В двух километрах к северу от транспортной развязки на пересечении Кольцевой автодороги и Ропшинского шоссе расположена деревня с достаточно традиционным для русской топонимики названием — Марьино. Своё нынешнее наименование, а одновременно — и новый, весьма необычный для сельского поселения облик она обрела в середине XIX века, наряду с другими деревнями на Бабигонской возвышенности.
В названии Бабигонских высот, что в нескольких километрах к югу от Петергофа, нашла отражение долгая история земель южного побережья Финского залива. Возникшее в период владычества здесь Великого Новгорода название возвышенности «Попова Гора» позднее укрепилось в ижорском языке как Pappinkondо («Поповский приход»). Именно такое обозначение встречается в старинных шведских книгах и картах. По возвращении Ингерманландии России в годы Северной войны и с увеличением в этих местах русскоязычного населения, название окрестных холмов, по созвучию, трансформировалось в «Бабий Гон», а позднее и вовсе сократилось до «Бабигона».
A-propos:
Мария Андреевна Катцова — специалист отдела музейных исследований Государственного музея-заповедника «Петергоф».
Помимо топонимических изменений, история этой малонаселённой и бедной в природном отношении местности в первой четверти XVIII века ознаменовалась масштабным и в высшей степени необычным инженерным проектом. Через Бабигон был проложен самотечный водовод для устройства фонтанов в новой императорской резиденции в Петергофе. Строительство и благоустройство «приморского парадиза» определило судьбу жителей окрестных поселений на два последующих столетия. Небольшие деревни, зачастую объединяемые общим названием «Бабигоны», получили новую планировку, а среди местного населения, наряду с чухнами и ижорцами, появились новые поселенцы. Ими стали перемещённые на побережье Финского залива крестьяне из Московской, Рязанской и других губерний. Вскоре Бабигоны были переведены в ведение Дворцовой конторы. От ворот Верхнего сада Петергофа к югу прошла крестьянская дорога, соединившая деревни с фонтанной резиденцией.
Эти перемены не принесли улучшений для жизни местных крестьян. Хозяйства, расположенные на скудных каменистых почвах, и в прежние времена не отличалась зажиточностью. На небольших огородах на Бабигоне разводилась «токмо капуста для домашнего обихода», нехватка леса и низкие урожаи постоянно вынуждали крестьян искать дополнительный заработок. Новые повинности по строительству Петергофа, возложенные на местное население, включая работу на нужды обширного хозяйства царской резиденции, выплату денежных податей и натурального оброка в казну, лишь усугубили тяжесть положения бабигонского крестьянства.
В структуре дворцового хозяйства петергофские деревни всегда занимали обособленное положение. Являясь инородным явлением «крестьянского мира», они требовали постоянного надзора и внимания. Осуществлять контроль за петергофскими крестьянами было тем важнее, что, в отличие от некоторых других сельских поселений, располагавшихся вблизи царских резиденций — подобно деревне Глазовой близ Павловска, — число обитателей бабигонских деревень было весьма внушительным: к 1840-м годам в них числилось жителей «мужеска пола 455» и «женска пола 513». Учитывая близость Бабигона к царской резиденции и постоянное присутствие крестьян на работах в Петергофе, неудивительно, что власти полагали необходимым заботиться не только о благосостоянии, но и о нравственности местного населения.
Главным основанием для приписки крестьян к дворцовому ведомству являлись работы на нужды Петергофского дворцово-паркового хозяйства. Помимо «очистки и метения садов» и «отвозки листу» крестьяне работали в оранжереях, изготавливали и чинили садовые инструменты, тесали колья для подвязки деревьев. В число крестьянских казённых повинностей входило и содержание в исправности посёлочных дорог и мостов, расположенных на их земле. Жители окрестных деревень занимались развозкой и поставкой в казну необходимых материалов, регулярно предоставляли Петергофскому дворцовому правлению конные подводы для различных хозяйственных нужд, порой носивших довольно необычный, даже экзотический характер. Так, к примеру, летом 1846 года дворцовое правление затребовало «нарядить крестьянина с подводой для собиранияв корм молодым фазанам муравьиных яиц». Несмотря на потребность казны в труде местных крестьян, на протяжении долгого времени дворцовое правление не уделяло внимания благоустройству долины Петергофского канала и территории Бабигонских высот. По прошествии столетия после первого пуска фонтанов в Петергофе ближайшие окрестности императорской резиденции всё ещё представляли собою «ужасающую пустыню, на которой в жаркие солнечные дни ветер вздымал высокие столбы пыли».
