Охота

Автор: demid rogue

Телеграм-канал автора: https://t.me/demid_rogue_777

От автора

Я начинаю этот рассказ в душную ночь 20 июля 2024 года в уже родном Подмосковье. Жаркий май и солнечный апрель были костылями, готовившими к знойным братьям-близнецам июню и июлю. Дожди идут исключительно по ночам, но вчера и сегодня было довольно пасмурно. В такой атмосфере начинаю писать свою «Охоту». Это слово у меня всегда ассоциировалось с агрессивным и злым терпением, взрывающимся в момент выстрела.

Это рассказ про то, как я ходил за материалом, про мои мысли о любви (на данном этапе любовная проза – мой дешёвый конёк), злость, которую я тушу и загоняю пар в мотивацию, про белую агрессию, возвышающую меня на пьедестал к кумирам.

Я совру, если скажу, что хочу писать что-то сложное, после «Солнечных очков» я размышляю над чем-то попсовым, понятное всем, так как на данном этапе творчества трудное мало кому нужно. Отчасти, здесь будет популизм, ибо мне нужны читатели и подписчики для… хотя, я и так много раз говорил зачем они мне. Сложные и простые рассказы так и не приводят меня к цели, темы и формы для повествования заканчиваются, поэтому я возьму пример с коллег по цеху. В поисках материала они потрошат историю, наблюдают за людьми, раскачивают разными и не всегда законными предметами фантазию, открывают могилы мёртвых, потрошат душу… я принуждаю собственную жизнь к работе на меня самого и бизнес-партнёршу литературу.

Здесь не будет привычных обходов углов мягким способом, излишней нежности и базированных приёмчиков. Только моя жизнь, истории тех, кого знаю и откровенность, окровавленная бритвой мата и правды. Отчего-то, я уверен в успехе этого рассказа.

Здесь будет то, что никто вместе со всеми переживал. Я вернулся с охоты, принял душ, выпил последнюю таблетку антидепрессантов, допил утренний чай. Теперь время освежевать дичь. Шкуру повешу на стену, а мясо изжарю на горячей плите мозга.

Приятного аппетита, читатель.

Часть 1. Любовь. От и до.

***

Я жутко, непростительно опаздываю. Настолько, что противно самому, хотя знающие меня люди, ждут от меня опозданий. В этот раз почему-то было неудобно, хотя она сама опаздывала. Пришлось ехать немного другим путём, с пересадкой в другом месте и возвращению назад, если смотреть по схеме, напоминающей яйцо с трещинами, которые вышли вон из окружности. Так вот, нужный мне переход (станция Парк Культуры) оказался закрыт именно в часы моей поездки. С 16:00 до 20:00. Время – 19:30, мне ехать ещё минут пятнадцать, идти пешком минут пять, а договорились встретиться именно в 19:30, но она сказала, что будет только в 19:40. Впрочем, неважно, всё нормально. Ко всему нужно относиться спокойнее.

Опять они чинят эскалаторы. Да сколько можно?! Они что, пластиковые? Хотя, зря я, это хорошо, пускай ремонтируют, им виднее и лучше знать. Я сам виноват, – почти каждый Божий день езжу этим незамысловатым маршрутом, но объявление про ремонт пропустил. Бывает.

Я частенько буду ловить себя за руку и хуярить собственные мысли, ибо они детские, обиженные, глупые, несправедливые. Нельзя делать преждевременных выводов, я хочу научиться принимать собственные ошибки и воспитывать в себе ответственность.

Подъезжая к «Добрыне» (станция Добрынинская), я перечитывал свой «Велосипед на двенадцатом этаже». Не знаю, мне показалось нужным увидеть собственное детище (одно из лучших), проходящее прямо сейчас отбор на «Беспринцыпных Чтениях». Очень волнуюсь и переживаю, это шанс изменить мою жизнь, которая меня мало устраивает в аспекте литературы и писательства. Собственно, этот конкурс всего лишь мелочь, способная поменять мой уклад, прямо как встреча, новый рассказ, деньги. Вообще, у меня не сильно получается распространять собственное творчество, я, как и мои начинающие коллеги по ремеслу, мало кому нужны, вместе с нашей писаниной. В наше время лучше быть улыбающимся аватаром в социальной сети, который ничего не делает и скамит отчаявшихся людей (это низко зарабатывать на чужом отчаяние, я надеюсь, что вас всех перебанят и закроют), чем творцом, который пытается изменить мир. Также, я имею и некоторые претензии, к тем кто пишет. Много народу нагло и бездарно копирует стили, слоги, формы других писателей. Более того, они идут в литературу за кэшем, однако, они не понимают, что писательство много не принесёт. Посуди сам, читатель, Евгений Водолазкин за восхитительнейший роман «Чагин» получил около миллиона рублей после завоевания национальной литературной премии "Большая книга" в 2023 году. А это, на секундочку, одна из главных наград по литературе в России. Можно посчитать примерные роялти за само издание книги, её продажи и выйдет, ну, скажем грубо, около двух миллионов. Это деньги, да, хорошие. Но не за главные премии. Литература – это не про бабки, уймитесь наконец. И я взял на себя миссию изменить мир моего ремесла, я хочу, чтобы писательство стало мейнстримом, чтобы писатель выглядел круче инфоцыгана, он ведь образованный, умный, всегда улыбается, интересный, местами загадочный, безумный, хорошо одевается, опрятно выглядит и так далее. А не пустое зеркало, которое выдаёт половину рассказа в год и ждёт публикации, ведь виноваты редакторы, а не писатель, создавший дерьмо вместо продукта гения и творчества. И мне очень нравится моя миссия, да, я горю ею.

Ладно, я приехал, надо пиздошить как можно скорее к выставке. Ой, твою же мать, я забыл написать куда еду… Выставка, посвященная любви, которая называется «Любовь. От и до.» (очень крутое название, я бы хотел придумать что-то похожее), я попёрся туда в виду нехватки идей и мозгового сырья для переработки онных в рассказ по типу «Морозко» или «Другая». Дело в том, что любовную короткую прозу у меня читают с захлёбом, да и писать её просто. Но желаемого величия ей не достигнуть, зато – это отличная возможность потренировать свой писательский скилл и выработать стилёк (только лох тут не узнаёт Демидушку). Так, выставка. Идти туда одному – унизительный пиздец, все будут ходить парами, а я один. Звать друга? Охуенная картина получится! Все парочками, а мы два латентных… вы и сами знаете кого, а меня посадить за это могут.

Девушки у меня нет, интрижки я либо уже профукал, либо кручу их с надутыми дурами, которые меня раздражают. Подругам моё творчество в хуй не впилось (как и я сам), поэтому я позвал одну из моих героинь. Да, читатель, попробуй угадай кто это такая. «Морозко»? Может быть прототип «Другая»? Или та самая Подруга из «Демидушки. Двери»? Возможно, сама «Лисий Хвост» заглянула на страницы читателя? Давай, бро, я верю в твою интуицию.

Мы договорились заранее одеться попизже, чтобы выглядеть хорошо. Я в пиджаке, она в платье. Она купила его накануне, за пару часов до нашей встречи. У меня с пиджаком не выгорело. Я накидываю его на базовую белую футболку Юникло, а она в стирке. Надевать на рубашку – буду как тот одноклассник, от которого всегда воняет потом. Не надо. Поэтому, я предпочёл джинсы из Америки (спасибо параллельному импорту), небесного цвета рубашку из того же японского бутика, песочный и вязанный жилет из Италии. На ногах – кастомные, синие с щепоткой розового Найк Данк Лоу. Ни у одного лохозавра в Москве таких нет. А у писателя есть. Люблю кастом и индивидуальный подход, он хорошо раскрывает мою личность и желание обособленности. Можете считать меня позером, мне похуй.

Я хорошо знаю этот район, – метро Добрынинская. Вниз по улице Большая Серпуховская мой универ (когда-нибудь будет гневный рассказ про него). Выше, по Большой Полянке – Малый театр, а ещё тут живёт мой дорогой друг – Сан Саныч, я про него писал в «Демидушка. Всё оплачено.», но он пропал по своим причинам в последнее время. Мне нужно идти выше.

Иду через подземный переход злея и краснея от того, что заставляю девочку ждать. Ориентируюсь по знакам, указывающим к Малому театру, на стене, прямо в переходе висят афиши. Я всегда их разглядываю и думаю о том, что обязательно схожу или напишу сценарий для постановки, но ни того, ни другого не делаю. Из тех, что никогда не меняется – «Вишнёвый сад» Антохи. Правильно, не меняйте. Показывайте.

Поднявшись из сырого перехода, где меня чуть не сбил ебаный камикадзе курьер на этом подобии байка. Какой-то «Купер». Блять, это же «Сбер. Маркет.» Пиздец, у вас хит-парад хуёвых ребрендингов? Сначала Т-банк, теперь эти, в ту же кассу кринжового креатива. Поражают они меня, чес слово. А потом удивляются, отчего наша реклама сосёт с заглотом по сравнению с америкосами… Эти-то хоть сплёвывать и признавать ошибки умеют в случае чего, а не глотать и говорить, что всё ок, это целевая аудитория дураки, которая нас не понимает.

Передо мной развилка, делимая домом. Налево пойдёшь, Демидка, к Сан Санычу заглянешь, направо пойдёшь, Демидушка, к выставке выйдешь. Но я почему-то пошёл налево… у меня бывает такой затык, думаю о чём-то своём и иду куда глаза глядят. Обычно, в такие моменты мне приходят гениальные идеи для рассказов. Это бессознательное поймало триггер и выдало что-то, что нужно сейчас и здесь. Для себя я объясняю работу мозга так, если это неправда, то поправьте меня, я буду только рад. Не обижусь.

Завидев театр, я бью себя по лбу и иду к развилке, обратно, чтобы повернуть в нужном направлении. Проделав это, я через минуту оказался на месте. 19:50. Почти не опоздал.

Она стояла рядом со входом (картонная рама розового цвета с названием выставки) и с наморщенным лобиком что-то тыкала в телефоне. Наверное, блокировала очередного уроженца Азии или араба. Я думаю, что это знакомо многим представителям прекрасного пола, читающим этот рассказ. Почти все мои знакомые девочки сталкиваются с этими долбоёбами. Мужчинам горячие ливанские женщины не пишут…

Мы поздоровались, я извинился за опоздание и заценил платье. Чёрное (отличный цвет), дутые парашютики плечики, длинною чуть выше голени, с небольшим декольте. Дополнение – чёрный клатч и босоножки на каблуке.

Так, она ростом с меня, около метр семьдесят, но на каблуках повыше. Никогда не понимал людей, которым в девушке/парне важны рост. Ну, блять, будет моя женщина выше или ниже меня, вот это проблема… Если выше, то смотримся забавно, а если ниже, то мило. Я вижу это так, а как другие – мне наплевать, их глаза, им смотреть. Не мне, у меня своих целых два.

Мы вошли, я показал билеты на охране, мальчик-хостес ввёл нас в небольшой экскурс. Ну, время собирать материал. Наконец-то.

***

Остались стоять на развилке. Прямо перед нами перекрытая красными лентами лестница наверх, рядом название выставки, налево и направо залы. Хост объяснил нам, что есть аудиогиды, которые можно отсканировать по QR-коду (в наше время сканировать можно всё, видимо. И это круто), выставка проходит только на первом этаже, с некоторыми объектами можно взаимодействовать и есть люди в полностью белых костюмах, которые контактируют с объектами и нами. Я прослушал половину мимо ушей, думал о чём-то, а прекрасная спутница выслушала всё. Можем начинать, половина первая половина зала была слева, туда и пошли.

Помещение не вызвало у меня удивлений, самое обычное, с видевшими жизнь стенами и потолками, но основное пространство занимали инсталляции. Самая первая – экскурс. Если коротко – то выставка представляет из себя чуть больше десяти объектов, в которых приняли участие художники, фотографы, дизайнеры, скульпторы и другие проявители искусства. Каждый из этих благородных ребят объясняет любовь своим взглядом. Перед нами висел список тем и залов. Мне в глаза бросился второй – школа.

– Вот здесь будет тяжко. – Со смешком сказал я, указав на школу.

– Да? А как же «Травма»? – Спросила она, держа в двух руках сумочку и кивая на название.

– Это нет, – махнул головой я, – травмы я залечил.

– А я вот нет… – она замялась, но я знаю про её траблы, вываливать их сюда не стоит, это довольно личное, – зато тебе будет интересно здесь. – Она указала на «Летопись».

Приятно, что она видит то, что мне понравится раньше меня. Но тут было не сложно догадаться, она прекрасно осведомлена о моём творчестве.

– Тогда давай начнём. Идём в первый?

– Идём.

Мы прошли в небольшую комнатку напротив. Розовая, с двумя детскими кроватками, очень, даже чересчур белыми. На них спадали тонкие такие же белые шторы, они были прозрачны, будто вуаль. Внутри были люди, им что-то объяснял другой хостес, и мы отвлеклись на присутствующих. Подметили, что комната в очень нежных и красивых цветах.

Незаметной поступью, будто на лапках, из-за её профиля выплыл белый человек. Я не сразу его заметил, но не напугался. Выглядел он довольно крипово: полностью белое трико, без ничего и белая маска с прорезью для глаз, которая заполнена вуалью, той, из которой были шторы. Человек прошёл в комнату с шаром, размером с баскетбольный мяч и протянул его мне.

Спутница напугалась, но не подала виду. Я заметил лишь то, как у неё резко дёрнулись глаза и грудь (ну, глянул разок, что такого?). Она чуть слышно произнесла: «Господи, напугал.», а я взял шар. Белый человек смотрел печальными, голубыми глазами, будто все его мечты уничтожены и он прислуживает главному врагу в своей жизни, будто его лишили базовой любви, – любви при рождении. Мне было не страшно, а грустно. Этот взгляд, я запомнил его, очень хорошо. Если бы я был его врагом, то мне стоило бы прикончить его на месте, так как через несколько лет, он наберётся обиды и злости, чтобы отомстить мне.

Он похлопал по шару, подруга глянула на меня и положила руки на круглый объект. Мячик стал оранжевым, белый человек положил её руку на мою. Она оказалась холодной, что меня удивило и дало понять, что девочка нервничает. Интересно, почему?

Белый человек показал руками сердце на шаре, и подруга попыталась скопировать значок, чем вызвала отрицательное вертение головой белого. Я сказал ей:

– Он имеет в виду, что любовь – внутри.

Белый медленно кивнул, и я пережил последнее добро его глаз.

– Да, точно. – Сказала она. – Любовь.

Человек нежно вытащил шар из-под наших ладоней, взял их (я подумал, что сейчас он заговорит про херомантию) и соединил снова. Всё ещё холодная. Возможно, мне стоило сжать её покрепче и не разжимать, поделиться теплом любви, что лежит внутри, но я не стал этого делать.

При выходе из комнатки, она сказала, что этот аниматор очень её напугал и выразила надежду, что они больше не подойдут. Я сказал, что предупрежу её, если увижу ещё раз. Она посмеялась и поблагодарила.

Мы вышли в коридор, пространство расширилось значительно. Прямо напротив был проход в следующий зал, но чуть правее была лесенка, внутри которой оказалась комнатка. Правее жилища очкастого выжившего с молнией на лбу, стоял шалашик из покрывал и стульев (обожал собирать такое!), в центре валялся ковёр (как у бабушки, красный с чёрным орнаментом), работала Денди.

И самое важное, что тут было – звуки и запахи. Пахло чем-то, что ты никогда не чувствовал, но думаешь, что знаешь это на все миллион процентов, однако, ошибаешься. Этот запах будет вести нас за руку и оставит несколько отпечатков своих рук у меня в носу. Из звуков играла музыка… мне медведь на ухо наступил, поэтому вместо описания всякой хуйни, я дам ощущения. Это были звуки последнего дня лета, всегда разрывающие детские улыбки и сердца. Ты только скатился с горки впервые, а вот уже пытаешься не скатиться с социальной лестницы, слышался дружеский раздор, я вспомнил людей, которых считал братьями, но они остались лишь товарищами, контактами в Телеграмме, рекомендованными друзьями в ВК (непонятно зачем они меня удалили). Звук покинутого детства, да. И вишенка на торте – женский голос, зовущий деток домой. «Юля, домой»; «Костя, домой»; «Катя, домой»; «Алёша, домой».

– Алёша, домой. – Повторила она и улыбнувшись посмотрела на меня.

Я усмехнулся и кивнув, ответил:

– Алёшка всегда дома. Он уже не уйдёт.

