Статья из журнала "Советский экран" за 1981 год Ан. МАРКОВА. Образец советской публицистики.
Сначала одно личное наблюдение. На парижских улицах пятнадцать лет тому назад автору нередко встречались молодые люди, похожие на Алена Де лона, тут не в подражании только что взошедшей звезде было дело, а в распространённости его (то есть Алена Делона) физического типа во Франции. Разумеется, красавцы с тонкими сосредоточенными лицами не попадались на каждом шагу, но нечто узнаваемое, «делоновское» виделось то и дело – и в студенте, присевшем на субтильный гнутый стульчик в Люксембургском саду, и в солдате, снявшем в вагоне метро берет с кожаным раздвоенным хвостиком, и в рабочем, который перекусывал в открытом бистро, запивая проложенный ветчиной батон неизменным красным вином. Замечать, улавливать это сходство было и удивительно и приятно, будто с кем-то из давних знакомых сталкивался на перекрёстках.
Но вот странная вещь: эта самая распространённость внешнего облика знаменитого артиста, его очевидная для Франции типичность не сообщали образам Делона , когда потом ты видел их на экране, ни малейшего признака народности. Проще говоря, интригуя тебя, овладевая твоим сознанием, приковывая к себе взор, эти образы не становились тебе близкими. Ты не отождествлял себя с ними, а это неизбежный эффект истинности актёрского существования на экране. Между тобою, доверчивым зрителем, и героями Алена Делона постоянно ощущался некий зазор, некое отчуждение. Может быть, по-прежнему всё дело лишь в личном восприятии?
Вот тут вновь приходит на ум соображение, не связанное непосредственно с кинематографом. Замечали ли вы, что французская литература в отличие, скажем, русской не так уж часто настаивает на том, чтобы переживания героя вызывали в нас соответственные душевные движения, чтобы духовная его сущность отвечала нашему нравственному чувству. Растиньяк, Люсьен де Рюбампре, Жюльен Сорель – страстные, одарённые, честолюбивые молодые люди и при этом эгоцентричные до крайности, как-то органически вненравственные. Тут не о вульгарной бессовестности речь, не о грубом бессердечии, но о каком-то постоянном внутреннем холоде, о закрытом сердце. О расчётливости, настолько вдохновенной и убеждённой, что как бы даже оттенённой подобною искренностью и способной вызывать уважение. Не эту ли ветвь французской культурной традиции продолжают герои Алена Делона?
Вспомним, как он начинал в фильмах Антониони, Клемана, Висконти. как глубокие эти мастера уловили в красоте молодого актёра поразительное отсутствие теплоты и лиризма, а в спортивной подтянутости, в «десантной» тренированности угадали особую пренебрежительную элегантность манер, почти аристократическую свободу поведения. В картине Антониони «Затмение» Делон сыграл поистине героя новейшего буржуазного времени, молодого биржевого маклера, чья смелость и энергия обескураживают бывалых волков бизнеса, человека одержимого, и в одержимости этой прекрасного, если отключиться на секунду от предмета этой страсти, от цели этой отваги, от смысла этого вдохновения – от денег. Понятно, почему именно такой актёр понадобился социальному психологу Антониони – сдержанный даже в порыве страсти, способный самим собою облагородить самую жестокую алчность, и облагородив, с особою достоверностью обнаружить выжженость этой очарованной наживой души.
