В далеком 2016 году, когда начала интересоваться парадными, вбила в поисковик: «Красивые лестницы Петербурга». В тематической статье нашла список с фотографиями и в тот же день решила по нему пробежаться.
Вот уж задачка оказалась – из десяти адресов попала только в один (и то повезло – тогда дом Бака не был так популярен и жильцы не гоняли посторонних). Оказывается, гулять по парадным не так легко!
Как привлечь удачу? Уволься...
Но особенно смешным с высоты лет и опыта мне вспоминается, как в 2016-м расстроилась, не попав на Чайковского, 38. Среди фотографий на том сайте эта лестница мне запомнилась больше всего. Простояла минут 10 под входной дверью, подергала ручку, никто не вышел. Пожала плечами и грустно продолжила свой путь.
Тогда понятия не имела, что это одна из самых труднодоступных в городе. Наверное, даже честнее сказать – вовсе недоступная. Ведь внутри от силы пять квартир. А входная дверь в парадную закрывается настоящим ключом. И стоит ли говорить, что местные жители не в восторге от туристов, которые надеются прошмыгнуть внутрь. А ведь некоторые энтузиасты проводят под дверью часами... Что такое в сравнении с ними мои 10 минут?
Но, как и в любом правиле, в недоступности этой парадной есть исключения. Кто-то застает жильцов в хорошем настроении – они пускают гостей, но все равно запирают входную дверь. Исследователям парадных порой приходится часами гулять внутри, чтобы дождаться, когда заветных ключ снова окажется в скважине.
Есть способ и попроще – проходя мимо дома Вейнера (а это тот самый дом), всегда испытывать удачу и дергать ручку двери. Говорят, иногда жильцы забывают ее запереть и есть шанс полюбоваться заветными интерьерами.
В моем случае была целая цепочка событий. Друзья помогали с подработкой, появились новые интересные знакомые, речь с ними зашла про парадные. И вдруг узнаю, что скоро будет шанс зайти вместе с ними туда. В этот момент невольно мелькнула мысль: ах вот для чего я уволилась с телеканала...
Неожиданная встреча на страницах биографии дома
Парадная в доме Вейнера оказалась именно такой, какой я ее представляла – просторной, мистической и пропитанной неким аристократизмом. Правда, ветшающим. Что, честно скажу, это даже придает ей шарма. Если бы тут был сделан капитальный ремонт – на мой взгляд, весь дух истории растаял бы.
Дом спроектировал Борис Гиршович – это для меня не было секретом. Но очень удивилась, когда узнала, что его помощником был Александр Лишневский (а это один из моих любимых архитекторов в Петербурге).
В конце XIX века будущий автор Дома городских учреждений был студентом. В январе 1893 года Гиршович выдал ему свидетельство о том, что академист с мая 1892-го работал у него на постройке дома Петра Вейнера. Он отметил, что Лишневский «исполнял свои обязанности как помощник на практических работах вполне добросовестно и аккуратно, оправдав оказанное ему доверие».
Но, конечно, в доме Вейнера еще не наблюдается авторского стиля Лишневского – ухода в северный модерн, в мистицизм.
Отделка первого этажа напоминает руст (напоминает кирпичи) флорентийских палаццо. С каждым новым этажом она становится все менее рельефной. Над окнами второго этажа можно увидеть мужские маскароны. Балконы поддерживают атланты.
На третьем этаже в лепной декор включен год – 1892-й. Это начало строительства дома. А на флюгере можно найти год окончания работ – 1893-й.
Роскошь и трагедии
Здание построили для Петра Вейнера (старшего). Однако больше всего здесь прожил его сын – Петр Вейнер (младший). Он был искусствоведом, редактором журнала «Старые годы», директором музея «Старый Петербург».
Но страшно жить во времена перемен. С приходом советской власти он неоднократно подвергался арестам. Вейнер-младший в 1925 году вместе с другими выпускниками Александровского лицея был обвинен в создании контрреволюционной монархической организации («дело лицеистов») и отправлен в ссылку в Троицк.
Помочь сыну пыталась мать – Мария Васильевна Вейнер. Она обращалась в Совещание по административным ссылкам:
«Сын мой всегда был перед политикой безусловно лоялен и с самого начала революции не покидал службу в разных художественных учреждениях и до последнего времени был заведующим "Музеем Старого Петербурга". Он перенес два нервных удара и, несмотря на свое тяжелое заболевание, продолжал служить. Положение его здоровья и сейчас угрожающее.
Мне 75 лет, я слепая на один глаз, другим вижу с трудом после операции и не могу обходиться без посторонней помощи. Убедительно прошу Совещание, ввиду моего преклонного возраста и здоровья моего сына, вернуть его домой и дать ему возможность работать с советской властью на любимом им поприще служения искусству».
Петра Вейнера освободили через два года после этого послания – в 1929-м. Он вернулся в Ленинград, устроился на работу в Эрмитаж. Однако спокойную жизнь продолжали нарушать допросы и обыски. К сожалению, вскоре он был вновь арестован и расстрелян в 1931 году.
В память о нем на доме есть мемориальная доска. Она гласит:
«В этом доме жил с 1894 по 1925 год историк, искусствовед, директор музея Старого Петербурга Петр Петрович Вейнер».
