Рушана Лопушанская
Мария Антоновна — человек сложный и суровый, это видно с первого взгляда. Обычно в больничной палате люди знакомятся быстро и непринужденно. Все в одинаковых условиях и времени хоть отбавляй: лежи, да и рассуждай о жизни, философствуй и умничай — всё сойдет, лишь бы скучно не было.
Мария Антоновна в разговоры не встревает. Молча ходит на завтраки, обеды и ужины, также молча возвращается с процедур и молча листает книги с пожелтевшими от времени страницами. Иногда она надолго зависает на какой-либо странице и тогда книга в ее руках выглядит каким-то укрытием от внешнего мира, защитой от людей.
В один из дней Мария Антоновна с утра выглядела возбуждённой и нервной. На удивление любопытных глаз, она тщательно привела себя в порядок: подкрасила ресницы, аккуратненько нанесла помаду на морщинистые губы, собрала в красивый пучок свои седые волосы и, о боже, достала из дорожной сумки шёлковую блузку.
Женщины в палате переглянулись:
— Неужели вас уже выписывают, Мария Антоновна?
— Нет, ко мне сейчас придут, — коротко ответила она.
— Явно ухажер есть. А чего, пусть и пожилая, но вон какая красавица, тушь и помада — это для женщины просто палочка-выручалочка, — защебетал заинтригованный женский коллектив.
Героиня больничного романа вернулась буквально через десять минут. Поставила на тумбочку пачку кефира и положила в пустую тарелку два апельсина. Молча переодела блузку на фланелевую пижаму, вытерла помаду бумажной салфеткой и легла. На обед и ужин она в этот день не ходила, так и пролежала в одной позе до позднего вечера. Эта же история повторилась через неделю. Так же вернулась через десять минут, держа в руках пачку кефира и два апельсина. И это повторялось снова и снова: один раз в неделю по строгому сценарию. Бабий коллектив разрывался от любопытства. Под натиском Мария Антоновна сдалась и пошла на контакт:
— Не мучайтесь догадками, уважаемые, меня дочь навещает. А она очень тяжелый человек, со сложным характером. С детства такой была. Росла очень трудным подростком. А мы её и не трогали, уважали ее личное пространство. Не хочет человек разговаривать, да и не надо. Мы с мужем работали, приходили поздно, бывало и такое, что мы с ней по два-три дня словом не обмолвимся: ну не хочет она разговаривать. В конце концов, мы её родители, требовали к себе должного уважения, показывали свой авторитет, а она так и не научилась с нами ладить. Жила словно Маугли, мы её так и называли за глаза. Не дождались мы от неё тепла, и муж мой ушел в мир иной, так и не познав любовь дочери. Вот и сейчас приходит она меня навещать, а нам друг другу и сказать нечего, обе молчим. И эти десять минут тянутся вечность. У дочери уже у самой взрослая дочь, и тоже проблемная, застряла в подростковом возрасте, так, кажется, сейчас говорят. С ней мы тоже общаемся очень редко. Не понимаю, что пошло ни так, перевоспитывать её у меня нет ни сил, ни здоровья, да и годы уже не те.
— А наряжались-то зачем перед родной дочерью, будто бы вас сама английская королева навещала?
— Ну я же мать, должна быть авторитетом, нехорошо выглядеть перед ней неприбранной. Да и не видела она меня в домашней одежде…
— Так уж и не видела!.. Неужели так и ни разу? В фартуке, запачканном в муке, и вас саму, пропитанную запахом блинов?
— Мы достаточно зарабатывали, чтобы их купить, — просквозила некоторая стальная надменность в голосе.
Мария Антоновна замолчала. Легла и отвернулась, натянув одеяло до подбородка, защищаясь от леденящего холода.
Все замолчали. Никто ни о чём не говорил, не советовал, не делился и не умничал. У каждой из них были свои думки и свои соображения на этот счёт.
Так бывает!.. Не посеяв добро, ты не соберешь доброго урожая. И не получится душевный ароматный хлеб без заботы и любви ласковых рук пекаря. И вкус хлеба, он у каждого из нас свой. Кому-то по судьбе достается солёный, кому-то — подслащённый, кому-то — сдобренный пряностями и ароматными травами, а кому-то — и горький вкус хлеба, приправленный обидами и ошибками. Так бывает!.. На то она и жизнь…
(События реальные, имя и отчество героини вымышленные)