Эта группа бросалась в глаза. Уставшие (видимо от забегов по ночным клубам) туристы неспешно пересекали барселонскую площадь, равнодушно разглядывая других прохожих, когда вдруг девушка громко и капризно спросила по-русски: "Ну где здесь еще можно сфоткаться?" И это на площади Джорджа Оруэлла, на мой взгляд, одной из самых интересных достопримечательностей города.
На этой площади экскурсоводы привычно талдычат приезжим о том, как Джордж Оруэлл сражался на стороне республиканцев и, мол, тем самым заработал себе упоминание на карте города от прогрессивной испанской общественности. Правда, экскурсоводы молчат о том, что писатель довольно быстро понял, что такое раздираемый интригами и взаимной ненавистью лагерь левых, увидел, как борцы с франкистами запросто записывали в фашисты своих соратников и убивали, убивали, убивали их... Он сам чуть было не попал в эту мясорубку, но успел бежать в Англию.
“Ты не можешь представить себе тот ужас, который происходит в Испании, - писал он. - Это настоящий террор. Под предлогом борьбы с фашизмом устанавливают фашизм, людей бросают в тюрьмы, буквально, сотнями и держат месяцами без суда".
Без этого испанского опыта мир не увидел бы никакого "Скотного двора" и "1984". Забавно, что при этом сам опыт остается за рамками мифа, сочиненного в левых "министерствах правды". Нам всем показывают только часть Оруэлла, примазываясь к его славе пророка и автора бестселлеров, называя его героем борьбы за демократию и против фашизма. Но ведь он, как и любой человек, устроен сложнее пропагандистской схемы.
Побывав в Испании, приняв участие в боях, насмотревшись на подлости политиков и с той, и с другой стороны, он понял: фашизм, коммунизм, либерализм и социализм - это всего лишь маски, которые по мере надобности надевает тоталитаризм.
Может быть, поэтому пропагандисты всех мастей не любят рассказывать о других книгах Оруэлла. В одной из них, эссе "Памяти Каталонии", он выносит неприятный для них вердикт:
В конце концов, нас ждет режим, в котором все оппозиционные партии и газеты будут запрещены, а всякий сколько-нибудь значительный диссидент окажется в тюрьме. Разумеется такой режим будет фашистским. Он будет не таким, как фашистский режим Франко, он будет лучше, чем у Франко, — даже до такой степени лучше, что за него будет иметь смысл сражаться, — но это будет фашистский режим. Но поскольку его установят либералы и коммунисты, называться он будет иначе.