II Ловля рябчиков и торговля ими Выше было упомянуто нами, что стрельба рябчиков далеко не имеет такого значения, как добывание их силками и различного рода ловушками. Действительно, гораздо большая часть этой дичи, привозимой в Москву и Петербург, доставляется давленой, а не убитой, в чем не трудно убедиться при внимательном осмотре птицы. Мы не будем далеки от истины, если примем на основании как собственных наблюдений, так и справок у компетентных лиц, именно торговцев, что, по крайней мере, 0,75 общего количества рябчиков ловится различными снастями. Какой вред приносит преобладание ловли птицы над ее стрельбой, мы будем говорить об этом далее словами одного из лучших и добросовестных исследователей наших северных лесных промыслов Воропая, а теперь укажем только на главные причины этого преобладания. Они весьма понятны и до некоторой степени, пожалуй, оправдывают безрас-четливость нашего промышленника, отыскивающего в своем по-лесованье главные, если не единственные, средства для своего пропитания. Если мы, люди образованные и сытые, придерживаемся пресловутой поговорки: apres nous le deluge — по-русски: после нас хоть трава не расти, — то можно ли после этого строго отнестись к безграмотному и голодному олонецкому полеснику, вотяку, зырянину, вогулу и прочему нашему русскому и инородческому населению лесной полосы? Прямые запретительные меры не могут никогда привести к каким-либо видимым результатам, и остаются одни косвенные. Сытый голодного не разумеет, заботиться о будущем свойственно только тому, кому уже нечего думать о настоящем. Здесь и следует искать главной основной причины беспощадного истребления дичи вообще, в том числе рябчика, бесспорно занимающего в ряду ее самое видное место. Ловля птицы доступна и старому и малому, не требует никаких денежных затрат, а только одного труда, почти не имеющего на севере никакой стоимости. Для того же, чтобы стрелять, надо ружье, надо порох, свинец, а на все это надо деньги, и притом порох, как известно, доставался, да, вероятно, достается и теперь во многих местностях, с большим трудом и за двойную, даже тройную цену против своей номинальной стоимости, особенно когда он получался от кулаков в промен на птицу и зверя. Насколько промышленник нуждался в этом своем главном припасе, харчах, доказывается незаконной фабрикацией пороха во многих местностях нашего севера, вероятно продолжающейся и по сие время в тех краях, где земство не озаботилось воспользоваться давно ожидавшимся разрешением вольной продажи пороха и не устроило склады последнего в главных центральных пунктах промысла дичи. Итак, вот главные причины развития и преобладания ловли дичи, и пернатой по преимуществу, — бедность и недостаток пороха. Последняя причина, надо надеяться, в скором времени окажется анахронизмом, но первая, вероятно, будет существовать еще долгие времена на нашем пустынном, голодном и холодном севере, а штрафы могут только увеличить ее. Можно надеяться только на то, что количество пойманной дичи не будет возрастать в отношении к стреляной, а напротив, уменьшаться с каждым годом и что вольная продажа пороха в скором времени окажет свое благодетельное влияние. Не будь этой меры, через десяток-другой лет силок и ловушка начисто истребили бы всю лесную птицу и зверя, а значительная часть населения Олонецкой, Вологодской, Архангельской, Вятской и Пермской губерний лишилась бы главных, иногда даже единственных средств к своему существованию. Перейдем теперь к рассмотрению второстепенных причин преобладания ловли рябчиков и печальных следствий этого преобладания. Охотясь с ружьем, говорит Воропай( «Охота на севере России», стр. 43 и след. Москва, 1871 г. ), нельзя добыть столько рябчиков, сколько сильями; охотясь с ружьем, не каждого рябчика можно найти, да и не каждый найденный будет убит: много причин, по которым рябчику удается спастись. Доказательством служит то, что начиная с первого октября или, правильнее, с последней субботы перед этим днем (по приметам охотников, в этот день надо убить хоть одну белку или рябчика), каждый охотник ежедневно ходит по одним и тем же местам и каждый день находит несколько рябчиков; отсюда видно, что по окончании промыслов к весне их остается еще много; а