На барной стойке сияла пирамида бокалов. Под высоким потолком поочерёдно мигали люстры. Огромные фотографии из спектаклей — в тонких рамах и с просторными паспарту — украшали тёмно-серые стены. Гулко шелестели голоса и позвякивали фуршетные тарелки. Сверкали вспышки фотокамер, а молодые драматурги, актёры, актрисы давали репортёрам интервью. Яна стояла у лестницы и ощущала свою отдельность. С однокурсниками она не сошлась. Избалованные московские мажоры, они казались ей скучными и незначительными, погрязшими в чепухе типа выбора цвета носков и фасона джинсов. Они были так далеки от настоящей жизни, от неё самой. Наверное, Яна казалась им кем-то вроде экзотического насекомого. Вот и сейчас она шла по залу и чувствовала на себе взгляды. Многие знали про её роман с Вадимом и сплетничали. К чёрту!
В дальнем углу пустовал барный стол. Она встала рядом с ним, обдумывая, что делать. Конкурс она не выиграла. Никаких других предложений ждать не приходится. Цель, которая рисовалась в воображении ещё день назад, оказалась недостижимой.
— Не желаете шампанского?
Официант, совсем мальчик: светлая растительность над верхней губой, бледные прямые волосы, курносый нос. Он держал поднос так, будто просил прощения. Яна улыбнулась, взяла бокал. Рукав платья сполз. Официант скользнул по запястью взглядом, лицо его вытянулось и застыло. Яна, досадуя, спрятала руку, но что-то тяжёлое, мрачное шевельнулось в груди, и сразу же от жалости к себе глаза заволокли слёзы. Зал расплылся пятнами света, острые лучи мерцающими стрелами рассекли его на осколки.
Обычно Яна выбирала папиков — безопасная и платежеспособная категория. Вадим был старше всего-то на десять лет. Худощавый, тёмные, сияющие безумием глаза, волосы с проседью, крупный нос. В его внешности было что-то цыганское. И ещё эта завораживающая асимметрия: одна половина лица плачет, вторая — усмехается. Странный, необъяснимый, талантливый, он предугадывал события, читал мысли и так убедительно её хвалил... Она принимала похвалу, как растрескавшаяся от засухи почва впитывает влагу. Никто никогда не верил в неё просто так. Ему она предложила себя сама.
Выпускной этюд. Зрителям во время её игры было скучно. Она всматривалась в зал, ослеплённая светом рампы, в то место, где сидел он. Что-то беспокоило её, предчувствие сжимало горло, и слова, которые она произносила, звучали фальшиво. Она выкрикивала реплики, будто метала в зал ножи: «Потому что в этой космической пустоте, вакууме, хочется прижаться к чему-то, но в тепле быстро разочаровываешься — всё это слишком мимолётно, слишком быстро прогорает». Зал уныло покашливал, шуршал обёртками, смотрел в смартфон. Это был провал. Когда Яна спускалась со сцены, люди отводили взгляды. Рядом с Вадимом сидела женщина. «Разреши представить: моя жена». Эта толстомордая, уродливая корова? «Проходи, тут есть место», — он показал на кресло. С одной стороны — жена, с другой — любовница. Хорошо устроился. Тварь!
Яна прошла. Прошла и влепила ему пощёчину. Хлопок был оглушительный. Зал замер. Наконец что-то интересное. Потом все снова задвигались, зашелестели, будто ничего не было. Будто и не заметил никто. Вадим выбежал из зала, из носа текла кровь. Жена выбежала за ним. Яна осталась на вручение дипломов. И не плакала. Не хотела на виду у всех.
Конечно, первого места ей не дали. Не дали и второго, и третьего. Приз зрительских симпатий, и то потому, что перед показом сказала про детский дом. Подачка из жалости. Картонный лист с казённым заглавием, рамка без стекла. И никаких предложений от театра. Хотелось швырнуть диплом в членов жюри.
Она не расплакалась на вручении и не будет рыдать сейчас. Яна заставила себя улыбнуться. «Ты красивее всех! — напомнила она себе. — Не смей распускать нюни!» Она мысленно оглядела себя, будто создавая заново свой образ. Завитые тёмно-русые волосы, губы, лак. Ресницы. Золотое платье. Вадим хотел нарядить её в белый балахон, но она настояла на платье: обтягивающий корсаж, открытый лиф, из которого сияли полусферами груди. Юбка, пышная от талии, щедро открывала длинные, стройные ноги в узких туфлях на каблуках и с тонкими ремешками.
В зале пахло закусками: сырами, нарезками, каперсами и жареным мясом. Яна вспомнила, что не ела весь день. Резкая боль обожгла желудок. Но спазм тут же стих, затаился, продолжая едва заметно саднить меж рёбрами. Официанты с подносами скользили мимо. Она могла бы подойти к фуршетной линии, набрать канапе с паштетом, тарталеток с красной икрой, но такое простое действие казалось невозможным. Внимание окружающих замораживало её. Она стояла как античная статуя, держала позу и улыбалась. Да и не смогла бы она ничего съесть. От эмоционального напряжения мышцы в теле натянулись, как тетива. Вокруг щёлкали камеры. Яна развернулась к объективам «рабочей» стороной и грациозно склонила голову набок.
