26 августа - день рождения великого святого нашего времени, нашего современника, Самтаврийского Чудотворца, преподобного Гавриила (Ургебадзе).
Отец Гавриил удивительный святой, который нес крест всей Грузии и половины России, по его словам.
Обратимся к воспоминаниям игумении Параскевы:
– Все, кто знал отца Гавриила, обязательно подметил бы его особенную любовь к Пресвятой Богородице.
Он называл Ее Царицей неба и земли — таких слов я больше ни от кого не слышала. Он произносил эти слова так, что невозможно было остаться равнодушным. Да, мы думали, что отец Гавриил актерствовал, что он был больным, пьяницей... но, когда он упоминал Богородицу, он полностью менялся. Перед нами представал другой человек.
Однажды зашел он в молитвенную комнату. Тогда там, помимо других икон, у нас была большая икона Богородицы.
Отец Гавриил встал перед ней, что-то проговорил и вдруг вознес обе руки вверх и медленно, можно сказать, «театрально» произнес:
«Царица неба и земли!»
Я обычно не сильно прислушивалась к его словам — знала, что, как всегда, нужно набраться терпения и подождать, когда он выйдет. Но когда старец произнес эти слова и к тому же посмотрел вверх, я почувствовала, что он снова располагал к себе — у меня вновь возникло к нему какое-то уважение, а вместе с этим еще и некоторый страх: я ясно представила Богородицу — отец Гавриил сделал меня соучастником своих переживаний. Эта картина все еще стоит у меня перед глазами.
Любой актер позавидовал бы манерам и речи отца Гавриила. Голос у него был соответствующий — звучный, четкий, с сильным тембром. Мы же его действия считали актерством и спектаклем, поэтому на все реагировали смехом. Не знаю, быть может, у него и была цель нас веселить, но «играл» ли он все время?
Например, однажды он стоял на коленях в храме перед чудотворной Иверской иконой Богоматери и громко плакал. Мы, несколько сестер, стояли рядом и тихо смеялись. Потом отец Гавриил стал биться головой об пол. Делал он это так манерно и «театрально», что мы уже не могли скрывать смех.
Причем эти удары издавали такой звук, что с первого взгляда и правда было смешно. Но совсем скоро мы встревожились, ведь это был лоб живого человека, а не бездушный предмет. Он еще немного так бил землю головой, плакал, что-то говорил, после чего остановился.
На следующий день мы заметили на его лбу несколько свежих ран с засохшей кровью.
Вот тебе и «спектакль»: отец Гавриил проливал кровь во время молитвы!
Сейчас понимаю, что тогда он душой предвидел какую-то большую беду и из-за этого так сокрушался.
У отца Гавриила были и другие «спектакли». В монастыре жили мама и дочка, обе — монахини: матушка Марфа и матушка Нино. Они были родом из Кахетии. Сначала приехала дочка, она приняла постриг, мама же осталась одна у себя в деревне.
Однажды у нее случился пожар, все имущество сгорело дотла, и она оказалась на улице одна ни с чем. Все, что у нее было, — одежда, которая была на ней, когда случилось несчастье. Что ей оставалось делать? Решила поехать к дочке в монастырь, хотя у нее была еще и другая дочь. Поначалу недолго пожила как гость, а потом и сама постриглась в монахини.
Как-то раз отец Давид взял нас с собой в монастырь Бодбе. Время от времени он возил нас в паломнические поездки по разным святым местам.
Собрались, сели — у нас был свой личный автобус — и отправились в путь.
На этот раз и отец Гавриил поехал с нами. Едем радостные, счастливые, и отец Гавриил со своими проделками не отстает от общего веселья. По дороге мы должны были проехать родную деревню наших кахетинских матушек.
Вот из окон показался их сгоревший дом, и все посмотрели в ту сторону. Это было ужасное зрелище: почерневшие, полуразрушенные стены, вокруг все в зарослях. Когда отец Гавриил увидел это, начал громко плакать, горевать.
«Опять взялся за свои спектакли», — думаю я, а он все не останавливается.
