Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Расставшись в прошлый четверг с хлопочущим о судьбе 8-летней Родоес Пушкиным, мы, однако же, не намерены покидать круга его общения, и вот - почему... Дело в том, что именно в октябре 1824-го состоялось одно крайне любопытное знакомство - людей, которые даже в теории не могли бы встретиться. Но - встретились. И определили вектор развития критической и журнальной мысли тогдашней России. На одном из суаре к князю Петру Андреевичу Вяземскому подвели молодого человека - по просьбе последнего, конечно. Это был совершенно князю неизвестный то ли литератор, то ли критик, писавший для "Вестника Европы" - Николай Полевой, кажется. Из купцов. И выглядит - как купец. И одет - так же. И говор - неистребимо провинциальный. Сам вроде из Курска. Оно и чувствуется. Почти с лёту предложил ему, Рюриковичу, затеять вместе журнал с "барышами пополам"! Однако, вместо того, чтобы просто развернуться и уйти подальше, что было бы вполне ожидаемым, князь Пётр Андреевич... этого не сделал. Почему? Видно, было что-то в этом Полевом. Хватка. Несомненные знания - много читает. Недурно, кстати, говорит по-французски. Пригласил нового знакомого наведаться к нему как-нибудь...
Полевой не замедлил себя ждать, и надобно ж случиться такому совпадению - как раз в то утро у Вяземского был известнейший меценат, умница и богач Михаил Юрьевич Виельгорский, принявшийся вдруг убеждать обоих, что журнал просто необходим, и что нужные на журнал начальные средства - просто ерунда... Так - уже спустя несколько месяцев - на свет появился первый нумер моментально ставшего известным всей России "Московского Телеграфа". Вот выдержка из письма Полевого от 29 октября 1824 года к издателю "Отечественных записок" Павлу Петровичу Свиньину - с ним Полевой также сотрудничал, так что опыт в журналистике у последнего был, как видим, изрядный.
- Милостивый государь Павел Петрович! Вчерашний день из 87 No «Московских ведомостей» вся Москва узнала о рождении или, лучше сказать, зачатии «Телеграфа». Спешу препроводить к вам билет и покорно прошу напечатать прилагаемое объявление в «Отечественных записках». Моего же будущего сына — полюбить, ибо он, право, будет малый не дурной и смирный. Будет гнать только невежество и глупость и постарается жить миролюбиво со всеми добрыми людьми.
Что было далее - читатели "РУССКАГО РЕЗОНЕРА", без сомнения, знают прекрасно, более того - один из будущих выпусков цикла "Что читали 200 лет назад" непременно в очередной раз, но с несколько иного ракурса, затронет эту историю...
Нет-нет, мы ещё не расстаёмся с "литературной Россией"! Ведь нас заждалась уже столица, в которой тоже кипят страсти, и витийствует некоторый Ф.В.Булгарин, опубликовавший не так давно в своих "Литературных листках" фельетон, в котором весьма узнаваемо вывел подловатую карикатуру на Дельвига и его окружение, а как противопоставление ей - по дружбе - под именем Талантина всячески превознёс Грибоедова. Человек высшего света, знающий себе и своим дарованиям истинную, а не дутую цену, не привыкший к тому же к подобным дешёвым трюкам, Грибоедов пишет Булгарину весьма интересное письмо - оцените язык, стиль и истинно аристократическую сдержанность, с какими автор небрежно кидает в лицо бывшего друга белоснежную перчатку. Знай место!
- Милостивый государь Фаддей Венедиктович. Тон и содержание этого письма покажутся вам странны, что же делать?! — Вы сами этому причиною. Я долго думал, не решался, наконец принял твердое намерение объявить вам истину; il vaut mieux tard, que jamais ("Лучше поздно, чем никогда" - фр.) Признаюсь, мне самому жаль: потому что с первого дня нашего знакомства вы мне оказали столько ласковостей; хорошее мнение обо мне я в вас почитаю искренним. Но, несмотря на все это, не могу долее продолжать нашего знакомства. Лично не имею против вас ничего; знаю, что намерение ваше было чисто, когда вы меня, под именем Талантина, хвалили печатно и, конечно, не думали тем оскорбить. Но мои правила, правила благопристойности, и собственно к себе уважение не дозволяют мне быть предметом похвалы незаслуженной или, во всяком случае, слишком предускоренной. Вы меня хвалили как автора, а я именно как автор ничего еще не произвел истинно изящного. Не думайте, чтобы какая-нибудь внешность, мнения других людей меня побудили к прерванию с вами знакомства. Верьте, что для меня моя совесть важнее чужих пересудов; и смешно бы было мне дорожить мнением людей, когда всемерно от них удаляюсь. Я просто в несогласии сам с собою: сближаясь с вами более и более, трудно самому увериться, что ваши похвалы были мне не по сердцу, боюсь поймать себя на какой-нибудь низости, не выкланиваю ли я еще горсточку ладана!! Расстанемтесь.— Я бегать от вас не буду, но коли где встретимся: то без приязни и без вражды. Мы друг друга более не знаем. Вы, верно, поймете, что, поступая, как я теперь, не сгоряча, а по весьма долгом размышлении, не могу уже ни шагу назад отступить. Конечно, и вас чувство благородной гордости не допустит опять сойтись с человеком, который от вас отказывается. Гречу объясню это пространнее... а может быть, и нет, как случится. Прощайте. Я об вас всегда буду хороших мыслей, даже почитаю долгом отзываться об вас с благодарностию. Вы обо мне думайте, как хотите. Милостивый государь, ваш всепокорнейший А. Грибоедов.
Впрочем, повесть о том как поссорились Александр Сергеевич и Фаддей Венедиктович на этом не завершается. Несколько позже они сошлись вновь...
Москвичи - с юбилеем вас! 200 лет - не шутка, да и к тому же прямо в строку названию нашего бесконечного эпоса!
- Ну, был я в новом театре. Чист, весел, как всякое новое здание, украшен богато, но глух, сыр, высок не по пропорции. Пьеса была, как на выбор, прекрасная, а балет – «Зефир».
Речь идёт о Малом театре, что расположился в перестроенном доме купца Варгина на Петровской площади. Малым он стал именоваться далеко не сразу, название прижилось неспешно, но всё же прижилось. Но, видите - искушённому театралу и эстету Булгакову театр по душе не пришёлся - тогда он был узковат, в 40-х годах его перестроили, выкупив соседние здания. А к первому представлению в "Московских ведомостях" было размещено объявление:
Дирекция Императорского Московского театра чрез сие объявляет, что в следующий вторник 14 октября сего года будет дан на новом малом театре, в доме Варгина, на Петровской площади, для открытия онаго спектакль 1-й, а именно: новая увертюра сочин. А. Н. Верстовского, впоследствии во второй раз: Лилия Нарбонская, или Обет рыцаря, новое драматическое рыцарское представление — балет
В сентябре мы довольно поездили с Государем Александром Павловичем по России. В октябре встречавшиеся с ним в этом вояже охотно делятся впечатлениями о настроении Императора. Интересная штука... Уже через год Александра не станет (вещь, не ожидаемая абсолютно никем!), а нынче же... Послушаем рассказ Дмитрия Северина (того, что ещё недавно "определил" вместе с Тургеневым Пушкина в Псковскую губернию, а также того самого, что велел не принимать Пушкина, будучи проездом в Одессе) в пересказе всё того же вездесущего Александра Булгакова:
- С Севериным я наговорился досыта; рассказал мне все свое путешествие, говорил, что никогда не видел государя такого веселого, довольного и здорового, как в Пензе. На маневрах даже с ним изволил шутить и, подозвав к себе, спросил очень милостиво: «Хочешь ли, дам тебе полк?» – «Благодарю вас, ваше величество, пусть это будет по крайней мере полк кавалерийский». – «Да как же, отец твой был пехотинец и не привил тебе любви к пехоте?» – «Дело в том, ваше величество, что я всегда чувствовал призвание к лошадям и с двухлетнего возраста уже скакал на лошадке на палочке». Государь очень расхохотался
А в столице в традиционную лицейскую годовщину 19 октября 1824 года на квартире совместно проживающих (не подумайте ничего такого... Исключительно в целях экономии, да и квартира - немалая) Яковлева, Вольховского и Стевена Дельвиг зачитывает посвящение Егору Антоновичу Энгельгардту, каковым мы и заключим наш октябрь!
Семь лет пролетело, но, дружба,
Ты та же у старых друзей:
Все любишь лицейские песни,
Все сердцу твердишь про Лицей.
Останься ж век нашей хозяйкой
И долго в сей день собирай
Друзей, нестареющих сердцем,
И им старину вспоминай.
Наш милый начальник! ты с нами,
Ты любишь и нас, и Лицей,
Мы пьем за твое все здоровье,
А ты пей за нас, за друзей.
Таким - или примерно таким - увиделся мне октябрь 1824-го, а уж хорош он был или плох - решать всяко не мне, я - всего лишь скромный собиратель и огранщик драгоценностей, щедро рассыпанных по отечественной Истории.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу