В лесу пахло страхом.
Конечно, Егор в точности не знал, как пахнет страх, но в его воображении запах был именно таким.
Хвоя. Прелые листья. Немного запаха снега и талой воды. Егор шел осторожно, внимательно следя за тем, как лес намерен отреагировать на его присутствие. Вот потянуло мокрыми тряпками и сладковатым «ароматом» гнилья.
Егор сразу же остановился, поискал глазами — его взгляд уперся в узкую расщелину под корнями сосны. Старейшины любили повторять, что когда-то на месте этого леса был город. Что такое город? Ну, нечто вроде большой деревни с широкими улицами и каменными избами, поставленными друг на друга. Или нескольких деревень. Хотя люди давно уже не живут настолько кучно — опасно это, — но раньше всё было совершенно не так.
Егор перевел дыхание. Теперь города погребены там — под опавшей листвой, под слоями почвы, прямо под ногами. Много лет назад лес проник в каменные избы, узловатые корни вскрыли мостовые, а вышедшие из берегов реки растащили стены на многие километры вокруг. То, что еще могло хоть как-то стоять, вскоре обрушилось в широко распахнутую пасть леса. И лес проглотил остатки, словно голодающий — кусок жилистого, вожделенного мяса.
И сейчас лес окружал его, деревья обступали Егора со всех сторон. Их суровые колонны укоризненно чернели на фоне недавно выпавшего снега. Воздух казался каким-то твердым — от волнения Егор с трудом втягивал его в себя, будто и не дышал вовсе, а пытался глотать тяжелую, маслянистую воду.
В общем-то ничего удивительного — теперь вместо человека тут дышит лес. Дышат могучие сосны и вечнозеленые распатланные ели. Дышат заросли лещины, роняя по осени во влажную землю созревшие орехи. Дышат весной цветы медуницы, а летом — травы. Деревьям и растениям тут хорошо. Дышат крапива и осока, береза и рябина, лиственница и ольха.
Зато человеку — прежнему господину природы — в лесу уже полноценно не вздохнуть. И дело не столько в воздухе, сколько…
Легкий шорох за спиной заставил Егора пригнуться. Каждый деревенский знает: коли ты — в лесу, а за спиной что-то слышно, сначала — пригнись. Закрой голову, а потом начинай оборачиваться, аккуратно, с предельной осторожностью, потому что хоть один звук…
Нет, это не Морок. Зачем Мороку сюда соваться? Старейшины ведь молятся каждое утро, развеивают по опушке священный пепел. А Морок боится священного пепла, поэтому вблизи деревни он не рискнет выбираться из своих подземных пещер.
Медленно, замирая от страха, Егор обернулся. Земля, припорошенная снегом, укутывала корни леса, будто погребальным саваном. Черные колонны стволов хранили тягостное молчание.
Ни шороха. Ни скрипа. Ни ветерка.
Егора бросило в холодный пот.
Там!
Он медленно скосил глаза вправо. В расщелине, в пяти шагах от него виднелось что-то серое. Как будто клочки шерсти, изодранная в клочья кроличья шкурка. Кажется, у соседки недавно убежал кролик, и вот итог — провалился в яму, и Морок изменил его. Морок всегда меняет всё по своему усмотрению. Вот и кролику не повезло.
Егор тяжело сглотнул. Над зверьком отменно «поработали»: переставили местами длинные уши и задние лапки, хвост теперь рос из спины, а среди розоватых подушечек передних лап монотонно и бессмысленно мигал мутный кроличий глаз.
Вот же черт!
Егор попятился, чуть не споткнулся о собственные сани. «Кролик» был ещё жив. И, наверное, ему было больно. Только вот кричать нечем — Морок пересобрал его по своим правилам. Также и сам Егор недавно пересобирал отцовский сарай.
— Чур меня! — непослушными губами прошептал он.
Вытащил из кармана щепотку священного пепла, швырнул ее в сторону расщелины и осторожно пошел прочь, волоча за собой неповоротливые сани.
Зима только вступала в свои права. Снегу было еще немного, поэтому сани постоянно застревали, натыкаясь на камни и гнилые ветки. Зато пока было видно все опасные щели — вроде той, в которую угодил несчастный кролик.
Егор шел, и опавшие листья настойчиво хрустели под тонким слоем снега. В окружающей тишине этот звук казался слишком нарочитым. Погода портилась — хмурые тучи нависли над лесом, готовые вот-вот разродиться крупными снежинками.
Надо торопиться. Скоро на лес обрушится снегопад.
Егор вытер рукавом холодный пот. В общем-то, в этом году деревне повезло: весной в сосну, которая росла на опушке, ударила молния, но дерево не сгорело, а высохло — то есть полностью вобрало в себя небесный огонь. Когда оно упало, старейшины снарядили сюда первую экспедицию за священной древесиной. Такая древесина очень нужна — она держит Мороков на расстоянии. Поход окончился удачно: никто в лесу не остался и Морока не встретил. С тех пор ходили еще несколько раз и всегда возвращались назад с добычей.
Вот и теперь Егору не стоит нервничать. Он вернётся, всё будет хорошо.
Егор ускорил шаг. Лес дышал ему в спину, это чувствовалось кожей, прямо через куртку — между лопаток бегали колкие мурашки. Периодически чудилось, что за ним, неуклюже переваливаясь из стороны в сторону, ползет «кролик». Вон, между корнями большой ели виднеется что-то серое с белым пятном посередине. Егор присмотрелся. Это что — зубы? Зубы выглядывают из густого меха, торчат прямо в кроличьем боку?