Восшествие на престол Николая Первого ознаменовало начало золотого века для Петергофа, к которому новый император испытывал особую привязанность. Наряду с устройством нового обширного пейзажного парка «Александрия», по воле императора приступили к совершенствованию гидротехнической системы Петергофского фонтанного водовода. Вскоре выяснилось, что прилегающая к Бабигонской возвышенности местность требует комплексного благоустройства, и в 30-е годы XIX века невзрачные заболоченные территории и пахотные земли к югу от Петергофа начали преображаться в новое, удивительное и своеобразное по своему замыслу пространство — Луговой, или Озерковый, парк.
В течение трёх десятилетий при участии лучших мастеров Николаевского времени (архитектора А. И. Штакеншнейдера, инженера М. И. Пилсудского, садового мастера П. И. Эрлера) на Бабигонской возвышенности создавался уникальный памятник садово-паркового искусства, основное место в котором занимали не засаженные деревьями, а открытые пространства — луга, пруды, окрестные поля, сады вокруг павильонов, связанные между собою дорогами. Особое очарование Луговому парку придавало отсутствие чётко очерченных границ — культурный ландшафт с зелёными насаждениями и архитектурными постройками естественно сливался с окружающим сельским пейзажем. На юге парк завершался Бабигонскими холмами, на востоке он переходил в поля с крестьянскими пашнями и пастбищами. И поскольку контраст между видом стремительно обновлявшегося императорского Петергофа и его окрестностей проявлялся всё отчётливее, Петергофское дворцовое правление столкнулось с необходимостью принятия безотлагательного решения о благоустройстве Бабигонских деревень.
Преобразования сельского ландшафта Бабигона объяснялись причинами как сугубо утилитарного, так и эстетического характера. Учитывая близость к императорской резиденции, крестьянским домам, хозяйственным постройкам и наделам надлежало придать более ухоженный, благовидный облик. При этом требовалось обезопасить поселения от пожаров, неоднократно уничтожавших дома и целые деревни в предшествующий период. Новое расположение деревень призвано было органично включить их в систему Лугового парка: поселения перемещались к местам пересечения исходящих из парка дорог, подчёркивая структуру их геометрически правильной прямоугольной сети.
Не менее веской причиной генеральной перепланировки местности на Бабигонских холмах стало наступление на обрабатываемые крестьянами земли в окрестностях Петергофа новых императорских парков, земель для фазаньей охоты и, в особенности, военных лагерей. Чтобы обезопасить царскую резиденцию от недовольства со стороны крестьян, Петергофское дворцовое правление неизменно проявляло предупредительность в делах, затрагивающих интересы местного населения. Так, ещё в правление Александра Первого был издан приказ о денежных компенсациях крестьянам за потоптанный во время манёвров хлеб. С 1803 года крестьяне Петергофского правления освобождались от всяких денежных повинностей, а также рекрутского набора. С ростом угроз, нависших над крестьянскими хозяйствами в связи с милитаризацией Петергофа при Николае Первом, число приказов, ограждающих крестьян от убытков, увеличилось. В 1849 году, например, главнокомандующему Гренадерским корпусом во время размещения на Бабигоне предписывалось «в случае расположения войск по деревням иметь строгий надзор дабы от огня и трубок не могло произойти пожара». В период летних лагерей крестьяне некоторых деревень получили разрешение отдавать дома внаём военным, причём нанимателями могли стать только «женатые штаб- и обер-офицеры Сапёрных батальонов».
С 1843 года, когда велись основные работы по устройству Лугового парка, на Бабигонских высотах началось создание «образцовых деревень». Заслуга в этом деле во многом принадлежала советнику управляющего Петергофским дворцовым правлением Александру Павловичу Кожевникову. Обстоятельно изучив жизнь петергофских крестьян, он убедился в бедственном положении большинства из них и «безобразном виде» построек в деревнях. Энергичные меры по строительству и ремонту крестьянских домов и благоустройству местности вокруг деревень последовали незамедлительно.