как каждая пара выводит средним числом не менее 10-ти цыплят, то и на будущую осень будет их довольно. Совсем иное дело — ловля сильями; там уже нет пощады: на том пространстве, где поставлены силья, очень, очень редкий рябчик останется цел и, следовательно, добыча будет несравненно богаче ружейного промысла, но зато временная, год от году остается их менее и менее, следовательно, и приплод уменьшается, таким образом рябчики истребляются до последнего. К тому же надо прибавить, что часто за ленью охотника, или когда вдруг выпадет глубокий снег, либо по другим причинам силья остаются не задернуты, и весною самка, иногда уже насидевши яйца, удавливается, и таким образом пропадает целый выводок. Чтобы яснее понять, отчего на местности, занимаемой сильями, могут истребиться рябчики совершенно, надо припомнить, что они не перелетают далеко, следовательно, ежели на значительном пространстве их выловить, то надо много времени, чтобы они развелись вновь. Для примера, до чего доводит эта охота, возьмем охотников Кодемской пустыни. Кроме своей дачи, занимающей до 80 000 десятин, они ловят в Устьянской даче Вельского уезда, в Сольвычегодском у. до Двины и в Шенкурском по речке Зимней почти до Рассох, следовательно, приблизительно занимают до 250 000 десятин; охотников считается 50 человек; каждый средним числом ставит 900 силков, следовательно, всего 45 000. Отбросив огромные пространства, где рябчики не живут, то есть чистые болота с редким сосновым лесом и сосновые бора, увидим, что на места, где держится эта птица, остается едва ли 25 000 десятин, и, таким образом, на каждую десятину придется почти два силка. Силки начинают ставить не с 1-го октября, а с 15 августа и ловят ими до конца октября — всего 75 дней, т. е., на пространстве 60-ти сажен в длину и 40 в ширину поставлено два силка, и рябчик должен прожить 75 дней, не попав в петлю, — на это надобно особенное счастье. Последствия этой ловли уже делаются ясны и для самих кодем-цсв: лет 15 с небольшим как введен этот способ ловли, и, по их словам, теперь не налавливается и пятой части против прежних лет, и год от году добыча делается значительно меньше; судя по теперешнему уменьшению, можно ручаться, что еще через 10 лет рябчиков не будет совсем. Крестьяне деревни Большое Верховье рассказывали, что пока кодемцы не ловили в их дачах, то у них с двух дворов набирали воз рябчиков, т. е. 1000 штук (рябчик считается 1 фунт). Нынешний год во всем Верховье, где 6 или 7 охотников, едва ли убито 200 рябчиков, и то недалеко от деревни, где нет сильев. На этом пространстве никогда их не ставили, и рябчики водятся постоянно. Выше было сказано, что сило стоит на одном месте 75 дней; но на самом деле это не нужно и не везде бывает: рябчики вылавливаются гораздо скорее; поэтому кодемские охотники начинают ловить с 15-го августа в местах отдаленных, а с 1-го октября переходят ближе к домам; но им и этого времени очень довольно. Когда после 1-го октября верховские пойдут в те места своей дачи, откуда вышли кодемцы, то ни один из них, проживши там несколько дней, не убьет больше одной пары — так весь лес будет очищен. Но это далеко еще не весь вред, какой происходит от сильев. Пусть бы каждый рябчик, попавший в петлю, доходил до рук охотника; по крайней мере, заработав в один год порядочные деньги, другой бы хоть из лени не половил бы одну осень; но охотнику достается далеко меньшая половина, а большую съедают медведи, вороны и кукши( Вероятно, здесь говорится о Garrulus infaustus L., так как сойка (G. glandarius) на севере гораздо малочисленнее первой и в северных широтах не встречается вовсе. ). Каждый охотник имеет несколько пересекающихся тропинок, возле которых ставит силья. Ворон или медведь, найдя случайно несколько рябчиков, замечают направление тропинки; тогда охотнику не достается уже ничего: он в неделю едва обойдет два раза свои силья, а они будут посещать каждый день. Ворон опаснее медведя: эта птица чрезвычайно лукава и осторожна, она скоро находит силья и, одаренная острым слухом и зрением, ни за что не допустит к себе близко охотника, и поэтому убить ее почти невозможно. Медведь ходит медленно, разыскивая следы охотника, и часто поплачивается своей шкурой, потому что для него