Нет, блин!.. Это камень. Егор с облегчением выдохнул. Правильно, «кролик» не может идти за ним, ведь Егор только что бросил в его сторону щепотку священного пепла. А Мороки боятся пепла. Если что-то и может остановить их, так это — священный пепел или священный огонь.
…Сосна лежала на склоне небольшого оврага. Кора у нее отвалилась, и перед Егором теперь покоился серый безжизненный скелет. Большую часть веток уже спилили, и теперь предстояло завершить начатое. В следующем году работы прибавится — придется растаскивать громадный (в два обхвата) ствол.
Перед тем, как достать из саней пилу, Егор нервно оглянулся. Вообще, лес не особо любит, когда его пилят. Это — страна Мороков, территория хаоса. А человек с пилой или топором всегда приносит сюда свои правила.
— Я пришел к тебе с миром, — сказал Егор.
Он выудил из саней ножовку, достал из кармана заветный мешочек и уронил пару драгоценных щепоток пепла на лезвие пилы.
Вот так-то лучше. Ритуал придал ему уверенности, в душе воскресла надежда, что всё теперь будет хорошо. Лес не посмеет тронуть его, ведь Егор пришел к нему с миром. С миром…
Он засучил рукава, прошептал пару охранных молитв и принялся пилить. Ветки одна за другой отделялись от ствола, будто от скелета — кости. Высохшая древесина поддавалась охотно; сильно пахло смолой, прелыми листьями, хвоей и грибами.
Егор пилил, а лес нависал над ним, угрожающе постукивая своими ветками. Где-то наверху по кронам пробежался ветер, будто ощупывая голые, готовые к зиме деревья. Безмолвно раскрылись тучи и из них наконец-то повалил снег.
Егор торопливо собрал уже спиленные ветки, сложил их в сани. Пушистые хлопья всё падали и падали, они легко пристраивались на его плечи, на кучи камней и груды мусора, будто всю свою сознательную жизнь тут и лежали.
Егор окинул свою добычу критическим взглядом. Пожалуй, теперь уже пора назад. В лесу лучше не жадничать — что тот отдал добровольно, то и забирай. Егор прикинул, сколько священных лучин получится из запасенной сосны и сколько старейшины сразу же пережгут в общей печи, распевая молитвы. Нет, зима долгая, пепла нужно много, а по глубокому снегу сюда лучше не соваться.
Поэтому Егор решил продолжить работу. Он перехватил ножовку поудобнее, обошел дерево с другой стороны.
Тут было гораздо опаснее: сыпучая земля, крутой склон, ветки висят прямо над оврагом. Внизу узкой черной лентой бежал ручей. Егор встал попрочнее, расставил ноги и хотел уже взяться за пилу, как…
— А-а-ах! — вздохнул кто-то за его спиной.
Стремительно, забыв все наставления старейшин, Егор обернулся. В следующий миг он едва не выронил пилу и чуть не упал сам — земля в буквальном смысле ушла из-под ног. Почва, собранная, в основном, из перепревших листьев и остатков хвои, обвалилась, не выдержав его веса. Егор едва не рухнул в глубокую, будто приоткрытый беззубый рот, яму.
Он затаил дыхание, тяжело дыша, балансируя на самом краю узкой, опасной щели. Вниз все еще с шуршанием падала земля, комья глины и небольшие камешки. То, что яма оказалась очень глубокой, было ясно сразу — звука удара камней о дно Егор так и не услышал.
Осторожно, отчаянно цепляясь похолодевшими пальцами за сучья, он перелез через широкий ствол. Конечно, делать это было категорически нельзя. Старейшины говорили, будто упавший ствол священного дерева разделяет собой два мира. Хочешь остаться в мире, тебе привычном? Лучше обойди ствол. Не перелезай.
Но Егор боялся, что стоит ему пойти прежним путем, и тогда он точно угодит в ловушку. От пережитого ужаса он едва дышал. Вот те на! Оказывается, по ту сторону ствола — не просто начало оврага, там — разлом. Или ещё того хуже — гнездо.
У него не сразу зародилась эта простая и в то же время беспощадная мысль. Егор положил пилу обратно в сани, закрепил веревками напиленную древесину — и вот тогда вздрогнул. Уже понимая, на чьё логово только что нарвался и какой опасности он подвергнет деревню, если только вздумает вернуться, он медленно побрел прочь по собственным, уже едва заметным следам.
Морок!
Егор шел и едва не плакал от бессилия. Неужели эта расщелина — и правда гнездо? Руки и ноги все еще дрожали, ведь только что он буквально заглянул в лицо самой смерти! И теперь ему ни за что нельзя возвращаться в деревню. Ведь смерть уже заметила его. Смерть, скорее всего, идет за ним по пятам…
Он смахнул с лица снежинки, приналег на веревку, за которую тащил тяжелые сани, прибавил шаг. Что делать? Как теперь быть? Тот, кто видел логово Мороков, отныне водит Морок за собой. А если это не логово? Если просто — щель, трещина в земле, обычный разлом?
Егор бесплодно всхлипнул, втягивая в себя сопли. Как назло, снегопад усилился. Теперь казалось, что за ним крадется, настигает, вот-вот погребет под собой сплошная снежная стена. Ветер снова прошелся по верхушкам леса, и снежинки всколыхнулись, будто легкая занавеска. Где-то завыло — гулко и сиротливо. Где-то затрещало — далеко в чаще.
Он втянул голову в плечи — вот теперь-то лес начнет пугать его так, что мама не горюй! А может, это нечто большее пробудилось там, в снежной тишине?
«Надо предупредить старейшин», — подумал Егор.
Эта мысль принесла ему кратковременное облегчение. Ведь правда, если он останется в лесу, как в деревне узнают, что соваться к священному дереву — опасно? В то же время Егор будет очень осторожен. Если Морок и правда идёт за ним, то рано или поздно обнаружит себя.
Поэтому он пошел дальше, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Впереди уже маячил просвет — выход из леса всегда кажется таким желанным! Вот и алые ленточки, которыми староста Влай еще летом отметил все опасные места. Правда, через три дня после этого Влай пропал — ушел из деревни по пьяни ночью и, как следовало ожидать, не вернулся.
Егор зябко передернул плечами. Где он теперь? Как погиб? Морок мог пересобрать его, а мог и припрятать части тела на «потом». Может, как раз здесь, под этими камнями…
Что-то затрещало за его спиной, и Егор обернулся. Взгляд его, мятущийся от страха, упёрся в густой, поднимавшийся из самой чащи сумрак.
Снег.
Всего лишь снег, съехав вниз мокрой шапкой, упал с еловой ветки. Тут же почувствовался и запах — тошнотворный, сладковатый «аромат» тухлятины. Егор поискал глазами — неужели «кролик»?
Нет. Рядом, в шаге от него, прямо из-под снега торчала почерневшая от мороза мужская рука.
Влай!
Егор кинулся бежать, не разбираясь, уже не считаясь с тем, сколько шума он производит. Сани, правда, бросать не стал, и теперь они сильно тормозили его. Вдобавок ко всему, на выходе из леса каким-то чудом намело высокие сугробы. Егор провалился по щиколотку, потом — по колено, по бедро. Через несколько шагов ему и вовсе пришлось остановиться.
Погони не было. Ни Морока, ни Влая, ни какого бы то ни было другого чудовища. Никто не преследовал его.
Черная кромка леса, задернутая снежной кисеей, начала медленно удаляться, когда Егор двинулся к деревне, протаптывая себе в сыпучем снегу узкую дорожку.
Обошлось! Однако, успокоиться не получалось. Страх жил в нем, засел где-то в сердце болючей, опасной занозой. Он заставлял Егора задавать самому себе неудобные вопросы.
Почему так много снега, будто зима давно уже в самом разгаре? Почему деревня такая тихая, словно мертвая? Ни лая собак, ни голосов, хоть бы ведро звякнуло! Да и света он, как ни вглядывался, так и не увидел. Не горели в окнах огоньки лучин, ни одна струйка дыма не поднималась из печных труб.
У забора бабы Раи Егор остановился. Деревня лежала перед ним — тихая, погруженная в сумрак и немая. Снег покоился на улицах сплошным белым покрывалом, и выглядело это всё так, словно…
— Эй! — робко позвал Егор.
Никто не ответил ему. Деревня — единственная на многие километры вокруг, — давно уже была мертва.
* * *
Барахтаясь в снегу, упорно волоча за собой тяжелые сани, он наконец-то добрался до своего дома. Калитка примерзла и поначалу не поддавалась. Тогда Егор как следует навалился на нее плечом.
В избе было пусто, холодно и бесприютно. Печка давно остыла, вода в рукомойнике замерзла в камень. Егор подышал на руки, с удивлением разглядывая, как вьются, закручиваясь в воздухе, небольшие облачка пара.
Он не понимал, как это произошло. Утром, уходя в лес, он оставил дом теплым. Мать хлопотала у печки и жаловалась на плохую тягу, но Егор понимал, что все эти причитания — на самом деле замаскированное волнение о нем.
А теперь матери нет, и никого другого нет тоже. Егор сел на кровать, поёжился, обводя комнату испуганным взглядом.
Тишина. Если не считать воя в трубе — всё сильнее снаружи завывает ветер.
Что это? Неужели, тоже — Морок? Может, там, в лесу, Морок все-таки коснулся его сознания, и теперь Егору только кажется, что он сидит у себя в доме на кровати, а на самом деле уже давно спустился в ту расщелину? И теперь только вопрос времени, когда и во что Морок превратит его?
Он встряхнулся, пытаясь сбросить с себя отчаяние, потрогал шерстяное одеяло. Нет, похоже, всё в порядке. Дом как дом — его ладонь уперлась в мерзлую стену, — кровать как кровать. Но что же тогда произошло?
— Блин… — пробормотал Егор, и собственный голос показался ему чужим.
В следующий миг он уже знал, что будет делать дальше. Для начала — натаскать дров, затопить печь. Это — самое главное. Дальше…
«Вставай!» — скомандовал он сам себе, но внезапно будто прирос к одеялу.
Снаружи, во дворе, хрюкнула свинья. В общем-то, ничего необычного, но Егор замер, превратившись в камень.
«Хрю-хрю», — донеслось с улицы. И еще раз, теперь уже ближе. Больной свет пробивался через щель в ставнях, и вместе с ним в дом проникал, вползал, достигая ноздрей, тошнотворный запах. Как будто сосед только что вылил ведро с перепревшим дерьмом, как это у него частенько водилось, да так и оставил это всё в снегу, не зарывая.
«Хрю-хрю!» — отчетливо сказали там, во дворе.
Егор сжал кулак. Последняя свинья в их деревне сдохла еще пару лет назад, остались козы да куры. А теперь труп этой свиньи разгуливает вокруг дома, по-хозяйски похрюкивая, будто прикидывает, как ему следует поступить дальше.
«Хрю-хрю» — где же ты, Егорушка?
«Хрю!» — спрятался? А я тебя все равно поймаю!
