Глава 19. НАД КИПРИАНОМ СОВЕРШИЛИ ЗЛОЕ
На седьмые сутки путешественники приехали в Троицкую обитель.
Сергий принял Андрея без промедлений, прочитал письмо Киприана, после чего, не мешкая, собрался и они втроем выехали в Москву.
Рублеву преподобный перед отъездом сказал:
- Юноша, твое стремление стать иконописцем одобряю, коли есть к тому влечение и талант посвяти себя ему на радость людям и Господу. Оставайся при обители, вернусь, поговорим еще.
По дороге в Москву Сергий поделился с Андреем своим замыслом, который должен был помочь святителю Киприану утвердиться на митрополичьем дворе и помешать сделать то же Михаилу (Митяю).
Андрею было сказано:
- Многим на Москве ведомо, что архимандрит Михаил взошел на митрополичий двор самозвано, только лишь по воле великого князя, но не волей Великого собора и Патриарха.
Мыслю, что Киприана в Москве должны с почтением встретить игумены, высшее духовенство, анахореты-молчальники, монашеская братия, старцы, послушники, ученики, почитатели, московские обыватели. При таком скоплении великий князь не сможет предпринять что-либо против Киприана и Михаил не удержится на митрополичьем дворе.
Знаю, есть среди нас такие епископы и архимандриты, которые не приняли наследование Михаилом митрополичьего сана. Также и я говорю, коли хочет Михаил получить митрополичий клобук, то сделать это должно с благословения Патриарха и решением Вселенского собора.
Местом встречи с Киприаном преподобный Сергий определил Симонов монастырь, что был основан преподобным Феодором на левом берегу Москвы-реки близ сельца Старое Симоново.
Оттуда намеревались двигаться к Москве вместе.
Часть дороги Андрей и Игорь проделали с преподобным Сергием, но перед Москвой они расстались.
Перед расставанием преподобный сказал Андрею:
- Жду тебя с Киприаном в Симоновом монастыре, оттуда двинемся к Москве.
Сам преподобный направился в монастырь к своему ученику и племяннику, игумену Феодору.
Андрей и Игорь поехали в условленное со святителем место встречи на дороге, подходящей к Москве со стороны Калуги.
В условленном месте Андрей обнаружил только одного из знакомых ему митрополичьих слуг, с известием, что ему велено проводить Андрея в Москву.
Отсутствие Киприана объяснилось сразу, слуга сказал:
- К святителю пришел монах, принес тайное известие о заставах, поставленных князем на пути в Москву. Тот же монах упредил, что возле Москвы встретил княжеский отряд, их предводитель расспрашивал, не встречал ли кто путешествующих монахов числом более сорока.
Не теряя времени, Андрей с Игорем и слугой поспешили в Москву. Доехали к ночи.
На въезде в город, уже по ту сторону стен, возле построек для служилых людей Андрей заметил несколько коновязей, в виде поперечин, к которым были привязаны лошади.
От увиденного Андрей пришел в отчаяние, сказал своему спутнику:
- Я узнал коней, на них знакомые седла, сбруя. Это кони митрополичьих слуг сопровождавших Киприана.
Наутро Андрей и Игорь продолжили наблюдать за дружинниками.
Во второй половине дня из помещений вывели митрополичьих слуг, посадили их, раздетых до исподнего, на коней без седел и сопроводили далеко за городские стены. Митрополита среди слуг не было.
Еще одну ночь и день Андрей и Игорь провели, наблюдая за дружинниками и их воеводой.
Под вечер они, наконец, увидели святителя. Того вывели из клети на двор, посадили полураздетого на негодную клячу, вывезли за городские пределы до первой заставы, после чего вернулись в Москву.
Андрей и Игорь, ни на минуту не теряли святителя из виду, тайно следовали за дружинниками и когда те покинули Киприана, подъехали к святителю. Андрей отдал Киприану свою лошадь. Одеждой для святителя он озаботился ранее. Сам Андрей сел на лошадь митрополичьего слуги. Слугу же он ранее отправил в Симонов монастырь к преподобному Феодору велел рассказать тому, что дружинники учинили с Киприаном и его людьми.
До границ Московского княжества они со святителем добирались втроем. За приграничной заставой встретили митрополичьих слуг, коих ранее выдворили из Москвы.
До Киева ехали уже вместе.
Глава 20. ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ КИПРИАНА
Не прошло и двух дней после их возвращения в Киев, как Андрей был вызван к митрополиту.
Ни разу Андрей не видел своего патрона в таком состоянии, когда в нем вместе смешались и праведный гнев, и яростное желание дать отповедь хулам и надругательству и решимость к немедленному действию.
Андрей повелительным жестом был усажен за стол, на котором уже были приготовлены перья и пергамент и Киприан стал диктовать:
- Киприан, милостью Божией митрополит Всея Руси, честному старцу игумену Сергию, и игумену Феодору, и, если есть, другим единомышленникам вашим.
Не утаилось от вас и от всего рода христианского, как обошлись со мной, как не обходились ни с одним святителем с тех пор, как Русская земля стала.