Чуть раньше Ален Делон снялся в фильме Клемана «На ярком солнце», придав этой мастерски сделанной, однако же, в меру банальной истории черты высокой драмы, напоминающей о героях Достоевского и Камю, о «человеке из подполья», снедаемом завистью, честолюбием, мучительной душевной изжогой. Что из того, что герой Делона в отличие от забитого петербургского чиновника силён и хорош собою, что за нужда, что не в петербургских углах разворачивается действие, а под благословенным солнцем Италии, в прелестных её приморских городках – герой ленты всё равно унижен и оскорблён своим положением секретаря и приживалы при богатом бездельнике, положением тем более невыносимым, что хозяин относится к нему как к другу – хороша дружба! Невыносима взаимная любовь хозяина и прелестной и умной девушки, нестерпима великолепная непринуждённость этих людей, какую разночинец, даже красивый, даже одарённый от природы, может лишь изображать, имитировать. Низкая душа исполняется великой страстью. Или наоборот, тонкая натура, способная на высокое чувство, охвачена мучительной завистью. И зависть эта реализуется с методическим хладнокровием, которым отмечен характер всех без исключения героев Алена Делона. Корректный, исполнительный секретарь, и разу, даже в угаре дружеской пирушки не переступивший грани, отделяющей слугу от господина, убивает своего хозяина. Но не для того, что чтобы самоутвердиться, проверить, человек я или «тварь дрожащая», и уж не за тем, чтобы на манер Раскольникова облагодетельствовать в мыслях человечество, просто затем, чтобы завладеть хозяйским богатством и хозяйской возлюбленной, чтобы встать на хозяйское место. Тут уж знамение времени, иначе не скажешь. «Человек из подполья» бунтует не ради идеи, а для того, чтобы сделаться господином и самому потом унижать других. С какою методичностью бунтует, с какою, как ни парадоксально это звучит, вдохновенной обстоятельностью!
Делон, как и многие замечательные французские актёры, предельно достоверен на экране, но едва ли не впервые эта покоряющая, завораживающая достоверность бытия служит не раскрытию мятущейся души, не нравственному подвигу противоборства с миром, она убеждает нас в подлинности, в обыденности, почти в необходимости преступления. В том, что это наиболее целесообразный и верный вызов обществу, самый закономерный способ личности осуществить себя. Подделывание документов, уничтожение улик, талантливое соблазнение чужой женщины – сколько раз будет Ален Делон заниматься этим на экране! Не ординарных уголовников изображая, но, так сказать, идейных преступников, философов грабежа и налёта, корректных, отлично воспитанных, быть может, читавших Сартра и Камю, и в силу этой общей своей образованности и «возделанности», как говорят французы, более беспощадных, нежели обыкновенные бандиты.
У крупного киноактёра, в каких бы разнообразных ролях ни приходилось ему сниматься, нередко выстраивается единая творческая тема, обнаруживается та самая пресловутая «дуда», в которую он «дудит» всю жизнь. (По ней, между прочим, по приверженности к одному психологическому типу, одному кругу вопросов художника чаще всего и узнают.) Великий Габен в золотую пору своего расцвета воплощал в оркестре киноискусства тему отверженности, стихийного бунтарства, душевной бездомности. Жерар Филипп олицетворял собою романтическую Францию, во всём рационализме её свободолюбивых идей и в обаянии знаменитого и мнимого её легкомыслия. Жан-Поль Бельмондо, начинавший одновременно с Делоном в конце 50-х годов, необходим был «новой волне» французского кино, чтобы выразить живую душу послевоенной парижской окраины, студенческих меблирашек и рабочих бистро, молодёжи, не принимавшей окружающий мир и вместе с тем подавленной его бесконечными соблазнами.
Что же Ален Делон? В чём же его мелодия? Бунтари тоже встречались среди его персонажей, классической традиции он тоже отдал дань, неприкаянность своего поколения, мужавшего между окончанием вьетнамской авантюры французского колониализма и началом «грязной войны» в Алжире, тоже отразилась в его работах. И всё же истинным его героем чаще всего оказывается современный индивидуалист, бросивший вызов обществу лишь с целью занять в этом обществе более благополучное место, человек с двойным дном и с двойной моралью, вечный оппортунист, настолько дерзкий и азартный, что азарт этот нередко его подводит, он до такой степени увлекается самою игрой, непосредственно гонкой, что нередко проносится мимо добычи, не в силах остановиться, покуда не догонит его пуля соперника или железная рука закона, пока не откажет на беду, на пределе автомобильной скорости его собственное сердце.
В фильме «Торопящийся человек» герой Делона не просто замотанный делами бедолага, мечущийся непрестанно по лабиринту современной жизни. Он мечется – из Африки в Латинскую Америку, с археологических раскопок на всемирный аукцион. Не мелкие житейские радости влекут его, но миллионные барыши, он спекулянт раритетами, крупнейший делец на рынке шедевров. И при этом его не покидает вечное ощущение ускользающей сквозь пальцы жизни, постоянный страх прозевать, не успеть, опоздать, чёткое, хотя и спорадическое сознание, что бесчеловечная эта суета иссушает мозг и душу, крадёт минуты, часы, годы неповторимого бытия.