Егор поднялся, усилием воли стряхивая с себя оцепенение. Хрюканье переместилось к крыльцу. Вот осторожно заскрипела ветхая лесенка под тяжестью ползущего по ней тела. Только тут Егор вспомнил, что сдуру не запер дверь, когда вошел в дом, и сейчас — вот, через секунду! — «свинья» уже ворвется сюда…
Он бросился к двери, не помня себя от ужаса, и молниеносным движением закрыл её на крепкий железный засов.
Всё.
Тухлятиной воняло так, что его чуть не стошнило. По всей видимости, Егору удалось опередить «свинью» на какую-то секунду — буквально в следующий миг в дверь ударили, да так, что с потолка посыпалась древесная труха, пережеванная жуками.
«Свинья» снаружи пронзительно завизжала. Этот визг, полный негодования и такой злости, какую Егор раньше даже не мог себе представить, застыл в воздухе, раздирая барабанные перепонки. «Свинья» скатилась вниз с крыльца, за ее передвижениями можно было проследить по тому, как перемещался звук. Под южными окнами визг внезапно оборвался.
Егор шмыгнул носом, втягивая в себя сопли. Во дворе воцарилась напряженная, зловещая тишина.
Сомнений нет, это — Морок. Все-таки он пришел за ним из леса. Шел, падла, крался, прятался среди деревьев, ведь без человека путь в деревню ему ни за что не найти. А теперь нате — принял облик умершей свиньи!
Егор облизнул пересохшие губы. Внизу, под самыми окнами, раздалось осторожное похрюкивание. Нет, потерпев неудачу, Морок и не думал отступать. Спустя мгновение до Егора донесся скребущий звук, будто нечто пыталось взбираться вверх по стене дома, вонзая когти глубоко в старые, изъеденные жуками бревна.
Он застыл, глядя прямо перед собой. Ставни! Без сомнения, хлипкие ставни были в доме самым слабым местом. Мороку ничего не стоило высадить их — нужно лишь слегка навалиться плечом.
Егор тяжело сглотнул, сунул левую руку в карман. Там, в заветном мешочке, все еще оставалось немного священного пепла.
Шуршание и поскрёбывание стали громче. Вот ставни жалобно скрипнули, слегка прогнувшись внутрь комнаты…
Трясущейся рукой Егор высыпал пепел на ладонь. «Свинья», будто почувствовав неладное, затаилась. От вони, которую она испускала, кружилась голова, но Егор перестал обращать на это внимание. Перед серьезностью нависшей над ним опасности всё остальное отступило на второй план.
Сейчас Морок будет здесь. Он сжал в кулаке священный пепел, приготовился. Сейчас «свинья» сломает задвижку…
И внезапно снаружи позвали его громко и властно:
— Егор!
Он окаменел. То ли от того, что голос был нечеловеческий — гортанный, низкий, — то ли от того, что его внезапно назвали по имени. Плохо дело, Морок не должен знать имён. А в следующий миг на ставни обрушился удар такой силы, что они распахнулись настежь. В оконном проеме он увидел…
Нет, лучше бы ему не видеть этого никогда!
У борова был толстый подбородок, крепкое, мясистое рыло и такие же обвисшие щеки. Крошечные глазки смотрели на Егора с ненавистью. Косматые, похожие на медвежьи, лапы впивались в оконную раму кривыми когтями.
Но не это поразило Егора. Через плечи борова, точно гаржетка, была перекинута кожа бабы Раи. При жизни та была довольно тучной женщиной, поэтому и кожи оказалось много. Боров завернулся в нее, будто в пальто, а «руки» связал у себя груди, чтобы не потерять этот импровизированный «наряд». Голова бабы Раи венчала его мясистую макушку вместо шапки.
Егор застыл, глядя в мертвое, перекошенное лицо. Так вот почему от «борова» так воняло! Рот бабы Раи кривился в изломанной гримасе, широко открытые глаза смотрели прямо перед собой невидящим взором.
— Егор! — шевельнув губами, повторила мертвая голова.
И тогда он заорал и швырнул в «борова» священным пеплом. Морок замер в оконном проеме, точно пытаясь осознать случившееся, а потом с хрюканьем и визгом покатился вниз. Егор успел заметить распростертое на снегу, укрытое человеческой кожей тело. Руки его в то же время уже запирали ставни, двигаясь механически, сами по себе.
— Чур меня! — с трудом выговорил он и, закрыв ставни на крючок, обессиленно повалился прямо на пол.
Конечно же, этот крохотный крючок его совершенно не спасет. Как, собственно, и всё остальное тоже — окон в его доме предостаточно.
Что теперь? Егор оглядел выстуженную комнату, точно в поисках спасительной мысли. «Боров» обиженно скулил снаружи, от пола поднимался стылый холод, будто Егор сидел на куске льда. Священного пепла больше не было.
Скоро — очень скоро! — Морок возобновит свои попытки. На землю неминуемо опустится ночь. Во тьме Мороки наглеют, ведь они становятся в десять раз сильнее. Не исключено, что именно ночью они сообща навалятся на дом.
Егор передернул плечами, пытаясь стряхнуть с себя страх. Вот бы сейчас оказаться в избе старейшин, там ведь хранятся запасы священного пепла! Место это намоленное, вряд ли Мороки рискнут сунуться туда. А утром он бы встал на лыжи и дернул прочь из деревни с первыми лучами солнца. План, конечно, так себе, но если натереться пеплом, бежать быстро и уповать на то, что Мороки не будут уходить далеко от гнезда…
Это воодушевило Егора. Хорошо. Но как ему теперь проникнуть в избу старейшин? По такому снегу и с таким «охранником» далеко, конечно, не уйдешь.