в таком случае тоже стараются устроить петлю из хорошей веревки, и он удавливается. Кукшей в лесу очень много, и хотя они не в состоянии съесть рябчика, но зато растреплят его совершенно и сделают совсем не годным для продажи. Кроме того, вороны, ястреба и другие птицы немало истребляют их. Кодемцы говорят, что очень были бы довольны, если бы половина попавшихся доходили до их рук, — больше и не желают. Ловля рябчиков колпаком Когда промысел кончится и пойдет продажа добычи, ловившие сильями опять теряют. Охота ружейная начинается с 1-го октября, т. е. когда начнутся уже заморозки; охотник, возвратившись вечером к лесной избушке, вынимает из сумки убитых рябчиков, подвертывает голову птицы под крыло, приглаживает перья и складывает рядышком на полу у наружной стенки избушки; в ночь рябчики замерзают и таким образом в целости сохраняются до продажи; такого рябчика купец берет штука за штуку. Совсем другое дело бывает с ловлеными. Пойманная с половины августа или в начале сентября, птица еще не доросла до настоящей величины, кроме того, пролежавши несколько времени в теплую погоду, она или совершенно испортится, или завянет, сделается дряблою (вытечет, по выражению промышленника). И вот при продаже начинается спор; покупщик из 100 выбирает 70, но принимает их за 50, много за 60; за этих дает он цену настоящую, хотя и меньше, нежели за стреляных, остальных не берет вовсе; охотник начинает упрашивать, чтобы и остальных взял, и купец берет их не в настоящей цене, а дает из милости чтонибудь, и, таким образом, выйдет, что ловленые продаются на третью часть дешевле стреляных. Настоящая цена рябчиков в ноябре месяце за пару 25—30 и даже 40 копеек; в августе свежие можно купить 8—10 и 12 к.; когда они пролежат в тепле неделю, тогда не дадут и этой цены. Весь расчет в том, что рябчик будет продан мерзлый, следовательно, не так приметна порча. Хотя скупщики и опытны, но, купивши дешево, рассчитывают сбыть в Петербурге тоже мерзлою, где не каждый угадает, что рябчик не свеж. Скупщики бывают в больших убытках, ежели в дороге перед Петербургом их захватит сильная оттепель. Случается по нескольку раз простоять на постоялом дворе перед городом и молить бога об морозе, а иначе рябчики пойдут в Неву. Теперь сделаем расчет, сколько же гибнет рябчиков без пользы для охотников и какой через это выходит ущерб в их размножении. Тех, которые достаются в руки, считать не станем. В Кодеме 50 охотников; в 1859 году ими поймано средним числом по 50 пар на каждого. По их словам, только одна треть достается им, а 2 / 3 гибнет от разных причин; но для вернейшего счета возьмем только по 50-ти пар, следовательно, на первый год уже совершенно напрасно погибло 2500 пар; каждая пара выводит не меньше пяти пар, следовательно, на будущий год было бы 12 500, через два года 62 500, а через три года 312 500 пар, или 623 000 штук. Разделивши на 25 000 десятин лесу, удобного для пристанища рябчиков, получим на каждую десятину по 25 штук. Цифра огромная. Положим, от разных причин пропадет 20, т. е. останется по 5, даже по три птицы на десятину, и тогда самый обыкновенный охотник убил бы от 10 до 15 штук в день, а хороший гораздо больше. Все это не пустые цифры, не одна теория, но дело бывалое и доказанное на практике. Те же охотники рассказывали, что прежде за целый день приходилось проходить не больше 1 квадратной версты и притом делать по 60 и 70 выстрелов; но по неимению хороших ружей бывало много промахов, а все-таки есть такие, которым удавалось в хороший день убивать по 30 штук, следовательно, рассказы верховских охотников, что вдвоем в 1,5 месяца набивали до 1000 рябчиков, совершенно справедливы. Со всем этим крестьяне соглашаются, но никогда добровольно не бросят этого способа ловли: они говорят, что иначе не заработают подати, а между тем не рассчитывают, как будут жить чрез 10—15 лет, когда некого уже будет ловить. Вообще наши крестьяне не всегда понимают свою пользу и в особенности не умеют рассчитывать на будущее: большею частию надо делать им добро против их воли. Те, которые бьют из ружей, соглашаются охотно на прекращение ловли сильями; но ловящие добровольно не бросят, а между тем ежели охота эта не будет прекращена, то можно смело поручиться, что