Часть 4
Только вписали американцы балалайки в свои интерьеры: кто над диваном повесил, кто в гараже, а кто и вместо сливного бака приспособил, как приехала к ним на гастроль одна немецкая поп звезда большой величины. Концерт, как и полагается, дала шикарный: с фейерверком в одну половину неба, и с пышными бедрами танцовщиц в другую. После шоу, да феерии повели американцы эту звезду на экскурсию по самым лучшим домам —своим бытом хвастаться. Больше, видать, нечем было глаза завесить. Не доллары же немцу показывать.
«Зер гуд!» — сказала звезда, оглядев хоромы с футбольное поле и, увидела инструмент иоганновский, вместо пепельницы на хрустальном столике пристроенный.
— О! Знаменитый русской балалайка! Моя хочет на ней играть!
Делать нечего, не обижать же американцам немчину. Вытрясли они пепел сигарный из инструмента, и поиграть звезде любезно позволили.
Сыграл немец одну мелодию, потом вторую. Слезой от умиленья проникся, да и говорит:
— Хочу много такой балалайка. Триста штук. И только балалайка этот мастер. Денег буду дать по тысяча евро за один балалайка. Дайте мне его телефон. Я буду звонить мастер, сделка делать.
— Нет у нас телефона мастера, — смекнули америкосы. — балалайки есть, а телефона нет. Можем хоть сейчас десять штук продать.
— Десять балалаек — это не есть концерт, это, как говорят русские, только на паперти играть. Триста штук и не один балалайка меньше.
— Хорошо, — радостно согласились американцы, — будет вам триста балалаек, через неделю.
— Неделя не есть хорошо. Хорошо три дня.
С трудом америкосы дождались, пока звезда отужинает и восвояси уберется. Шибко хотелось им будущую прибыль поскорее узнать, аж скулы свело, да так, что ни слово молвить, ни сигару засунуть. Стоят на немца глаза таращат, лица красные, хоть блины пеки, и улыбаются шире собственных ушей, — орехи им в зубы вставляй и коли. Щелкунчики, одним словом.
Не успел немца и след остыть, как кинулись американцы к счетным машинкам, и давай будущие миллионы насчитывать, да налоги из них вычитать. Десять раз триста на тысячу умножали и десять раз сами себе не верили. Это ж где еще такую выгоду можно поиметь, как не в России! — восхищались они и вдоль и поперек свое грядущее счастье пересчитывали. Ногти на пальцах стерли, так по калькуляторам стучали. Наконец самый старший из них — на гамбургского петуха похожий — сделал остановку в счете, вытер пот, ноги на стол забросил и Поздеева по телефону набирать начал.
Пока америкосы с ума от балалаечных перспектив сходили в городе невидимка объявился. Невиданным образом стали из магазинов продукты пропадать. Где поддон булок исчезнет; где колбаса, словно под землю провалится; а где и мороженое целой коробкой среди бела дня испариться. И никто ничего сделать не мог. Уже и милиция все ноги до фуражек сносила, и частные детективы свои лупы взглядами до дыр просверлили, — нет вора и все тут. Дошло до того, что над каждым продуктом по видеокамере поставили, но все без толку. Лишь насмотрелись, как продавщицы в подсобках грузчикам глазки строят. По последнему обстоятельству хотели даже на местном телевидении реалити-шоу открыть, но у продавщиц слов только на полсерии хватило, а у грузчиков на одну. Лучше они непечатными фразами владели.
В общем, кризис по городу с размахом прошелся. Работу как ветром сдуло, денег и без кризиса было только на фантики, да еще и вор невидимка завелся. Одна собака Тумба да грудной поздеевский малютка живут припеваючи. Собака целыми днями колбасу жует, да в потолок поплевывает, а малютка пломбир без устали лижет. Одних булок в запасе у них целый поддон, да они ими только в зубах ковыряются. Но я про это вам не говорил, и вы от меня такого не слышали.