Тот в цирке не смеётся
В 2009 году, едва вынырнув из столичного вуза, я оказался в сумраке отечественной медицины. Грозило мне распределение в леса северных областей. Не скажу, что мне там очень не понравилось. Озёра, рыбалка, тишина сельской идиллии. Но супруга, студентка переводческого факультета лингвистического вуза запротестовала. Ибо применить знание итальянского языка в этой идиллии оказалось некуда. Не с медведями же разговаривать о творчестве Умберто Эко. Мне было поставлено условие – что-то в этой жизни менять. Выход был только один. Срочно подаваться в армию. С вечным кадровым голодом на офицеров-медиков меня оторвали с руками и отправили служить в огромную республиканскую учебку. Там тоже был лес и казармы, зато ходил дизель до столицы.
Мне выдали китель, погоны и фуражку. И я поехал сеять разумное, доброе, вечное, на чашки Петри.
В помощниках у меня оказался незаменимый человек Людмила Сергеевна. Эта прекрасная во всех отношениях дама выполняла функции санитарки, лаборантки, исполняющей обязанности заведующей лаборатории и хранителя традиций одновременно. Отягчающим обстоятельством было то, что мужем Людмилы Сергеевны, был бывший полковник, вышедший на пенсию у нас в части. А бывших полковников, а особенно жён бывших полковников в природе не существует.
Служба мне досталась не слишком утомительная, но крайне неравномерная по интенсивности. Два раза в год в учебку завозили молодое пополнение, и тихая глушь лесного края превращалась в форменный дурдом. Особенно осенью солдаты привозили с собой кучу вирусов, обменивались ими при личных контактах в столовых и казармах и болели. Эпидемиям в моей части могла позавидовать средневековая Европа.
Кроме эпидемий, в период прибытия молодого пополнения, лично у меня начиналась массовая проверка тех солдат, которых их командиры определили в повара и хлеборезы, то есть в работники питания. Всю эту толпу нужно было проверить на обширный спектр кишечных инфекций, исключить носительство дизентерии, иерсиниоза и прочих прелестей микробиологической эволюции.
С Людмилой Сергеевной мы работали в спаянном тандеме. Лаборантка организовывала забор материала у бойцов, я пересеивал все добытое добро на чашки Петри, выделял подозрительные колонии, определял вид микроорганизма, проводил анализ и писал многочисленные документы. Так как бойцов приезжало много, то процедура затягивалась на неделю, а то и больше. Часто бывало, что документы с допуском к кухне догоняли солдата уже тогда, когда он дня три на этой самой кухне работал.
Утром к нам в лабораторию сваливались сразу человек десять, шумели в ожидании лаборантки, пробовали курить и безобразничать. Я приходил немного раньше Людмилы Сергеевны, пытался создать хотя бы видимость порядка, но стоило мне уйти в кабинет, для проверки вчерашних анализов, солдаты ту же принимались безобразничать с удвоенной силой.
Людмила Сергеевна появлялась после девяти, рявкала на будущих поваров, натягивала белый халат и начинала забор анализов. Процедура, между нами, весьма интимная. Солдат снимал штаны, наклонялся и у него из заднего прохода брался мазок. Медицинская манипуляция, не для стеснительных, предусматривающая отсутствие лишних свидетелей и зрителей.
У нас всё было просто и по-армейски. Окна в комнате приёма анализов были огромные, не предусматривающие наличия занавесок или ширм. Поэтому, наклоняясь, солдат неизменно встречался взглядом со своими товарищами, которые в этот момент с любопытством заглядывали в глубины лаборатории. Проходящие мимо, по двору медроты медсёстры и пациенты тоже могли принять непосредственное участие в спектакле. Одному невезучему повару особо повезло. В процессе забора анализов мимо наших окон прошло целое подразделение. Боец проводил их тоскливым взглядом, марширующие солдаты приветствовали его радостными криками.
Я предлагал соорудить какую-нибудь загородку (не выделили финансирование), повесить шторку (не положено по санитарным нормам), закрасить половину окна белой краской (просто не положено). Людмила Сергеевна искренне недоумевала, что за суету я устраиваю.
- Там дел-то на две минуты, - пожимала плечами лаборантка. – Они дольше штаны снимают.
Я начинал что-то пищать про медицинскую этику и деонтологию, объяснять, что публичность процедуры может нанести психологическую травму хрупкой нервной системе будущих бойцов, но жена полковника обрывала мои монологи одной короткой фразой:
- Разговоров больше.
Я предлагал хотя бы в процессе процедуры не включать свет в комнате. Яркое лабораторное сияние белых потолочных ламп превращало приёмную в телевизор для всех находящихся в обширном дворе медроты.
- Но мне темно, - искренне возмущалась Людмила Сергеевна. – А вдруг промажу.
Куда можно было попасть в случае подобного промаха я не уточнял. Людмила Сергеевна не постеснялась бы объяснить. А через пару дней поток новоиспечённых поваров заканчивался и наше противостояние откладывалось до следующего молодого пополнения.
Но однажды Людмила Сергеевна удивила даже привычных к её беспардонности врачей медроты.
Это был весенний призыв 200.. года, третий в моей практике и я уже не ожидал никаких сюрпризов. Заранее подготовился, наварил сред, разлил из по пробиркам и чашкам Петри, запросил у начальников медпунктов списки будущих поваров, для того, чтоб заранее заполнить журналы. Повара почему-то прибыл не с самого утра, а к десяти и услышав шум в приёмной, я вышел на помощь лаборантке. Но помощь Людмиле Сергеевне не понадобилась, потому что шум в основном создавала она. У крыльца толпилось более сорока бойцов с характерными для призывников испуганными выражениями на лицах. Увидев офицера, они попытались испугаться ещё больше, но я испортил всё впечатление, поздоровавшись с очередью не по-уставному.
- Людмила Сергеевна, - спрашиваю. – Вам помощь нужна?
- Идите, товарищ старший лейтенант, в свой кабинет и ждите пока я пробирки с материалом принесу! – категорично ответила моя подчинённая.
Очередь притихла. Я понял, что в глазах солдат мой авторитет окончательно рассыпался в прах. Ну и ладно.
Я ушел к рабочему месту, красиво разложил чашки Петри, лишний раз прокалил петлю на горелке (микробиологи поймут, что этими действиями я просто убивал время) подготовил журналы и принялся ждать. А тут я вспомнил, что в термостате вчерашние посевы бойца из терапии поспели, и надо определиться лечат его от стрептококковой ангины или от чего-то ещё. Радостно поскакал за заветной чашкой и погрузился в мир микробов. Медитативный процесс. Духи Мечникова и Пастера склонили седые головы над моим столом.
Сижу, никого не трогаю, посевы на желточно-солевом агаре рассматриваю. И в самый неподходящий момент, когда в одной руке у меня петля, а в другой – судьба человека, на столе начинает дребезжать телефон.
Военный телефон – это вам не мобильник. На него мама не позвонит с вопросом покушал ли ты сегодня. Если звонит – всё бросай и поднимай, потому как это может быть непосредственное начальство.
Поднимаю. Слава Марсу и другим воинственным богам, начмед Греков звонит.
- Добрый день, Александр Васильевич.
- Павел Владимирович, а почему у вас Людмила Сергеевна во дворе стриптиз устраивает для всей медроты?
- Александр Васильевич, - не растерялся я. – Людмила Сергеевна уже в таком возрасте, что стриптиз в её исполнении эстетического удовольствия никому не доставит.
- Не могу с вами не согласиться. Но советую-таки выглянуть в окно и прекратить безобразие, а то в хирургии пациенты так смеются, что могут швы разойтись.
Вскакиваю и бегу к окну. А Людмила Сергеевна, дабы не терять зря времени, принимая поступивших по одному, выстроила их во дворе медроты в шеренгу. Взяла штатив на сорок пробирок и скомандовала:
- Снять штаны! Наклониться!
И пошла вдоль ряда обнажённых ягодичных мышц, конвейерным способом забирая биоматериал. Начмед мне в принципе, зря звонил. Людмила Сергеевна уже добиралась к концу шеренги. Поглазеть на невиданное зрелище высыпали оба этажа медроты. И терапия, и хирургия. Пациенты в коричневых халатах указывали на бедолаг-поваров пальцами, неприлично ржали и отпускали шуточки, унижающие честь и достоинство молодого пополнения. Медперсонал, к их стыду, тоже не отставал. Людмила Сергеевна комментарии завистников игнорировала и методично работала проволочными петлями с накрученными на них ватными тампонами. Она видела цель и не видела на пути препятствий. Будущие повара сопротивляться не решались. Лаборантка, одной фразой пославшая в кабинет целого офицера, внушала им трепет и ужас. Даже пройдя унизительную процедуру забора материала, они продолжали оставаться в принятой позе со спущенными штанами. Потому как команды натянуть штаны не поступало.
Я потом попытался в очередной раз провести с Людмилой Сергеевной беседу об этике и деонтологии. Но все мои аргументы разбила короткая фраза:
- Так же было быстрее.
- Людмила Сергеевна, но ведь над ними вся медрота потешалась.
- Дураку палец покажи, он смеяться будет. Если бы я их по одному принимала, то часа два бы на всё ушло. Пока зайдёт. Пока штаны снимет. А тут – раз-два и готово. В армии главное что?
- Что? – решил на всякий случай уточнить я.
- Главное – эффективность!
Я хотел записать эти простые и мудрые слова, но как-то завозился. И вспомнил про этот случай только на гражданке. А на гражданке даже самые лучшие армейские принципы не применимы. Этика у них тут.
Рассказ из книги "Седьмой пациент" Автор Павел Гушинец