Дело в том, что Алёша – моя детская кличка, подаренная мне друзьями лет в 13-14. Алёшка носился во мне лет 5, а то и все 6. Последнее время, этого парня начали забывать и называть меня, вместо него. Каким же был Алёшка? Хмм… Он был очень добрым, всё рвался помогать людям, практически бескорыстно. Требовал он взамен только внимания, которое ему мало кто оказывал. Его мысли мало кому впивались в мозг, про него можно было забыть, отправить куда-нибудь. Славный малый, которым пользовались многие, но не все, а кто уважали и любили Алёшу, всегда помогали ему в ответ. Он был не уверен в себе, сентиментален, часто рассеян, нервный, мог быть особенно агрессивным и токсичным. Эти симптомы были вызваны неудачными актами проявления синдрома спасателя, обделением внимания женского пола (пока все вокруг ебались на потолках, Алёша читал Стивена Кинга и Достоевского), похуизмом со стороны тех, кого он считал близкими. Почти никто не знал, что происходит с Алёшей, хуй кто спрашивал его, а раз начинал говорить сам, то его просто слушали и переводили тему. Ёб ваши души! Почему нельзя понять одного маленького человека, у которого счастье – получить внимание и чтоб осознали масштаб, глубину его мышления и мысли. Но все у себя на уме…. Не могу их осуждать, сам бываю такой же.

Алёша приходит иногда ко мне. Он просит победить, просит добиться того, что боялся сделать он. Я говорю ему:

– Так давай отомстим им, а? Сделаем какую-нибудь пакость, напишем что-нибудь резкое. Они же так делали с тобой, ну!

Он смеётся и говорит, что я еблан. Соглашусь, в целом.

– Да не надо. Просто стань лучшим. Лучшая месть – это достичь успеха способом, отличным от того, которым пытались соперники.

Я жму ему руку и обещаю, что так и будет. Он смеётся, а у меня глаза слезами наливаются, он просит, а слёзы уже на клавиатуре, разрывают клавиши. Господи, сделай так, чтобы я не нарушил обещание, данное этому мальцу! Обмануть других и не выполнить обещания – это норма, база. Но уступать самому себе… уже плохой звоночек.

– Задумался над чем-то? – Спросила она, когда мы рассматривали ковры, на которых были лица.

– Да, есть пара мыслей. – Я показал на лица, нарисованные на коврах. – Ты никогда не рисовала людей на них? Перед сном.

– Нет. Я рисовала сердечки и цветы. Лица нет.

Я сказал, что тоже рисовал цветы и решил сделать то, что хотелось. Я пролез под пледом, сквозь торчащие стулья, будто пики. Я шёл гуськом и чувствовал себя злым шутом, идущим по секретным катакомбам убивать своего ненавистного короля. Вылетев из шалаша, передо мной была та лестница, которая Гарри Поттера. Кстати, пока я поднимаюсь, быстро опишу убранство комнатки. Много плакатов из 90-х с Ван Дамом, Ли, Сталлоне. На кровати, занимавшей всё пространство валялись джинсы и футболки, стояли игрушки, куклы (потрёпанные куклы посадили меня и её на очко страха), а что во мне вызвало столько воспоминаний, твою же мать, – постельное бельё.

Блять, они как будто взяли его у меня! Песочный цвет, на нём египетские фараоны, мумии, какие-то завитушки на древнеегипетском. Я вспомнил, как укутавшись в это постельное, на старом кресле, я слушал как бабушка читала мне энциклопедию. Позже, став взрослее, я поглотил её сам. И не раз.

Я поднялся. Ну, это классика жанра. Кричу ей:

– Смотри, тут форточка! Та самая!

– Белая? Вау! – Она и правда обрадовалась.

Да, они присобачили ту самую белую, облезлую форточку из старых домов, в которую я видел немалое в своём детстве. Я жил в военном общежитии лет до двенадцати, может чуть больше, в морском городе Южно-Сахалинск.

– Да! Представь, такая форточка один раз меня напугала. – Спускаясь говорил я. Снова злой шут. – На Сахалине была сильная метель. Окно было у кровати и ветер дул так жёстко, что выбил форточку. Стёкла прилетели прям мне на кровать.

Фразу я закончил в середине домика, я снова шёл гуськом и зачем-то приподнялся, ударился местом, где у меня мозг, выругался словом «блять». Она посмеялась.

– Чего? – С улыбкой спрашивал я.

– Ты забавно сказал «блять».

– Кстати, – вспомнил я. – Научил друга ругаться матом, он не ругался раньше. Представляешь, он мне сегодня начал предложение именно с «блять». – Похвастался я. Да, из меня хороший учитель.

– Подожди, Ваня? – Спросила спутница, подходя к детской карусели, которая стояла в углу.

– Да. Он написал статью в какой-то журнал и сверху указали редактора, а имя автора, то есть его, Ванька, указали снизу. И все думали, что он присвоил себе чужую статью. В том числе и я. Написал ему об этом, а он мне выдал: «блять, сверху ставится редактор, а снизу автор». – Я показал ей для правдоподобности сообщение Вани.

– Он классно пишет, кстати. Мне нравится.

– Да. Мне тоже.

Вообще, это сам Ваня попросил меня вставить момент с тем, что я научил его ругаться словом «блять». Самое, что интересное, этот разговор действительно существовал, но я не хотел его записывать. Однако, Ваня сказал, что это лучше раскроет персонажа. Ну, как, норм раскрыл или хуйня? И оставлю отсылку на Ваню – главное не сесть на клумбу нарциссов.

Я и она подошли к детской, красной, карусели, которая крутилась сама, в центре небольшого аппендикса. Она сразу же запрыгнула туда и медленно покрутилась, а потом слезла.

– У меня такая во дворе стояла, вот прелесть! У тебя была такая?

– Не, – говорю я. – У меня зелёная стояла. Я был лучшим на этой херне, меня крутили все старшаки двора и мне было мало. Говорили, что я Гагарин и с моей вестибуляркой надо в космос.

На стене была нарисована гаражная стенка, и мы будто курили за гаражами. Но у нас были не гаражи, а трансформаторная будка, где было граффити Подмосковного поэта, которого все называли Николайчиком. Распитие пива и курение сижек после школы происходило именно за спиной Николайчика. Иногда, там даже проходили места встречи.

– Бляяяять, – протянула она, улыбаясь. – Николайчик и Филипп Моррис… да, было классно там.

– Очень. Только вот Филипп Моррис – парфозные сигареты.

Она согласилась, и мы посмотрели на маленькую черно-белую фотографию, висевшую на стене. Та самая железная горка…

– Понастольгировали? – Спросила она.

– Да. Да, нужно идти дальше, а то грустно станет, а не приятно.

Демидка прав. Когда вспоминаешь прошлое смотри, чтоб оно осталось сладким, а не приторно-горьким.

А дальше у нас стенд со школьной любовью. Ух, бля. Давно не было так страшно вспоминать боль. Да, школьная любовь несла мне исключительно боль, так уж вышло. Ну, ничего. Время злодею-шуту нарисовать себе лик чем-то острым и избавиться от прошлой боли, осмеяв её труп.

***

Мы зашли в маленькое помещение, напоминавшее школьный кабинет. Три парты, в правой части зала дерево, на которое прищепками лепят бумажки с темами про любовь. Школьная доска, исписанная мелом с признаниями в любви, разбитые сердца, плачущие глаза, бумаги и тетради в клетку. Это настроение моей любви в школе… вот оно оказывается. Какое. Было приятно почувствовать, что я не одинок в своей разбитости. Но славно, что это прошло. Более того, именно эта боль и разбитые стёкла, сформировали меня как личность, которую читатель лицезреет сейчас.

Я вдохнул воздух этих кабинетов. Моя школа… я часто выёбываюсь, что там было скучно и я не ностальгирую по этому времени, но сам часто пишу про него, беру оттуда моменты, людей, образы, знания, в конце концов. Остался таким же пиздаболом перед самим собой… Ладно, время вспомнить мою последнюю школьную любовь, переросшую в нынешнюю жизнь. Мой PARИЖ.

Я посвятил ей несколько «Морозко», «Демидушку. Двери», брал её образы и сам не осознавал, что использовал их, я сам того не понимая, ухаживал за PARИЖ долгие, скрупулёзные годы, я меня грим, шапки шута, ножичек на цветы, надевал латы рыцаря, не принадлежавшие мне и защищал её. Я хочу посвятить ей роман, названный её именем. В начале лета я признался ей в долгих чувствах, которые я осознал после одного неприятного воспоминания, отбросившим меня в школу. Блять. Надо восстановить хронологию, подожди, читатель.

Сначала, читатель, я полюбил её в школе, но, осознав ненужность моих чувств и намерений, наблюдал за другими её романами и шашнями (с моими друзьями), я был в курсе всех её проблем с мужчинами, то, как она с ними спала. Шут бьётся в танце боли, разрезая себя на части, он орудует кинжалом улыбку на лице, вместо грусти, но и это не помогало… он оставался грустным, прямо при всех, но подданым и королям было похуй, никто и слова не спрашивал, мол, что с тобою? И тогда он простил их, вонзая нож не в сердце, а в пол. Всё, баста. Они прощены, никто не виноват, необходимо двигаться дальше, танцем, плавно, без нервов и негатива. Но нервы и злость не отпускали, как и любовь, закрывшаяся в кокон, внутри. Было одно солнышко, но про него позже. (Разделю на абзацы, так будет понятнее).

Далее, читатель, шло время. Любовь жила, обхаживала PARИЖ, но не показывалась. И вот, вспомнился один казус. И тут я осознал, что люблю её. PARИЖ. Шут посмеялся надо мною, но я решил признаться ей. Оказался слишком хорошим и необходимым другом… Теперь, смеёмся с шутником вместе над жизненной ситуацией. Моя жизнь не комедия и не трагедия, а стэндап бездарного комика.

Мы не общались несколько месяцев, я не поздравил её с днём рождения, ибо забыл и, самое что интересное, читатель, – мои чувства после признания и получения её отказа. Ничего. Просто пустота, никакой злости, жалости, просто не белый лист, а серый. Я ходил с серым еблищем, будто телевизор, переставший работать. Таблетки, отказ от общения с друзьями, книги, много работы, рассказы, рефлексия. И я взорвался, шут пырнул меня ножом и вернул к жизни. Я снова начал улыбаться, грустить, злиться, стал резким, перестал терпеть… Всё благодаря PARИЖ. Спасибо, что бы между нами ни было.

Я взял бумажку, написал наилучшие пожелания для PARИЖ и сбросил их в специальную урну. Там я пообещал, что мы встретимся на страницах моего романа, который я обязательно напишу. Нет, он будет называться не PARИЖ, а по-другому, – её именем. PARИЖ будет называться предисловие, которое я написал сразу после её отказа. Там описана моя боль, чувства, события, имена, молитвы дьяволу и злу. Да, с этого начнётся роман про любовь, охуенно придумал.

Главное, читатель, не подавись этим текстом. Я продолжаю его писать. Если что постучу тебя по спинке.

Напоследок, я сфоткал чужие мысли про любовь, чтобы спиздить идеи для новых рассказов или даже «Морозко». А чего добру просто так пропадать? Я адаптирую, приукрашу, пропущу через себя, а читатель прогонит внутри. Вот тебе и уникальный продукт творческого ума. Достоевский идею для «Преступления и наказания» вообще в Тобольской тюрьме услышал, если ничего не путаю.

– Ты выбросишь признание ей? – Спросила она.

– Да. Я всё равно уже ничего не чувствую и это шикарно. Знаешь, мы виделись, она немного поменялась и, видимо, будет меняться и дальше. Но я оставлю её той, какой помню, выпишу красиво на страницах романа.

Мы покинули ненавистный (вру, люблю его) мною школьный кабинет. Продвинулись дальше, в этот раз зал оказался побольше, причём значительно. Мы попали в место женской энергии, того, насколько тяжела женская любовь. По левую сторону, расположились комки с проволокой, внутри которой были осколки стекла, высотой плюс-минус мне по ляжку. Эти железные стекляшки висели и на потолке, они тянулись от стены к стене, от потолка к полу. Там были ещё какие-то портреты, но я их не рассматривал. В углу стояла инсталляция – это были то ли диваны, то ли матрасы, то ли хуй пойми что. Ладно, пожалуй, матрасы. Три или четыре зелёных, болотистых, коричневых и голубых матраса ваялись друг на друге, а из них торчали два пары ступней. Повыше, была чья-то морда.

– Это зал женской энергии? – Спросила она оглядываясь. – Мне уже можно дышать маткой?

– Смотри меня не сдуй.

– О, а вот это мы с «». – Она назвала имя PARИЖ и указала на матрасы. – Мы столько тогда пили и засыпали у неё дома в таких позах. Ужас…, но было весело. – Закончила она, повернувшись на меня. Наверное, она ждала увидеть реакцию про воспоминание о PARИЖ. Наверное, она поняла, что сказала о PARИЖ зря, ведь это больная тема, но я просто скуксил лицо и улыбнулся. Всё как учил шут. Улыбайся через «не могу». Всё ты можешь, дурила.

И тут меня снова накрыло. Чёртов матрас. Эта цветовая гамма, которую так любила другая любовь, тоже, очень серьёзная. Она почти всегда надевала одежду этих цветов, у меня ассоциируются они с нею. Благодаря ей появился Демидка. Сейчас расскажу.

Рот открывается кругляшком, чтобы произнести слог «…», смыкается, чтобы змеёй прошипеть «…», снова округляется, чтобы дотянуть «…». Я узнал её на первом курсе и почти сразу влюбился без памяти, себя и жизни. Всё шло хорошо, мы дурачились, смеялись, общались, я любил, она – не знаю… Я помогал ей по учёбе, звал гулять, а она не соглашалась, боялась моих чувств. Она в целом, довольно пугливый и тревожный человек, который выдумывает себе страхи. И тут я, то есть шут, то есть Алёшка (Демидки пока нет), со своим синдромом спасателя… надо ли говорить что было дальше? Носился везде за ней, лелеял, холил, молил бога о встрече, засыпал – думал о ней, спал – думал о ней и хотел, чтобы она мне приснилась, просыпался – думал о ней, ехал в универ – думал о ней, видел её – восхищался ей, думал, любил, ехал домой – думал о ней.

Я столько раз ей писал, а сколько она меня игнорировала. Но я не в обиде. Как-то раз я прождал её звонка пол ночи. Я вымолил с ней созвон и ждал его до трёх часов, просто сидел и смотрел на телефон. Представь, читатель, часов пять тупо сидеть и смотреть в погасший экран смартфона, в полной темноте зимой. В итоге, созвонились. Я, фантазировавший, наш чистый секс и свадьбу пошёл спать.

Мы ходили друзьями на каток, а я ненавижу коньки, но поплёлся туда, чтобы быть с ней. Еле-еле ездя, я держался своё солнышко и её лучшую подругу, которая дальше уедет на ПМЖ в Израиль (они евреи, чистокровные). Все попытки побыть на едине, были разрезаны коньками по льду моего сердца и зимний день растаял просто так, за зря. Наверное, подруга охраняла её. Но всё было хорошо, меня не прогоняли. Мне так казалось.

Ещё я видел, как она целовалась с другим, при мне. Это было два раза. Первый, на даче нашего общего друга. Они поцеловались на втором этаже, пока я был в другой комнате. А потом она пришла ко мне и сидела со мной, смотря милые тик-токи с котиками. Я запомнил, как мы валялись на полу и тепло общались. Пару минут назад её губы трогал мой хороший знакомый. Я пытался сблизиться, но не вышло, она отказала. И мы продолжили лежать. Состояние было примерно в аду. Потом она весь вечер искала моего знакомого, чтобы снова поцеловать его. А я искал её. Ближе к утру, знакомый уебался спать, хозяин дачи – мой добрый друг, тоже. Я и она остались наедине. Попытки наклеить разговор – неудачны, попытки взять за руку, прижаться – посланы куда подальше, просьба о том, чтобы лечь вместе – отказана. Я разозлился и ушёл из комнаты нахуй, хлопнув дверью. Сел в кресло-качалку, все кровати были заняты. В подвале кто-то ебался, а я сидел в ней, курил, терпел боль в животе, слушал Цоя и читал какую-то поебень. Вот тебе и любовь.

Но меня это не останавливало, я любил дальше. Второй раз, она целовалась с этим же человеком на ДР её лучшей подруги. Он мне сказал:

– Дядь, если тебе неприятно, то скажи мне. Я ведь не знал, что она тебе нравится…

– Да всё норм, забей. – Да, да, Демид, впитывай это дерьмо, терпи его, смотри, злись, давай. Ты так прекрасно умеешь это делать.

– Сходи поцелуй её. Давай, просто подходишь, начинаешь целовать, а если в отказ идёт, то похуй. Ты ведь ничего не теряешь! – Говорил он мне. Учить меня вздумал, ну спасибо.