Он вскочил на ноги, едва удержавшись от того, чтобы торжествующе не вскрикнуть. Сани! У крыльца ведь стоят сани, полные священной древесины! Её же можно жечь в печи и ни о чем не волноваться! Небесный огонь удержит Мороков на почтительном расстоянии, а утром Егор получит священный пепел — солидный запас.
Однако проблему это не снимает. Ветки под носом у «борова», и их по-прежнему надо как-то достать.
Мысленно ругая себя, что сразу не сообразил затащить драгоценные сани в дом, Егор прислушался. Тишина. Мертвый «боров», как бы каламбурно это ни звучало, не подавал признаков жизни.
Медленно, на деревянных ногах, Егор подошел к двери. Его там нет? Может, Морок всё-таки удрал, ослепленный священным пеплом? Или второй вариант, гораздо более неприятный: решился на хитрость и затаился.
«Бойся Мороков! — любили повторять старейшины. — Мороки опасны и хитры».
Егор потянул носом воздух: «боров» может прятаться, сколько угодно, но вонь-то ему не утаить! Запаха тухлятины не ощущалось. Правда, он мог и придышаться, но все-таки хотелось надеяться, что «боров» ушел.
Надо выходить. И как можно скорее, пока на землю не опустилась ночь.
Егор собрал в кулак всю свою волю, взялся за засов и резким движением решительно отпер дверь.
* * *
Снег. Белый снег все еще отражал свет, хотя сумерки и старались укутать деревню своим непроницаемым покрывалом. Они вовсю уже клубились над лесом, и в такие моменты Егору казалось, будто черные колонны деревьев становятся выше, начинают стремительно расти, достигая километровой высоты, самого неба, чтобы добыть из него ночь.
Осторожно, весь превратившись в слух, он спустился по ветхой лесенке.
Тихо. Спокойно. Пахло влагой и свежестью — не нужником и не тухлятиной. Краем глаза Егор заметил следы — глубокие вмятины то ли от копыт, то ли от медвежьих лап. Кривые когти «борова» оставили после себя хорошо различимые бороздки.
Кажется, Морок и правда ушел. Если так, то…
Опрометью, будто пытаясь обогнать само время, Егор кинулся к саням. Он сам не ожидал от себя такой прыти. Срезать веревки — пусть это и безумное расточительство, зато гораздо быстрее, чем развязывать. Егор действовал молниеносно: полоснул ножом, прижал к груди охапку священных веток, затащил в дом. И тут же вернулся за новой партией.
Мороз крепчал. Первыми на это отреагировали снежинки, превратившись из больших хлопьев в мелкие чешуйки. Снежная пыль непрерывно мерцала, осыпаясь с неба, и оттого казалось, что и само небо спускается вниз, собираясь растворить в себе землю.
Егор сделал две ходки, осталась третья. Сумерки сгущались, душили притихший, лишенный воли мир. Света почти не было, и это вынуждало вытаскивать ветки из саней практически наощупь.
Внезапно его пальцы наткнулись на что-то холодное. Очень холодное, будто кусок льда. Что бы это могло быть?
Егор вздрогнул и отдернул руку.
Он наклонился пониже, пытаясь рассмотреть, что это там такое. И тут же отшатнулся. Вцепившись в священную ветку скрюченными пальцами, на дне лежала отрубленная мужская рука.
— Чур меня! — выдохнул Егор.
Рука не шевелилась. Застывшая, обмороженная до черноты — это была рука Влая. Но как она могла оказаться в санях? Егор ведь бежал через лес и бежал быстро. Даже если рука могла самостоятельно передвигаться, она бы не успела ни за что на свете.
— Надо зажечь огонь! — вслух подумал Егор.
Всё, хватит топтаться снаружи, ночь на дворе, нужно немедленно разжигать печь! Рука недвусмысленно намекала, что времени у него — давно в обрез. Егор влетел на крыльцо, захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов — и лишь тогда облегченно перевел дух.
Всё! Он справился. Он теперь в безопасности.
И в тот же миг понял: нет, не так. В темноте, у печки, раздалось приглушенное шуршание, будто стая крыс рылась в ящике с берестой. Егор застыл, прижавшись спиной к стене, покрываясь холодным, безнадежным потом.
В доме — там, в темноте, — кто-то был! Рылся в его вещах, удовлетворенно крякая, пока Егор, едва дыша от ужаса, слушал размеренное, с присвистом, дыхание.
— Чур меня… — деревянным языком прошептал он. И добавил тупо, невпопад: — Я пришел к тебе с миром. С миром…
Темнота сухо усмехнулись ему в ответ.
— Уверен? — спросил его ровный, без интонаций, голос.
Егор не смог ничего сказать. Все мысли умерли в нем, голова была пустая, точно ржавое, дырявое ведро. Во тьме, кашлянули, приглушенно чиркнули спичкой.
— Какое же тут «с миром», а? А кто собрался разводить против меня небесный огонь?
Егор сглотнул. Там, у печки, вспыхнула искра, но тут же погасла. Незнакомец зашуршал, доставая еще одну спичку.
— Странный ты человек, Егорушка. Собрался поджечь священное древо. А ты, например, знаешь, что небесный огонь дается в руки только посвященным?
— Но… — упавшим голосом выдавил из себя Егор.
Незнакомец сухо усмехнулся. Маленький язычок пламени, вспыхнув, затанцевал на самом кончике спички. Он всё разрастался, увеличивался в размерах и вот, наконец, перекинувшись на священную ветку, из ярко-рыжего стал ярко-зеленым. Как и подобает небесному огню.