Я, Божиим изволением и избранием великого и святого собора и волей вселенского патриарха, поставлен митрополитом на всю Русскую землю, о чем вся вселенная ведает. И ныне поехал было со всем чистосердечием и доброжелательством к князю великому. А он послов разослал, чтобы меня не пропустить, и еще заставил заставы, отряды собрав и воевод перед ними поставив; и какое зло мне сделать, а сверх того и смерти предать нас без милости, - тех научил и приказал.
Я же, о его бесчестии и душе больше тревожась, иным путем прошел, на свое чистосердечие надеясь и на свою любовь, какую питал к князю великому, и к его княгине, и к его детям. Он же приставил ко мне мучителя, проклятого Никифора.
И осталось ли такое зло, какого тот не причинил мне! Хулы и надругательства, насмешки, грабеж, голод! Меня ночью заточил нагого и голодного. И после той ночи холодной и ныне страдаю. Слуг же моих — сверх многого и злого, что им причинили, отпуская их на клячах разбитых без седел, в одежде из лыка, - из города вывели ограбленных и до сорочки, и до штанов, и до подштанников; и сапог, и шапок не оставили на них!
Не ведает великий князь, что из сорока шести коней ни один не остался цел - всех заморили, похромили и попортили, гоняя на них куда хотели, и ныне они пропадают.
На некоторое время Киприан прервался, устремил взгляд мимо Андрея, его пальцы продолжали быстро перебирать костяшки четок, Андрей видел, как митрополит старается через молчание обособиться от нахлынувших неприятных воспоминаний.
Поначалу митрополит диктовал, не сходя с места, но собравшись с мыслями, продолжил говорить в такт медленным шагам, которыми ходил перед столом, за которым сидел Андрей:
- И если миряне боятся князя, потому что у них жены и дети, накопления и богатства, и того не хотят потерять, вы же, от мира отрекшиеся, и от того, что в мире, и живущие только для Бога, как, таковое зло видев, промолчали? Если вы хотите добра душе князя великого и всей отчине его, почему промолчали? Растерзали бы одежды свои, говорили бы пред царями, не стыдясь! Если бы вас послушали, хорошо. Если бы вас убили, то вы святые.
Киприан, не глядя в святые тексты, продолжал диктовать только по памяти:
- Святых апостолов правило семьдесят шестое так говорит: «Не подобает, чтобы святитель брату, или сыну, или иному родственнику, или другу дарил святительское достояние и поставлял в святители кого хочет. Ибо делать наследниками своего епископства и Божее дарить, руководствуясь человеческими пристрастиями, неправедно. Не подобает ведь Божию церковь подводить под права наследования. Если же кто сделает так, да будет таковое поставление недействительно. Сам же сотворивший да будет отлучен».
Киприан на минуту замолк собрался с мыслями, поднял вверх правую руку и продолжил:
- Святительское достояние подобает считать благодатью, даром Святого Духа. Возможно ли, чтобы кто-нибудь духовную благодать передал как наследство кому-нибудь в подарок? Поэтому непростительно, чтобы епископы поставляли и сажали на свое место в своих церквах, кого они хотят. Если даже имущество, накопленное во время своего епископства, они не имеют права оставлять кому хотят, только полученное ими в наследство от родственников, то как же могут они самую епископию передавать другим, как наследникам своей пастырской власти, и вклады в нищих, имущество жертвующих, посвященные Богу, дарить по пристрастию человеческому, дружбе или по родственной любви, кому сами хотят? Если что-либо из такого будет сделано, сделанное — повелевают правила — должно быть расстроено, сам же сделавший да будет отлучен. Ибо епископам повелено поставляться на соборах.
Не подобает епископу, даже и в конце своей жизни, оставлять другого человека наследником своего места.
В правилах святых апостолов говорится: «Если какой-нибудь епископ приобретает святительство при помощи мирских князей, да будет извержен и отлучен, а также и все его пособники».
Нет большего зла, чем приобретать себе божественный дар, покупая, через мзду или княжеской силой.
Непростительны такие прегрешения! И потому покупающие и продающие святительство за мзду или приобретающие его силой княжеской — и те и другие бывают извержены, совершенно отлучены и изгнаны из церкви.
Кто же из христиан, именующихся святым именем Христовым, посмеет и дерзнет говорить иначе, чем заповеди святых апостолов и святых отцов?
Стало известно мне, что архимандрит Михаил взошел на митрополичий двор, стал ходить и властвовать как митрополит.
Коль скоро это так, как у вас стоит на митрополичьем месте чернец в мантии святительской и в клобуке, и параман святительский на нем, и посох в руках? Где о таком бесчинстве и злом деле слышано? Ни в каких книгах.
Киприан перестал ходить, перекрестился, и продолжил:
- Если брат мой преставился, я - святитель на его место. Мне принадлежит митрополия. Не мог он наследника оставлять при своей смерти. Слыханное ли дело - прежде поставления возлагать на кого-либо святительские одежды, которые нельзя никому другому носить, но только одним святителям? Как он смеет стоять на месте святительском? Не боится ли казни Божией? А еще страшно, ужасно и всяческой грозой чревато то, что он вытворяет: садится в святом алтаре на престол наместника! Верьте, братья, что лучше бы ему не родиться. И если долго терпит Бог и не посылает казнь - значит, к вечной муке готовит таковых.