– Нет. Мне похуй. Не буду.

Так и наблюдал за ней. Любовник хуев…

Мне следовало убить того парня, хоть он и был моим знакомым. Взять что-то острое и зарезать. Он посягал на святое, моё, это было оскорбительно, полностью обнуляло меня, и так полного нуля, уносило в отрицательную систему счисления. Не можешь защитить? Тогда нападай.

Убивать я никого не буду. Но и терпеть подобное не стану. Просто покажу ту сторону, которую никто не видит и не захочет больше увидеть. Шут смоет грим и станет серьёзным. У Нолана была прекрасная цитата, в одном из фильмов. "Такова судьба: либо ты умираешь героем, либо живешь до тех пор, пока не станешь злодеем."

Я, как видите, жив-здоров.

Ещё, я прекрасно помню один момент, это была зима, вечер. Я в тёмной комнате лежу на кровати и плюю в потолок. Думаю о ней, опять. Каждую божью минуту проверяю все мессенджеры, не ответила ли мне. Нет, не ответила. И тогда я решаю убить себя, да. Без неё мне нет места в этом мире. Я встаю, иду до шкафа, вынимаю ремень из джинс, примеряю его на шею и жду ночи, чтобы повесится ночью, да, так будет лучше. И тут вернулись родители с прогулки. Мама спросила всё ли в порядке, а то я какой-то грустный.

Мам, спасибо тебе. Ты единственная, кто замечает, что со мной что-то не так. Прости за нервы, которые я тебе треплю. И спасибо.

Я ответил, что всё прекрасно, просто влюбился и не получается ничего.

– Надеюсь, ты с собой ничего не собираешься сделать? – Спросила мама, убирая одежду в шкаф.

– Да нет, ты чего? Погрущу немного, да и всё. Чего тут…

Я моментально забыл нахуй про ремень и самоубийство. Нельзя терять себя, нельзя терять жизнь, нельзя стоять на месте, нельзя ненавидеть себя, нельзя думать о плохом, нельзя навязываться и держаться за неё… Тогда я во всём ей признался, получил ожидаемый отказ и «всё»…

«Всё» было до поры до времени. Я также страдал в одиночестве, бухал, как ничтожество, ныл про неё друзьям. Каким же лохом я был, но я любил её. Я нашёл себя в видеоиграх, а позже и в литературе. Сначала, я начал писать стихи, они до сих пор в тетрадочке в клетку, у меня в шкафу, напротив которого я сижу. Почти все посвящены ей.

Опять мы общаемся, я остыл к ней слегка, но держусь за неё. Продумываю роман, где роль спутницы главного героя отдаю ей. Внешность, характер, отношения с главным героем, всё её. Всё, до нуля. Роман дописал, но он так и не вышел, никому особо не нужен. Но когда-нибудь он обязательно стрельнет.

Были ещё несколько моментов, но не буду ими грузить читателя, и так понятно, как я любил её, насколько сильно. А вот дальше, начался Евгений Онегин.

Уже инициативу проявляла она, когда я совсем остыл к ней. Мы прижимались, проводили много времени вдвоём, созванивались, она делилась проблемами, просила помощи, садилась со мной в универе, но я… был холоден, уже всё, конец.

Обещал с ней созвониться. Написал, что, мол, да, всё ок, можешь набрать, я спать не буду. И улёгся спать, рассуждая о том, насколько хорош «Иду на грозу» Гранина. На утро двадцать пропущенных. Звонил, лучик мой. Солнышко.

Я обещал, что буду рядом несмотря ни на что, что мы выберемся из любой херни, лишь бы я был рядом. Несколько раз обещал, выводил это собственными руками в стихах, придавал этому диалогу форму в романе.

И забил на неё. Появились новые интриги, которые принесли ровным счётом ничего, увлечения, работа.

Я проебался, жёстко, ужасно. На неё навалилось многое. Её лучшая подруга переехала, со второй подругой они поссорились, отчислилась из универа. И я пропал. Обещал, что буду рядом и исчез. Моральный мудак. В моменте, когда всё плохо, я не оказался с ней, потерял её, стал воспоминанием, тем навязчивым человеком, который гонялся за ней, которому она потом выражала знаки внимания, но не была услышана.

Ужасно выглядит. Распинаюсь тут, какой я распиздатый, меня никто не понимает, я никому не нужен, распетушились вы, господин писатель. А девочку даже не выслушал. Ту, которую любил. Солнышко.

Она часто мне приходила в голову после того, как отчислилась. И с каждым разом, всё сильнее и сильнее. Сначала это просто тюк, ничего такого. А потом уже навязчивые образы, я видел её лицо в лицах прохожих, любовался фотками в соц. сетях. Это было после нового года, я хотел написать ей, поздравить с прошедшим, но решил, что возвращаться к прошлому не надо, тем более, что обошёлся с ней так по-свински.

Я поговорил с Сан Санычем на эту тему.

– И ты хочешь вернуть всё? Поговорить с ней, построить отношения? – Говорил он мне, когда в январе шёл дождь и мы ехали куда-то в его тачке.

– Да какие отношения… у нас ничего не выйдет.

– Поразительный ты человек, Демид.

– Ну да. Раньше носился за ней, потом игнорил её, пропал, а теперь снова хочу к ней.

– Я не про это. Откуда ты знаешь, что у вас ничего не получится? Попробуй.

Не попробовал, но Саныч был прав. Не стоило придумывать проблему, надо было просто написать ей, пообщаться, был повод. Я бы ничего не потерял.

Она мне снилась. Помню, что мы танцевали. Стоим шеренгой, сотни пацанов. Начался медляк, все разошлись по парам, а я пошёл к стульчикам, сидеть один. И тут она. Мы медленно кружились в вальсе… вдвоём, а на ней платье, красивое. Мне так нравится, как на ней сидят платья или сарафаны. Очень красиво. Солнышко.

И теперь, тут, на выставке, меня укололо снова. Мы с моей спутницей зашли в правую часть зала женской энергии. Там свисали цветы с потолка, были запачканные зеркала, но я уже ни о чём не думал.

Кроме неё. И вот, отпустило. Мы пошли в следующий зал.

На следующую ночь, она мне приснится. И это будет альтернативной реальностью, где у нас с ней всё получилось. Где она в платье, и мы любим друг друга.

Знаю, что поступил, как мудак, когда пропал. И хочу закрыть гештальт, извинится (мы столько раз извинялись друг перед другом!), поговорить, узнать как дела, встретиться. Я скучаю. И, наверное, что-то ещё осталось к тебе. Такое тёплое и окрыляющее. Давай вместе делать величие? Что думаешь? Солнышко моё.

Рот открывается кругляшком, чтобы произнести слог «…», смыкается, чтобы змеёй прошипеть «…», снова округляется, чтобы дотянуть «…».

***

Я устал. В последнее время уходит много сил и энергии на волнения и внутренние штормы, разбивающие корабли полных жизни. Раньше, я мог отработать на двух работах (я правда работал в двух местах), посетить универ (не стоило), написать рассказ и уснуть, чтобы поспать часа 4. Сейчас же, я засыпаю при любых обстоятельствах. Я пробовал брать перерыв от литературы, ничего не делать в выходные от работы дни. Нихуя не помогает, не знаю с чем это связано.

Может, надо расслабиться? Раньше я ходил в гости. Об этом, собственно, и пойдёт речь.

Следующему залу Бог дал имя «Призраки». Бууу. Страшно? Во-во, бойся, читатель. Эта часть инсталляции мне показалась самой интересной, и она же была самой крупной и широкой. Неплохо так призраки раскинулись, не то что шуты. Девушка, что была со мной сразу же обратила внимание на первую часть инсталляции. На огромном коврике стояло много пар обуви. Самой разной: от берцев (мечта оккупанта) до красных босоножек с высоким каблучком. Цок-цок?

Она сразу поняла замысел выставки (хитрый Демид Роге уже подготовил к этому читателя) – те, кто больше никогда не вернутся, их призраки, душки, забытые вещи, называйте, как угодно, расположенные в чужих квартирах. Честно сказать, мне потребовалось прочесть аннотацию на входе в инсталляцию, чтобы понять, где мы находимся. Блять, вот придумают же… потом объяснить не могут. Хотя, чего это я. Сам ничуть не хуже… Читатель, надеюсь, что ты понимаешь о чём я пишу! Ибо читать, если не понимаешь, – не за чем!

Смотря на это столпотворение пар обуви, она улыбалась и рассматривала каждую. Вытянув руки, словно ребёнок, вперёд, она сказала:

– Демид, а ты вспомни. У меня также было в квартире! Все приходили, бросали также обувь. Оказывается, у меня столько призраков. – Она тихо и грустно посмеялась.

– Помню, конечно. – Подбодрил её я. – Помню, что все должны были прийти с чем-то. Кто-то с алкоголем, кто-то с едой. Консьержка ещё заёбывала…

Она обратила внимание на странные цветочные туфли и сказала, что была бы не против обуться и пойти прямо в них куда-нибудь. В шутку. Я уже где-то писал, что у меня проснулся авантюризм и я готов был на такую маленькую проказную вещь. Хотелось бы видеть охуевшие лица организаторов выставки…

– Как ты называешь странные ботинки? Шапокляки? – Спросил я, когда мы подходили к стене с фотографиями.

– Неа, – вертанула шёлковыми волосами в разные стороны. Красиво блестят на свету, – дилдоходы. – Она засмеялась.

– А, точно. Я постоянно забываю…

На зелёных стенах висели фотографии размером 30 на 40, примерно. Вообще, я не особый любитель всей этой артхаусной движухи и бытия «не как все», но этот проект, смахивавший именно на артхаус, пришёлся мне по душе. На разных фото, мастер захвата момента разворачивал абсолютно разные сюжеты, включавшие сюда людей, то есть главных героев, владельцев хат и призраков. Все участники – люди молодые, на каждых фотках они разные. Призраки смешались с обыденностью чужих квартир, например, пара лежит на кровати, а из-под матраса торчат ноги и руки призрака (опять матрасы, ёб твою мать). Или ещё, пара сидит за столом друг напротив друга и сплетают руки в каком-то необычном рукопожатии, а под столом – наличие призрака.

Я был польщён. Наконец-то кто-то отдал дань уважения моему народу. Сейчас поймёте.

– Это надо же, – говорила она, рассматривая фотографии. – Ты посмотри какая жиза! Так оно и есть, сколько ж людей у меня было дома и все в одно время!

Да, это абсолютнейшая правда, на её квартирке тусовался чуть ли не весь район разом, а иногда происходили и более интимные посиделки. На тусовках с многим количеством народу я у неё не был, был когда нас было немного. Я помню, что пришёл первый среди парней и чуть ли не до ночи их ждал, вокруг лишь девы, с которыми мне ничего не светит. Мне сделали хуёвый расклад на таро, и я ушёл на балкон. Дождался своих. Они в итоге сидели с девками. Десять из десяти, блять. Карта дьявола… кстати, тогда, возможно, падала и карта шута, но дьявол был точно, а сравнивать себя с Сатаной как-то не по себе.

Второй же раз, помню, что мы небольшой компашкой глушили пиво у неё. Мне было настолько скучно, что я сел за пианино (куда подальше от толпы), пил пиво и читал Бродского, его биографию и теорию про то, что суд Великого русского поэта – эксперимент правительства СССР по осуждению человека в преступлении, которого он не совершал. Суть заключалась в массовом убеждении толпы и самого обвиняемого.

Я знаю своё место. Не интересно? Отсяду подальше или пойду подышу, запрусь в другой комнате, на своей волне, мало кто заметит пропажу. Могу и в коллективе, и в одиночестве. Не идёт разговор с какой-то блядиной? Я ухожу от неё, я знаю своё место. Начинается какая-то движуха, которая мне не по душе? Которая ниже меня? Я просто сливаюсь до дома или остаюсь на квартире, потому что знаю место. Никто всё равно не против, они не замечают ушёл ли я или остался. Так, раз в пару часов кто-то спросит, мол, тут ли я, получит ответ, издаст звук «а» и съебётся. Всё потому, что знаю своё место.

– Демид, сколько ты призраков помнишь на своей квартире? У меня их очень много.

– Да по пальцам одной руки пересчитать. Я, слава Богу, к себе почти никого не пускал. – Это было правдой. Нахуй оно надо?

– А, точно. – Закончила она, но я собирался продолжить.

– Я был призраком, а не хозяином. – Я назвал её имя и продолжил. – Все эти фото не про меня даже. Меня на них нет, я не оставлял вещей или частичку себя в местах, где был.

– Вот как? – Она повернулась на меня. – Грустно, даже.

– Да нет. – Я посмотрел в заляпанное зеркало.

Мы зашли в другой аппендикс, относящийся к инсталляции. Ванная тумбочка (и зеркало, в которое я смотрел), сама грязная ванная, какие-то фотографии на прищепках и маленькая кровать, где были накиданы шмотки. Прямо как эти же шмотки, на кровати валялись мальчик и девчонка, которые переходят в статус нефоров. То есть в них ещё осталось что-то, но уже какая-то хуйня засела.

– Даже круто. Я привязан к дому, собственный призрак, ничего такого. – Закончил короткую мысль я и продолжал смотреть в зеркало. Не в отражение, а именно в зеркало. – Хули у вас зеркала такие грязные?...

Я ужасный чистюля, меня тригеррит любая грязь. Когда я обернулся на подругу, то она сидела на постели и обматывала лицо розовым огромным шарфом.

– Ну как? Гламур? – Напела она нашумевший хит.

– Свэг, – ответил я.

Пока мы топаем в следующую часть выставки, а то есть травму, я вспомнил, как сходил в гости к старым друзьям. Ебать, столько негатива я не ловил давно. И дело не в людях, а во взаимодействии с ними. Что бы я ни начал обсуждать (хуй кто заговорит первый, уж поверьте мне), следовало молчание, информация о том, какой я кринжовый или еблан, нервные смешки. Надо ли говорить, что я был в лютом дискомфорте? У меня всё было написано на лице, но всем было плевать. Шуту некого смешить. Дожили…

Все, кто спрашивал, что со мной, даже не дослушивали толком и уже начинали тупить в мобилу. Остальные – сами себе на уме и нельзя их винить. Что стоит заметить, я не уходил оттуда, а сидел почти до конца, несмотря на дискомфорт, отпечатывающийся на моём настроении. Я сидел, я терпелив, я знаю своё место. Ведь они друзья, могут обидеться. Вспомнились с сарказмом строчки восхитительной песни Добронравова в исполнении Величайшей Людмилы Гурченко:

Тебе судьбу мою вершить,
Тебе одной меня судить,
Команда молодости нашей,
Команда, без которой мне не жить.

Жаль, что никто не думает, что я могу обидеться. Правильно думают, я злой малой, но на своих обид в душу не засаживаю.

Стенд «Травма». Довольно интересная инсталляция и визуализация этого слова. В просторном помещении (снова), в центре зала стояла деревянная конструкция, представляющая собой смотровую площадку. Слева – стена и пол, на котором расположена картина под углом 45 градусов. Картина же эта, – продукт острого и кропотливого ума, читатель (прямо как у Демидушки Роге), вывод я делаю на основании того, что а) картина размером с 20 квадратных метра разбита на девять, а может и больше полотен, и б) здесь реально надо подумать, чтоб понять, что это вообще такое… прямо пиздец как подумать.

Мы встали под площадку и принялись рассматривать. Описать будет тяжело, но я постараюсь сделать это максимально близко к оригиналу. Это хорошая практика для меня.

Итак, серыми стенами построен лабиринт, однако взгляд зрителя расположен как бы чуть выше стен. В самом верху полотна видно, как свинюшки тащут безликого ребёнка за собой, он на них катается и свиньи «выращивают» его в безликого взрослого. Далее, я опущу читателя пониже (звучит пошло, но мне нравится) и приведу к середине картины. Стоит какое-то подобие чёрной коробки, из которой выходят такие же безликие взрослые и… пиздятся. Да, они просто друг друга скручивают и, скорее всего, пиздятся, беспощадно, толпой гасят одного! Или, наоборот, один вылезает из толпы и пиздит всех их, будто супер-герой, мать его. Они все пиздятся, постоянно, это их обыденное состояние. Ещё, здесь разбросаны чёрные бильярдные шары с номерами 5, 6 и 7. И вот на некоторых человеках, точнее на их «умных» лицах, написаны эти самые цифры. К «меченым» относятся хуже всего, ибо есть те безликие, кого не трогают, они просто заняты Бог весть чем, а вот «оцифрованных» месят обязательно, причём исключительно толпой! Вот и мы в самом низу. Толпа бьёт безликого с номером «7» (кажется). Причём, самое интересное, из этой толпы выходит номер «6». Ну, напоследок, скажу, что по бокам, в углах, закромах картины тоже какие-то сюжеты. То стервятники воруют сани Деда Мороза, то свиньи куда-то выпадают из нечта похожего на автозак. Автор – какой-то голландский художник, не знаю его имени.