Егор похолодел. Морок… Морок сам сделал это! Сам зажег небесное пламя, но этого просто не может быть!
А огонь тем временем разгорался всё ярче. Вот он вытянулся, поднимаясь вверх, будто стараясь добраться до потолка. Незнакомец держал ветку в правой руке, но его самого по-прежнему скрывала тьма. От того, что рука попадала в круг света, казалось, будто она парит в воздухе.
— Кто вы? — разлепив непослушные губы, спросил Егор.
Незнакомец не ответил. Пламя, яростно гудя, наконец-то дотянулось потолка. Во мгновение ока оно растеклось по сухим доскам жадными, зелеными потоками. Голодно набросилось на занавески, перекинулось на стены. Егор попятился к двери — и тут услышал, как медленно, с надрывным скрежетом, сам собой отодвигается позади него тяжелый засов.
— Я — твой страх, — вкрадчивым шепотом произнес незнакомец.
Уже весь дом горел, но его по-прежнему не было видно. Егор обернулся, собираясь выскочить на улицу, но уперся взглядом в мертвое лицо бабы Раи.
— Ты можешь, конечно, бежать, но что толку? — спросили его из темноты. — Ты же видел логово Мороков, Егорушка. А это значит, что отныне ты носишь каждого из нас с собой.
— Ну что застыл? — добавила голова бабы Раи. — Всё, спета твоя песенка! Встречай гостей!
Егор отшатнулся в глубь комнаты, потому что ему под ноги ползла отрубленная рука. Следом за ней, неуклюже переваливаясь и постанывая, ковылял изуродованный лесом «кролик». Егор почувствовал, что у него от всего пережитого подгибаются колени, ещё немного — и он сойдёт с ума…
И тут он сообразил: подпол!
Конечно, какой же он дурак, ведь под ногами — люк! Через подвал можно выскочить наружу! Егор рванул на себя тяжелую крышку, бросился в холодную черноту, даже не думая о том, что запросто может переломать себе ноги.
Он упал на что-то твердое, гладкое, будто в подвале был не пол, а небольшое озерцо, застывшее в камень. Со дна пробивался тусклый багровый свет, вокруг висели клубы едкого дыма.
Именно этот дым и привел его в себя. Секунда ушла на то, чтобы сообразить: под ним вовсе не лед, а купол анабиозного отсека. Ни леса, ни деревни, даже горящего дома на самом деле не было. А был пожар, бушующий прямо в рубке. И ещё был корабль, который каким-то чудом пока летел сквозь ледяной мрак космического пространства…
* * *
…Земля встречала его серым небом и унылым затяжным дождем. После недели реабилитации, а также карантинных мероприятий Егор рад был пройтись по ландшафтному парку, который разбили недалеко от его дома, в городской черте.
Он зашел под деревья, вдыхая запах прелой листвы. Дождевые капли падали в мокрую землю, висели на еловых иголках алмазной бахромой, стучали в широкие, будто зонтики, кленовые листья. Здесь, под деревьями, лило не так сильно, и Егор замедлил шаг, прислушиваясь и вглядываясь в лесной сумрак — больше, конечно, по привычке.
Это был дружественный, обычный лес. Он не грозил ловушками на каждом шагу, и здесь, в беспокойной чаще, не ждал Егора какой-нибудь жуткий и опасный Морок. По параллельной аллее, мелькая среди деревьев, медленно вышагивала стройная девица с ярко-малиновым зонтиком. Перед ней степенно катилась детская прогулочная коляска.
Тишина. Мирная, спокойная, шелестящая. Сон, приснившийся ему в крио-капсуле, всё ещё не шел у Егора из головы. Понятно, Сон придуман для того, чтобы мозг пилота продолжал функционировать, как будто тот живет обычной жизнью. Это влияет на скорость пробуждения после гибернации, на скорость принятия решений, на психическое и умственное здоровье — много ещё на что. Однако он, конечно же, не подразумевает столь жесткий и продолжительный кошмар.
«Пока отдыхайте, — сказали ему в Центре. — Мы работаем над этим. Скорее всего, имел место какой-то сбой».
Егор замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Ноги, еще не привыкшие к земной силе тяжести, умудрились устать даже после такой короткой прогулки. Он поискал глазами — и увидел лавочку. На лавочке уже сидел какой-то старик. Зато она была под крышей, в небольшой каменной беседке.
— Можно? — подойдя ближе, вежливо поинтересовался Егор.
Старик кивнул. На нем были потертые джинсы и такая же потертая куртка. Во всём этом «обмундировании» он сильно смахивал на бомжа.
Егор приземлился на другой край лавочки. Дождь усердно колотил по крыше из проф-настила, и Егор подумал, что там, в черноте космоса, пожалуй, нет звука желаннее и приятней.
— Оттуда? — догадался старик и кивнул на серое, затянутое тучами, небо.
— Ага, — ответил Егор. — Авария на транспортнике. Хорошо, у самого Койпера развернулся, далеко и не улетел.
— У Койпера, ишь ты! — подивился старик и метнул в Егора пытливый взгляд. — Это тебе сказали так? Ты их слушай больше, они тебе еще и не то расскажут!
— В смысле? — не понял Егор.
— В том смысле, что нет никаких полетов. Да и пилот из тебя, — старик смерил его критическим взглядом, — как из меня — балерина.
«Сумасшедший», — понял Егор. Наконец-то до него дошло, что его смущало в этом старике — маниакальный, почти безумный, блеск водянистых глаз.
— А что же тогда есть? — пытаясь сдержать снисходительную усмешку, спросил он.
