Кто это придумал, теперь уже не узнаешь. Наверное, высокое начальство. Может быть, начальник училища. А может, кто-то и повыше. Факт в том, что предстояло нам не только «учиться военному делу настоящим образом», но и делать это в условиях совсем не комфортных. И это ещё очень мягко сказано. Рота ехала в зимние лагеря. Погрузившись в «людские» «Уралы», мы отправились в путь. Совсем не лёгкий морозец щипал за нос, заиндевелые автоматы, зажатые между колен, вздрагивали вместе с нами на кочках дороги.
Жить нам предстояло в закрытом и отапливаемом летнем учебном корпусе. По такому случаю в приземистое дощатое здание, явно не приспособленное для зимы завезли сотню армейских матрасов с сотней же комковатых, набитых ватой подушек, пяток армейских тулупов и прочие причиндалы. При входе оборудовали умывальники, типа «рукомойник». Централизованного водопровода в здании, конечно же, не имелось.
Лихо выпрыгнув из «Уралов», мы сразу принялись за дело. Сначала прокопать дорожки в полутораметровом слое снега. Рядом с главной дорогой – вдоль остова приземистого учебного корпуса – для каждого взвода свой квадрат из глубокого снега. Чтобы втыкать туда синие деревянные армейские лыжи с суровыми алюминиевыми палками. Тут всё серьёзно – в армии же должен быть порядок. Десять лыж в первом ряду – первое отделение, десять во втором – второе. Перепутать нельзя. Как назло, мороз всё крепчал и крепчал. Но что нам мороз? Отбой. Подъём. На учебные занятия – становись.
Первая пара – тактика. Пристегнув к сапогам лыжи, мы отправились в путь. Но я-то – не лыком шит. Пара толстых шерстяных носков согревает ноги, а вторая притаилась в вещмешке. Уж кого-кого, а меня мороз врасплох не застанет. Выехали в поле. Пронзительный ветер чуть не сдувает с ног, но широкие армейские лыжи для того и делались такими, чтобы надёжно стоять на только что проторенной лыжне. Уши у шапок опущены и завязаны снизу на тесёмки, жестокий мороз под двадцать пять градусов щиплет за нос и щёки. Преподаватель, деревянный, как наши лыжи, начал занятие. Подполковник Дерунов, наверное, хорошо знал тактику, но кличка «деревянный» принадлежала ему по праву.
– Взвод!.. противник наступает с фронта… ваши действия? – отрывистым голосом вещал подполковник.
Наши действия оказались непредсказуемыми. Дерунов оглянулся на широкое заснеженное поле, простёр вперёд руку в кожаной офицерской перчатке и принялся рассказывать, что делать подразделению. В это же мгновение курсант, стоящий крайним в шеренге, повалился на бок. То ли ветер его сдул, то ли ослабли ноги – неизвестно. Сработал «эффект домино». Каждый следующий падал на соседа, а тот, в свою очередь, ронял стоящего рядом. Через мгновение весь взвод во главе с «замком» валялся на снегу. Когда подполковник обернулся, закончив свою пафосную речь, то принялся хватать ртом морозный воздух.
– Да вы!.. встать… враг по фронту, – взвод содрогался от смеха под лучами холодного солнца.
Молодому организму всё нипочём. Но скоро возникли и сложности. Бельё в импровизированной казарме не просыхало – мощности котельной не хватало. Приходилось спать на полусырых простынях. А мороз всё крепчал! И вот уже минус тридцать! Человеческий же организм имеет свойство справлять естественные надобности. Наш импровизированный лагерь, по сути, предназначался для летних занятий, поэтому и оборудован был летним туалетом типа «сортир» на четыре «очка». А это уже совсем не вызывало смеха. На улице завывает пурга. А курсанту захотелось справить большую нужду… Я, водрузив на себя самый большой белый тулуп, который удалось найти, отправился в недальний путь. Летний туалет по санитарным нормам имеет открытое пространство в тридцать сантиметров от земли до перегородки. Конечно, это правильно, – а то ведь и задохнуться можно после посещения заведения сотней человек. Но не думаю, что люди, составлявшие эти нормы, могли предположить изощрённости наших отцов-командиров. Мороз жестоко схватил меня за мягкое место, не помогли даже длинные полы тулупа. Эффект оказался неожиданным. В оставшиеся три дня всякое желание посещать туалет типа «сортир» пропало. Организм, перестроившись в мгновение ока, переваривал всю пищу, – безотходное, так сказать, производство. По приезду в училище я всё же решил на всякий случай сходить в санчасть, поскольку желание в первый день так и не возникло. Опытная врачиха в медсанчасти пощупала живот и со знанием дела заявила – патологии нет, но случай весьма странный. В туалет я сходил только на пятый день после начала сего славного похода.
В один из дней, а точнее ночью, стоял особенно сильный мороз. Курсант нашего взвода Сергей К., находясь в наряде, не выдержал холода и решил погреться в дежурном «газоне». «Газик» с утра ездил за водой. Питались мы из полевой кухни, которая, пыхтя весёлым дымом, готовила каши или макароны по-флотски. А какая каша без воды? К утру у грузовичка сел аккумулятор, полностью обездвижив технику. Рота осталась без воды. Ну и без еды, соответственно. Выдали сухой паёк. Тушёнка на морозе замёрзла и на завтрак вскрывалась в примятых сугробах, изображающих столы в столовой, армейскими штык-ножами. Вскрывались-то банки хорошо, вот только их содержимое превратилось практически в лёд. Откалывай кусочки и соси себе на здоровье. Попытки греть банки на костре не давали особого эффекта. Но, как всегда бывает в таких случаях, нашёлся кто-то умный.
