Уходящая натура
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Про войну, разумеется, – игры будут про войну. И если вы «не в теме», значит, вам или меньше сорока, или вы прилетели с планеты Марс, ну, или еще что-нибудь эдакое, сверхъестественное. А вот те, кто «в теме», прекрасно знают, что за этими играми следует. А следует неизменное – «и людей будем вечно делить на друзей и врагов». Такая песня, и такая тема.
Крестики-нолики
Но начнем мы сегодня не с войны, повоевать – успеем. Начнем с крестиков-ноликов. Правила не рассказываю, ибо и без меня известны. Не стану пересказывать и историю самой игры, начинающуюся то ли в Древней Индии, то ли в Древнем же Риме, то ли в картезианской Франции. Между прочим, история довольно любопытная, якобы включающая в себя даже такие эпизоды, как строжайший запрет католической церковью, будто бы возмущенной тем, что слишком заигравшиеся прихожане забывали обо всем на свете, включая молитвы Господу. Однако что-то мне подсказывает, что если такие запреты и в самом деле имели место, то дело здесь совсем в другом. И вот об этом-то другом мы и поговорим в первую очередь.
Кажется, впервые я задумался о том, почему «крестики-нолики», ровно тогда же, когда выучился играть. А вот теперь, прочитав про то, что игру как будто бы придумал французский математик, вспомнил об этом своем недоумении снова: если математик и «нолики», то почему – не «плюсики»? Плюсики-нолики – одна семиотическая система, ясная логика. А тут – какие-то крестики; с одной стороны – математика, а с другой что?
Кстати, прочитал, что наши предки, те, кто играл в эту игру до орфографической реформы 1918 года, называли ее иначе – «херики-оники», по названию двух букв алфавита – «херъ» и «оно». И вот тут-то мне стало кое-что понятно – разумеется, это же моя семиотическая система, и я в ней как рыба в воде.
Присмотритесь к русскому алфавиту, созданному для нас известно кем. Что вы в нем видите? Линии вертикальные и горизонтальные, а еще окружности – большие и маленькие, сверху и снизу, пересеченные этими самыми линиями и нет. Кружки и стрелы, так сказать. И – вот именно в таком порядке: вначале – кружки, а уже потом – стрелы.
Что касается кружков, то про них, кажется, лучше всех рассказала в своих книжках двоюродная сестра Бориса Пастернака Ольга Михайловна Фрейденберг. «Поэтика сюжета и жанра», «Миф и литература древности» и еще многое другое – это она, О. М. Фрейденберг. Кстати, она же – автор замечательно интересной работы «Игра в кости». Будет время – почитайте, получите удовольствие. Так вот, про «кружки» – это у Фрейденберг. Про то, как, выбравшись из дикости в культуру, наш предок чертил вокруг себя эти самые кружки, которыми отграничивал культурное от природного, космос – от хаоса, свое – от чужого, etc. Чертил неутомимо – обрядом, боевой раскраской, отличавшей его от животного, и первыми произнесенными им почти нечленораздельными звуками.
А вот про стрелы – это, скорее, академик Аверинцев. «Поэтика ранневизантийской литературы» и «Символика раннего Средневековья», «На перекрестке литературных традиций» и «Христианство в истории европейской культуры». Цитировать не буду, ибо непечатно для любой газеты, даже если она – «Культура». Но и названий работ вполне достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. О символике, о перекрестках и о том, как на место вчерашних «оников» приходят сегодняшние «херики», ибо другой становится задача, стоящая перед человечеством, заключающаяся уже не в том, чтобы оградить себя от наступающего слева и справа хаоса, а в том, чтобы осознать небо над головой и преисподнюю под ногами, соотнести себя с ними и найти себе место в этой новой, еще не отрефлексированной Картезием, но уже потребовавшей от человека новой, иной, жертвы системы координат.
А теперь – про «херики-оники», или, если придерживаться хронологии, – про «оники-херики». Понимаете, да? Во что, братцы, играем? Играем, безусловно, в то, как стать человеком и остаться им. Вот только в первом случае тому, кто называет себя человеком, вполне достаточно кострища и булькающего в древней кастрюле мяса мамонта, а в другом этот самый человек строит храм с алтарем и опускается в нем на колени. Как-то так. И вот эти-то две системы и конкурируют, вытесняя друг друга, как в той самой детской песенке: «Шла над южным городом летняя пора; крестики-нолики – детская игра». Игра детская, смыслы – взрослые.
Где сцепились бирюльки
Где они сцепились – не знаю, а вот что делать, если это всё-таки произошло, – знаю. Молчанье хранить. И только так, и не иначе. Потому что «там, где сцепились бирюльки, ребенок молчанье хранит». Это я узнал еще на первом курсе университета, прочитав мандельштамовские «Восьмистишия». Те самые, где про «бабочку-о-масульманку» и про «чертежника пустыни, арабских песков геометра». Прочитал – и начал недоумевать: а что такое эти самые бирюльки? И как это они сцепились?
Узнал это лет через пять или шесть, когда пришел работать в литературный музей, где и увидел эти самые бирюльки, очень популярную когда-то и уже давно превратившуюся в «ненужную» игру. Впрочем, если задуматься, то, наверное, телефонный тетрис, которым и сегодня развлекают себя в трамваях по дороге на работу наши современники, – внук этих самых бирюлек.
Правила очень простые: в центре стола лежит горка, состоящая из крохотных чашечек, кувшинчиков, самоваров и так далее. Всё – не больше сантиметра и всё – выточено из дерева. Вокруг стола – игроки, те самые, что совсем скоро будут хранить молчанье. По кругу из рук в руки (кыш, коронавирус!) передается крохотный деревянный крючок с металлическим наконечником-иголочкой. Смысл игры состоит в том, чтобы умудриться достать из этой горки любую бирюльку, не потревожив соседние. Сумел это сделать – молодец, запиши себе очко. Не сумел – будь добр, отдай крючок соседу, теперь его очередь. Вот поэтому и хранит ребенок молчанье, хранит и надеется, что еще сможет достать свою бирюлечку, не рассыпав всей горки. Да уж, жизнь прожить – не поле перейти, совсем не поле.
О чем, спросите, игра-то? Неужто об осторожности в бизнесе? Игра молчит – понимайте как хотите. А я понимаю ее по-своему. «Про войну будут детские игры с названьями старыми», – говорит Высоцкий. «Про войну». И про разные средства ее ведения, про разную, так сказать, военную стратегию. Где-то важны быстрота реакции и сообразительность (как в «хериках-ониках»), а где-то – внимание и терпение. Вот и здесь, в бирюльках, востребованы, пожалуй, именно они: умение собратья, сосредоточиться, унять дрожь в руках и – наверх! В смысле – тянем на себя бирюльку. Тянем-потянем – и вытянем! Если, разумеется, верно наметили цель и справились с волнением. Ну, а если нет – передаем боевое оружие по кругу, и пусть повезет другому!
Так что, как ни крути – а всё «про войну»…
Классики и палки-банки
А пока наши благородные предки хранили молчанье и боялись спугнуть дремлющую у маленькой вечности большую вселенную, мы, гавроши советских пустырей и подворотен, играли совсем в другие игры.
Про классики я не буду, классики – это для девчонок. Хотя, если честно признаться, любой мальчишка тоже пару раз это на себя примерил, но сейчас же забраковал и, забраковав, обходил потом эти самые классики стороной. Подумаешь, игра, тоже мне! Прыгай на одной ножке, как цапля в болоте! Нет, не мужское это дело! Айда, пацаны, в палки-банки. «Собирайся народ, кто в палки-банки идет!»
Поспрашивал, что знает об этой игре Интернет, и Интернет ответил, что да, была такая игра. В восьмидесятые годы была. Откуда появилась и куда исчезла – неизвестно, но нет, пожалуй, ни одного мальчишки этих самых восьмидесятых, который не отдал бы ей приличную часть своего золотого детства. Называлась эта игра, кстати, в разных местах по-разному: где-то – «палки-банки», где-то – просто «банки», где-то – «пекарь», «валет», «поп» и так далее. Но реквизит и правила везде были примерно одними и теми же: в моем случае – ведро, консервная банка и палка-бита. Где-то вместо ведра был кирпич, где-то использовались мел (с моей точки зрения, мел – это ненужная роскошь) и изолента (а вот это вещь чрезвычайно удобная, так как ею можно не только пометить свою палку, сделать ее отличной от палок других игроков, но и, что называется, выпендриться – натюнинговать так, что уже при виде твоей биты у соперников будут трястись все поджилки). Впрочем, бить здесь никого не надо. Ну, или почти не надо. Бить надо по банке – и бить предельно точно, зная, куда полетит банка, куда упадет твоя бита и что ты будешь делать потом, когда все, до кого дошла очередь, сделают свои броски. А еще этой же палкой надо «осалить» (замаять, другими словами) любого игрока, чтобы перестать быть водящим.
Честно говоря, правила игры в «палки-банки» почти не поддаются пересказу: слишком много нюансов, гораздо больше, чем в благородных бирюльках. На войне как на войне, одним словом: здесь надо думать и о том, чтобы враг был побежден, и чтобы шальная пуля тебя не зацепила, и чтобы за спины своих не прятаться, и еще очень-очень много о чем. Делово, в общем, воевать – не горячиться, но и, Боже упаси, не отставать, ибо…
Вот уже в который раз поймал себя на мысли, что, рассказывая об играх, всё время обращаюсь к этому «ибо», – такая уж, видно, тема: за каждым «апчхи» стоит свое «ибо».
Ибо, если отстанешь, так и будешь «рядовым», ну, или «ефрейтором». И не видать тебе тогда никаких бонусов! А вот если доберешься до «лейтенанта», то можешь кидать свою палку «копьем»! «Копьем» – это шик. Это цыганочка с выходом. И даже если не попадешь, то зависть конкурентов и восторг зрителей тебе обеспечены. А это, я вам скажу, дорого стоит, очень дорого. Правда, потом после «лейтенанта» шли «капитан» и «майор» – совершенно пустые звания, пустые и бесполезные, с точки зрения бонусов ничем не отличавшиеся от «рядового», «ефрейтора» и «сержанта». Но вот зато после них – «полковник», «генерал» и «маршал». Здесь с бонусами всё в порядке: первого нельзя «салить» без палки, второго – с палкой, а третьего вообще нельзя «салить», и он может гулять где хочет, приносить чужие палки друзьям и так далее, но – не может сбивать банку во второй части кона. Старость, в общем. «Старик Козлодоев, мокры его брюки». Но самое интересное, что заканчивается вся эта иерархия совсем не «маршалом». И даже не «генералиссимусом», как кто-то сейчас подумал. А заканчивается она – «солнышком». Вот так – верховное, так сказать, звание.
Когда я удивляюсь, что студенты-журналисты на третьем курсе университета не могут отличить сержанта от лейтенанта, а капитана от майора, я, кажется, забываю о том, что не было в их жизни «палок-банок». Они просто не имеют представления о том, зачем им отличать лычки от звездочек, а маленькие звездочки с одной полоской – от больших звезд с парой полос.
Про войну
Ну и, конечно, она – «войнушка». Почти как «кадушка» или «старушка», с ласково-блинным «ушк». От нее, войнушки, у меня на голове – незарастающий шрам: как прилетело лет в девять или в десять, так навсегда и осталось. Как орден. Но зато в войну я больше не играю и людей очень стараюсь не делить тоже.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, директор Самарского литературного музея имени М. Горького.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 7 мая 2020 года, № 8–9 (181–182)