Если правильно разобралась, Вейнер-младший не был хозяином нашего дома. Вейнер-старший завещал его своей супруге Марии Васильевне. В годы Первой мировой войны она обустроила здесь лазарет.
Кстати, потомки Вейнеров до сих пор живут в этом доме.
Спецагент Репин из МГБ
12 лет (с 1905 года) здесь жил и работал художник Альфред Эберлинг, сообщает «Весь Петербург». Скорее всего, его имя вам ничего не скажет, но в начале ХХ века без его рецензии не обходилась ни одна художественная выставка в Петербурге. И хоть он еще до революции объездил половину Европы, для жизни предпочел Северную столицу.
«Альфред Эберлинг. Четко и красиво, поэтично и холодно звенит это сочетание слов... Не придет в голову, что так зовут акцизного чиновника или владельца табачной лавочки. Это имя поэта, и он действительно поэт, поэт красок. Его краски – стихи в живописи, легкие, прозрачные, прекрасно холодные. У Альфреда Эберлинга божественный дар острым взором проникать в красоту, разлитую в мире, и лучистыми красками говорить о ней свои слова…» – писали о нем в журнале «Наша Родина» в 1909 году.
Петербургский писатель и историк искусств Михаил Герман в своей книге «Сложное прошедшее» вспоминает мастерскую Эберлинга, которая находилась в доме на Чайковского. Он учился у художника с 1949 года и отмечал – попасть к Эберлингу «просто с улицы» было нельзя. Вероятно, из-за пристального внимания властей к персоне маэстро. Однако все равно иногда к нему на урок пробирались «шпионы».
«Вдруг в мастерской появлялся некий, как правило, молодой человек явно из "чужого прихода", попросту из Большого дома. Как он проникал в мастерскую – не знаю, об этом Альфред Рудольфович умалчивал и мы не спрашивали. Подбирать в МГБ таких людей было, конечно, непросто – не каждый чекист наделен способностью к рисованию. Однако находили – штат был велик. Помню одного такого по фамилии, прошу заметить, Репин (возможно, натужный юмор "инстанций"). "Репин" старательно писал медный таз, приговаривая: "Что-то у меня не колбасистся". Альфред Рудольфович в присутствии этого гостя произносил длинные монологи о величии русского реализма и о гнусности западной культуры. Помню, в пылу такой речи, он, потрясая томом "Саги о Форсайтах", заявил, что и эту книгу он читает лишь потому, что "надо знать своих врагов". Может быть, он потешался про себя?» – рассказывал Герман.
Автор книги добавлял, что даже в конце сороковых годов в пропитанной запахом краски мастерской Эберлинга царили «изысканный интеллектуализм вкупе с не менее изысканной богемностью». Учеников окружали мебель в стиле модерн, диковинные безделушки из Флоренции и Равенны.
На контрасте с этим в мастерской можно было увидеть картину с Лениным в рабочем кружке или Сталина в белом кителе. Герман предполагал, что это был компромисс художника – на случай нежеланных гостей...
В январе 1951 года художник со всей своей студией отмечал 70-летие. Ученики подарили ему серебряный подстаканник с выгравированной надписью, что очень растрогало мастера.
«Наши барышни были в длинных платьях из панбархата (тогда это было модно). Я пил рислинг из зеленого старого бокала, все слегка захмелели, богемно, и, как мне казалось, изысканно, – вспоминал Герман в своей книге. – А через две недели, когда я пришел на урок, Елена Александровна (супруга художника. – Прим. Парадная гостья), открыв мне дверь, сказала: «Альфред Рудольфович скончался».
Сейчас мастерскую Эберлинга можно увидеть со двора дома.
Там же стоит обратить внимание на двухэтажных эркер – на другой стене здания. Довольно необычный элемент для двора в Петербурге.
О Зеленском
Даже после Вейнера и Эберлинга дому все еще есть, что рассказать о своих жильцах. Точнее об одном. О Зеленском.
Пониманию, что вы сейчас слышите эту фамилию чаще, чем всем нам хотелось бы. Но речь – об Александре Николаевиче Зеленском. Это художник-плакатист, один из основоположников советского рекламного плаката.
В 1910-х годах он выполнял рекламные плакаты табачных изделий и швейных машин «Зингер». В годы Гражданской войны создал ряд политических плакатов.
«Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!» – гласил один из них.
В середине 1920-х Зеленский создал киноплакаты к фильмам ленинградских киностудий. А в 1929 переехал из Ленинграда в Москву.
Вот такая непростая парадная, такой непростой дом, такие непростые жильцы. Если эту статью читает тот, кто помог мне осуществить мечту и оказаться внутри, – спасибо вам еще раз. Тут тоже интересная история, но она связана с кино, которое еще не вышло. И не мне раскрывать его сюжет, хотя очень хочется.
📍Адрес: улица Чайковского, 38
Спасибо большое за внимание, дорогие друзья. Подписывайтесь на канал, чтобы дальше вместе изучать историю Петербурга и его интересные места. Делитесь в комментариях своими историями из парадных.
Этим летом сбылась еще одна мечта – побывала в особняке Месмахера в Шуваловском парке. Его называют домом с привидениями. Так ли это? Разбираюсь здесь.