Подробные чертежи и архивные документы, относящиеся к 1830–1850-м годам, дают представление о том, насколько часто менялись планировочные решения и сколь беспокойной была жизнь местных крестьян в этот период. Одни деревни расселялись, другие меняли планировку, третьи укрупнялись, сливаясь друг с другом. Внешний вид поселений и все произведённые изменения подробно фиксировались. Планы окрестных деревень хранились в Сельском Приказном домике, возведённом по проекту А. И. Штакеншнейдера в 1844 году на вершине 20-метрового Бабигонского холма (в 1850-х годах на месте домика было построено главное здание Лугового парка — дворец «Бельведер»).
Традиция создания образцовых деревень, берущая начало в России в правление Екатерины Второй, на Бабигоне получила новую, своеобразную интерпретацию. Деревни Петергофского дворцового правления, включённые в ландшафт императорского парка, напоминали об идеальной модели благоустроенной страны, управляемой венценосным «петергофским помещиком». Образ Николая Первого как главного вдохновителя всего «бабигонского проекта» был запечатлён и в новых названиях местных поселений. Деревни, именовавшиеся прежде на финский манер: Маркелова, Поролова, Лукколова, Сойкина, Миллюзи и проч., получили новые имена в честь детей и родственников Николая Первого. Наиболее удалённое к востоку поселение нарекли Луизиным — в память матери императрицы Александры Фёдоровны, королевы Луизы Прусской. Большинству остальных деревень были присвоены названия, производные от имён детей императора. На карте Бабигона появились: Сашино в честь наследника престола Александра Николаевича, Мариино или Марьино в честь старшей дочери императора, Олино, Санино, в память Александры Николаевны, Костино, Мишино, Владимирово, в честь внука Николая Первого, Владимира Александровича. Поселение, расположенное на склоне одного из трёх холмов, сменило имя с финского «Тепполова» на «Низино» — в честь третьего сына Николая Первого, которого в семейном кругу называли уменьшительным именем «Низи».
В конце 1840-х годов в истории Бабигона начался новый этап, связанный с очередным пересмотром планировки местности. Поводом послужило устройство в 1849 году на землях петергофских крестьян военного лагеря Сапёрного батальона, что вновь потребовало срочного перемещения деревень для размещения на освобождённой территории войсковых частей, а также для расширения Лугового парка. Ещё в 1847–1848 годах Департаментом уделов было разработано несколько вариантов планов расселения крестьян «на прямые дороги». Последний из них и лёг в основу генерального плана Бабигонского комплекса, который был высочайше утверждён 6 ноября 1850 года.
Несмотря на некоторую схематичность, новый план был хорошо продуман с точки зрения развития местной инфраструктуры. Он предусматривал более равномерное размещение деревень по территории, осушение местности, рациональное распределение пахотных и покосных угодий. Большое внимание уделялось налаживанию кратчайшей связи между поселениями и противопожарным мерам.
Наряду с упорядочением планировочной структуры деревень, началась разработка типовых проектов строений, причём не только для жилых домов, но и для хозяйственных построек — хлебных амбаров, колодцев, заборов, ворот. Важность задачи требовала максимально профессионального подхода к её исполнению: руководство работами было поручено А. П. Кожевникову, архитектурные проекты крестьянских усадеб разрабатывались Э. Л. Ганом, А. И. Штакеншнейдером. По проекту последнегов 1851–1854 годах на Бабигоне была возведена Церковь во имя святой мученицы царицы Александры, ставшая центром прихода для крестьян из окрестных деревень. При церкви работала сельская школа, вблизи храма был обустроен приёмный покой для оказания первой помощи заболевшим крестьянам. «Образцовый» облик каждого из поселений должны были дополнить караулки, куда назначались унтер-офицеры «для наблюдения за чистотою и порядком в деревнях»; в одной из деревень размещалось здание сельской полиции. Ещё в 1848 году «при шлюзе выше Самсоновского канала» начала работать Царская мельница для крестьян, прежде возивших зерно на помол за 15 вёрст. К 1856 году проект создания «образцовых» петергофских деревень был завершён: перестроено девять деревень, местность вокруг них осушена и подготовлена под луга и пашни, проложено несколько десятков вёрст новых дорог, крестьяне обзавелись огородами и лесосекой.
