разглядывая пожилого собеседника.
- Видите ли, - бывший пилот задумался на минуту и затем продолжил, - моя мама перед тем, как я ушел на фронт, сказала мне: «Манфред! Никогда не делай того, за что тебе было бы потом стыдно». Но Вы же понимаете, что в то время выполнить ее наказ было практически невозможно.
И вот в мой первый вылет в начале похода на Восток на бомбежку эшелона… В очередной раз идя на бреющем полёте над головами русских, я вдруг увидел маленькую девочку, пристально смотревшую прямо на меня. Глаза в глаза.
Она была удивительно похожа на мою младшую сестру Эльзу… Моя сестрёнка, - глаза бывшего пилота потеплели. - Весёлая, с золотистыми волосиками, она бежала ко мне на колени, заливаясь счастливым смехом, и, усевшись со мной за наш стол, одной ручкой обнимала меня за шею, сжимая в другой руке кусочек хлеба…
Как недавно это было и как давно. – старик на мгновение задумался и продолжил:
- И эта русская малышка, так похожая на мою Эльзу, что она могла сделать против бомб и пулеметов? Она просто смотрела мне в глаза, а я видел свою младшую сестрёнку... И не смог нажать на гашетку пулемета, убить этого беззащитного ребёнка. После этого меня еще пару раз посылали на бомбежку эшелонов, но всякий раз, подлетая к цели, я вспоминал девочку на земле и перед глазами тотчас появлялось лицо моей Эльзы. Поэтому я возвращался на аэродром, не выполнив задание.
Я солдат и готов был воевать с такими же солдатами, как сам. В честной и равной схватке. И даже если бы я погиб в бою, то это была бы смерть от равного мне по мастерству лётчика, который в этот момент был сильнее меня. Но уничтожать детей, стариков и женщин я больше не мог.
Вы спрашивали меня, почему я не бомбил эшелоны? Почему не выполнял боевое задание?
В этом были «виноваты» моя мать и моя младшая сестра. И глаза неизвестной мне русской девочки, которая не испугалась приближающейся смерти и смогла остановить меня своим взглядом.