А что клевещут на митрополита Алексея, брата нашего, — что он благословил его на все те дела, то это ложь. Разве утаилось от нас, что произошло при смерти святителя? Видел я грамоту, которую написал Алексей, умирая. И та грамота будет с нами на Великом соборе.
Два с половиной года я в святительстве. Не вышло из уст моих ни слова против князя великого Димитрия - ни до поставления, ни по поставлении, - ни против его княгини, ни против его бояр. Не заключал я ни с кем договора, чтобы другому добра хотеть больше, чем ему, - ни делом, ни словом, ни помыслом. Нет моей вины перед ним. Наоборот, я молил Бога о нем, и о княгине, и о детях его, и любил от всего сердца, и добра хотел ему и всей отчине его. А если слышал, что кто-нибудь замышляет на него зло, ненавидел того. И когда мне приходилось служить соборно, ему первому велел «многая лета» петь, а уж потом другим.
Далее голос Киприана возвысился, в нем появилась страсть и твердость и Андрей услышал следующие слова:
- Какую вину нашел на мне князь великий? В чем я перед ним виноват или перед отчиной его? Я к нему ехал, чтобы благословить его, и княгиню его, и детей его, и бояр его, и всю отчину его, и жить с ним в своей митрополии, как и мои братья митрополиты с отцом его и с дедом, с князьями великими. А еще дарами честными хотел его одарить. Обвиняет меня в том, что я был сначала в Литве. И что плохое сделал я, быв там?
Я стараюсь отпавшие места приложить к митрополии и хочу закрепить, чтобы до века так стояло к чести и величеству митрополии. Князь же великий намерен делить митрополию надвое. Какое величество прибудет ему от такого намерения? И кто советует это ему?
В чем моя вина перед князем великим? Не найдет во мне вины ни единой. А если бы и обнаружил он какую-нибудь мою вину, - не годится князьям наказывать святителей. Есть у меня патриарх, больший над нами, есть Великий собор; пусть бы он туда послал весть о моих винах; и они, исследовав дело, меня не стали бы наказывать. А то теперь без вины меня обесчестил, ограбил, заперев, держал голодного и нагого, а чернецов моих — в другом месте. Отдельно от моих слуг заточил меня ночью. А слуг моих нагих отослать велел с бесчестными словами. И кто может выговорить хулы, что на меня изрекли! Так ли воздал мне князь великий за мою любовь и доброжелательство?
Так ныне пострадал я. Какую же вину мне выискали, заперев меня в одной комнате под стражей? И даже в церковь не имел я возможности выйти. А потом, вечером другого дня, пришли, вывели меня, и я не знал, куда меня ведут — убивать или потопить? А вот еще большее бесчестие: меня ведя, и стража, и проклятый воевода Никифор были облачены в одежду моих слуг и ехали на их конях и седлах.
Но раз меня и мое святительство подвергли такому бесчестию, — силою благодати, данной мне от Пресвятой и Живоначальной Троицы, по правилам святых отцов и божественных апостолов, те, кто причастен моему задержанию, заточению, бесчестию и поруганию, и те, кто на то совет давали, да будут отлучены и неблагословены мною, Киприаном, митрополитом всея Руси, и прокляты, по правилам святых отцов!
Вы же, честные старцы и игумены, напишите мне как можно скорее, чтобы догнала меня ваша грамота поскорее, что вы думаете, потому что здесь, вот, я вас не благословил.
А я в Царьград еду обороняться Богом, святым патриархом и Великим собором. И те на деньги надеются и на фрягов, я же на Бога и на свою правду.
Мне же их бесчестье большую честь придало по всей земле и в Царьграде.
Когда Андрей поставил последнюю точку в послании, они со святителем еще долго молчали. Киприан сел к столу, смотрел на пламя свечей, тяжело дышал и пламя колыхалось в такт с дыханием митрополита. Наконец, дыхание Киприана стало спокойным, свет от свечей стал ровным.
Андрей же говорить не мог, если бы даже и захотел. Он был потрясен и раздавлен величием свершившегося на его глазах взлета ума и духа.
Никогда прежде он не переживал такого подъема. Послание было составлено с такой ясностью, легкостью и убедительностью, что по силе воздействия оно напомнило Андрею послания апостола Павла.
А еще Андрей испугался, что это послание преподобным игуменам Сергию и Феодору святитель поручит доставить не ему.
Он держал его в руках и чувствовал, что не может с ним расстаться, для него выпустить его из рук хоть на миг было бы жесточайшим наказанием.
Андрей даже не допускал мысли, что не он, а кто-либо иной поедет в Москву и далее в Троицу. Он и только он должен доставить братьям слово святителя.
Какое же облегчение он испытал, когда митрополит объявил, что послание преподобным повезет он, Андрей!