Житель Курской области Николай Рыльский пытался добраться до Суджи, чтобы вывезти оттуда своих родителей. Проехать не удавалось. Когда развернулся и отправился назад, увидел сгоревшую машину и двух людей: один оказывал помощь другому.
Второй человек был весь в крови. Это был военкор Евгений Поддубный, машину которого атаковал дрон ВСУ. Николай предложил помощь, посадил раненого Поддубного в свою машину и повёз в больницу в Большесолдатском.
Об этой поездке, вторжении ВСУ и отношении к украинцам Николай Рыльский рассказал в беседе с главным редактором ИА Регнум Мариной Ахмедовой.
- На прошлой неделе мы были в Курске. И там я увидела, что куряне — настоящие, отважные люди. Вас, Николай, я тоже считаю таковым. Вы пытались вывезти родителей, могли и не остановиться. А вы остановились, чтобы помочь человеку.
- Тогда у меня не получилось заехать в Суджу: увидел мины, плюс меня атаковал дрон — но промахнулся. Через мины я не поехал, потому что не знал, какого типа у них были взрыватели. Развернулся, поднимался на Мартыновскую горку и увидел машину. Там был Сергей, видео из машины которого все видели. Он перебинтовывал Евгения. Я остановился, спросил, нужна ли помощь. И сказал, что нужно быстрее уезжать, потому что работают дроны. Евгения нужно было везти в больницу, а Сергей не мог ехать.
- А где находилась больница?
- В Большесолдатском, около 22 километров нужно было проехать. Там районная поликлиника. Я посмотрел, что у Евгения не было кровотечения, не было необходимости оказывать экстренную помощь.
- А вы могли бы её оказать?
- Конечно, я, всё-таки, офицер. Служил в железнодорожных войсках. Сейчас майор запаса.
- Поэтому увидели мины и решили не ехать?
- Мины можно установить по-разному. А не зная, как они установлены, лучше к ним не лезть. Наверху, на горке, стояли ополченцы — ребята из самообороны.
- Из Курской области?
- Да. Какие-то оборонительные укрепления заранее были заготовлены. Сделать окопы и блиндажи — требуется время. А тогда с момента нападения прошло часов 10. Учитывая расторопность местной администрации, я не думаю, что они бы что-то успели сделать.
- Вы думаете, если бы местные администрации были порасторопнее, не было бы такого количества жертв среди мирного населения?
- Совершенно верно.
- Вы хотите, чтобы они понесли ответственность?
- Да. Глава района был не на связи в момент начала нападения, никто не мог его найти. Глава города хоть как-то организовывал эвакуацию, пытался что-то сделать. И местные ребята помогали.
- А в каком состоянии был Евгений Поддубный, когда вы сажали его в свою машину?
- У него была обожжена спина. Одежда оплавилась, прилипала к коже. Жуткое зрелище было.
- А как вы не побоялись взять с собой человека в таком состоянии?
- Он же живой человек.
- Я понимаю, но ему было очень больно. Даже представлять себе не хочу, но, думаю, это была дикая боль. И он не был обезболен. А вам нужно было его везти, наблюдать за жуткими страданиями 20-30 минут.
- Я так посадил его в машину, чтобы он не касался спинки сиденья. Можно сказать, положил.
- Вы разговаривали, пока ехали?
- Я боялся, что он потеряет сознание. Дикая боль… Я в детстве падал с велосипеда, сдирал кожу, поэтому представляю, что он чувствовал. Вся спина обожжена, на голове были ссадины, царапины, всё лицо залито кровью.
- Он терпел боль?
- Пытался уснуть. Стонал иногда, видно было, как ему больно. У меня в аптечке не было обезболивающих. Чтобы доехать до больницы, нам нужно было возвращаться в сторону Курска, 20 километров проехали минут за 7. Когда подъехали, я позвонил 112, ответил оператор. Срочно нужна помощь, говорю, человек ранен в Судже. Он говорит: ждите около больницы, сейчас буду. А в больнице никого не было. Я оббежал все кабинеты, вплоть до морга, всю территорию. Света не было, все двери закрыты, никого.
- Просто закрыли больницу и ушли?
- Да, людей бросили. Вот это работа администрации. Получается, весь населённый пункт оставили без медицинской помощи.
- Не только вы, думаю, туда приезжали?
- Да, пока я пытался найти хоть каких-то врачей, приехала еще одна машина. Мужчина сидел на переднем сиденье — осколочное ранение в шею и спину. Через несколько минут приехал оператор из 112. Он пытался связаться с главой администрации, но ничего не получилось. Я тогда понял, что тут мы ничего не добьёмся, Евгения нужно везти куда-то еще. Предложил забрать его и везти на Курское кольцо.
- При этом вы не знали, что с вашими родителями?
- Не знал. Но понимал, что проехать к ним не получится.
- Извините за этот вопрос: как помогать другим, чужим, по сути, людям, когда не знаешь, что с твоими родными?
- Человек же рядом со мной, страдает. Я его не брошу. Как я могу бросить человека? Оставить его около больницы на лавочке?
- А вы знали, что Евгений — журналист?
- Поначалу нет. Потом уже, когда из Большесолдатского ехали, я его пытался разговорами держать в сознании. Я сначала подумал, что это боец, ополченец. А он говорит: нет, я военный корреспондент. Зовут Женя. Я его подбадривал: держись, Женёк, всё нормально будет. Ему очень больно было, всё время спрашивал, далеко ли нам еще ехать. Я понимал, что чувствует человек, когда у него практически нет кожи, как ощущает тряску, кочки на дороге. Хорошо, что у нас в области — хорошие дороги.
- Как вы думаете, какая цель была у ВСУ? Куда они хотели дойти?
- Думаю, основной удар был направлен на Курск, на Курскую АЭС. От Суджи они двинулись вправо — по прямой к АЭС.
- А что им помешало дойти туда?
- Наши успели организовать опорные пункты, стояли патрули. Там были ребята из разведгруппы «Аида» спецназа «Ахмат».
- Чеченцы?
- Нет, наши ребята. Чеченцы стояли в Мартыновке, они убежали. Когда у меня друг утром 6 августа возвращался в Суджу вывозить родственников, он на выезде встретил колонну этих товарищей. Пропускал их. И, рассказывает, остановилось машина, открытое окно, а в нём — довольный такой боец. Мой друг говорит: чего улыбаешься? Давай со мной, поедем в Суджу, я дорогу покажу. Улыбка у того сразу пропала, они уехали.
- Николай, хочу вам сказать: если вас будут просить или заставлять извиниться за эти слова, сразу звоните мне.
- Я не собираюсь извиняться.
- Я поняла. Вы говорили, что ВСУ пытались прорваться к Курской АЭС…
- Да, они поначалу зашли туда, где не было никаких естественных препятствий — рек, озёр. В Курской области местность холмистая, это сыграло в нашу пользу. Плюс овраги, лесополосы. Было где организовать оборону, выставить секреты для наблюдения за местностью.
- А если бы они дошли до Курской АЭС, что бы там делали?
- У них был бы под контролем опасный объект, которым можно шантажировать. Что им мешало бы повторить Чернобыль на чужой территории?
- То есть просто загрязнить, испоганить нашу землю? Из мести?
- Да, конечно.
- А что вы за это время поняли о ВСУ? Не имею в виду отдельно взятого ВСУшника, которого мобилизовали с улицы и бросили на фронт. Что поняли о них в целом?
- Они достаточно высоко организованы, хорошо оснащены. Выполняют поставленные задачи. Знают, что делают.
- А почему с такой жестокостью по отношению к мирному населению?
- Там же основную массу составляли не украинцы, а наёмники. Ребята, с которыми я говорил, слышали польскую, французскую, английскую и немецкую речь.
- А почему они убивали? Потому что наёмники?
- А какой нормальный человек будет за деньги убивать людей? У него что-то с психикой должно быть. Это как маньяки.
- Вы думаете, украинские солдаты не были столь жестоки к мирному населению?
- Да. Вот пример: моего друга Сашу взяли в плен вместе с супругой. Связали руки стяжками. Руки и ноги начали синеть, тогда стяжки ослабили. Говорят: сиди здесь, пока мы не уйдём. Потом разрезали стяжки, отпустили. Это были ребята из Одессы, украинцы. Вы нам не нужны, говорят. А у другого моего товарища, мне рассказали, убили двух женщин — поляки.