Мимо столика проскользнул тот самый официант, бросил на стол сложенную вдвое салфетку. Яна развернула: «Вы прекрасны, как орхидея. Разрешите проводить вас домой. P.S. Орхидея — мой любимый цветок». Яна скептически улыбнулась и посмотрела на юношу. Он ставил на поднос пустые бокалы с соседнего столика и смущённо посматривал на неё. Она показала ему свой пустой бокал. Он кивнул и понёсся за новым.
В зале вдруг зашумели и одновременно друг на друга зашикали. Леонид Захарович, худрук театра и председатель жюри, тучный пожилой мужчина, произносил тост. Яна не расслышала слов, все стали чокаться. Леонид Захарович снова сел. Он занимал центральный столик. Рядом с ним были Майкл, арт-директор, моложавый, претенциозно одетый, и Аркадия Марковна, та самая орг-дама, которая пригласила Яну на закрытый фуршет. Взяв новый бокал шампанского, Яна переместилась за барный столик рядом с руководителями театра.
— Извините, — робко сказала одна из двух девиц, которые пили за столиком чай и, как птички, откусывали бутерброды. На лице девицы не было макияжа, и Яне она показалась слепой.
— Я мешаю? — спросила Яна и, не дожидаясь ответа, отвернулась. Девицы укоризненно между собой зашептались и через минуту ретировались.
Леонида Захаровича Яна видела не впервые. Из «Википедии» она знала, что ему около семидесяти лет. Но выглядел он вполне фактурно: благородное и ухоженное лицо, растрёпанная шевелюра, тяжёлые брови, брылы и широкий нос. Портили впечатление вывернутые пухлые губы, которые теперь были влажны от коньяка. Он был дорого, но просто одет: синяя рубашка, галстук, строгие брюки, под нависающим животом — ремень. В одежде сквозила расслабленная небрежность: верхняя пуговица на воротнике рубашки расстёгнута, галстук спущен. Леонид Захарович, что называется, был у себя дома.
Яна в один миг ощутила весь расклад сил. Леонид Захарович являлся центром гравитации, которая расходилась силовыми линиями и действовала на всех, упорядочивая мир театра. Яна замечала это и раньше, на репетициях, которые он изредка посещал. Актрисы и актёры липли к нему. Он притягивал взгляды, смешки, внимание, разговоры. Но тогда Яна была увлечена Вадимом. А здесь и сейчас она осознала вдруг, кто с самого начала представлял истинный интерес. У Яны мурашки пошли по телу. До дрожи в диафрагме захотелось ему понравиться, влюбить в себя, и этим возвыситься над всеми. Ходили слухи, что Леонид Захарович плотояден, что роли даёт за секс, а примой всегда делает свою фаворитку. Что ж, Яну это вполне устраивало.
Судя по кирпичному цвету шеи и лица, худрук уже порядочно набрался. Он откинулся, вытянул ноги, ладони положил на стол. Руки его были на удивление белыми и неаристократично большими. Майкл, жестикулируя тонкими пальцами, что-то ему рассказывал. Леонид Захарович благодушно кивал, лицо его всё больше скучнело.
К столику Леонида Захаровича подошла делегация из восьми человек. Это были актёры, которые на показе давали отрывок из пьесы «Красный павиан». Позади всех, стесняясь, прятался драматург. Тараторя и перебивая друг друга, актёры рассыпались в благодарностях и восторгах.
— Спасибо вам. Вы так много… Ваши терпение и талант… Традиции… Оригинальная идея... — долетало до Яны.
— Молодые… Талантливые… — отвечал Леонид Захарович.
Они по очереди лезли обниматься.
— Тихо! Тихо! Трещотки, — благодушно осаживал он.
Оживившись, он притянул к себе ближайшую девчушку. Она испуганно замерла, как кролик в кольцах удава. А Леонид Захарович, обнимая её, смотрел в зал, показывая всем бескорыстность и целомудренность таких объятий. И неожиданно заметил Яну.
Она быстро опустила ресницы и, чуть прикусывая нижнюю губу, кинула на Леонида Захаровича такой взгляд, что он вспыхнул, как сухое полено. Забыв про девчушку, он весь выпрямился и раскрылся навстречу Яне, казалось, даже понюхал воздух в её направлении. Девчушка, высвободившись, потянула за руку драматурга, и все «молодые и талантливые», кивая и кланяясь, отошли к буфету, чтобы обожать мэтра на расстоянии.
Приобрести сборник повестей и рассказов "Смотри, как я ухожу"
на OZON (бумажная книга)