– Мужики, нужен большой котелок.
– Котелок?
– Сойдёт и бачок армейский.
Выскоблив замёрзшее содержимое банок в бачок и добавив туда несколько горстей снега, через некоторое время мы получили вполне съедобное варево. Хотя морозы стояли такие, что, пока несёшь ко рту наложенную в крышку армейского бачка горячую «кашу», она уже успеет остыть.
Противоречивые чувства вызывали занятия по ЗОМП – защите от оружия массового поражения. Чтобы надеть противогаз, требовалось на морозе снять шапку и натянуть на голову ледяную мерзкую резину. Натяни-ка её себе на башку, да ещё в установленное нормативом время! Но зато потом! Немного пробежавшись с противогазами на физиономии, пар уже валил от нас столбом. Холодный колючий ветер не обжигал щёки, под противогазом становилось тепло и снимать его совсем не хотелось.
Привезли «партизан», обучавшихся на военной кафедре дружественного института. Нам, как уже нюхавшим порох, предстояло научить студентов правилам и приёмам стрельбы из автомата Калашникова и принять зачёт по зимним стрельбам. Моего командира отделения Бориса назначили инструктором на стрельбище. Автомат был выделен один на всех, и «комод» объяснял и показывал, как заряжать оружие, выдвигаться на позицию, стрелять и предъявлять оружие к досмотру. Студенты, выстроившись в ряд, по очереди выполняли стрельбу. Пятый по счёту «партизан» выдвинулся к рубежу и свалился на снег. Боря стоял, как и положено, сбоку и сзади справа. Передёрнут затвор. Боевой патрон дослан в патронник.
– А куда стрелять-то? – вдруг задал вопрос студент, развернувшись всем корпусом в сторону Бориса и направив на того АКМ.
Реакция младшего сержанта оказалась мгновенной. Инстинктивно Боря двинул ногой в ствол автомата, раздался выстрел, пуля ушла в близлежащий сугроб.
– Да ты м**** грёбаный! – Бориса трясло.
Прибежав к старшине, «комод» попросил перевести его на пункт выдачи боеприпасов, что немедленно и было сделано. Но на этом приключения Бориса не закончились. Пункт выдачи боеприпасов представлял собой небольшую кирпичную пристройку метра два на три с бетонным полом. Холодрыга в этом склепе стояла жуткая, разве только ветер не задувал. Партнёр «комода» по выдаче, всё тот же курсант Сергей К., жёг в углу коробки из-под патронов. Коробки маленькие, тепла от них немного, но в закрытом помещении всё же, какой-никакой эффект. И вдруг! В одной из коробок остался патрон. От огня он сдетонировал, и пуля принялась метаться в тесном помещении, рикошетом отскакивая от стен. Вжик-вжик металась пуля, пока два незадачливых раздатчика лежали, уткнувшись носами в бетонный ледяной пол.
Может, по злому совпадению, а может, по некоему провидению, но все четыре дня нашего пребывания в лагере стоял лютый мороз. В казарме, переделанной из летнего учебного корпуса, влажность зашкаливала, и температура не поднималась выше шестнадцати градусов. Полевые занятия в условиях мороза привели к тому, что кто-то, греясь в палатке, подпалил себе бушлат и чуть не сжёг вместе с палаткой себя и ещё пару человек. И только в бронетранспортёре БТР-60 было здорово. Его подогнали в лагерь после случая с грузовиком. Два мощных двигателя гнали тепло внутрь, тут можно и поспать десяток минут, пока БТР вез подразделение на очередное занятие.
Четвёртому взводу нашей роты «повезло» при выезде в зимние лагеря больше других. Он оказался единственным взводом из батальона, которому улыбнулось «счастье» ехать туда и обратно в открытом (без тента) автомобиле. Особенно тяжелым оказался обратный путь: жуткая холодина. Чтобы как-то компенсировать холод, выдали валенки и бушлаты. Перед отъездом поступила команда всё сдать, кидая в кучу – вроде как нашлась машина с тентом. Затем, как это водится в армии, команду отменили, поступило распоряжение получить тёплое обмундирование обратно. В результате разбирали первые попавшиеся валенки и бушлаты. Те, кто подошёл к обуви последним, оказались ограничены в выборе размеров. В результате два-три человека остались без валенок совсем из-за большого размера ноги. Времени на обмен с кем-нибудь не было, пришлось им ехать в сапогах – почти два часа в открытой машине при морозе за минус двадцать градусов. Чудом не отморозили ноги. Вместо тентов использовали плащ-палатки – одну на двоих, продуваемые ледяными ветрами. Отцы-командиры тогда удостоились самых отборных эпитетов, посылаемых на их головы промерзшими курсантами.
Выезд во вторые и последние зимние лагеря случился у следующего за нами набора. Одна из рот даже ночевала в армейских палатках, подкладывая лапник. Но на этом изощрённость командования закончилась. По приезде в училище несколько человек заболели менингитом. Ходили слухи, что кто-то даже умер. Но об этом нам, конечно, знать не полагалось. Во всяком случае, те зимние лагеря оказались последними в истории училища, что косвенно говорит о том, что без трагедии не обошлось.