Она сказала, что свиньи превращаются в детей, вырастают и выходят в центр лабиринта, чтобы выйти из него. В целом, я согласился. Только есть немного другое предположение, – дети превращаются в свиней, если рассматривать всё в обратном порядке. Я сильно сократил наши ненужные диалоги, показал результат. Как писал Курт Воннегут мл.: «Не стройте космический корабль. Покажите построенный и отправьте его на Марс.» Вот. Не космический корабль, конечно, но и не фиги воробьям показывать.

Мы решили посмотреть на картину сверху, чтобы найти новые подробности, может мы чего-то не заметили, а, Господин Голландский бунтарь?

Обойдя деревянную конструкцию, служившую этой самой площадкой, я заметил, что есть ещё одна картина, только песочная, а рядом с песочной, стоят в витринах какие-то статуэтки и фигуры. Она остановилась у песочной.

– Есть какие-то мысли? – Спросил я.

– Да! Это очень красиво. Взгляни.

Я подошёл, нихуя не увидел и не понял.

– Да, правда красиво, никогда такого не видел. – Сказал я, наклоняя голову.

Мне проще было соврать, хотелось поскорее разобраться с картиной той, голландского типа. Смотровая платформа казалась довольно хрупкой из-за скрипа, но я знал, что она выдержит, так как заметил металлические опоры во всех её местах. Спутница моя сильно боялась и поднималась медленно, я запизделся и забыл подать ей руку. Хотя, другие посетители, тоже поднимались отчуждённо (пары среднего возраста и девушки-подружки, по 2-3 красавицы в каждой компашке). Ну и хуй с ним, забыл и забыл.

Рассматривая сие художество сверху, мы сделали вывод, что ничего нового нам, это в сущности, не дало. Предположили, что свиней приносят стервятники, угнавшие сани Деда Мороза. Больно рядом они трутся. Я не фанат подобного, повторюсь. Но мне понравилось, пиздец как. Чел-художник, изобразил борьбу, в которой участвуют все без разбора: меченый, немеченый, ребёнок, свинота – все. Каждый чего-то хочет. Кто-то влезть в бильярдный шар с цифрой, кто-то свалить из лабиринта, а кто-то покататься на поросёнке. Очевидно, что творец недоволен. Чем? Всем, чем угодно. И он готов драться, вот, пожалуйста, его протест, он же изобразил вас, высмеял, сделал никому непонятными, безликими, приравнял к свиньям! Но что есть награда борьбы? Главное – хотеть бороться, а за что, так это решишь по ходу.

Таких недовольных много. Те, кому не нравится нынешнее положение культуры. И мы разрозненны, раскиданные лагерями по всему миру. Нам необходимо объединиться. Писатели, художники, дизайнеры, тату-мастера, музыканты, – все те, кто хоть как-то причастен к созданию культуры и хоть чуточку недоволен. Нам нужно объединиться и кричать всем вместе. Услышьте нас и простите нам нашу боль!

Я тоже веду борьбу за право существовать на полках, стать великим писателем и в прямом смысле, записать имя в историю. Правда, толку пока от этого нет, Демидку мало кто читает (но читает и спасибо!). Я жду результата, победы. А хер ли толку от борьбы, когда нет результата? Однако, я все равно продолжу это делать. Ибо все остальное либо мне скучно, либо про деньги. Нужно немного замедлиться и поумерить пыл.

Также, я осознал, почему этот зал называется «Травма». Травма – есть результат борьбы. Покинь поле боя, залечивай раны и становись сильнее. Это то, что делает нас лучше.

Мы принялись спускаться и в этот раз я галантно подал руку девушке. До сих пор холодная, но очень приятная, нежная и отдаёт каким-то интимом. Будто мы держимся за руки в школе, на последней парте и молимся, чтобы гадкий учитель нас не увидел.

Но я хочу, чтобы на нас смотрели. Думайте, что мы пара, уважаемые посетители. Поглощайте нас глазами, наедайтесь, насладитесь. Задайте вопрос в духе «а как у такого как он, такая как она?» или «они красивая пара!», «какая девочка с этим шутом?!». Я принимаю внимание в любом его виде, каким бы оно не оказалось.

Люблю смотреть на людей. Спокойным взглядом, озабоченным, злым, весёлым, добрым, сквозь солнечные очки, вьюгу, дождь, туман, град, из стекла автомобиля, метро, приподнимая глаза, когда читаю или сижу в телефоне. Короче, любыми глазами и при любых обстоятельствах. Я сталкиваюсь с посторонними в дуэлях, в которой оружие – глаза. Осматриваю их, делаю выводы, что это за человек, оцениваю внешний вид (отдельный вид удовольствия, я – эстет), людские тела, фигуры, недуги. Всё идёт под стук молотка моего суда о персоне. Осматриваю мужчин (некоторые из дуэлянтов могут думать, что я «из этих», раз уж пристально их рассматриваю, но это не так, ведь Демидка – натурал, а всю эту шнягу он осуждает), девушек, детей, домашних питомцев. С детьми просто – им всегда можно и нужно улыбаться, это круто, поднимает настроение. Питомцы – тоже. С мужчинами не так просто, некоторые могут принять за настоящий вызов, но большинству из них похуй какой шут или Демидушка на него глядит. Вот с девушками сложнее всего. Могут принять за извращугу или маньячелу, поэтому, надо время от времени гасить взгляд или делать вид, что смотришь не на них, а на предмет рядом с ними. И не забывать про своё место. Например, у неё красивые ноги, разрезающиеся белой юбкой или грудь просвечивает топик, аккуратные стрелки, космические глаза, нежная улыбка. Понимаю, что не то. Не надо туда лезть, стоит остаться на своём месте, я знаю где оно.

В универе я дополнительно изучал немецкий язык. В группе со мной была одна девочка, не хочу приводить её имя. Ростом примерно с меня, смуглая и блестящая кожа, королевские чёрные волосы, широкое личико с узким разрезом карих, янтарных глаз. Одевается она стильно: зимой свитеры спокойных, однотонных цветов, летом – платья ярких оттенков. Глаза частенько приукрашивает крупными очками в чёрной оправе. Я хотел завести диалог, когда она случайно сядет ко мне, ведь почти всегда она опаздывает, а навязываться специально я не хочу, потому что шут не лезет в дела короля. И тут она подсела, я скинул ей учебник, сказал на каком мы задании. Она поблагодарила. Ну, Демидка, давай, раскручивай язык, ты можешь. И вот раздался звук падения ключей на парту. Глухо-звонкий, когда металл соприкасается и сам с собой и с деревом одновременно. Кинул взгляд на побрякушку. А там ключи Мерседеса. Она на нём приехала. И ездит всегда. Нихуя себе, подумалось мне тогда. Не вывезу, нахуй оно надо. Знай своё место, Демидка – шут. Просто улыбайся, смеши, смейся сам, рисуй улыбки, брынчи бубенцами, висящими на твоей шапке, но не забывай про ножичек, что у тебя припрятан, ведь им, рано или поздно, надо будет воспользоваться.

Ладно, проехали. Я позже поговорю с такими, как она, при других обстоятельствах. Ничего такого в этом нет, просто мне нужно время, в отличии от других. Им-то повезло, материальное нужно. Деньги, машины, тачки, шмотки. А мне вот величие, время, информация, искусство, любовь. Величие… я с ним скоро совсем ёбнусь, не то, что они с деньгами.

Я горд тем, что взял свою спутницу за руку. У меня в ближайшее время не будет шанса повыёбываться с такой красивой девочкой на публике, среди парочек. Пускай все думают, что мы вместе, что мы, возможно, спим или помолвлены, мы хорошо одеты, якобы Демидка – уже великий писатель и он решил сходить на выставку про любовь со своей любовью, которая поддерживает его и делает свой бизнес, делает с ним любовь и они с Демидушкой горят ею. Да, хороший расклад.

На ней платье, босоножки, брюлики, клатч. А я в рубашке, жилетке, кастомной обуви с очками на голове. Люблю одежду, питаю слабость к ней. Необходимо выражать в ней душу, ибо людям нужна твоя одежда, они оценивают её, им невозможно жить без штампов и стереотипов, надо ставить эти печати, основываясь на внешнем виде. Деньги, которые для меня не представляют особой ценности, я трачу именно на шмотки. Не могу устоять, упс, опять потратил. Пардон! Зато смотрите какие классные брюки!

Мы ещё раз прошли мимо витрин со статуэтками.

– Тебе есть кайф рассматривать всё это? – Спросил я. Руку она, к сожалению, забрала себе.

– Ну… – начала она неуверенно.

– Мне нет. Хуйня какая-то. – Сморщился я. – Пойдём дальше?

Сморщенный лоб шута заставил девочку посмеяться. Очень приятно.

– Да, согласна. Хуйня. Пошли в другой зал. – Она развернулась, я приударил за ней.

– Нам ведь обратно, через всю выставку, да?

– Ага!

Ну, первая часть выставки позади. Впечатления – крайне положительные. Читатель, если нравится, то не забывай делать выводы из моих мыслей, оспаривать их и комментировать для себя. А я продолжаю бороться, ловить травмы от любви, чтобы заматывать их свежей марлей пока король не позвал на пир шута.

***

Мы с прекрасной второй половиной вечера прошли в начало зала, боясь встретить людей в белом. Точнее, я бы хотел, чтобы мы их встретили, и я проявил своё обещание, данное ей, предупредил бы её. Очередной загон, забей, читатель.

Народу стало значительно меньше. А хули, вечер пятницы, выставка закрывается в десять часов, время – восемь. Все уже давно распределились по кабакам, барам, клубам, квартирам, дачам, компаниям, кто-то торчал на работе.

Прошли чуть вперёд и перед нами раскинулся первый зал в этом крыле. Он назывался «Первый поцелуй». Белые стены, на входе, слева стоит огромное сердце, покрытое красной и приятной на ощупь тканью. На нём была какая-то любовная надпись, которую я забыл, она была слишком популистской и базированной, подобное, читатель, я, как образованный человек, отвергаю и не запоминаю. Мне нужно что-то другое, что-то, чего нет и не повторится, то, чего не смогу сделать я, но что-то, что я смогу сделать лучше и стать в этом деле первым. Сложно, понимаю, но мне это необходимо, как воздух, иначе, жизнь превратится в сборник популистских цитат и лозунгах, которые я ненавижу.

Помимо сердца, во всю правую сцену проектировалась речь девушки – той, которая создала этот стенд. Она на белом фоне с нарисованными голубыми, будто иконка «Телеграм» что-то рассказывала про свой поцелуй и его значение. Я прослушал эту речь, ведь общался со своей спутницей. На видеофрагмент смотрела одна или две парочки. Они внимали ей, я внимал спутнице.

Она обратила внимание на пару детских каруселей, вроде тех, что стоят во дворах, но они были покрыты слезами, теми, что были нарисованы на девушке. У стены, где мы стояли, был портрет этой «плаксы». А мне ещё и говорят, что я самовлюблённый… тут человек превратил целый стенд блять (!) в позицию самолюбования. Портреты, её символика, видос с ней…. Прямо культ личности какой-то. Мир уже знал одного неудавшегося художника, диктовавшим культ личности и собственную идеологию…

Разговор о чём-то прервался, я решил его продолжить, задав вопрос по теме:

– Ты помнишь его? Свой первый поцелуй. Ну, я имею в виду, в сознательном возрасте, а не вот это на детской площадке. – Я кивнул на скамеечку без спинки, в центре которой стояла огромная капля.

– Интересно, а сюда можно присесть? – Она взглянула на скамью. – Я бы села…

– Прям на каплю? – Выдал смехуёчек я.

Она посмеялась, отошла подальше от скамьи и ответила на мой вопрос:

– Блять, Демид… на каплю, да, прямо на неё, ага. – Если что, читатель, этот фрагмент я привожу за тем, чтобы ты знал характер персонажа. Ду ю андерстэнд? – А поцелуй, да, помню. Я тогда так напилась, а он полез, и он мне нравился… короче, дальше ты знаешь. – А что было дальше, читатель, это одна из частей «Морозко». Вот так, шут-Демид, над тобой чуть-чуть насмехается. – А у тебя каким он был? – Спросила она, посмотрев на меня.

– Да я тоже рассказывал, вроде как. Ну чё, мне восемнадцать, универская тусовка в загородном доме. Я тоже тогда накидался, вышел на крыльцо покурить. А там она, зазвала меня, поговорили. И она спрашивает, мол, никогда не целовался что ли. Я сказал правду, то есть, что нет, не целовался. Ну, она это исправила. И сказала, что не верит мне. Правда, я тогда настолько пьяный был, что у меня всё замылилось в глазах, не туман знаешь, а именно замылено. Молился про себя: «Блять, лишь бы нормальная, лишь бы нормальная». В итоге, когда протрезвел и лежал с ней, гладя по голове взглянул. Хорошенькая. Она правда спалила это, подняла голову и спросила, мол, чего это я. Я ответил, что рассматриваю её красоту.

Спутница опять посмеялась, сказала, что «пиздец, Демидушка, ну ты и даёшь» и мы вышли из этого зала самолюбования художницы. Хотя, знаешь, читатель, я не хуже. Уже несколько рассказов пишу про себя. Оказывается, мы с этой в одной лодке, наполненной слезами и смехом. Насколько я понял, для неё, то есть девочки, первый поцелуй – нечто чистое и грустное, словно слеза. Ну, хуй знает, у меня вроде весело и пьяно было во время первого поцелуя было. У моей спутницы тоже. Пьяно и весело.

Стенд следующий – голуби. Вот это нихуя себе. Голуби и любовь. Наверное, отсылка к фильму «Любовь и голуби». Не люблю я этих птиц, больно жирные и наглые, постоянно под ногами путаются. Напоминает некоторых людей…

Суть этой инсталляции в том, что большая комната оказалась опутана белыми и полупрозрачными тюлями. Из этих белых и очень приятных тканей оказался коридорчик, ведущий к какой-то подставке, имитации дома, вроде как, на котором стояли голуби, но это лишь на первый взгляд, чутка позже, адаптировавшись тут, я заметил, что птицы были расположены и по углам, и в тюли.

– Голубь символ болезней, разве нет? Ну, помимо свободы, конечно же. – Сказал я.

Она немного подумала, разглядела птичек и ответила:

– Бабушка говорит, что голуби – символы Святого Духа. Они вестники хороших и добрых вестей. А вот вороны, – нет. Они символы смерти, считается, что если кто-то утром каркают вороны, то жди беды. Но бывает же такое, что вороны собираются вместе, как раз-таки рано и летят за едой. Тут думать, что вороны несут смерть – ошибочно, птицы просто летят покушать и всё.

Вообще, её бабушка довольно интересный персонаж. Этот человек молился за мою победу на некоторых конкурсах (которые я проиграл) и восхитился моими рассказами. Спасибо.

Не уходя от темы, скажу, что вороны мне нравятся больше голубей. Это умное и хитрое существо, которого стоит и побаиваться. Я помню один случай из детства.

Я и мой тогдашний друг Богдан шли со школы, нам было лет восемь. Проходя мимо большой мусорки, я выкинул какой-то пакетик и приблизился к огромному и чёрному, будто уголь ворону. Птица проигнорировала меня и даже не подумала улетать. Его глаза и большой клюв поразили меня, я подошёл поближе, чтобы рассмотреть это восхитительное нечто, порождённое нуаром.

– Демидыч, осторожнее, он тебе своей открывашкой быстро твою консерву вскроет. – Сказал мне Богдан и я отошёл, испугавшись.

Ворон гаркнул (не каркнул, а именно гаркнул) и улетел. Я запомнил это на всю жизнь. Его открывашка и моя консерва.

– Символ Святого Духа. – Сказал я при переходе в следующий стенд. – Только этот символ больно много гадит…

Да простит меня Бог за такой маргинальный выкидон в сторону его любимой птицы. Я считаю Бога и его детей крутыми. У него есть свэг и крутой лайфстайл, описанные в большущей книге. Его церкви и портреты выглядят отпадно, стильно, без излишней пафосности, но показывающие, что он тут отец. Бог даёт мне эстетическое удовольствие, историческое наследие, ведь христианство шло рука об руку с Россией долгие годы. Это важно для меня, я чту, уважаю, а также изучаю историю и культуру моей страны. Более того, меня не устраивает нынешнее положение культуры в России, и я собираюсь поменять её. Как? Ага, щас, так я и сказал. Позже узнаешь, читатель.