скоро во всем уезде нельзя будет найти и 5-ти пар. В других уездах то же самое. Пинежские охотники забираются теперь верст за 150 и 200 от домов и налавливают в хороший год пар по 150 и более на человека; но и там, по их рассказам, около домов уже нет, да и в глуши теперь меньше. И в самом деле, в 1856 году мне случалось пройти 250 верст по тем местам, и едва ли попалось 5 выводков. Один пинежский крестьянин, поселившись в лесу верст на 25 от границы Шенкурского уезда, т. е. от своих деревень в 150 в., и 20 лет назад его сын — мальчик 8 лет — в одну осень убил 90 рябчиков, едва умея держать в руках винтовку. Нетрудно сообразить, сколько было в лесу птицы. Пружок Уверение крестьян, что рябчики налетят из других мест, совершенно ложно. Выше было говорено, как рябчик летает; следовательно, ему перелететь 500 верст почти никогда не придется. Выводок летом питается мошками, червяками и живет спокойно на том месте, где было гнездо; когда осенью поспеют ягоды и на этом месте их не будет, рябчики перебираются дальше и, переместившись верст на 10—15, много уже на 20, верно, найдут корму довольно и остаются здесь. А на таком расстоянии непременно уже будет брусника, если не рябина; это замечено на опыте: случалось видеть пространства в несколько верст, усыпанные ягодами, а далее на столько же верст не видать ни одной. Отчего так бывает? Дело постороннее, но это факт. Осенью 1858 года в Торнянской волости (в 18 верстах от Шенкурска) не было вовсе рябины, и крестьяне набрали ее в окрестностях Шенкурска два воза для приманки на силья. Следовательно на пространстве 20—30 верст рябчик может переместиться с одного места на другое, но если начнется общее одновременное истребление их на нескольких миллионах десятин, то налететь им уже неоткуда... В настоящее время в Шенкурском уезде добывается до 15 000 пар рябчиков... Теперь, когда, благодаря обстоятельным данным Воропая, для нас уяснилось все значение ловли птицы вообще и рябчика по преимуществу, следует рассмотреть все доселе известные способы этого рода добывания последнего. В общих чертах, способы эти имеют много общего с теми, которые употребляются при ловле глухарей и тетеревов, а потому, имея в виду, что читатели наши знакомы с ними, мы не будем очень распространяться обо всех этих силках, пастях и т. п. ловушках, а постараемся быть краткими, останавливаясь лишь на более выдающихся отличиях и особенностях. Нельзя сказать, чтобы все способы ловли доставляли давленых или удавленных рябчиков. Есть несколько ловушек, которыми последние могут добываться живыми, но они малоупотребительны и, пожалуй, приносят еще более вреда и убыточнее для промышленника. Рябчик не тетерев и не куропатка, живущие в холодное время большими стаями, а потому силки и ловушки не могут быть сосредоточены в немногих местностях, а напротив, всегда разбросаны на огромные расстояния — на десятки верст. Отсюда ясно, что рябчики, пойманные живыми, очень часто околевают с голоду, а во всяком случае худеют, почему ценятся скупщиками дичи еще ниже давленых. В Сибири, например, ловят рябчиков так наз. пастушками, как тетеревов и глухарей, но кажется, что эта снасть употребляется исключительно крестьянскими ребятишками — будущими промышленниками, и то поблизости от жилья. Пастушка — не что иное, как небольшая, в аршин глубины, круглая яма, отверстие которой едва прикрыто тоненькими прутиками, а сверху незначительным слоем древесных листьев или мхом; на листьях рассыпаны хлебные зерна или (для рябчиков) ягоды рябины. Яма для пастушки дно или основание имеет широкое, а вверху делается несколько уже, так что некоторым образом походит на кувшин. Птица, прилетев клевать приманку, проваливается в яму, откуда уже не может вылететь. Таким образом, пастушка представляет как бы первообраз ковшей, тынков, кузовов и кошей, употребляемых для ловли тетеревов( См. «Тетерев-косач», ) и отличающихся только тем, что они располагаются наружу и делаются из прутьев или кольев. В Зырянском крае для ловли рябчиков употребляется другой способ, писанный первоначально у Гофмана( «Северный Урал и Пай-Хой». ), а затем у Арсеньева( «Зыряне и их охотничьи промыслы», ). Как видно из рисунка, ловушка эта состоит из круглой редкой сети, привязанной