У меня забрали сына. И в этот момент я понимала, что могу больше его не увидеть живым. Хотелось лечь под скальпель вместо него, потому что душу рвало так, будто резали без анестезии.
Несколько часов нужно было выждать, выжить в незнании и неведении. Кто-то из медперсонала предложил уйти из больницы, погулять. Я так и сделала. Пришел брат, и мы пошли смотреть заметенный Томск. Но был такой ужасно пронизывающий ветер, что пришлось очень скоро спрятаться от него в комнате, которую сняли для брата. Хозяйка квартиры оказалась очень набожной женщиной, живущей с 30тилетним одиноким сыном, постоянно (как потом рассказывал брат) жалующейся на жизнь и на сына, который абсолютно ни в чем ей не помогал.
Эта обстановка ненадолго заставила немного отпустить пугающие мысли. Женщина все норовила пообщаться, я и не возражала вести беседы о Томске и Ижевске, о погоде, даже о том как ей трудно одной на себе тянуть большую квартиру. Но, когда она решила подарить мне сборник молитв со словами:" Молись! Только Бог сейчас твоему сыну поможет, " меня словно кипятком обдало. Да, конечно, сейчас именно Бог несколько часов будет из крошечных лоскутков сшивать сердце моего ребенка. До этого момента я не сомневалась, что я верующий человек. А теперь я недоумевала: как тогда именно Бог допустил, чтобы невинные дети рождались с такими страшными заболеваниями? За что? И ведь исправляет потом это не Бог, а такие же обычные люди!
После этого я не стала продолжать разговор, просто попросила оставить нас, чтобы мы немного отдохнули. Но эти мысли теперь, наверное, останутся со мной на всю жизнь.
Отдохнувшая я вернулась в больницу. В палате мне сообщили, что операция прошла успешно и Костя еще какое-то время будет под круглосуточным наблюдением в реанимации.
Только в 7 вечера меня и других потрепаных и измученных мам повели на долгожданное свидание с детьми.
Нас простерилизовали и предупредили, что тех, кто посмеет реветь в отделении реанимации, выведут, и детей те увидят только через сутки.
Я подошла к столу (не знаю, как это правильно назвать). На нем лежал худой мальчик с привязанными в стороны ногами и руками и огромным швом на 2/3 его туловища. От него отходило огромное количество трубок и проводов, подключенных к монитору. Я увидела его таким хрупким, истерзанным и слезы хлынули под медицинскую маску, но я не могла рисковать этой и без того короткой встречей, поэтому скрыла свои слезы и постаралась пообщаться с сыном. Насколько это было возможно из-за подключенной аппаратуры.
И так в течение 3х дней, мы виделись только по 15 минут в 19:00. От меня требовалось терпение и грудное молоко, 30 мл каждые 3 часа и днем и ночью. Приносить его нужно было строго за 15 минут до кормления, повторно за ним никто не выходил. Никто не напоминал, никто не будил ночью. Я не думала, что с этим возникнут трудности...
У меня не было с собой нормального молокоотсоса, только простенький (с резиновой грушей на конце). В первый раз я смогла сцедить 15-20 мл. Медсестра сказала, что на первый раз хватит, потому что не всегда аппетит сразу приходит. Уже через час я начала сцеживать новую порцию, молоко не шло. Я делала массаж, чередовала молокоотсос и руки. Просила помочь врача (может я от волнения что-то не так делала). За 2 часа я с трудом набрала для сына 30 мл.
Потом снова, через час начинала сцеживать, еще через 1 ч 45 мин относила в реанимацию. И по новой...
Без преувеличения, я не спала 3ое суток, даже часовой отдых пришлось ограничить 20тиминутным перерывом. Я беспрестанно пыталась сцедить молоко, но оно пропадало. И на третью ночь к кормлению в 06:00 я не принесла бутылочку... Потому что после долгого истязания груди, покрытой синяками у подмышечных впадин, я просто уснула с пустой бутылкой в руке. Меня разбудила медсестра и спросила, где молоко, а я спросонья заревела, что его нет, я не смогла. Я опять ревела. Не от того, что у меня не получилось, не от того, что грудь болела, и я дико хотела спать, а от того, что прервалась нить, тонюсенькая нить моей помощи. Единственное, чем я могла помочь своему ребенку преодолеть выпавшие нах его долю испытания. Он остался без моей физической поддержки.
И он справился. Его стали докармливать смесью и, наконец, перевели ко мне. Из-за анестезии он очень долго пах, как дешевая китайская кукла. Я не брала его на руки, сначала боялась, что могу повредить шов на груди, потом, началось необъяснимое отвращение. Мне было стыдно перед ним, но я не могла заставить себя его обнять. Это сейчас сложно представить, но я просто лежала и смотрела на него. И снова плакала, потому что не понимала, что со мной происходит.
Но было некогда копаться в своих эмоциях, потому что у Кости начались проблемы с животом и он орал ночи напролет, только днем немного успокаивался. И тогда я могла час-два поспать.
Но мы выстояли. На 10 день нас выписали и сказали, что теперь это обычный ребенок, даже в будущем без ограничений физических нагрузок. Но для меня он не обычный, он настоящий герой.
Сейчас этому пацану 5 лет. Мы раз в год наблюдаемся у кардиолога, и даже осваиваем разные виды спорта: год занимались боксом, сейчас Костя решил попробовать себя в футболе.
Сложно выразить в словах благодарность всем людям, причастным к этой истории (от узиста, предупредившей нас о возможном ВПС, до оперировавшего нашего сына Евгения Владимировича, человека с невероятным талантом). Они подарили нам самое ценное - жизнь нашего ребенка.