Мне Бог поможет.

Ещё, я люблю Бога за то, что он не бросает моих родственников, как и миллионы людей. Моя двоюродная бабушка Люда очень чтит Бога, часто ходит в церковь, читает заветы, Библию. У неё погиб единственный сын, к сожалению, и она переехала в район Демидушки, поближе к семье. Когда сам Демидушка или его папа и мама не могут уделить время тёте Люде (прости нас, бедная женщина!), она обращается к Богу. Он не оставляет своих детей и всегда слушает их, я верю в это. Ещё, рядом с ним мой дедушка Игорь и дядька Миша. Привет, ребят, это ваш Демидка! Передавайте привет Богу!

Ну, и завершая тему религии, церкви и бога, скажу, что я считаю Ленина – плешивым петушарой. Этот хуесос разрушил ценнейший и древнейший социальный институт страны – церковь. Естественно, у меня тоже есть некоторые вопросы к церкви (не к Богу, он крутой), но чтобы совсем рушить его… шепелявый прохиндей…

Так, ладно, на эту тему можно потратить много времени и ни к чему не прийти. Свои тезисы я изложил.

Летописи. Вот этот стэнд я нихуяшеньки не понял. Разбросаны какие-то жёлтые свитки, свёртки, папирус, бумага под ногами, на ней какие-то рисунки, никаких записей. Мне не понравилось, хотя я питал ожидания и шёл сюда с положительным настроем после мыслей о Боге. Ничего подобного, лишь разочарование.

Однако, я прочитал на указателе, что в этом зале можно купить свёрточек с предсказанием. О! Я пиздец как люблю такие штуки! Они успокаивают, в них можно верить или не верить и это просто интересно. Я повёл её на поиски свёрточков с энтузиазмом, который выливался из штанов, рубашки и прочих атрибутов одежды. Нашли. Среди опущенной и разрисованной бумаги, стояла коробочка с этими предсказаниями. Она была открыта, но было написано, что нужно заплатить. Правда, я спокойно мог спиздить их, но не стал, я человек честный, никогда не беру чужое без разрешения, не пользуюсь чужими вещами. И не даю свои, презираю, когда их кто-то берёт без разрешения. Я считаю, что каждый должен заработать и сохранить своё.

Один раз я настолько из-за этого взбесился, что чуть не подрался. Вот как это было.

Мы сидели на квартире у моего друга, выпивали. О, что это было за время, Господи! Это было время моей любви к «», чувства к которой я описал выше. Упс, опять про тебя вспомнил, красота моя. Солнышко.

Так вот, я напился в дрова, в очередной раз на фоне невзаимной любви. Декабрь, чернота, снег, дубак, алкоголь, отсутствие любви, квартира, в которой горел красный свет. Я зол, пьян и нищ, если бы любовь была валютой. За пару дней до гулянки, я купил куртку. Заебатую такую, зелёный пуховик The North Face. Всем она понравилась, обхаживали её, осторожно вешали, рассматривали, трогали. Но не надевали.

Пока не пришёл мой бро, я много раз про него писал, – Седя. Этот наглый хуй опоздал и пришёл трезвым, словно стекло. Он попросил примерить куртку. Я повыпендривался, разозлился, но разрешил, пускай мерит, Бог с ним. Я ушёл в зал, из которого видно прихожую. И перед моим взглядом, раскрывается картина маслом, крайне интересная. В моей куртке трётся девица, бывшая моего лучшего друга и брата. Девицу мало любили в нашей компании, но относились к ней с терпимостью. Я охуел и пошёл справедливо разбираться, какого хуя она взяла куртку без моего разрешения. Это моя вещь. Не надо её трогать.

Я вышел из зала в прихожую и начал с грубости:

– Ты какого хуя в моей куртке? Снимай блять, быстро! Я не разрешал.

– А чё ты завёлся-то сразу? Я просто померить решила.

– Снимай нахуй! – Крикнул тогда я. Вот и подтянулись все мои друзья. Которые тоже не очень любили бывшую моего друга.

Началась словесная перепалка, я назвал её блядью, она меня пидорасом, но всё же сняла куртку и кинула её прямо на пол. Потом, она меня задела каким-то выражением, возможно, это касалось «». Я помню, как завёлся, красный свет зала ударил мне в глаза, алкоголь трансформировался в озверин, попавший мне в алую кровь, бьющую в мозг, идущую от разбитого неразделённой любовью, мёртвого сердца писателя. Ничего не видел, кроме ярости и желания отпиздить её. Взять, надеть куртку и отпиздить на месте, среди пьяной квартиры, холодного декабря, снега за окном и красного зала. Просто отпиздить и всё.

Меня остановил Седя и мой друг Дэн. Они не дал мне даже занести руку, Седя вообще подумал, что я замахнулся на Дэна, но потом, он убедил Дэна оставить нас на едине, увёл меня в чёрную комнату хозяина хаты.

– Брат, ты чего это? Хорош, спокойно. – Он усадил меня на чужую кровать и разжал мои руки. – Вон как колдоёбит тебя. Замёрз? Или отпускает алкашка по тихой грусти? Чё с тобой, братуха?

Я согнулся в три погибели и загнал руки, которыми хотел отпиздить девочку (!!!) себе в волосы. Я осознал ужас своего намерения. Не навязанного мне, не из-за неразделённой любви, не из-за терпимости к бывшей, нет. Это было моё желание, идущее из души. Мне стыдно за него и по сей день. Я работаю над собой и перенаправляю подобных демонов в нужное русло. Они не управляют мной.

Не давай демонам захватить тебя. Дай им действовать, но под твоим руководством. Ибо ты не заметишь, как сам станешь чьим-то ручным чертом.

Примерно такое, я сказал себе и успокоился. Да, меня отпустило, всё было олл райт.

– Я… я не знал, что я делаю. Господи! Чего это я? Пиздец какой-то…понимаешь, я хотел ударить её, избить? Понимаешь?

– Но не ударил же… – сказал он мне. – Всё, хорош хуйнёй мается, погнали выпьем ещё, я с тобой сегодня ещё не пил.

Правильно. Нехуй размусоливать, я уже был спокоен. Мы выпили, я признал перед бывшей моего друга, что перегнул палку и всё стало нормально. А Седя, гондон, в итоге померил мой пуховик. Он ему подходил, но не больше, чем мне.

Этой ночью я буду засыпать полупьяным, злым, красным и со слезами на глазах с мыслью о «». Приведу этот отрывок ещё раз, он мне нравится. Рот открывается кругляшком, чтобы произнести слог «…», смыкается, чтобы змеёй прошипеть «…», снова округляется, чтобы дотянуть «…».

Так, да, предсказания. Я оплатил оба, но мы договорились, что раскроем их, когда будем дуть кальян (это будет в третьей части). Предсказание представляло собой немного коричневый, маленький свёрточек, окутанный красной ниткой.

Я спрятал закидушку в карман, и мы пошли в почти последний стенд. О, там было просто прекрасно. Сейчас расскажу, но перед этим заглянем в инсталляцию, имя которой «Свет».

***

Свет – небольшая вытянутая комната, шириной метра 4, длинной метров 8, вряд ли больше. Несмотря на размер, пространство использовано со всей необходимостью и функционалом. Необходимо приподняться на деревянную платформу и разглядывать то, что у тебя под ногами. Там рассыпан белый песок, разбросаны какие-то предметы, которые каждый посетитель выставки видит по-своему, стены тоже белые (логично, «Свет» ведь!), на них то рисунки, то картинки. Жёлтая лампа над головами тускло светила, будто была покрыта вековым слоем вечного снега.

– Демидушка, что скажешь? – Спросила она, разглядывая песок под деревянной конструкцией.

– Не знаю. – Ответил я, но нашлось что сказать. – Если рассматривать выбор между светом и тьмой, то душа лежит к свету, а нравится больше в темноте. Из-за этой темноты иногда пишу ужасные вещи, они меня пугают. Но там хорошо, можно быть собой. Поэтому, я решил, что я – тень. Завишу от света и тьмы. Что-то между.

Она покивала, мы обсудили ангелов и демонов, которые когда-то были ангелами, но стали тем, кем стали. За нами стояла парочка: мужчина и женщина в зелёном платье, лет тридцать пять им было. Неспециально, я пытался подслушать о чём они говорят, но попытка оказалась тщетной. Перевёл взгляд туда, где лежали глазки моей спутницы. Она смотрела на два дальних камня, сложенных в женскую грудь. Вот тебе и инсталляция…

– Как тебе? – Поинтересовалась она. Её мало смущало нахождение подобного арт-объекта, и она не хотела меня как-то подстебать или поставить в неловкое, будто слон в посудной лавке, положение. Просто интересно какая грудь нравится писателю-шуту.

– Нравится. – Признался я. – Грудь в любом виде хороша. Так считают многие мужчины.

Начался один из лучших моментов вечера. Мы подходили к крайнему стенду, который называется «Пробуждение». Серая комнатушка с двумя больничными койками, капельницами, цветами и фиолетовой подсветкой. Между койками расстояние в два-три шага, не больше. Внутри, на дальней койке уже лежала какая-то пара, им было лет тридцать. Я не стал их рассматривать и прислушался. Женский голос повествовал о чём-то вроде «Начала», спустя пару секунд, понял, что не особо это интересно и пропустил в мозг через уши очень приятную и спокойную мелодию. Это было будто заставкой перед фильмом с названием «Жизнь». Окружающее, вездесущее и наполненное умиротворение. Оно мирно и нежно снимает с тебя грязь проблем, обмывает и укладывает, прочищая нежными пальцами разум, встряхивает душу на фоне заката, переходящего в фиолетово-розовый.

Я сел на свободную койку и немного сгорбился, на меня шла спутница. Она надвигалась осторожной поступью, оглядываясь, будто кошка, на мягких лапах. Paws.

Обычно, она ходит быстро. Или уверенно. Короче, я заметил изменение в её поведении, обеспокоенность, тревогу, которая не присуща ей при мне. Со мной ей спокойно, а сейчас… при входе в эту комнату – нет. Даже несмотря на мелодию и гипнотизирующий голос.

– Садись. – Я прихлопнул по белой простыне, по левую сторону.

Она в ещё большей нерешимости остановилась и посмотрела на койку, и захотела отвернуться, но не стала, до сих пор не понимаю почему. Я понял, что нужно брать ситуацию в свои руки и хватать инициативу за хвост. Давай, шут, пусти энергию в нужный трубопровод.

Он привстал, бубенцы зазвенели, взялась нежная ручка и нежная спутница обрадовала койку стройным телом, которое вызывает зависть других дев. Так легонько, бух.

– Демид, давай… – она перевела дыхание, я вернул ей руку, – мне страшно. С детства. Больничные койки, они очень пугают… – свободными paws она помахала себе холодной струей ветра на лицо, – может пойдём?

– Расслабься, всё ок. Не паникуй. – Начал я.

– Не могу, – она завертела головой. – Страшно. – Тихо добавила в конце.

– Давай посмотрим страху в лицо, лады? Немного. Короче, есть предложение. Давай введём стоп слово, а? – Нужно было немного разрядить обстановку, даже если шутка не совсем удалась, то девочку она заставила сбиться с курса страха. – Пускай это будет «кальян». Если запаникуешь, то скажи «кальян» и мы уйдём отсюда. – Слово я также подобрал не просто так. Мы должны были пойти покурить после выставки. Тем более, она вроде как, их любит.

Она посмеялась, я увидел, как плечики поддались расслаблению, ручки перестали трястись.

– Да, давай. Я хочу попробовать. – Она успокоилась и потому согласилась. Или просто мне решила довериться. Интересно, что выкинет этот шут?

– Супер. – Я откинулся назад и лёг на кровать, как бы параллельно ей. То есть ноги стояли на полу. На вторую половину легла она.

Я взял её за руку, сказав, что нам так будет проще. Она сначала положила наше сплетение себе на живот, потом расслабила, я перекинул его себе на грудь, ближе к сердцу. Чувство маленькой победы одурманило меня, будто опиум. Развеял страх девушки, помог расслабиться, прикоснулся к ней и заплёл мысли.

– Демид. – Я посмотрел, как она глядит сквозь моей головы, на цветы. – Здесь даже цветы, как в больничке. И капельницы такие же. Бля…

– Не смотри на них. Смотри на меня. – Я повернул голову и раскрыл глаза пошире. Она поймала их и согласилась ими. Её рука начала теплеть. Ресницы несколько раз хлопнули и отозвались чем-то хорошим. Фиолетовый свет игрался на её лице с бегающими ресничками, но спокойными и дышащими глазами. Девочка явно устала, надо было поговорить.

Чтобы не смущать её я перевёл взгляд на потолок. Там рисовалась картина какого-то будущего. Все люди в белом, ходят по белым домам, улыбаются старикам и детям, вокруг одни зелёные цветы. Будто реклама какого-то Сбербанка или Вкусвилла. Заканчиваясь, этот видеоряд сменялась обычно залипательной штукой. Фиолетовый сгусток переливался и принимал самые разные формы на белом фоне под спокойную музыку. Я задышал глубже и почувствовал что-то туманное на душе. Такое ленивое и обволакивающее.

Мы заговорили о проблемах. У неё личная жизнь (как и у меня, в целом), деньги, суматоха, открытие небольшого дельца, бывшие, война с бюрократией… у меня старые друзья, непринятие нынешнего расклада дел, гонка с самим собой. Короче, нашлось что обсудить.

– Как думаешь, у нас получится? – Спросила она, оставив свою руку в моей.

– Да. Всё получится. У нас всё обязательно будет хорошо. Х-о-р-о-ш-о. – Закончил я.

Пока не стану великим – не закончу. Пока шут не наиграется, он будет танцевать.

– Спасибо тебе, Демид. Правда. Уже не страшно.

Я промолчал. Поэтому, напишу сейчас. Не за что, заяц.

Молчал, ибо залипал на жидкую изменяющуюся фигуру, которая на потолке. Девочка сказала, что подарит мне проектор, чтобы дома я смотрел также. Мне было очень хорошо. Со мной красивая и умная девушка, которая меня поддерживает, мы лежим, обсуждаем жизнь, идеи, вокруг спокойно, мы не обращаем внимание на людей, что трутся около койки. Видимо, хотят занять, но я не даю, потому что нам хорошо. Нельзя отдавать моменты чужим.

У меня сформировалась маленькая мечта в голове. Чтобы Демидушка поехал в провинцию, куда-нибудь где горы, например, в Италию. Итальянскую деревушку, да, это подходит. Куплю маленький домик, из камня, как в 1919 году, надену свою льняную рубашку, приобрету брюки из того же материала, что и рубашка, обую сандалии, заведу старенький скутер, причешу хайр, как у Джимма Моррисона, спущу с волос очки на глаза и поеду серпантином в вверх, к горам. Буду катиться, поворачивая ветром то налево, то направо, вдыхать свежий воздух и просто ехать вперёд. Куплю фрукты у местных, буду улыбаться смуглым итальянским девушкам, старикам с простыми лицами, жизнерадостным детишкам, махать сильным и загорелым мужчинам, выходцам Великой Империи.

Доеду до вершины, заглушу моторчик и буду любоваться деревушкой, сидя в теньке, достану фрукты, протру их об рубашку и вкушу плоды Италии.

В домике буду писать свои рассказы, читать великих французских авторов: Камю, Гюго, Вольтера, Жене, Стендаля. Не забуду и про соотечественников: Достоевский, Чехов, Тургенев, Андреев, Толстой, Пушкин, Есенин, Рождественский, Евтушенко, Довлатов… Горный воздух будет трепать страницы моих книг шаловливо. Но я не буду против, ведь сам шут в прошлом, понимаю, что хочется подурачиться.

Буду слушать Дебюсси, Билла Эванса, Шостаковича, Рахманинова, Вивальди.

Мне надоела моя музыка. Тот, который давал мне энергию, – рок, приелся будто гречка в армии. Фонк просто надоел, не получаю той энергии, которая нужна. Даже реп, который вроде бы прост и не нужно в него вслушиваться, перестал нравиться.

Сейчас слушаю перечисленных классиков и в догонку джазового пианиста Эванса с вечно дымящейся сигаретой промеж зубов. В этой музыке какое-то спокойствие, легкий летний ветер, разгоняющий жару и тоску, закореневшую во мне с детства, с Дальнего Востока, который я привез вместе с вещами при переезде.

Еще сейчас мне нравится латинская музыка. Она дает мне чувство эстетики движений, силы и любви.

От музыки мы берем то, что нужно. Сейчас я нуждаюсь в спокойствии, энергии, эстетике и любви.

Наверное, женюсь, заведу детей, может быть, итальяшки меня издадут, стану популярным. Но останусь в этом маленьком домике, наполненным итальянским воздухом, продуктами, европейско-русской литературой и музыкой, русским писателем Демидом Роге.

И пойдёт к чёрту вся политика, экономика, скандалы, интриги, сплетни, ложь, конфликты, деньги, общественность, меньшинства, национальные вопросы, повышение смертности населения, перенаселение планеты, глобальное потепление… всё в этом мире.

– Ты задумался, Демид? – Позвала она меня.

– Да, так, замечтался. – Прошло всего секунды три-четыре от нашего молчания, всё нормально, я не выглядел дураком.

Мы продолжали лежать и наблюдать за фигурой на потолке. Музыка уже смешалась с нашими ДНК и стала чем-то реальным, а не идущим из колонок. Страх ушёл, оставив наедине с безмятежностью. Замок из наших рук стал совсем тёплым в такт моему сердцу под грудью.

А в горах Италии разразился звук мопеда. Фрукты кончились и рассказ написан, нужно новое вдохновение. Очки отражают солнце, рубашка, расстёгнутая на второй пуговице, наполняется ветром и тащит наверх, по серпантину, будто парус.

***

Встать из этого рая спокойствия было нелегко, хотя никаких будильников не брынчало и не звенело. Мы почувствовали, что надо идти, она поправила платье у ног, я проверил всё ли у меня на месте, – в карманах и мы поднялись. Какое-то время повисло молчание, будто туман спокойствия, что воцарился на душе, вышел через меня и незаметно захватил окружающую действительность. Обычно в подобные моменты неловкостей, я анализирую собственное состояние. Может быть, в нём кроется причина молчания? На данный момент – нет. Тогда я почувствовал себя сильным, почувствовал себя новым, свежим, но не почувствовал самим собой. Было ощущение, что я брожу где-то не там и не здесь. Снизу земля, сверху небо, а между ними шагаю вразвалочку я. Мне стало интересно, где я шёл. Душа подсказывает, шепча на ухо, что это связанно с избранностью. Может, я иду в том месте где становятся избранными? Или я иду туда, где ходят избранные? Вряд ли. Не думаю, что я избранный. Хотя, если окажется наоборот, то против не буду. Не помешает.

Остался, как нам подумалось, последний зал. Он был слева от разочаровавшего меня стенда Летописи. Зашли, а там ещё закоулок, уже направо. Мы попали в белую коробку. Слева от меня (то есть входа и выхода), стояла вешалка с разными футболками, за вешалкой – ширма. Перед одеждой была касса, перед ней высокая блондинка с каким-то немного виноватым лицом и короткой стрижкой, за её спиной, вдалеке, два диванчика, кофейный столик и всякие сувениры, распиханные по углам.

Я начал этот абзац с того, что нам подумалось, мол, это последний зал. Нет, это сувенирная лавка и, по совместительству, зона отдыха (в которой никто не отдыхал). Зал с Пробуждением был последним. Что же, ладно.

Девушка за кассой начал рассказывать про этот уголок с белыми стенами. Как оказалось, ты выбираешь футболку любого цвета (белый, чёрный, розовый), смотришь принт, и она печатает тебе рисунок на футболку прямо при тебе. А сзади, так, мелочёвка разная. От колец до ароматических свечей. Я решил глянуть рисунки в бумажном каталоге. На отдельном столике, похожим на те, где лежат священные писания (длинные и узкие), лежала папка с файлами, очень толстая, порядка ста страниц. Мне понравились некоторые и решил сделать себе футболку.

Моя спутница сказала, что это отличная идея. Мы не могли определиться с размером, у меня то ли S, то ли XS (у каждого бренда беру по-разному, такова уж моя анатомия). Она накинула на меня пару футболок, решили, что S смотрится гораздо лучше. Слегка безалаберно, расслаблено и со стилем. Время для самого интересного – принта. Опять каталог, снова листаю и смотрю.

Мне очень нравится выбирать. Очень классное чувство, когда ты смотришь и тебе нравится сначала всё, потом меньше, ты трогаешь, осязаешь, мыслишь, как будет круто обладать той или иной вещицей, взвешиваешь и делаешь финальный выбор. Тебе нравится только одно, и ты это забираешь, потратив, возможно, больше денег или сил, чем рассчитывал, но зато, получаешь гораздо больше – удовольствие от покупки, видишь то, ради чего ты стараешься. Не ради условной футболки или сумочки Валентино, это – хуйня, а ради того, чтобы ты выбирал, мог позволить себе эти ощущения, разрешаешь им пронизывать твой мозг, заставляя забыть серые вещества в голове обо всём, кроме ближайшей покупки. Или не забираешь и оставляешь затею, уходя ни с чем. Однако, отсутствие выбора – тоже выбор.

Девочка листала каталог со мной. Где-то мы смеялись, где-то ужасались, это мне не подойдёт по цветовой гамме, а вот это бабское… этот рисунок хороший, но не моё, а вот этот классный, давай дальше ещё посмотрим, я если что запомнила страничку (спасибо!), о, смотри, вот этот тоже норм. Остановились на девушке с горящими руками и двумя тёмными хвостиками. Преобладают бордово-коричневые оттенки с щепоткой фиолетового. Этот рисунок блондинка пошла печатать на белой футболке. Оказалось, что принтер стоял прямо у неё за спиной. Моё главное писательское оружие – визуальный анализ, дало осечку.

В ожидании печати футболки, мы сели на диванчики и выбрали куда поедем продолжать вечер и где раскроем свёртки с предсказаниями. Я посмотрел на шторы, из них выплывали белые человечки и другие сотрудники выставки. Внутрь быстрым шагом, оглядывая глазами, будто бейсбольными мячиками, всё вокруг, зашёл тот самый парень, который рассказывал про выставку на входе. Я увидел, что вышла вторая девушка-продавщица. Она была с длинными и кудрявыми волосами и в очках.

Девочка со мной что-то мне рассказывала, мы обсуждали старых знакомых (вроде), но я не сильно её слушал (да простит она меня). Просто мне показалось, что немного заигрался. В семью. Пришли на выставку вдвоём, смотримся хорошо и уверенно, держимся за руки, вместе выбираем мне шмотки, сидим можно сказать, что близко… короче, шут, гейм овер, ёпт. Пора смотреть в реальность, тем более, тебе несут твою футболку в оранжевом пакете из бумаги.

А в реальности, пересохло горло. Я попросил у девушек воды, два стакана. Они замялись и было видно, что нельзя, а у них – нет. Не положено.

– А если об этом никто не узнает? – Сказал я.

Они глянули друг на друга, улыбнулись, кивнули и кудрявенькая в очках пошла за ширму со словами:

– Я что-нибудь придумаю.

Придумай и сообрази воду, пожалуйста.

– Мне понравились рисунки, которые вы печатаете на футболках. – Сказал я блондинке, которая осталась рядом с нами. – Дизайнеры их делают или?...

– Нет, художник. – Ответила она. – Стив Роудс, он австралиец, сотрудничает с нами и предоставил мерч. Каждый рисунок имеет своё название. Я взгляну на футболку? – Спросила она.

– Да, да, конечно, никаких проблем.

Она пошуршала пакетом, девушка, что была со мной, что-то скролила в телефоне, кому-то отвечала, но была вовлечена в диалог. Я видел по глазам.

– Ваша называется Advanced Pyrokinesis. Внутри, снизу, – блондинка подняла нижнюю часть белой ткани так, чтобы она была наизнанку, – написано имя художника.

Можете погуглить, принты у него классные. Если интересно, то отыщите мой. Advanced Pyrokinesis by Steven Rhodes.

Нам принесли водичку, я осушил стакан, поблагодарил девушек и решил кое-что спросить:

– А этот Стивен Роудс не занимается анимацией, случайно?

– Нет. А, если не секрет, зачем вам? – Ответила на мой вопрос и задала свой блондинка.

Вообще-то секрет. Но я продолжу диалог.

– Нет, никакой ни секрет. Я просто писатель и мне нужен аниматор для одного проекта. Жаль, конечно.

– Ну, зато у вас, писателя, есть его футболка. – Сказала кудрявая.

Да, на мне теперь висит горячая девочка в прямом смысле слова.

Я кивнул и сказал, встав с пакетом в руке:

– Когда стану великим писателем, приду в ней на интервью или вручение премии. – Я сам засмеялся от своих мечтаний.

– Будем ждать! – Ответили девушки искренне и пошли к кассе.

Моя девочка чуток посидела, сделала пару глотков, перебрала сумочку, поднялась и мы направились к выходу. Напоследок, блондинка и кудрявая, попрощались с нами. Я ответил:

– И вам хорошего вечера. Девушки, искусство всех победит. Обязательно.

Не важно кто ты. Музыкант, художник, граффитчик, дизайнер, поэт, писатель… мы с тобой в одной лодке. Я сказал, что искусство победит, потому что был чётко в этом удостоверился, когда я (писатель) обсуждал с блондинкой Стива Роудса (художника). Не знаю почему так. Просто победа будет за нами.

– Всех, Демидушка, всех. Обязательно. – Сказала она мне.

– Да, заяц. Обязательно.

Часть 2. Вечносмешно.

***

Шут тихонько скачет по подземелью, словно лошадка. Слышны лишь его колокольчики на красно-жёлтой шапочке. В его нос забивается сырость и окаменелость подземелья, холод будоражит его разгоняющуюся кровь, приставшую к стенкам его жил и сердца. Ножичек в ботиночке немножко мешает и слегка натирает голень, но он не замечает дискомфорта, лишь посмеивается. Шут привык к неудобствам, таким мелким, которых много и все они, в сумме, приравниваются к одной большой проблеме.

Его работа такова – привыкать и посмеиваться над дискомфортом. И, естественно, смешить остальных. Вот только, в прошлый раз он плохо поработал. Ему не удалось насмешить короля и подданых, гостей, министров, богачей, рыцарей, прекрасных миледи. Его избил король, Господня длань сошла на головёшку шута в облике золотого скипетра Его Величества. Шут получал по голове сильнее и сильнее, удар за ударом, его шапочка слетела, осталась лишь кровавая тюбетейка на голове, перемешанная с его волосами, глаза залиты синяками, будто рты залиты вином у гостей Его Величества, нос искривлён, а губы превратились в пару томатов, которые привезли из-за морей. Он упал бездыханно под звон колокольчиков. Последнее, что он слышал – смех тех, кого он веселил последние несколько лет. Такое жирное, мясистое, крупное, округлое, мягкое и гнойное ржание. От некоторых срывался настоящий гогот, но это так, мелочи. Издержки профессии.

Король приказал убрать этого смердящего пса, думая, что он мёртв. Шут сквозь сгустки крови заразился смешком, переворачиваясь на бок, молвил:

– Помилуйте, Ваше Бла…ха-ха-ха…городие. – Он опять посмеялся, но получил пинок по боку и вернулся в положение на спине. – Вы меня не так поняли… ха-ха-ха, по.. помилуйте.

– А как же мне тебя понимать, ежели ты, – король сидел на троне, поставив локоть на подлокотник и опёрся на руку, выражая скуку к умирающему шуту, – ничего толкового не молвишь. Стража! – Рявкнул львом король. – Уведите его!

– Ха-ха-ха…ха! – Залился шут не то кровью, не то смехом. – Моё Превосходительство, Божий Помазанник, Ваша Светлость, дайте последний раз навеселить вас, прогнать эту скуку с лика Вашего, молю. Я клянусь Господом Богом, что будет смешно. В этот раз точно будет… ха-ха-ха-ха-ха-ха… смешно!

Король лишь махнул рукой на двери, которые захлопнула стража, волочащая бившегося с невидимой силой веселья шута.

– Ха, – он припрыгнул, – ха – снова припрыгнул, – ха, – и опять прыжочек, – в этот раз точно будет смешно. Клянусь Господом Богом. – Продолжая скачку сказал холодным стенам шут.

Он уже не помнит кто его вытащил и выходил. Шуту только видеться как его тащат по этому подземелью, коридору, старому подвалу, в котором очень мокро в дождливую погоду и всегда холодно. По подземелью, с которым он сейчас разговаривал и вместе с которым смеялся. Он хотел быть очень осторожным, шагать тихонечко так, будто принцесса к алтарю, чтобы все видели, но никто не слышал. Да не получается что-то… смешно больно со стенами болтать о том, о сём. Стены гораздо приятнее людей, но чем-то похожи. Одинаково холодные и чёрствые к твоим чувствам, но не смеются над ними, не рассказывают тайн, не перевирают слова, понимают правильно. И смеются вместе с тобой.

Туда-сюда стремятся вверх ножки. Туда-сюда сгибаются ручки. Туда-сюда звенят колокольчики на шапке. Туда-сюда трёт ножичек.

Лёжа на грязной и пыльной постели с перевязанной головушкой, шут думал о том, как бы рассмешить короля. Его светлость. Когда же ему было весело? В последние разы не очень, нет, лишь пару улыбочек озарило шута, польстило своим вниманием. В первые разы – очень смешно. Правда, это уже всё повторялось и не так весело. А последний и вспоминать не стоит – его за это избили. Да и не вспомнит он, что с него взять? Обычный шут.

Точно! Ха-ха-ха! Ой… голова заболела. Уй! Как больно-то, что ж это такое… Так вот же, ну же-ш, ну! Тьфу ты, пустая голова, пёс смердячий, шут гороховый. Ой, опять заболела, не стоило хлопать себя по лбу. Тц, тц, тц, ай яй яй яй… ничего без приказа Его Величества не вразумляю сам. Но вразумил, да! Его развеселило, как он бьёт меня. А ежели убить себя при нём, то Ваша Светлость будет смеяться вечно, вместе со мной, да! Всё, всё, не возбуждаться, мне нужно спокойствие, чтобы быстрее выздороветь и насмешить Господина.

Прошло несколько месяцев, а может и целый год, и вот шут, прыгает по лазейке, через которую его протащили в заброшенный погреб неизвестные люди. Они нашли его рядом с выгребной ямой, лежащего в мусоре. Нашли и принесли туда, где он лежал всё это время. Они давали ему неизвестные отвары, травы, хлеб, яблоки и воды. Выводили под покровом ночи на прогулки, дышать свежим воздухом, чтобы никто не видел. Шут сидел на маленьком холмике, грыз запретный, кисленький, переливающийся красным на блеклом свете луны, плод и смотрел в горящее окно спальни своего лорда. Каждую ночь он мечтал попасть прямо туда и развеселить Своё Сиятельство прямо сейчас, но он хватал себя за ноги, не давая им уйти в спальню. Прикрывал рот, чтобы смех не вырвался и не разлетелся по всему царству. Ещё рано.

И вот, он обрился, снял бинты с головы, остригся, отстирал кровь с шапки и костюмчика, заточил ножичек, поблагодарил неизвестных, скрывающих своё лицо белыми черепами с вытянутыми эльфийскими ушами, будто у эльфов, о которых он ведал своему королю. По бокам этих черепов росли рога. Интересно, зачем скрывают лица такими причудливыми масками? А может и не скрывают вовсе. Это и есть их физиономии. Но всем же быть такими красавцами, как Его Превосходительство.

И вот шут выпрыгивает из лаза. Дверь открылась практически в центре зала, прямо по правую руку от трона. Музыка сразу же затихла. Всё внимание, излучаемое поддаными, направилось на дверь, из-за которой выглянули несколько пальцев, держащих её, затем немножко колокольчиков и улыбающиеся лицо. Шут открыл со скрежетом дверь до конца и вышел в залу, налитую утренним светом. Его Величество принимало какую-то делегацию, об этом, перед уходом, шуту рассказали неизвестные. Они были в курсе новой шутки шута и сказали ему день, когда лучше это сделать. При всех.

И вот, трепетный момент. Да, король медленно поворачивает голову и, раскрыв рот, выпятив язык и глаза, смотрит на шута. В ногах полегчало, руки стали будто вата, а голова налилась туманом, который ведёт прямо к цели. Шут подступает к королю, но стража оказалась совсем рядом и попыталась его схватить. Он отошёл назад и примирительно выставил перед ними руки, предвкушая зубами шутку. Чуток посмеивался. Волновался. С кем не бывает?

– Стоять. – Гаркнул король и нагнулся вперёд, зло цедя сквозь зубы, в которых уже зародился кариес. – Ты что тут забыл, смерд?

– Ваше Сиятельство, – шут перекрестил ноги и поклонился, в таком положении он будет стоять весь этот короткий разговор. – Я хочу насмешить вас. Навсегда. – Он поднял глаза и показал оскал.

– Пффф. – Не поверил король и метнул головой в разные стороны. – Навсегда насмешить? Ты совсем рехнулся, червь?