на обруч. Колпак этот, легко прикрепленный вверху, падает в то же мгновение, как только рябчик подбежит под него и дернет за подвешенную под ним рябину. Гораздо употребительнее для ловли рябчиков слопцы и давуш-ки, которые, однако, ничем не отличаются от описанных нами в монографиях тетерева и глухаря( См. «Тетеревкосач», и «Глухой тетерев»), почему и не будем говорить об этом, а перейдем к самому главному, наиболее распространенному способу добывания рябчика — пружками и сильями. Силок для рябчика Ловля пружками, впрочем, применяется местами. Как известно читателям, пружок — тот же силок, но, так сказать, усовершенствованный или, вернее, соединенный с насторожкой. Птица, задевая за силок б. ч. ногой, роняет насторожку: пригнутое деревцо (очеп) — березка, рябинка или вересовник (можжевельник) — выпрямляется, и пойманная птица повисает на воздухе. Пружки для рябчиков, как видно из рисунка, мало отличаются от глухариных и тетеревиных. Приманкою служат обыкновенно ягоды рябины, реже калины (в Вятской губернии( См. П. Коноплина «Леса Вятской губ. и ловля в них рябчиков». — «Газета лесозаводства и охоты» за 1858 год. )), которые запасаются еще с осени; петли же большею частию делаются из крепко ссученных конопляных ниток. При помощи пружков птица часто добывается живою, так как она попадает в петлю ногой, и если очень невысок, или недостаточно упруг, или веревка с петлею очень длинны, то птица ходит спокойно на земле. Настоящие силки делаются обыкновенно горловыми (то есть имеют вертикальное положение) и плетутся из конского волоса (для рябчиков из 8—15 волосков). Всего чаще силками ловят птицу на земле, причем приманкой большею частию служит песок. Выбравши в частом ельнике открытую площадку или преимущественно найдя узкую полосу густого леса между болотами, расчищают на земле площадку длиною около аршина, а шириною в половину, а посредине делают поперек маленький частокол из сухих еловых сучков, оставляя посредине его воротца, в которых растягивается сило в вертикальном положении. Увидя песок, рябчик слетает на него и начинает купаться, а когда земля уже согреется, идет через воротцы на другую половину площадки и попадает в петлю. Так как рябчики вообще обходят препятствия, то, чтобы они не могли миновать силка, промышленники кладут по обе стороны площадки, начиная от самого частокола сажени на две и больше, срубленные елки. Дойдя до такого завала, рябчик не перелетает через него, а поворачивает в сторону и идет вдоль, пока увидит воротцы, и не минет силка( См. Воропай, 1. с, стр. 43. ). Иногда, в особенности зимой, когда рябчик исключительно кормится почками деревьев, приманкою служит уже не песок, а пучки рябины или калины, располагаемые в воротцах таким образом, чтобы птица не могла достать их иначе как просунув голову в петлю. При ловле силками на подставке употребляется всегда ягодная приманка. Это, напротив, исключительно зимний способ добывания рябчиков, распространенный больше в СевероВосточной России между зырянами. На сучья двух деревьев, отстоящих друг от друга на 2—3 аршина, а за неимением таковых — на два вбитые в землю на таком же расстоянии колышка, оканчивающиеся вверху развилинами, кладется еловая жердь, к которой прикрепляется силок и самая приманка. В первом случае, т. е. при постановке жерди на деревьях, посредине перекладины оставляются две противупо-ложные ветви, очищенные от хвои, которые загибаются и сверху связываются, затем к ним привешивается силок, имеющий, стало быть, почти поперечное направление к жерди, а пучки рябиновых ягод привязываются по обеим сторонам кольца, как это изображено на рисунке, или же приманка располагается посредине кольца. Во втором случае, т. е. при вбитых в землю кольях, в одном из них вверху оставляются вилки длиной в 1,5 четверти, и жердочка выходит на четверть далее этих вилок, в которых растягивается силок; приманка же вешается на выдающийся конец жердочки. Рябчик, увидя рябину или калину, садится на жердочку, бежит по ней и попадается в петлю. В своей монографии тетерева мы уже сделали краткий очерк торговли дичью в Москве и говорили о первенствующем значении рябчика в ряду прочей пернатой дичи, основываясь на довольно обстоятельных и верных сведениях, собранных нами с июля 1874 по февраль 1875 года. Оставляя обработку данных за эти и следующие года до более удобного времени, мы ограничимся только приведением составленной нами ведомости привоза дичи в Охотный ряд, из которой видно, сколько пар рябчиков доставлялось сюда в различные месяцы и из различных местностей. Таким образом, если принять в соображение необходимую погрешность в сведениях, особенно в зимние месяцы, когда мелкие партии уже не могли быть записываемы с надлежащею точностью, то общий итог рябчиков, поступивших в Охотный ряд к главным оптовым торговцам, превысит 400 т. пар. Но так как, по свидетельству самих торговцев, большая половина рябчиков, как и тетеревов, идет хотя и через руки тех же Луфьева и Шилягина, но прямо отправляется на Николаевскую железную дорогу, то, вероятно, в этом году (1874—75) было доставлено в Москву до миллиона пар этой дичи. Как велико общее количество рябчиков, добываемых во всей Европейской России (исключительно в северной ее части) и Западной Сибири, определить весьма трудно за неимением данных, притом очень сбивчивых. Впоследствии, когда мы соберем достаточный материал для подобной статистики, имеющей, надо сказать правду, много очень слабых сторон, мы еще вернемся к этому вопросу. Принимая, однако, во внимание, что большая половина добываемых рябчиков не минет рук московских оптовых торговцев и сравнительно ограниченное местное потребление этого рода дичи, мы не думаем, чтобы в Европейской России добывалось теперь более 1,5 миллиона пар рябчиков. На это указывают и некоторые имеющиеся у нас в настоящую минуту сведения из некоторых главных пунктов промысла птицы. Во всей Олонецкой губ., например, в 1872 г. было добыто рябчиков 92 889, в 1873 — 70 339, а в 1874 — 73 271 пара; по свидетельству Воропая, в Шенкурском уезде добывается ежегодно около 15 000 пар. Арсеньев( «Зыряне и их охотничьи промыслы», стр. 61. Общую добычу рябчиков для всех зырян Вологодской, Архангельской, Вятской и Пермской Арсеньев вычисляет в 420 тыс. пар, но это вычисление не выдерживает критики, так как автор считает на каждого промышленника 50—70 пар (стр. 60), что слишком много, тем более что не каждый промышленник занимается добыванием рябчика. ) на основании официальных сведений приводит следующее количество пар тетеревов и рябчиков вместе, добытых в Устьсысольском у. Вологодской губ., а именно: в 1869 г. — 96 000, в 1870 —167 000 и в 1871 г. —122 000 пар. Из этих чисел на долю рябчиков, вероятно, придется около 2 / 3 , даже, быть может, и 3 / 4 . Общее пространство губерний и уездов, где производится промысел рябчиков, немного разве более 1,5 миллиона квадратных верст, и, таким образом, на каждой квадратной версте удобной и неудобной для рябчика местности добывается одна пара. Что касается ценности такого рода дичи, то она подвергается весьма значительным колебаниям. На месте, т. е. из первых рук, рябчики покупаются около 20 к. за пару. Такую цену платили в Пермской, Уфимской губ. во время моего пребывания там в конце 60-х и в начале 70-х годов (1868—72); ту же среднюю стоимость пары принимает и Арсеньев. В годы неурожайные на рябчиков ценность поднимается иногда вдвое, но все-таки не всегда, так как многие скупщики выдают задатки и условливаются в цене задолго до начала промысла. Главные барыши в этих случаях выпадают, однако, на долю главных торговцев дичью. В Москве самый дорогой рябчик бывает летом, когда пара молодых в полматки принимается в лавки по 1 руб. — 1 руб. 20 коп. (в 1874 г.) и продается от 1 р. 50 к. до 1 р. 75 к. Осенью того же года, именно в сентябре-октябре, в лавках платили 80—85 к., а в январе и особенно феврале, когда пришли массы дальних рябчиков, цена за пару упала до 28 к. за пару на выбор. Испортившиеся же рябчики продавались уже разносчиками около 20 коп. за пару. Белое мясо рябчика известно каждому. Оно очень нежно, хотя несколько суховато. Внутренность его и ножки имеют несколько горьковатый вкус, что особенно уважается гастрономами, которые не брезгают и несколько попортившейся птицей. Впрочем, из всей прочей дичи нет ни одной, свежесть которой имела бы так мало влияния на вкус мяса. По крайней мере, 3 / 4 всех рябчиков доставляются в обе столицы уже несколько испорченными.