В конце лично обошел всех нас с плачем и жалобным причитанием:
«Когда у человека разобьется тарелка, он уже плачет, а тут такое состояние, такой большой дом! Вай, вай!..»
Он долго так горевал, еле-еле успокоился и закончил «представление». Я тогда нёе поняла, в чем дело, но теперь осознаю, что случилось». Это были слезы из глубин его сердца. В те минуты он видел пламя, все беспощадно поглощающее, он переживал то горе, которое случилось с нашей старенькой матушкой Марфой несколько лет назад. И он не мог перенести увиденное так же равнодушно, как мы посмотрели, покачали головами, пожалели — и все.
Вспоминаю и второй случай.
После кончины Патриарха всея Руси Пимена к нам, в Самтавро, в гости из России приехали священник и две матушки. Отец Гавриил сердечно представился:
— Иеромонах Гавриил, — и пожал батюшке руку.
Потом, когда он узнал о кончине патриарха, стал громко причитать и, по-моему, переигрывать: упал на землю и начал со всей силы биться лбом о бетонный пол.
— Пимен умер! Почему я живой?! — кричал он во весь голос.
Теперь, когда вспоминаю эту историю, понимаю, что тут было не просто актерство. Это были слова и переживания, исходившие из его сердца.
Ведь отец Гавриил был не только истинным православным христианином, но и горячим защитником Православия: он не смирялся ни с каким искажением или изменением вероучения, протестовал против любых новшеств. И вот он оплакал второго такого защитника Православия — патриарха Пимена — и, наверное, узрел будущее Русской Церкви.
Вспоминаю еще одну деталь. Задолго до этого случая мы были у отца Рафаила (Карелина), и он с досадой рассказывал, как один русский митрополит публично заявил, что новый стиль лучше старого. Отец Рафаил рассказывал это с такой болью, что я даже удивилась. Под конец он сказал:
— Пимен держит Православие зубами!
Тогда я поняла, что значил патриарх Пимен для России. А теперь понимаю, почему отец Гавриил так горько плакал: он потерял близкого человека, духовного собрата, Церковь же потеряла еще одного своего поборника.
Отец Гавриил обладал многими дарами, но один из них, по моему мнению, заслуживает особенного внимания. Это был дар скрывать свой внутренний мир.
Он вел себя так искусно, так ловко, что никто не сомневался в его искренности. Выпячивал перед всеми то, каким он был сумасшедшим и пьяницей, все время сидел за столом, все время перед ним лежала куча еды. И нужно было долго и тщательно наблюдать, чтобы понять: на самом деле он ничего не ел. Для чужих глаз он брал еду, вертел в руках, подносил ко рту, а потом незаметно клал ее обратно или кому-то давал, потчевал. Никогда не говорил «пойдемте молиться», «пора молиться», зато часто кричал: «Я голодный, супа хочу!» Или с радостью восклицал: «Такой суп приготовил!»
Его пост, молитвы были от нас скрыты. Как и любой человек, он, наверное, немного все-таки ел в уединении, но перед нами представал заправским кутилой.
Он часто говаривал: «Мы как кремлевские куранты: едим и пьем, едим и пьем!» В это время он сгибал обе руки и махал ими, как маятником часов. О, с каким лицом он это делал! Кроме того, отец Гавриил так себя держал, что я думала, он не читал ни одной книги в жизни. На самом же деле старец обладал удивительно большими знаниями.
Как говорят, он почти наизусть знал произведения своего любимого Исаака Сирина, а позже мы узнали, что он проявлял свою осведомленность и во многих науках.
Для нас же отец Гавриил был простым невеждой.
Вспоминаю случаи, когда во время разносторонней дискуссии он выражал свое мнение как по теме церковного учения, так и по поводу монашеской жизни. Его слова всегда были точным отображением либо евангельских заповедей, либо святоотеческого предания, и я искренне удивлялась: «Надо же, как правильно говорит! Откуда он это знает..» — удивлялась и радовалась.