– Ваше Благородие, молю, дайте последний шанс. Я обещал вам, что в следующий раз будет непременно смешно, очень, очень, очень, очень, преочень смешно! Так дайте же волю, исполнить собственное обещание.

Король осмотрелся, как-то кучно выдохнул, перевёл взгляд на свиные рыла подданых, жрущих что дают (в прямом и переносном смыслах), с сожалением накинул глаза на музыкантов, уже сложивших инструменты, выглянул на железноголовую и бесполезную стражу, посмотрел на застывшего в позе шута с кричащими мольбу глазами.

– Ладно, – махнул король рукой, – давай. Если рассмешишь навсегда, то останешься при дворе, озолочу, младшую дочь выдам. А если нет, то – он провёл пальцем по горлу.

Шут молча закивал, вылез из позы, будто жокей из седла, встал перед королём, достал ножичек, раскинул руки во всю их ширину и поднял голову к верху, смотря на Его Превосходительство. Он пошёл медленно и мучительно, будто обладал всем запасом времени, резал себя по горлу.

– Кха, кха, кха… кха. – Смеялся он. Капли крови падали на редчайший персидский ковёр.

Король разозлился и велел стражу выкинуть шута в темницу. А казнить… неважно когда, пускай погниёт за решёткой. Ковёр испортил, жалкое отребье.

Железноголовые подхватили шута под мышки и потащили вон из зала. Он кричал, бился ногами, пытался выпутаться и закончить шутку, ведь самое весёлое только впереди, он только начал, досмотрите до конца, молю, прошу, Ваша Светлость!

И шут понял, что нужно менять положение. Импровизировать. Его взяли слишком высоко за локоть. Он двинул им прямо в железную голову, стражник ослабил хватку, шут выпал, резко встал и метнулся до ножичка, что валялся рядом с каплями крови, впивавшимися в персидский ковёр. Один шаг, одно ловкое движение рукой и

король мёртв.

Шут продолжал бить ножом по дряхлому телу Его Сиятельства, рубить горло, как у индюка, разить по глазам, щекам, полоскать грудь, вскрывать вены на запястьях, обагрять трон, лицо короля, его корону, ожерелья, мантию… свой шутовской костюмчик, колокольчики бившиеся в темп сердца, руки, острое лезвие, заточенное несколькими часами ранее. Капли королевской крови смешивались с теми, что стекали у шута с горла и вызывали бурную, кипящую, бурлящую реакцию в организме шута. Наконец, вот оно, вечный смех!

Шут развернулся к подданым, наблюдавшим импровизацию шутки. Шут смеялся, держась за живот.

Зал аплодировал стоя. Всем было смешно, свет лился в окна замка, стол с едой и винами сиял, стража в темп ржания стучала копьями по полу, музыканты, еле справляясь с водным напором веселья играли в такт. Шут кланялся и танцевал.

Так продолжалось до ночи.

…

Шут в крови вытанцовывает перед мёртвым королём с вырезанной улыбкой на всех видных местах тела. Щёки по обе стороны, лоб, руки, ступни (шут снял ботинки, чтобы было больше места под его творчество). За его спиной сидел полный стол мёртвых тел в блеклой луне, смотрящей на шутку придворного. Он решил продолжить импровизацию и вырезал каждого желающего, получить вечный смех. Получили все, кто был в зале. От музыканта до министра. Никому не жалко, подходите, смейтесь, берите, ну же, давайте, смелее!

– Я же сказал, Ваше Сиятельство, что в следующий раз будет очень смешно. Вечносмешно. Ха! Ха-ха-ха! Вечносмешно! Вот это я придумал, да, Ваша Светлость? Вечносмешно. – Повторил твёрдо шут и тихо-тихо засмеялся.

Часть 3.Ночь, улица, фонарь…

Ну, читатель, как тебе вторая часть про шута? Вызвало некоторое непонимание, что же это вообще было? Наверное, это Демидка про себя пишет, он сравнивал себя с шутом, а тут история про этого шута, а тогда кто король? Что за шутка?

Читатель, ты сам делаешь выводы из этого малюсенького рассказа. Думай, что хочешь. Я вложил сюда несколько смыслов и каждый найдёт свой. Или это просто окажется интересным чтивом, если не обнаружишь в этом ничего толкового, стоящего твоих размышлений и выводов. Энивей, я надеюсь, что тебе понравилось.

Вообще, можно подумать, что я добавил эту часть от просто так, мне захотелось, да и всё. Я же творческая личность. Это очень удобно, прикрываться тем, что ты творческий. Или тем, что ты на работе. Или тем, что у тебя есть ребёнок. Главное – найти какую-то особенность в себе и оправдывать все косяки или, наоборот, приписывать себе победы, полученные исключительно благодаря этому качеству. Ага, блять, конечно, так мы все, дружно взявшись за ручки, и поверили.

А тем временем, Демидка со спутницей катился в такси китайского автомобиля до одного местечка, где можно поесть и подуть кальян. Мы разговаривали о деньгах. Не самая приятная и любимая для меня тема, но поддержать разговор я могу. Язык подвешен. Я ведь творческий весь такой. Концептуальный.

Так вот, произошёл анализ расходов и взаимный обмен финансовой грамотностью. Я предпочитаю не лезть в чужие кошельки, лучше покажу свой. Ой, а там и пусто. Короче, мы поделились как экономим деньги и на что их тратим. Она просто кладёт на сберегательный счёт, а я завёл другую карту и скидываю туда отложенное. Ещё смотрим на ценники и стараемся сжимать ремни расходов, когда денег мало. Ни она, ни я этого не хотим, но приходится, такова жизнь. На что тратит кэш она, я не особо хочу говорить (потому что не помню), а вот у меня есть чем поделиться. Небольшая философия, хоть и хлипкая, ибо её легко разрушить, будто песочный замок, но я и не претендую. Мне с ней спокойнее.

Трачу цифры с карты, в большинстве своём, на процессы. То есть – вкусно поесть, доехать на такси, сходить куда-нибудь. В общем, на материальные блага у меня уходит меньше всего баланса (одежда и книги – не в счёт). Допустим телефон (у меня до сих пор одиннадцатый айфон), или какие-то безделушки с маркетплэйсов, или техника, побрякушки и тому подобное. Предпочитаю скинуть бабки на что-то, что даст мне удовольствие на протяжении какого времени. Та же еда из ресторана – я буду есть и получать приятные эмоции, удовлетворение. Такси – получу возможность проехать в комфорте. А купил что-то материальное – сразу всё и пропало. В момент совершения покупки уходит то самое приятное чувство, ради которого и был затеян весь сыр-бор. Не знаю как у тебя, читатель, но у меня так. Возможно, я зажрался или стал ханжой.

Я помню, как разозлился на деньги. Это было около года назад, ехал с последнего экзамена домой. Тогда мои друзья из универа предложили мне поехать с ними летом в Турцию, отдохнуть. Я отказал, у меня не было денег, они сказали, что можно попросить у родителей. Нет, не смог. И сейчас не могу. Советь на пару с гордостью не позволяют. А зачем? Я трудоустроен, добываю деньги честным способом. (Тогда, год назад, я только устроился на работу, не было большого количества денег).

И разозлился. Я ехал в маршрутке, летом, набитой людьми, будто поролоном. Только прошёл дождь, форточки и люк закрыты, сквозь них и тела видно серое, заёбанное небо. Духота ужасная, Господи, мне было трудно дышать. А ещё какой-то мудак справа залез жопой и на моё сиденье. Слева другой мудозвон тычет локтем мне в голову. Свиньи, никакого уважения к другим пассажирам. Всё гудит вокруг. И вот она – злость. Такая железная, вся в броне, боевая дева, с топором наперевес. Её лицо окутано шрамами, будто вуалью, на голове шлем с пикой. Сталь на её броне – потёрта, видно, что она давно воюет.

«Ёбаные деньги», – подумал я тогда. Не могу позволить себе отдых с друзьями, потому что финансы не позволяют. Они могут, потому что давно работают, а я только устроился, столько времени зря потерял. Ёб твою мать! Ещё, они могут попросить сумму в несколько десятков тысяч на отдых, а я нет. Просто гордость, говорю ведь. Сука!

Позже, я будто сотрудник КГБ просматривал соц. сети своих друзей. Они там, веселятся, пляж, яхты, девушки, алкоголь, солнце, отдых, дюти фри, душевный покой, море. Злость продолжала распирать, будто вернулась, чтобы добить проигравшего воина. А дальше, когда они вернулись, – делились со мной тем, как там круто было. Да-да, я тоже отдохнул, провёл время с пользой, бла-бла-бла. Себе-то не пизди, писатель. Ты завидовал им, будто ребёнок.

В тот день, заезжая в свой район на этой маршрутке, полной мудаков, я поклялся себе, что заработаю и поеду. В итоге, спустя год, финансовое положение ещё хуже, чем тогда. Тьфу ты, блять. Надо что-то менять в жизни…

Но я не расстраиваюсь. Деньги – материальное, не стоит из-за них тратить нервы. Я ещё своё заработаю, каждый может заработать. Или продам. Красть не буду, меня поймают и отправят шить рукава на нары, а шить я умею плохо, порвётся ещё…

Мы приехали.

Вылезли из такси, прошли мимо красивых новостроек класса «эконом» (хотя, оно нихуя не «эконом», ты цены на жильё видел, читатель?). Дома мне напомнили отели из Вьетнама, Турции, Тайланда, которые я посетил ещё ребёнком. Многоэтажки спокойных, будто вечер, цветов: коричневый, белый, серый. Балконы застеклены, но как-то стильно, необычно. В некоторых квартирах торчат кондиционеры. Сверху домов, на последних этажах, прямо в прослойке, разделяющей крышу и последний этаж, умельцы установили светодиодную линию. По этому чёрному экрану бегала белая полоса по всем рядом стоящим апартаментам. Девочка заметила эту красоту и сказала:

– Демидка, смотри, бежит полоска! – Но полосочка не пробежала. – Сейчас, сейчас… – ждала она.

Я сразу же заметил бегающие огоньки, но чтобы девочка получила удовлетворение от того, что показала слепому Демидке красоту, притворился, что не заметил.

На самом деле все всё замечают. Но немногие говорят об этом.

И вот электрический лучик белого света побежал по домам, она показала пальцем, я удовлетворённо кивнул и сказал:

– Вижу.

Несмотря на темноту, детские площадки были заполнены семьями, на узких дорожках летели электросамокаты. Причём, читатель, заметь, что большинство было личных, а не арендованных у Яндекса, Вуша или Юрента. Я подумал о том, что этот микрорайон в Лефортово является обособленным мирком и в целом, логично, что тут много самокатов. Зачем здесь машина? Всё под рукой: детские сады и школы, магазины от Спара до базовой Пятёрочки, есть пара мест, куда можно сходить поесть, вроде как парковые зоны даже размещены. А если надоело тут сидеть, то доехал до метро Площадь Ильича и упиздовал куда тебе нужно. Я бы хотел там жить.

Мы спустились под мостик, на котором нас высадило такси, там велись ремонтные дороги, перекладывали плитку и бордюры (а как иначе-то? Это ж Москва!) прямо около заведения, где мы должны поесть и выдувать дым из кальянов. Жрать (извините, это литературное произведение, я имел в виду «кушать») хотелось всё сильнее и сильнее.

Вошли внутрь. Если честно, то это место меня поразило. Оно позиционируется, как кальянная, но по факту – нихуя подобного. Я не люблю кальянные. Там всегда темно, воняет жжёными углями и потом, нечего поесть, хочется спать, а контингент оставляет желать лучшего. Чаще всего это пиздюки, думающие, что у них есть деньги, а то и хуже власть. Постоянные вопли, крики, издевательства над официантами в духе «уважаемый, бля, давай реще». Редко, когда одинокий мужчина сидит и раздувает свой шланг, залипая в ноутбук с облепиховым чаем под рукой, который он случайно может задеть и перевернуть. Здесь же, куда мы вошли, было всё наоборот. Зал купался в белом свете, за столами сидели взрослые и воспитанные люди, обсуждали бюджеты, политику, резались в настольные игры, бросали кубики, раскладывали карты, пахло летней улицей и надеждой на отдых. Да, мне там понравилось с первых минут, это светлое место, куда не стыдно зайти с красивой девочкой и повыёбываться друг перед другом. Нутро подсказывает мне, что за выебонами туда и заходят. Не имею ничего против, меня, наоборот, это подбадривает, я впитываю эту картину. Этих мужчин в дорогих рубашках, с кольцами и цепями на перевес, с ключами от дорогих авто на их столах, с дорогими часами, утяжеляющих татуированные запястья. Если они добились, то я со своим талантом точно смогу, да, чёрт возьми.

Сели около окошка, друг напротив друга, она на диван, я на мягкое кресло. В окне ковырялись мигранты, думая как бы поменять плитку по приказу Сергей Семёныча. Мне это не понравилось, вид из окна испорчен, но Бог с ним, люди работают, это их хлеб.

Почти сразу же подлетел вежливый, но ненавязчивый официант, я сразу спросил, что есть из мясного, без меню, не мог так долго ждать. Он перечислял слишком много всего, но мои уши зацепили лишь бефстроганов и филе миньон. Филе миньон звучит вкусно и дорого, но вспомнив про финансовое положение, я решил не искушать судьбу и взять одно из любимых дишес – бефстроганов. Она заказала брускетту с креветками и какую-то пасту. На двоих взяли свежевыжатый лимонад, литра два. Алкоголем портить вечер не захотелось, тем более – она пьёт редко, а я на антидепрессантах.

Официант сразу же улетел, подошёл здоровенный кальянщик. Я доверил выбор ей, мне в целом, похуй что курить, главное без этого холодка, ебущего мою глотку. Взяли хвою и сибирские ягоды.

Зашёл разговор о работе. Ничего нового, так и сяк, единственное, что волнует, – остаётся мало времени на творчество и сон, но это поправимо. Она сейчас работает в ночные смены, т.к её сменщицы в отпусках, но с сентября выйдет в дневные и мы будем видеться чаще, как она сказала. Я рад этому, но есть недоверие. Меня много девушек наёбывали с тем, что обязательно пойдём ещё гулять или она перезвонит, поэтому, я скептичен.

Она спросила про мой материал, насобирал ли я что-нибудь.

– Да. Как минимум, будет рассказ про нашу с тобой вылазку. Максимум – несколько частей «Морозко». – Ответил я.

Все ждут «Морозко». Но не идёт оно у меня в последнее время, исписал я его, что ли? Ничего, напишу ещё, это херня, любовная проза идёт хорошо, я прекрасно романтизирую вещи, общался как с настоящими шлюхами, так и с благородными девами, прототипов – уйма. Нужна лишь форма. Над ней вот всё и бьюсь, никак не выиграю сам себя.

Стал больше читать. Раньше читал много, но сейчас ещё больше, потребляю много полезного контента, начиная от истории, заканчивая полезными статьями про копирайтинг или политические события в мире. Последние меня, кстати, мало удивляют, ибо история имеет свойство повторятся. На это нервы я не трачу, просто наблюдаю. Всё это я делаю, потому что понимаю, что мне нужно стремительно и терпеливо умнеть. Делать шаг, но широкий, не переходящий в бег. Гнаться, одновременно и шагая развалочной походкой великана, который может все и оставляет позади ненужное, прихватывая на пути только необходимое. Через призму времени, читатель, смотри под ноги и видь следы Демидушки, будто динозавра, поднимая голову к верху, подмечай как шагает Демидка сквозь здания, в песочном костюме и солнечных очках.

Принесли еду, принялись за неё. Бефстроганов оказался хорошим, его было много, мясо сытное, соус подходящий. Брускетту она съела почти сразу же, с пастой сидела дольше, всё чаще запивая её лимонадом, в котором плавала мята, сёрфящая на доске её глотков. Принесли кальян, она раскурила, уступил это право, хотя мне не терпелось его попробовать, потому что она сама хвалила кальян именно в этом месте. Ничего, подожду. Терпение – то качество, за которое я благодарен Богу и родителям. Хоть я и вспыльчив, могу рваться напролом прямо в бетонную стену, но сделаю это, выждав нужный момент, пока остальные бараны расшибут глупенькие головушки об эту самую стену. До меня дошёл чёрный змей-шланг. Затянулся. Выпустил пару колец в потолок и пробил их струёй дыма. Изумительный вкус, и правда. Еловые ноты в начале рта подготавливают вкусовые рецепторы к сибирским ягодам, плавно переходящим снова в прохладительную хвою. Мне понравилась эта «зацикленная» форма вкуса, редко такое приходилось пробовать. Вернулись к тому, с чего начали, попробовав всё остальное.