— А замочек такой, — старик выразительно постучал себя по лбу. — Как бы тебе сказать? Электронный, не электронный, хрен поймет. Снаряга особая на твое сознание. Ты, главное, это усвой. Раньше вот какие тюрьмы были? Крепкие стены, цепи там, да? Охрана. А сейчас ты сам себе эти стены строишь, сам рисуешь себе ту реальность, в которой живешь и в которую веришь. На охрану и тратиться не надо.
— Ну вы даете! — изумился Егор. — Вы прям фантаст!
— Я фантаст? — старик смачно сплюнул. — Хорошо. Тогда скажи мне, где ты учился на пилота? В каком городе летное училище заканчивал, а?
— Ну это вообще-то просто, я… — начал было Егор.
И замолчал.
Он наморщил лоб, соображая. Определенно, он где-то учился, перед его мысленным взором даже забрезжили очертания фасадов величественных зданий. Но никакой конкретики не вспоминалось.
— Амнезия, черт бы её! — буркнул Егор. — Из гибернации пришлось нештатно выходить. Это бывает.
— Ну конечно, конечно, — покивал старик. — А еще знаешь как бывает? Провинился ты чем-нибудь перед обществом — так пожалуйте: замочек тебе в мозг! Система генерирует образы из твоего сознания, чтобы ты как можно дольше ни о чем не догадался. Это ведь твои образы, родные! Только вечно это продолжаться не может, рано или поздно, но память возвращается. Видел, небось, заброшенный город, а?
— Чего? — не сразу включившись, обалдел Егор.
— Заброшенный город, — повторил старик, — образ обрушенной памяти. Вот ведь черт! А я верил, как дурак, что цивилизация и правда рухнула, а я один такой остался! В эпоху постапа выживаю…
Он замолчал, мстительно прищурившись и глядя на гирлянды мелких, висевших на еловых иголках, капель.
Молчал и Егор. Совершенно некстати вспомнился Сон — главным образом, деревья, которые росли на древних, засыпанных почвой руинах.
— И как же вы поняли, что вы — в тюрьме? — наконец, спросил он.
Старик хмыкнул. Пожал плечами.
— Не знаю, как. Это со временем приходит. Периодически нам всем устраивают «моменты просветления», чтобы мы не свихнулись окончательно. Тебя же не к сумасшествию приговорили, а к тюремному заключению. И вот в такие-то «моменты» память, как правило, и возвращается.
— Ничего не понимаю, — пожаловался Егор. — Что за «моменты просветления»? Какое-такое «тюремное заключение»? Вы бы объяснили поподробнее.
Старик помолчал, наморщив лоб.
— Ну как тебе сказать? Вот совершил ты преступление, тебя приговорили к заключению по суду. В твой мозг помещается некий крохотный инструмент, который заново кодирует и калибрует твою реальность. Причем, не нужно лежать в крио-капсуле, как они про Сон врут. Ты можешь ходить по улицам, есть и пить, но видишь совсем не то, что видят другие. Образы твоего сознания, например, говорят тебе: если сунешься за черту города — умрешь. Там — радиация, чудовища, хрен поймет, что. И ты туда не суешься — ну чем не тюрьма? Сам себя охраняешь, молодец. Или, например, все обстоятельства вокруг сигнализируют: чтобы выжить, надо добыть воду. Ты копаешь яму, в конце концов и правда добираешься до воды. Но тебе только кажется, что это — вода, хотя на самом деле это может быть всё, что угодно.
Старик тяжело вздохнул, покачал головой.
— Лично я даже представить себе боюсь, чем на самом деле нас заставляют заниматься. Нам-то внушают, что мы заняты выживанием. И мы верим, что помрем, если: не достанем воду, не отыщем заброшенный супермаркет, не рискнем головой в дремучем лесу. Живем, понимаешь, с шорами на глазах. Ну, в общем-то, и ладно, живем. Главное, чтобы это было не какое-нибудь супервредное производство за несчастную миску дерьмовой каши.
От этих откровений Егору стало не по себе. Вспомнилось, как они с матерью питались во Сне — гречка очень часто имела плесневелый привкус. Конечно, это просто совпадение, а усталость в ногах — из-за долгого пребывания в условиях нулевой гравитации. Версия старика — слишком фантастична и безумна. Но кто его знает…
— Тогда не очень логично получается, — после паузы сказал Егор. — Разве преступник не должен помнить, за что его осудили?
— Вспомнишь, погоди ещё! — пообещал старик. — Я же говорю: память вернется, тебе периодически будут устраивать отдых, чтобы ты не свихнулся. Соврут про Сон, про полеты, еще про что-нибудь. Но как только твоя психика слегка устаканится, что ж, тебя отправят на следующий «сеанс».
— Звучит не очень привлекательно, — осторожно заметил Егор.
— Еще бы! — согласился старик. — Тюрьма есть тюрьма, в ней вообще мало привлекательного. Но самое поганое — так это их настоящая цель — порядком отформатировать твою кукуху. Им же нужно привить тебе навык постоянного страха. А всё потому, что эта падла, — и тут он выразительно постучал себя по макушке, — питается за счет электрических импульсов, то есть паразитирует на твоих нейронах. Практически это выглядит так: тебя пугают — в мозгу фейерверк — идет подзарядка и обмен данными. Как только постоянный навык страха сформируется, устройство, соответственно, перестанет разряжаться.
— И я буду всего вокруг бояться?
Старик кивнул.