Ален Делон на первый взгляд традиционен в этой картине, держась, как говорится, на уровне своего собственного высокого стандарта. Красив, элегантен, предельно подлинен в каждом жесте. Его выдержка вызывает восхищение, его весёлый цинизм заставляет улыбаться, слегка покачивая головой – прав, прав незабвенный Остап Бендер, люди, увы, любят цинизм. Особенно такой артистичный, наступательный, безжалостный и к окружающим и к самому себе. Цинизм сделался не только манерой себя вести, но и правилом жизни. Однако вдруг в этой симфонии преуспеяния и делового напора раздаётся диссонирующая, скрежещущая катастрофическая нота. И в великолепном этом пробеге по улицам красивейших городов мира, по музейным залам и лестницам дворцов отчётливо слышной делается одышка, короткая, с хрипотцой, с сердечным перебоем. И взгляд нетерпеливого победителя жизни время от времени настораживает пронзительной предсмертной тоской. Герой обречён. И он знает об этом.
Алену Делону, артисту счастливых данных удачника и спортсмена, себялюбца и супермена, в последнее время очень свойственен этот надрыв, он и на актёрские его возможности заставляет взглянуть по-новому и традиционную тему артиста углубляет и усложняет. Сквозь застывшую прекрасную маску сё чаще проступает постаревшее лицо думающего и страдающего человека. Ибо не просто об индивидуализме приходится теперь думать, но о крахе буржуазного индивидуализма. О тщете одиночки, взявшего на вооружение весь имморализм современного западного общества, об обречённости интеллектуального рыцаря, отчаянию которого всё равно не превзойти жестокостей нынешнего мира.
Ален Делон большею частью снимается теперь в ролях полицейских и гангстеров, авантюристов и смельчаков-одиночек. В одних лентах преследует он, в других преследуют его. Коммерческий кинематограф, как это уже случалось не раз, приручает и осваивает крупную актёрскую индивидуальность. И опять же, как это часто бывает, истинная личность художника нередко оказывается крупнее и хитроумнее обстоятельств сюжета и несложной его идейной концепции. Сама подлинность присутствия Делона, аутентичность его экранного существования сообщают каждой его ленте внезапную настораживающую, холодящую серьёзность. Сквозь игру просвечивает жизнь во всей своей будничной беспощадности.
В картине «Двое в городе» Делон играет преступника, а, может, и не преступника даже, а просто несчастного человека, по стечению обстоятельств попавшего однажды за решётку и потом всю жизнь вынужденного на себе нести каиново клеймо. Ситуация знакомая и по западной газетной хронике и по многим фильмам. Талантливый артист наполняет её поистине трагическим смыслом, обнаружив в издёрганности, замотанности своего героя, в постоянной его готовности взорваться не причуды изломанной психики, не взбрыки темперамента, но настоящую социальную травму. Это рассказ о том, как человека обманули в лучших ожиданиях, а затем извели…
В большом политическом фильме А. Алова и В. Наумова «Тегеран-43», картине политически бескомпромиссной и честной, Ален Делон занят, по существу, лишь в нескольких эпизодах. Однако каждый из них проникнут той самой волнующей, беспокоящей подлинностью, о которой шла речь. Это свойство актёрской индивидуальности Делона наполнено здесь особым смыслом. Не с обычными гангстерами воюет на этот раз комиссар парижской полиции Фош, на свой страх и риск он бросил вызов подпольному клану международного фашизма. В этой войне он опять-таки обречён, ибо, как замечает ему нацистский военный преступник, за его спиной «слишком много демократии». Фраза двусмысленна. Понятно, прежде всего, имеется ввиду вялость закона, нерешительность властей, полная почти свобода рук для правых организаций, в том числе и террористических. И всё же современные политики-реакционеры не сумели скомпрометировать первоначального истинного смысла высокого понятия. Комиссар Фош гибнет как демократ, как защитник справедливости и свободы, гуманизма и обыкновенной человеческой порядочности. Сражённый пулей террориста он падает на парижский булыжник, усыпанный жёлтыми ладонями каштанов, на те самые святые парижские камни, на которых вот так же умирали другие демократы, борцы и бойцы французских революций…
Ан. МАКАРОВ
