«— Дык живая, и ладно! Пришел бы мой Игнаша хочь без обеях ног и рук… так ня пришел. Одна я, Палаша, осталаси! Усе глазья выплакала. Усе мои погибля: и Игнаша, и Демьян, и Васенька.
— И Вася? — ахнула Пелагея. — Да как же это? Я хорошо помню, он лет на пять моего младше был! Виделись мы с тобой как-то в городе, ты с ним была. Помнишь?»
Часть 21
В Волошино въехали ближе к вечеру. Пелагея вся напряглась, вытянулась в струнку и принялась пристально рассматривать дома и людей. Волошинские обращали внимание на приезжих. Кто-то даже здоровался, слегка поклонившись. Тимоха, Петр и Пелагея отвечали на приветствие.
— Давно я здесь не была, и не помню, когда последний раз, никого не узнаю, — промолвила Пелагея. — Дед, заверни направо, там наша хата.
Тимоха послушно свернул, прикрикнув на Ладушку, чуть проехали, Пелагея попросила:
— Стой. Здесь мой дом.
Дед скомандовал, и Ладушка покорно встала.
— Петя, поверишь, никого знакомых не увидела. Все какие-то чужие… не знаю никого… будто не моя деревня…— тоскливо проговорила Пелагея. — Мне Высокое — родное…
Мимо проходила миловидная старушка, она остановилась рядом с телегой, пристально посмотрела на гостей и прошамкала беззубым ртом:
— А вы к кому жа явилиси?
— А я Пелагея, Прохора-кузнеца дочка!
— Палашенька! — всплеснула бабка руками. — Да иде жа ноженька твоя? Миленькая ты моя!
Старушка подошла к Пелагее и обняла ее:
— А ты мене не признала?
Пелагея покачала головой.
— Так я Конюхова Варвара.
— Варя! — обомлела Пелагея и обняла старушку в ответ.
— Я, я это! А Прохор у кузне, и днюеть и ночуеть тама, у хату редко приходить. Тама усе у яво. Ехайте туды. Да токма, знашь, Палашенька! — Варвара тяжело вздохнула. — Был он ня от мира сего, а чичас так и вообше… ну ехай, ехай с Богом! Да токма ты мене и ня казала, ноженьку на фронте потеряла, штоль?
— Там, — кивнула Пелагея. — Где же еще.
— Дык живая, и ладно! Пришел бы мой Игнаша хочь без обеях ног и рук… так ня пришел. Одна я, Палаша, осталаси! Усе глазья выплакала. Усе мои погибля: и Игнаша, и Демьян, и Васенька.
— И Вася? — ахнула Пелагея. — Да как же это? Я хорошо помню, он лет на пять моего младше был! Виделись мы с тобой как-то в городе, ты с ним была. Помнишь?
Варвара кивнула:
— Как ня помнить! К партизанам убег в сорок втором. Они яво гнали от себе, а он нет, и усе! С вамя буду фрицев бить за батьку и за братавьев. Мене потома командир ихний рассказывал и орден Васенькин принес. Он, знашь, герой у мене. Поезда под откос пускал! Да так ладно у яво енто получалоси, — Варвара вдруг замолчала, схватила ртом воздух и почти шепотом, задыхаясь от слез, с трудом проговорила прерывисто:
— Повесили фрицы яво… попалси он, Палаша. Повесили. Мене за космы… проволокли… и на моих глазьях… повесили… саночка маво… нету никаво.
Пелагея вытерла глаза рукавом, обняла Варвару и спросила:
— А Федор? Ты про Федю ничего не сказала.
— Сама ничавой ня знай… жду кажный день, но писем два года ня было, а и похоронки ня было. Можат, живой? — бедная женщина с надеждой посмотрела на Пелагею и Петра. Он соскочил с телеги, обнял Варвару и проговорил:
— Живой, мать! Жди! Обязательно вернется! Вот посмотришь. Жди!
— Спасибо тебе, мил человек. Жду, жду! Все глазья проглядела ужо, — Варвара малость успокоилась и обратилась к Пелагее, — Палашка, мужик твой, штоль? Аль кто енто будять?
— Мой! — гордо сообщила Пелагея.
— А Егорка чавой?
Пелагея махнула рукой.
— Либошто погиб? — ахнула Варвара.
— Живой да не мой! Варя, — желая перевести разговор на другую тему, обратилась Пелагея к Варваре, — а что про моих-то известно? Знаешь ты чего или нет? Братья? Сестры? Что с ними? Где они? Дом пустой, вижу. Никто с отцом не живет? Мрачно так на дворе, ничего не посажено.
— Ой, Палашенька, миленькая, плохо у вас! Андрей с Назаром местя ушли в один день, в один день и погибля: похоронки пришли на их. Кирьяна давно ня видать. Ушел в сорок первом у город, да так и сгинул. Можат, тожа на фронт сбежал, а можат, и живой иде-то слоняетси. А Дуняша у лесу сгинула. Ушла как-то у сорок третьем за ягодой, аль за грибами, и ня вернуласи. А Сонька с Зинкой живы. Да! Одна в Лосином живеть, да ня помню кто из их, а другая — в Заречном. Сюды не ходють. Давненько их ня видела. Дружат аль нет промеж собою — ня знай.
— Спасибо тебе, Варя! Тяжело… на то она и война! Вот так: никого нет у меня. Съезжу и до сестер, а сейчас попробую с отцом повидаться. Мне тебя сам Бог послал, а то чую, от отца ничего не узнала бы.
— Тебе спасибо! — Варя поклонилась Пелагее. — А то можат, зайдете? Дорога длинная. Ты также? В Высоком?
— Там!
— Батька твой ня приветить вас!
Так што, к мене ночевать идитя! До Высокого далеко вам будеть, ня успеетя севодни, хотя возница у вас хорошай, — Варвара подмигнула.
— Спасибо, Варвара. Придем к тебе, если что.
— Придете! — твердо пообещала Варвара. — А я вам чичас щей сварганю, сала малеха имеетси. Ну поехай, погляди на отца. А лучша дажа — издаля, штоба ня печалитьси.
Пелагея открыла было рот задать вопрос да раздумала: зачем спрашивать очевидные вещи? Она прекрасно помнила своего отца: его угрюмость, нелюдимость, молчаливость.
— Ладно, Варвара, жди нас, приедем к тебе! Переночуем. Насчет харчей не беспокойся, у нас рыба есть, пироги, яйца, картошка. Мы еще и тебя угостить можем!
— Благодарствую! — поклонилась женщина. — Но горяченькова с дороги-то надоть отведать. Мужакам особливо. Ну ехайте, ехайте.
Чуть не доезжая до кузницы, Пелагея попросила:
— Останови, дед! — а потом попросила Петра. — Подсоби.
Петр с готовностью соскочил с телеги и помог Палаше.
— Тут стойте! Сама пойду… на разведку.
Прохор сидел на грубо сколоченной скамейке и курил. Его косматые, давно не чесанные волосы были забраны под вязаный обод, рубаха была такая грязная, что непонятно, какого цвета, фартук местами порвался и болтался лохмотьями. Мужик смотрел вдаль ничего не выражающим взглядом. Пелагея остановилась у забора и посмотрела на отца. Она ожидала каких-то чувств внутри, но кроме того, что сердце сильно заколотилось, она ничего не почувствовала: ни любви, ни ненависти.
— Здравствуй, отец! — громко проговорила она, привлекая его внимание.
Прохор медленно повернулся в ее сторону.
— Ты кто жа такая будяшь? Дунька аль Палашка? Для Зинки и Соньки старовата, хотя чавой это я? Дунька вродя как сгинула давненько. Значат, Палашка. Чавой надоть тебе? Вспомнила батьку? Скольки лет ня была? Чичас чавой приперласи?
Прохор мрачно посмотрел на Пелагею, увидел культю.
— Чавой, воевала, штоль?
— Нет, санитаркой… — Пелагея стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Она уже вовсю костерила себя на все лады.
«Зачем поехала? Чего ожидала? Что он вдруг кинется обниматься? Ах, доченька моя, Палашенька! Дура ты, Палашка, ох дура!»
— Мне ничего от тебя не нужно. Просто приехала повидать тебя…
— Повидала? — перебил Прохор. — Ступай с миром.
Мужик встал во весь свой огромный рост и зашел в кузницу.
Глотая горькие слезы, Пелагея поковыляла к телеге.
— Ну что там? — кинулся к ней Петр.
Ожидая ее, он выкурил несколько папирос, прикуривая одну от другой: сильно нервничал.
Пелагея была настолько опустошена, что даже не могла ответить на вопрос. Из нее будто в один миг улетучилась вся энергия. Чтобы не упасть, она еще крепче вцепилась в костыли, вдавила их в землю-матушку и прошептала:
— Ничего, прикури мне!
Петр отдал ей свою папиросу, Пелагея взяла трясущейся рукой, жадно затянулась и проговорила:
— Поехали к Варе.
Ехали молча. Петро и дед Тимоха беспокойно поглядывали на Пелагею, ничего не спрашивали.
Когда почти подъехали к дому, она вдруг нарушила тишину:
— А знаете, мужики, ведь Варечка всего на десять лет меня старше.
Мужики не удивились. Лихо тогда по земле ходило, уродуя облик людей, но украшая души, оставшихся в живых.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Предлагаю прочитать короткий рассказ ⬇️⬇️⬇️