- Как вы думаете, что мы, как страна, государство, должны делать с наёмниками, когда берём их в плен?
- Они не могут быть военнопленными, на них не распространяются положения Женевской конвенции.
- Я рассуждаю так: солдату, психологически нормальному человеку, тяжело убить в упор другого человека. Для этого нужно перейти грань. Понятно, что на войне убивают, на то она и война, но, когда ты выпускаешь снаряд из танка, не видишь того, кого убиваешь.
- Должна быть высшая мера, потому что он знал, на что шёл, для чего.
- Вы думаете, если их начнут казнить по законам мирного времени, весь мир это увидит, это будет справедливо? И многие потенциальные наёмники еще подумают, ехать ли им?
- Да, именно.
- Я не раз слышала от жителей Курской области, что, даже несмотря на всё произошедшее, на все зверства, всё равно еще звучит голос крови по отношению к украинцам.
- А нельзя делить: украинцы, русские. Это один народ, славяне. Мы воюем сами с собой. Стравили два братских народа. Какие интересы при этом преследуются, не совсем понятно.
- А что делать с украинским солдатом, которого взяли в плен?
- В колонию-поселение до окончания войны.
- А с теми, кто издевался над дедом? С ними что делать?
- Их туда же, к наёмникам.
- Сейчас дроны стали одним из главных ужасов войны. Нередко операторами дронов на Украине становятся женщины и совсем молодые парни. И они сбрасывают гранаты на детей. В субботу в Донецке сбросили на 12-летнего мальчика. С ними что делать?
- Это снова психика, воспитание. 30 лет, считайте, на Украине промывали людям мозги, делали из нас врага. Помните: «Москаляку на гилляку!» Молодёжь воспринимает это буквально.
- Давайте вернёмся на несколько дней назад. Когда вы привезли Евгения на Курское кольцо, поехали за родителями?
- Развернулся и полетел в Суджу. Мне ребята сказали, что можно проехать над минами — не взорвутся, если пропустить их между колёс. Не было магнитных взрывателей, они все нажимные. Я проехал за минное ограждение.
Было страшно. Думал о том, как бы не наехать колесом на мину.
На мосту, где объездная на Суджу, были разбросаны «лепестки». Пару штук я проехал, а потом увидел, что их слишком много, Если подорвусь, останусь там. И еще ребята сказали: аккуратнее, на Рубанщине стоит украинский танк. Потом уже, через время, его разобрали нашей авиацией. Мне пришлось разворачиваться, опять ехать назад. Полчаса где-то подождал, думал заехать другим путём. Было уже около трёх часов ночи. В это время шёл обстрел Суджи, она вся была в дымке. Вспышки, взрывы…
- С родителями связи не было?
- Нет, абсолютно. Не было электричества, вышки связи были отключены. Я не рискнул даже двигаться в том направлении. Еще ребята предупредили, что ночью дроны работают с тепловизорами, бьют по любым объектам: гражданская машина, военная, танк… Видят объект — бьют. Поэтому, если хочешь выжить, не суйся туда.
Решил дождаться утра и снова попытаться заехать. Всего раз десять пытался. Подъезжал к Судже, в Большесолдатское, выяснял, что там происходит, можно ли заехать в Суджу. Потом уже начались стрелковые бои в самой Судже. Нельзя было добраться ни со стороны Белгорода, ни со стороны Курского кольца.
- А что вас вело? Любовь? Ответственность?
- Там же родители. Была только одна мысль — до них добраться. При этом я выбирал моменты, когда это могло быть безопасно. Если бы я туда проехал, забрал родителей, а на обратном пути нас бы расстреляли — какой в этом смысл?
- Вы верили, что они живы?
- Да. Чувствовал. Уверенность была.
- Я знаю, что с вашими родителями сейчас всё хорошо. Расскажите, как их вывезли.
- Нашли товарища, который героически вывозил людей из Суджи, на своей машине. Он пробрался туда. Сказал, что нужно уезжать, вас все ждут.
- Родители не хотели уезжать?