По свидетельству А. П. Кожевникова, на Бабигоне «все работы, представляя собою что-то целое красивое, на каждом почти шагу пленяют новою отдельною картиною: там красуется на склоне горы лагерь, там видно, как пионеры набрасывают в несколько минут понтонный мост через озеро; то взор ваш прельщается с башни павильона красивыми зданиями и живописными селениями, разбросанными на Бабигоне, то с террасы Бельведера обратно падает чрез озера на Петергоф, или переносится через залив к Петербургу и Кронштадту, или в панораме пересчитывает все загородные дворцы столицы и, наконец, останавливается перед венцом всех зданий, золотым крестом храма во имя Святой царицы Александры».
Созданный в Николаевскую эпоху грандиозный культурный ландшафт на Бабигонской возвышенности сделал Петергоф с окрестностями «очаровательнейшим местом, может быть, во всей России». К югу от Большого Петергофского дворца отныне простиралась новая удивительная местность с озёрами, лугами, садами, дорогами, деревнями, военными лагерями, изящными архитектурными постройками. Этот «ладный пейзаж» являл собой модель идеального государства, каким его желал видеть император.
В 1870-х годах, в эпоху бурного развития дачной культуры на южном побережье Финского залива, Луговой парк превратился в излюбленное место прогулок и пикниковых экспедиций. Здесь, всего в часе езды от столицы Российской империи, можно было наблюдать столь отрадный для глаз горожанина и умиротворяющий сельский пейзаж. Многие ехали на Бабигоны «целым караваном и непременно с прислугой, с самоваром и с огромными корзинами». Детские воспоминания одного из участников таких выездов, Александра Николаевича Бенуа, сохранили восторг перед тем мгновением, когда взорам путешественников открывался «мягкий, чуть дремотный простор» возвышенной равнины Бабигона. Это был «прославленный и действительно изумительный вид — вовсе не какой-либо унылый финский пейзаж, а самый подлинный российский с нежными тенями облаков, скользящими по мягко-волнистым полям, с разноцветными золотистыми нивами, зелёными лугами и темными лесами».
Новая роль Бабигона как места летних прогулок и дачных увеселений, очевидно, не оказала заметного влияния на уклад жизни местного населения. Согласно историко-статистическим сведениям о Санкт-Петербургской епархии, в 1880-е годы Петергофские крестьяне продолжали заниматься «извозом, возкою камня и песку», женщины торговали молоком и сливками, занимались мытьём полов и стиркой белья по дачам, дети — чисткою дорог и садов. Чуждые грубых суеверий и пьянства, местные жители отличались «доброю нравственностью, стремлением к порядку и повиновением властям».
С крахом Российской империи для архитектурного ландшафта Бабигонской возвышенности наступил период медленного упадка. Центральное здание ансамбля Лугового парка, дворец Бельведер, с 1927 года использовалось как место загородного отдыха трудящихся Ленинграда. «Образцовые» деревни, хотя и сохраняли свои прежние названия и местоположение, развивались стихийно и бессистемно. Крестьянские дома неоднократно перестраивались, подвергались спонтанным перепланировкам. В 1920-е годы к «достоверно николаевским» каменным строениям уже возможно было отнести лишь два крестьянских дома в деревне Низино. Гораздо медленнее, чем утрата облика «образцовых» построек, происходило разрушение продуманной и безупречной планировочной структуры Бабигонского комплекса. Она сохранялась и после Великой Отечественной войны, неоднократно привлекая внимание советских ландшафтных архитекторов. Некоторые из них даже предлагали творчески переосмыслить приёмы организации комплекса деревень в Луговом парке, заимствовав решения придворных архитекторов и инженеров Николая Первого при колхозном строительстве.
Чем дальше в прошлое уходит образ «идеальных» деревень близ Петергофа, тем более трудоёмкой становится задача сохранения исторического ландшафта Лугового парка. Жилая застройка последних десятилетий сделала образцовую планировку николаевского времени практически неразличимой сегодня в структуре населённых пунктов на Бабигоне, имена которых напоминают о большой и счастливой семье российского императора. Согласно современному административному делению, бывшие петергофские деревни располагаются на территории Ленинградской области и отделены от Петергофа невидимыми, но всецело определяющими их развитие административными границами. Но, как и полтора века назад, их связывают с городом фонтанов Ольгинское и Бабигонское шоссе, Санинская и Сашинская дороги, с любой точки которых хорошо виден главный приходской храм Бабигона, продолжающий действовать в наши дни.