Она рассказала, что ей пишут с фейков какие-то дуры. Высказывают своё «фи» её сторисам, мол, хватит выёбывается, мы и так поняли, что ты хорошо живёшь.

– Охуеть, вот это людям делать нечего. – Посмеявшись сказал я.

– Пускай сначала поживут моей жизнью хотя бы день и не сойдут с ума. – Она выпустила дым и сделала глоток лимонада. В конце добавила. – Дуры.

– Не обращай внимания. Пускай завидуют, их дело.

Мы ушли от этой темы, но в ахуевозах с этой новости я до сих пор. Насколько же людям делать нечего, Господи! Это же нужно создать фейк аккаунт, написать ей полотно ебливого текста, отправить, сидеть ждать реакции. Лучше займись делом, дура! Найди работу, почитай книжку, посмотри сраный и пошлый турецкий сериал, а потом помастурбируй на «восточную сказку». Займись хоть чем-нибудь. Строят из себя взрослых, а в итоге… даже писать не хочу, что там в итоге.

Мы заговорили про предательство. Если кто-то решит провернуть со мной подобное, то он выбрал не того человека, или, в данном случае, писателя.

Я выложу все процессы красной плиткой на дорожке литературы, ведущей к дому величия. Свои и чужие проебы, гнилые разговоры, подставы и прочее. Щадить себя и никого либо другого не собираюсь. Я сказал ей об этом. Она ответила, что не стоит держать обид. Так, она намекнула мне, что нужно отпустить обиды и забыть. Я так это понял. Сказал, что восприму как вызов на дуэль. Что же, если вы вызвали, то по правилам дуэли я выбираю оружие. Литература, естественно. Я не обижусь, о нет, я не школьник или слабак, винящий во всем правительство. Я разозлюсь и выточу эту злость, словно кусок метала в меч. Этим мечом и пронжу оппонентов. Хватит обижаться и злиться? Это ваш выбор, пожалуйста, берите, никто не осудит, а уж тем более, кто такой Демидка Роге, чтобы судить кого-то? (Все осуждения в моих рассказах являются лишь творческим вымыслом тронутого умом человека, все совпадения, которые будут найдены – ваша проблема). Я больше не собираюсь слушать, как меня посылают нахуй.

Отвечу на своем поле. Тем более, это отличный материал, я не позволю добру пропасть!

Юношеский максимализм у вас, автор. Ты прав, читатель. Но ставится ли автор хуже, если он – максималист?

Настало время раскрутить свёртки с предсказаниями. Да, автор оставил себе заметку на полях, чтобы не забыть про этот момент. Сейчас, только включу настольную лампу (я пишу в полной темноте), раскручу бумажку… у меня написано «Самый тёмный час перед рассветом». Отлично, я доволен этими словами, ведь сейчас тяжко, даже очень. А что написано у неё? Запамятовал конкретную фразу, но там было про ценность момента и ожидание результат от работы, которую она делает сейчас. В целом, этому предписанию я тоже рад, оно подкрепляет мои слова, что всё будет хорошо. Главное рваться вперёд, улыбаясь трудностям сияющими зубами, грызущими препятствия.

Мы начали говорить про эгоизм, оттуда тема перешла в искусство, потому что я привёл чью-то цитату, и мы согласились с тем, что оба отдаём людям что-то, но ничего не получаем, а когда уходим от «потребителей», то оказываемся эгоистами. Удобно устроились, господа. Ханжество это, вот как называется.

Теперь подробнее про искусство. Точнее про борьбу за искусство. Как читателю уже известно, я проиграл пару важных конкурсов в этом году, а письмо с моим единственный романом даже не открывали в издательстве. Я горячо уверен, что я просто ещё не продался. Посмотри, читатель, нынешние популярные деятели искусства – продажные или мёртвые существа. Потребитель дрочит либо на мёртвого, либо на того, кто кичится тратой бабла, ибо сам хочет помереть или тратить столько же кэша. Однако, это не вина потребителя, нет, это вина ваша, господа-коллеги. Вы пришли в своё дело ради денег, а не ради удовольствия. Я не спорю, всем нужно зарабатывать, что-то кушать, одеваться, обеспечивать семью. Однако, не в такой же степени, когда ты, будучи, условным писателем, выдаёшь себя за бизнесмена, например, на экономическом форуме! При этом, ты не имеешь даже образования в области экономики, а пиздишь на тему, притянутой от хуя к носу. В этом и есть продажность, – выдавать себя за того, кем не являешься.

И знаете что? Идите нахуй, я буду с вами сражаться. Вас много, вы старше, опытнее, богаче, популярнее, жаднее, циничнее, холоднее. Армии у меня нет, оружие – клавиши ноутбука, командир – я сам, one man army. Я моложе, живее, талантливее многих из вас, щедр и верю в любовь даже после того, как она меня шваркнула лицом об стенку реальности несколько раз. Буду драться, до последнего, сам помру, но и вас, господа, в могилу сведу, стану не просто костью, а целым рыбным скелетом в горле, буду атаковать, хитрить, юлить, байтить, гадить в комментариях, портить лекарством ваш яд, который вы ежедневно варите и вкалываете людям. Я не дам вам продавать искусство и кормить потребителя говном, заставляя его тупеть, чтобы занять очередной топ и получить кэш. Зарабатывайте лучше на рекламе. Стыдно должно быть, господа, в первую очередь, перед самим собой. Ну же, мир, прими вызов Демида Роге, давай, выступай против него, он надвигается. Ваша слава и деньги против моего таланта. Bring it on.

Прошло пара минут, как я задумался над этим и пропустил то, о чём она говорила. Эх ты, Демидка. Всё в бой рвёшься, опиздюлишься ведь, молодой болван. Зато будет опыт, ничего страшного в этом нет. Всегда можно отступить, перезагрузиться, сменить стратегию и снова рвануть в жаркий котёл борьбы. Главное сделать это вовремя.

Ладно, мы решили закругляться. Потрепались о чём-то, оба устали вусмерть. Заработались, каждый на своём месте, в которое не хотим ехать ночью в воскресенье, из которого бежим в пятницу вечером. Не хочу работать, хочу писать. Но я благодарен отцу за то, что он научил меня одному слову. Надо. Надо работать ещё больше. Схватить эту лямку и тянуть её вперёд, словно бурлак.

Подозвали официанта, как мне показалось, она проявила слишком много внимания к нашему столику. До того, как мы её подозвали, она подошла и спросила:

– Вам всё понравилось?

Моя спутница несколько раз закивала, я поднял голову и ответил:

– Да, спасибо, всё изумительно.

– Точно? Всё понравилось? – Быстро спросила официантка. Не знаю почему она так отреагировала, но было видно, что её действительно заботит наше удовольствие.

– Всё прекрасно, девушка.

– Могу забрать? – Она потянулась за тарелками. Я сказал, что может, без проблем.

Когда она брала мою тарелку, то с неё слетела вилка и закатилась за диван и официантка попыталась достать её. Я попросил, чтобы она этого не делала, мелочь, не стоит из-за этого переживать и нервничать (она ой как нервничала!).

– Да, потом заберу. – Сказала она, поднялась, поправила юбку и перед уходом бросила на меня взгляд полный благодарности, якобы это я разрешил не подбирать эту несчастную вилку.

– Спасибо. – Сказала она и удалилась с грязной посудой.

– Не за что. Вам спасибо. – Бросил я в след, но она вряд ли услышала.

Так вот, принесли счёт. Моя спутница перевела мне деньги за себя, когда я потянулся оплачивать всё картой. Это был очень приятный мув с её стороны, она создала иллюзию того, что я плачу за всё, дабы я чувствовал себя real man. В теории, я мог бы заплатить за двоих, правда пришлось бы где-то с недельку жрать воздух. Короче, оплатил, всё норм. Перед вызовом такси, она сходила в туалет, я открыл своё приложение и вызвал тачку себе.

Она вернулась, сходил в сортир уже я. Когда вымывал руки, смотрел на своё отражение в зеркале. Эй, неплохо выглядишь, Демидка. Недавно сменил свой стиль одежды, больше удалился в классику/повседневный кэжуал и стал стричься коротко. Определённо, я так нравлюсь себе больше, а что уж думают остальные по моему стилю, мне всё равно. Признаюсь, приятно слышать комплименты, я их получаю достаточно. И сам не щажу их для окружающих, всем приятно, ситуации «вин-вин».

Вышел из туалета, она уже ждала меня. Попросила сделать пару кадров, я выполнил. Мне кажется, что я неплохо фотографирую девушек на их телефоны, они всегда выставляют фотки, которые сделал я. В просьбах сфотографироваться вежливо отказываю, не люблю появляться в кадрах на фото, я там – не я. Чужой человек, который выглядит, как моя копия, да ещё и лох, судя по тому, как он получается.

Перед выходом из здания, я увидел нашего кальянщика за стойкой, он попрощался с нами волновидным движением руки. Я быстро подлетел к стойке и пожал ему руку, поблагодарив за хорошую работу (официантам оставил на чай, думаю, что они поделятся с ним). Он такого не ожидал, однако, был приятно удивлён. Вышло неожиданно и хорошо, всё как я люблю.

Мы вернулись на мост, откуда выходили. Её такси уже ждала свою пассажирку. А моё… подбирает водилу. Она крепко обняла меня и сказала:

– Спасибо за вечер. Выставка была супер. Я давно не была на выставках, спасибо, что позвал.

– Всегда пожалуйста.

Она как-то отпрыгнула от меня и закрыла дверь машины. Открыла окно.

– Демид, как будешь дома, то отпиши мне, ладно?

Эй, я должен был сказать эту фразу, а не наоборот!

– Ладно, отпишу, кавалер. – Посмеявшись ответил я.

И всё, она уехала. Я остался ждать, когда же Яндекс подберёт мне водителя, который увезёт меня отсюда, чего мне не хотелось. Стою один на этом мостике, среди трепета города. Проезжают чужие такси, а мой уже нашёлся. Высматриваю его. Напротив меня стоял дом. Оттуда, с парковки выехал Мерседес, его водила всё время рассматривал меня. Чем я его зацепил? Наверное, тем, что стоял посредине улицы один. Падают на асфальт разные цвета вывесок магазинов, стрекозами несутся курьеры на своих байках, на конце перекрёстка мигает электросамокат, в окнах гасят свет, вдалеке кто-то засмеялся. Я глянул в телефон, таксист приедет через несколько минут. Успею покурить. Достал, зажёг, затянулся. Никотин резво вмонтировался в тело, будто он там уже родной. Я раздумывал над рассказом, который сейчас пишу. Над ближайшими планами в творчестве, над книгами, над другими проектами. Столько всего надо сделать, я должен… Ёбаный ты по голове! Ушлый таксист, сука. Отменил! Надо ждать нового…

Я выбросил бычок щелчком прямо в мусорку, выдохнул и вспомнил строчки.

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Пришло в голову немного другое содержание:

Ночь, улица, фонарь, кальянная,
Бессмысленный и жёлтый свет.
Живи ещё хоть четверть века –
Я стану великим. Исхода нет.

Не умру – …

Да простит Александр Александрович Блок за столь маргинальную пародию. А вот и такси. Может, вместо «кальянная» поставить «такси»?

Я сел, поздоровался, убедился, в том, что едем туда, куда мне надо. Водитель оказался очень обходительным. Он спросил нормальная ли температура в салоне, хочу ли я подключиться к музыке, стоит ли её вообще оставлять. Я сказал, что всё устраивает, достал наушники, включил что-то из поп-панка и вносил заметки про сегодняшний день, которые ушли, будто овощи в суп, в этот рассказ. Всегда смотрю в окно и наблюдаю пейзажи, когда еду. Представь, читатель, практически каждый божий день, я разглядываю одну и ту же картину пока еду на работу. И, соответственно, когда еду обратно, только в другом порядке. Не надоело, ни разу, ни сколечко. Наверное, в этом и есть сила урбанистики и природы. Построить всё так, чтобы было свежим и новым каждый раз, когда взгляд вкушает плоды созерцаемого.

Подумал о том, что мне сегодня оказали много внимания. Этот таксист, водитель Мерседеса, официантка, продавщица футболок на выставке, тот белый человек, парень гид, встретивший нас на входе. Не зазнавайтесь, писатель. Помните, что проблема большинства лидеров мнений в том, что они ушли от народа, от собственной аудитории, которая, между прочим, кормит их. А потом эти люди удивляются, мол, а у нас что такая проблема с миграционным вопросом? Или, например, так сильно выросли цены на жильё, вот это да, вау! Да, господа лидеры мнений, подобные поразительные вещи не случаются с обычными людьми, они привыкли сталкиваться с этим ежедневно, не видя мир с вашей колокольни, которая стоит на больно высоком холмике. Жили бы вы пониже, а не делали бы вид, что живёте, не удивлялись бы столь сильно. Если всё будет так продолжаться, то это чревато культурой забытия среди аудитории. Помните про свои корни, это они питают вас – древа. Иначе сгниёте или вас срубят и продадут китайцам. Вы хотите быть тем дубом, с которым себя сравнивал Болконский? Я – нет.

Доехали. Я показал таксисту где мой подъезд, он остановился, мы друг другу пожелали всего доброго. Вышел, проверил ничего ли не осталось на кресле, поставил пять звёзд, оставил сто рублей на чай (он копит на свадьбу. Поздравляю.), достал ещё одну сигарету и закурил, вдыхая ночь с никотином и смолами. Отчего-то, поймал себя на мысли, что стало гораздо проще писать, чем говорить. Победа или поражение это, я – не знаю. Но мне нравится эта деталь, вставлю её в рассказ.

Хотел присесть на скамью, что около входа в подъезд, именно на ней я в каждый последний день лета сижу один и наслаждаюсь уходящей любимой порой в году. Подумать только, она почти закончилось. Грустно. Я так долго и сильно ждал лето, улыбаясь в пальто весне, что пропустил своё время года. Жаль, но ничего не поделаешь. Вот бы сейчас затусить где-нибудь… или нет, никому звонить или писать не стану, лучше домой, поскорее начать писать рассказ. Хотя, ребята сто процентов где-то зависают. Да нет, надо сворачивать день. Мне одинаково хочется и в толпу, и в одиночество. Как меня привлекает постричься в монахи, равносильно тому, как импонирует стать кутилой.

Так вот, не присел на скамейку потому, что рядом было наблёвано. Вот оно, именно эти биологические элементы встречают меня. Благодаря им, я понимаю, что дома. Усмехнувшись этой мысли, выбросил бычок в урну (щелчком, как и всегда) и убрался в подъезд.

Я заканчиваю этот рассказ в уже прохладную ночь 18 августа 2024 года в том же родном Подмосковье. Жаркий май и солнечный апрель были костылями, готовившими к знойным братьям-близнецам июню и июлю. Дождь уже прошёл, он поймал меня на улице, вчера и сегодня – единственные деньки последней жары, прошлая неделя была холодной. Будет и следующая. В такой атмосфере завершается рассказ «Охота». Это слово до сих пор ассоциируется с агрессивным и злым терпением, взрывающимся в момент выстрела, ничего не изменилось.

Прошу пройти в послесловие, читатель. Надеюсь, тебе всё понравилось.

Послесловие.

Рассказ тянулся долго, будто пустая жвачка, у которой уже кончился вкус. Получилось честно и злостно. В некоторых местах переборщил с матершиной, где-то тавтология, но я уже всё поправил.

Что хочу сказать читателю на прощание? Я довольно противоречивая и не самая приятная личность. Несмотря на все увиденные качества и чувства, зарытые во мне, стараюсь оставаться приятным парнем. Это даётся нелегко, но меня окружают удивительные люди, которые по неведомым мне причинам, как-то терпят и даже любят меня. Есть стимул быть хорошим парнем и дальше.

Также, благодаря этим людям и выходят подобные истории. Полные, честные и, надеюсь, увлекательные. Мне бы хотелось, чтобы мои рассказы были как мыло. Очищали всю мировую грязь, были доступны и пахли чем-то душистым.

И, конечно же, оставляли пену.

Запишу здесь пару цитат, которым не нашёл применение по ходу повествования, но они давно висят в заметках, не знаю куда их деть. Пускай будут тут, они мне нравятся.

Я заплатил за свои поступки. Видимо, по скидке (ах, везунчик Демид Роге!)

В моём арсенале полно чеховских ружей. Я развешиваю их по стенам и страницам произведений.

Сколько сейчас стоит Родина? Дешевле билета в Израиль?

Семья распадается, отец частенько уходил из семьи, но возвращался. Правда реже, чем уходил…

Все верно, ты читаешь отца.

Я глубоко убежден в том, что любовь обязательно победит.

Если эта девочка будет проигрывать, то я сам выйду на игровое поле и покажу как любит писатель!

Твой, demid rogue