- Нет. Они настолько привыкли к этим обстрелам, что думали: ну, побухают и перестанут. Спускались в подвал. А когда уже приехал Виктор, сказал, что ситуация очень сложная, что вы можете остаться здесь, за ледником…
Тогда отец с матерью решили выезжать. Отец насыпал курочкам побольше зерна, чтобы надолго хватило, воды поставил. Мама взяла икону Николая Чудотворца, прижала её к груди, так всю дорогу ехала.
- Где вы их встретили?
- Есть точка, через которую проезжают все машины. Я там находился всё время, все машины встречал.
- Сколько вы там были?
- Четыре дня, получается.
- А эти дни вы плакали?
- Нет.
- А когда вы плакали в последний раз?
- Во взрослом возрасте — не помню.
- Какое у вас самое яркое воспоминание из детства, связанное с мамой?
- Гоняла меня, как сидорову козу, за то, что шкодничал. Помню, она очень боялась лягушек. Как-то она меня загнала домой есть, пока другие дети еще играли, я ей решил отомстить — принёс лягушек.
- А за что вы благодарны родителям?
- За то, что дали жизнь. Это прекрасно.
- А жизнь прекрасна?
- Конечно.
- А в чём смысл жизни, как думаете?
- Я об этом не думаю.
- А ваши предки, думаю, знали ответы. Судя по фамилии, они были монахами.
- Да, в Рыльском монастыре. Бежали из Болгарии в XVI веке, когда у нас был Иван Грозный. А потом мои предки служили в русской армии.
- В Курской области, наверное, у каждого второго — родственники на Украине. У вас тоже?
- Да, на Украине у меня двоюродный брат, крестный отец. В 2014 году племянник погиб под Зеленопольем, он служил в ВСУ. Многое с Украиной связано. Раньше же границ не было. Мы на мопедах ездили в Сумы пирожков поесть. Люди продолжают общаться.
- Как же их разделить, если это одни семьи?
- Вот именно. Поэтому я и говорю, что стравили один народ.
- Когда я была в Курской области, не заметила ненависти у местных по отношению к украинцам. Да, было большое потрясение, но не ненависть. Может, я не права…
- Нет, я думаю, что в нашей области, на приграничных территориях это точно так. Зачем ненавидеть народ?
- А как любить тех, кто расстреливает мирных людей, детей и стариков? Что можно к ним чувствовать?
- Это не народ, это звери. Их единицы.
- Их десять тысяч заходило в Курскую область. Да, есть наёмники, но сколько их там — процентов десять?
- Говорилось, что наёмников — процентов восемьдесят.
- Вам не хочется думать, что это были украинцы?
- Да. У меня мама — с Западной Украины.
- Вы совершили десять попыток спасти родителей, видели, что происходит, но не пустили в сердце ненависть…
- Ненависть есть, но только к руководству, правительству Украины. Народ обрабатывали, чтобы воевать против нас.
- Как вы думаете, когда всё закончится, мы сможем найти дорогу друг к другу?
- Да, найдём. Я же говорил, как украинцы отпустили моего друга, сказали, что он им не нужен — расстреливать его им не нужно.
- А убивать наших солдат для них нормально?
- Ну, они такие же воины. Есть приказ. Когда солдат с солдатом воюет, это одно дело, а когда солдат расстреливает гражданского…
- Но они же расстреливали гражданских. Измывались над мирным населением...
- Всегда, когда идёт какая-то наступательная операция, погибают невинные гражданские.
- Я была в Мариуполе, когда там шли боевые действия. Там погибли гражданские, безусловно. Но они погибли или от снарядов, или когда их расстреливал «Азов» (террористическая организация, деятельность которой запрещена в РФ — прим. ред.). А здесь, чего я и другие люди не можем понять, они смотрели в глаза женщине, ребёнку, старику, и убивали их из стрелкового оружия. Это уже выбор, это убийство.
- Им 30 лет промывали мозги, они видят в нас врагов. Но большинство — не такие. Дай Бог, когда это всё закончится, мы снова станем соседями-друзьями.
- А может быть, одной страной.
- Да.
- Где вы сейчас работаете?
- Я строитель, строим деловой комплекс в Москве, недалеко от Павелецкой.
- Вы спасли человека, совершили 10 отважных попыток добраться до своих родителей, а потом просто вернулись на работу и снова взялись за рабочие инструменты. Вы уже другой человек или всё тот же?
- Тот же.