Будучи подростком, Марсель Пруст заполнил анкету в рамках салонной игры. Его ответы пережили поразительную загробную жизнь.
В 1886 году Антуанетта Фор, дочь будущего президента Франции Феликса Фора, попросила своего друга детства Марселя Пруста заполнить анкету в книге под названием «Исповедь. Альбом для записи мыслей, чувств и т. д.». Модная салонная игра, возникшая среди викторианских грамотных классов, «альбом исповеди», как ее называли, представляла собой шаблонный набор вопросов на каждой странице — например, «Какая ваша отличительная черта?» или «Какую добродетель вы больше всего цените?» Владелица альбома передавала том по кругу среди своих друзей, собирая их комментарии как своего рода сувенир, мало чем отличающийся от записок, которые старшеклассники оставляют друг у друга в ежегодниках.
Хотя Прусту было всего четырнадцать лет, когда он заполнял альбом Фора, он ответил на анкету в стиле Пруста, который был развит не по годам. Рядом с вопросом «Ваша любимая добродетель?» он написал: «Все те, которые не относятся ни к одной секте; всеобщие». На довольно прозаичный вопрос «Где бы вы хотели жить?» он ответил: «В царстве идеала, или, скорее, моего идеала». Его «идея несчастья», как и следовало ожидать, заключалась в том, чтобы «быть разлученным с Maman». А когда его спросили: «К какому недостатку вы испытываете наибольшую терпимость?», он ответил: «К частной жизни гениев».
Молодой Пруст писал свои ответы на французском языке, хотя альбом Форе, импортированный из Великобритании, был напечатан на английском языке. В начале двадцатилетия Пруст заполнил вторую анкету, во французском альбоме под названием «Les Confidences de Salon». Он был далеко не единственным значительным деятелем культуры, участвовавшим в этом ритуале. В 1865 году Карл Маркс признался, что считает своей главной чертой «целеустремленность», а любимым занятием — «книжное червь». Пять лет спустя Оскар Уайльд написал в альбоме под названием «Ментальные фотографии. Альбом для признаний вкусов, привычек и убеждений», что его отличительной чертой было «чрезмерное самолюбие». Артур Конан Дойл, Стефан Малларме и Поль Сезанн заполняли похожие формы. Но в то время как эти другие признания являются курьёзами своей эпохи и помнят их только историки, опросники Пруста оказали столь далеко идущее влияние, что их молодой автор вряд ли мог предвидеть, став со временем шаблоном для одного из самых широко применяемых тестов на определение личности в истории.
Эта своеобразная загробная жизнь началась в 1924 году, через два года после смерти Пруста, когда сын Антуанетты Фор, психоаналитик Андре Берже, обнаружил альбом исповедей своей матери в куче старых томов среди ее вещей. Он опубликовал страницу Пруста во французском литературном журнале Les Cahiers du Mois . В статье, сопровождающей документ, под названием «О счастливой находке», Берже предложил тонкое психоаналитическое explication de texte — отметив, например, что для вопроса «идея несчастья» Пруст сначала написал «быть вдали от матери», а затем вычеркнул это и заменил «быть вдали» на «быть отделенным». «С этим вычеркиванием», — теоретизировал Берже, «мы, несомненно, можем распознать вечное беспокойство великого психолога, который в своих тонких оборотах речи стремился отразить самые неуловимые нюансы мысли, несмотря ни на что».
Берже был первым, кто восхвалял документ, который вскоре стал известен как «анкета Пруста». (Вторая анкета на самом деле была опубликована в начале девяностых годов восемнадцатого века, при жизни Пруста, но до его славы, в журнале La Revue Illustrée .) Но там, где Берже принижал «глупые вопросы» альбома исповедей, восхваляя гениальные ответы Пруста, именно сами вопросы со временем начали приобретать тотемное значение. К пятидесятым годам двадцатого века версии анкеты, обычно адресованные писателям и другим литературным интеллектуалам, начали регулярно появляться в престижных французских журналах, в конечном итоге став основным продуктом европейской журналистики среднего достатка.
Немецкая газета Frankfurter Allgemeine Zeitung приняла версию в восьмидесятых годах, как и английский журнал Sunday Correspondent , по совету романиста Гилберта Адэра, который проницательно заметил, что «преимущество анкет с финансовой точки зрения в том, что ни одна из знаменитостей, согласившихся предоставить анкету, не ожидает оплаты». В 1993 году Vanity Fair начал публиковать свою регулярную рубрику «Опросник Пруста» на последней странице , таким образом представив формат американской массовой аудитории. Среди респондентов были все: от Карла Лагерфельда до Арнольда Шварценеггера. (Ответ последнего на вопрос о его «самых низких глубинах страдания»: «Вы читали рецензии на «Последний киногерой»?)
Телевидение имело еще более мощный эффект. В 1975 году французский ведущий ток-шоу Бернар Пиво принял версию анкеты в качестве фирменного заключительного сегмента своей литературной панельной программы «Апострофы». Шоу было невероятно популярно во Франции, на пике популярности его аудитория достигла 6,4 миллиона человек, а анкета появлялась в конце каждого эпизода, где на нее отвечали такие люди, как Сьюзен Зонтаг и Александр Солженицын. (Хотя он неизменно представлял свою версию как дань уважения Прусту, список из десяти вопросов Пиво — включая «Какое ваше любимое ругательство?» и «Если Бог существует, что бы вы хотели услышать от него после вашей смерти?» — не имел ничего общего с оригиналом.)
Джеймс Липтон из американской серии интервью «Внутри актерской студии» увидел опрос, проводимый в «Апострофах» в восьмидесятых, и был очарован. В своей автобиографии 2007 года он назвал опросник Пивота «вербальным тестом Роршаха, который рассказал зрителю больше о респонденте, чем час вопросов».