— Ты будешь на сто процентов управляем, дружок. Всё, никаких рисков! Привыкнешь бояться — никогда уже не сбежишь…
Внезапно он переменился в лице, побледнел, глаза его округлились. На дорожке рядом с мокрой урной показалась рыжая собака. Просто обычная дворняга с обвисшими ушами и завернутым в колечко хвостом. Как и следовало ожидать, она тут же сунулась мордой в мусорный ящик. На старика почему-то это произвело неизгладимое впечатление.
Он выругался себе под нос, съежился, проворчал:
— Вот черт! Кажется, началось. Мне пора.
И, подняв воротник, надвинув прямо на глаза свою кепку, он заспешил прочь не по-стариковски быстрыми шагами.
Егор остался в беседке, провожая его взглядом, пока старик окончательно не скрылся из виду. Через какое-то время мимо пробежал и пес: задние лапы — немного вбок, брюхо — в грязи, розовый язык свешивается из клыкастой пасти.
«Психанул дедуля!» — подумал Егор.
Он подождал, пока дождь немного утихомирится, и пошел дальше. В глубине парка маячил старый, давно иссякший фонтан.
Здесь, рядом с круглым бетонным озерцом, бродила девушка под малиновым зонтиком. Она читала книгу, катая взад-вперед детскую коляску.
Все вокруг дышало покоем. Привычно скалились намокшие парковые купидоны.
Егор хотел было уже идти дальше, но что-то заставило его остановиться. В следующий миг он понял, что. Над фонтаном высилась, грозя небу серыми, лишенными коры ветками, старая, засохшая сосна.
Егор вздрогнул. Облик этой сосны, лес… Он даже попятился слегка — слишком сильно это всё ему напомнило Сон.
— Простите, — обратился он к девушке, стараясь, чтобы голос звучал максимально спокойно.
Та подняла голову от книги. Егор продолжал, понимая, как тупо это звучит:
— Извините, что спрашиваю, может, вам покажется это странным. Но вот это дерево… Что с ним случилось, оно давно засохло? Вы случайно не знаете?
— Ну… — задумалась девушка. — Точно не скажу, кажется, в мае гроза была, молния ударила. Правда эта сосна, как видите, не сгорела, даже не обуглилась. Вот, стоит теперь. А почему вы спрашиваете?
— Так… просто, — немного опешив, проронил Егор.
Внезапно ему стало трудно дышать. А что если старик прав? Если у Егора в мозгу действительно вшито нечто, что заставляет его воспринимать действительность как-то иначе? Такие совпадения случайными не бывают.
— Ой, простите, я подумала, вы из этих… — девушка кивнула туда, где, повязанные на сухих ветках, трепетали на ветру мокрые красные ленточки. — У нас тут мммм… активисты есть, так они чуть ли не молятся на эту сосну. Священное дерево, говорят. Якобы вобрало в себя небесный огонь.
— Прямо так… и говорят? — упавшим голосом выдавил из себя Егор.
Девушка кивнула.
— А еще, будто бы оно зеленым пламенем горит, если поджечь. Я сама не проверяла, конечно, но моя подруга разводила тут где-то костер. Огонь реально зелёный, представляете?
Егор не ответил, его била крупная дрожь. Рядом с деревом, прямо на дорожке, маячил небольшой канализационный люк. Железная крышка, изъеденная ржавчиной, была чуть отодвинута. Между ней и кромкой люка зияла узкая черная щель.
— Что с вами? — обеспокоенно спросила девушка. — Вам плохо? Вы так побледнели…
Егор покачал головой, прислушался. Определенно, в люке что-то есть. Что-то прячется там, нечто угрожающее и несомненно враждебное.
— Уходите! — сквозь зубы процедил он.
Девушка испуганно покосилась на него, толкнула коляску и поспешила прочь.
Медленно, на негнущихся ногах, Егор приблизился к люку. Там, в черноте, было тихо. Нечто затаилось, выжидая. Но Егору показалось, что он слышит чье-то напряженное дыхание.
Может, пока оно не вырвалось на свободу, лучше убежать?
Егор оглянулся, затем наклонился и подобрал с земли толстую, отвалившуюся от кроны ветку. Интересно, сосна и правда священна? Только Морок ведь ясно показал, что не боится небесного огня.
Крышка люка звякнула, немного приподнялась. Егор скрипнул зубами, крепко сжал в руках свое импровизированное оружие. Хорош он будет, если это никакой не Морок, а всего-навсего рабочий!
— Егор! — донеслось из люка тихим, замогильным голосом.
Волосы зашевелились у него на голове — за край колодца зацепились обмороженные до черноты пальцы. Другой рукой Морок пытался сдвинуть ржавую крышку. В том, что там, внизу — оживший труп Влая, Егор уже даже не сомневался.
Бежать!
Егор смотрел на ржавую крышку, и от страха всё плыло перед глазами. Однако он не повернулся и не сделал того, чего так отчаянно требовал и инстинкт самосохранения, и сознание.
Нет. Нельзя бежать, потому что это — бесполезно. Стоит лишь дрогнуть — и ты будешь делать это всю жизнь. Но твоё бегство всё равно ничего не изменит, ведь если твое сознание — под надёжным замком, то самый верный способ сбежать из тюрьмы — это обесточить собственные оковы. А для этого нужно только одно: пойти против страха, заставить себя не бояться.
— Ну, иди сюда, — процедил Егор сквозь стиснутые зубы. — Давно по харе не получал? Навалять?
Крышка люка согласно звякнула и начала подниматься...
Автор: София Анх
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8148-morok.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Подписывайтесь на наш второй канал с детским творчеством - Слонёнок.
Откройте для себя удивительные истории, рисунки и поделки, созданные маленькими творцами!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: