2 часть
День голодают Поздеевы, второй, третий... Животы уже к спинам стали прилипать, в глазах колбасные видения чудятся, а где деньги взять никто не знает. В конец пищевая тема въелась в думы Поздеевых, как грязь в подошву. Кристина - та рассудка вообще лишилась. Любимую игрушку – плюшевого кролика Несквика, на доску положила и разделочным ножиком на части покромсала. «Вот, - говорит, - грудинка, вот окорочек, а вот и корейка!». Ролан же из глины стал вкусности лепить, да такие красивые, что на раз от настоящих не отличить. Слепит бублик или рогалик, гуашью раскрасит, толченым стеклом, как сахарной пудрой посыплет и в микроволновке обжигает. Не раз Иоганн эти творения за всамделишные принимал. Чуть все зубы в глиняной еде не оставил. Одна Элеонора была голодом довольна. «Похудею - говорит, - как пить дать, похудею!» И, хотя фигура ее ничуть не уменьшалась, она день и ночь платья, да шубы в своей надежде ушивала. И чем дальше голод, тем все меньше и меньше размер вещей выходил. Еще бы месяц и ее лифчики только бы тараканам налезли. Так увлеклась Элеонора совей давней мечтой, что и про грудничка в этом припадке забыла. Хорошо, что собака Тумба малютку к своим титькам пустила, впрямь как та волчица, что Рима и Ромула вскормила. Видать их тоже тогда кризис сильно допек.
Долго пищевые страсти Иоганн наблюдать не стал. Взял тележку из-под навоза, набросал туда с десяток балалаек и пошел по городу продажей заниматься. Однако продать в Воткинске балалайку все равно, что гнид на лысине искать: видно, что нет ни шиша, но авось какая прилипла вша. Все, от мала до велика, в этом городе на балалаечном заводе работали и всем расчетные деньги этим самым музыкальным инструментом дали. Одна надежда была на пришлых американцев, да на заезжих туристов.
Америкосы в Воткинске русские ракеты на части распиливали, как уговорено между странами было, а туристы в дом-музей Чайковского иногда за чизом наведывались. От Чайковского, правда, в этом музее только пыль да ночной горшок остались, но чиз завсегда можно было у памятника или у фасада сделать. Наприедет разная иностранная публика, разношерстная как одеяло лоскутное, статую Чайковского облепят, словно мухи варенье, и давай свои чизы фотографировать. На них то и рассчитывал Иоганн, когда с балалайками к дому-музею заявился. Но, как говорят в Воткинске, надежда быстро кончается, когда до дела касается. Балалаечных торговцев возле музея было как комаров на болоте. Вся музейная площадь и весь памятник был завален балалайками, да так, что от великого композитора одна макушка торчала. Да и на той ворона сидела, и нагло непристойность делала.
Делать нечего, потащил Иоганн балалайки к американцам. Жили они за городом, за высоким забором, ели и пили только из Штатов привезенное и никого к себе на пушечный выстрел не подпускали. Но мысля о прибылях у Поздеева в душе все же таилась. Знал он об одном крючке-крючочке, которым можно за жабры любого иностранца подцепить и на свою уловку шибко надеялся.
А тем временем собака Тумба последнюю еду умыкнула. Случилось это во время спиритического обеда. Уселись было Поздеевы вокруг единственной сардельки, руки на край тарелки положили, глаза закрыли и хором произнесли: «Дух сытости приди!» как явилась к ним сучья морда, да и утащила колбасный припас. Собаку, понятно, словить не смогли - только тапки растеряли, а вот крику и ругани было на весь Воткинск. Соседи даже к ушам подушки привязывали.
Пришлось потом Элеоноре дезинфекцию рта делать. С мылом, да порошком язык от поганых слов отмывать. Но этим дело не кончилось. От щелочи, да от пузырей мыльных с Элеонорой такое послабление случилось, что лучше и не рассказывать.
Пока мать животом мучилась Кристина, даром что прыщавая, замуж все же решила выскочить. Для чего тайно брачное объявление в Интернете разместила. «Познакомлюсь» - написала она, - «с богатым и красивым, с молодым, да не ленивым. С яхтами на парусах, при хоромах-теремах». Очень довольной осталась Кристина собственной выдумкой. Сразу ей такой знатный мужчина причудился: в костюме да при галстуке, с жемчужной улыбкой на все 32 зуба, будто «Дирола» обжевался. Помечтала Кристина о своем суженном, подумала о его восхитительности, да и вспомнила, что сама лицом не чиста. Две слезы уронила, на третью выход нашла: разместила на сайте вместо своей мамкину фотографию двадцатилетней давности. «Кто нас Поздеевых разберет, когда у нас у всех два глаза и рот» - решила она, и подписалась: «Поздеева», то ли случайно, то ли с умыслом, имени своего не упомянув.