Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
- Немного обманув ожидания читателей, наверное, решивших по первой главе, что ALIA TEMPORA - нечто вроде героического ура-фэнтези, продолжу обманывать и далее, перенеся действо сперва от поручика Рындина к истории предателя Шределя, а сегодня - и вовсе в логово контрразведки уже появлявшегося в предыдущей главе полковника Шпилени, чтобы взглянуть на уже описанные ранее события совсем с иной стороны.
Предыдущие заседания клоба "Недопятница" - в КАТАЛОГЕ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
ALIA TEMPORA
ГЛАВА 3
Принимая в последнее время доклады, полковник Павел Афанасьевич Шпиленя частенько ловил себя на мысли, что вся круговерть обширного театра военных действий теряет в отчетливости очертаний, приобретая некий неуправляемый, стохастический характер. Если еще пять лет назад всё было предельно ясно и понятно: вот одни, вот – другие, здесь – так, там – этак, и нужно только сделать так-то и так-то, чтобы получить на выходе то-то и то-то… то теперь, с тайной неудовлетворенностью взирая на карту, Шпиленя осознавал вдруг, что даже самому опытному полководцу прошлого было бы не под силу определить какой-то единый закон, по которому передвигались в разных направлениях и существовали непознаваемой жизнью все эти стрелки, кривые и яркие разноцветные пятна. В детстве, приникая к окуляру микроскопа, маленький Павло достаточно четко понимал принцип существования живой клетки и функции её составляющих – всяких там лизосом, ядер, вакуолей и митохондрий. В этом неприлично маленьком, но хитро созданном строении все жили в гармонии, и каждая его часть делала свою незаметную, но нужную работу, благодаря которой строение жило. С возрастом увлечение биологией прошло, но осталось осознание того, что основы клеточного сосуществования применимы и к взрослой жизни – практически во всем. Экономика не может существовать без законов, определяющих её процветание или упадок. Государство не может обходиться без экономики, защиты и организующей силы. Мир не способен прогрессировать без взаимопонимания меж государствами и некоторых норм, определяющих сосуществование различных рас, народов и конфедераций. По сути, вся Земля – одна клетка, в которой есть мембраны, рибосомы и везикулы, нарушь хрупкое равновесие – и единый организм начинает давать сбой. Даже карта военных действий в глазах Павла Афанасьевича имела несколько лет назад вполне осмысленное строение: ему были в общих чертах ясны мотивации и направления пятен и стрелок. Одно образование пыталось либо поглотить другое, либо разъединить его, либо окружить и затем-таки опять же поглотить. Другое образование противостояло первому и ясно читаемой целью его было сдвинуть, отбросить то, первое, на место, которое оно занимало изначально. Ничего того, чего нельзя было бы истолковать и классифицировать. Происходящее сейчас не поддавалось ни классификации, ни пониманию даже для полковника – с его многолетним опытом контрразведчика. Он как старый механизм – по заложенной в него когда-то мастером схеме – крутил шестеренками, делал бессмысленную и давно уже никем не востребованную работу только потому, что когда-то и кто-то его создал, но забыл сдать в утиль или хотя бы просто отключить. Зная цели, преследуемые УкрБелсоюзом, Шпиленя в какой-то момент осознал, что просто не понимает принцип действия умозрительного агрегата, закручивающего в единую кошмарную воронку адептов Аллаха, славянских ополченцев и Последователей Аарона. Ясно было только одно – центробежные силы, смешавшие воедино их всех, неминуемо должны были перемолотить, превратить в единый обезличенный человеческий конгломерат пятна и стрелки на карте, и крайне желательно – не задев хотя бы краешком сам Союз. В глубине души - по зову сердца и природной предрасположенности – полковник симпатизировал славянскому Ополчению и понимал, что сохранить в неприкосновенности статус УкрБелсоюза было бы возможно только при полной победе славян. Но, будучи реалистом и жестким прагматиком, Павел Афанасьевич – чем дальше, тем четче – признавался сам себе, что такой исход событий едва ли возможен. Ополченцы были слишком слабы, разрозненны и напоминали размазанное по огромной территории перистое облако, со всех сторон окруженное хищными черными стремительными тучами. Они сражались за неясно выраженные, практически неосязаемо-безмотивационные глупости – вроде «наша земля», «когда-то в детстве», «отец рассказывал» и прочее. Мотивационные позывы основных движущих сил процесса – Ордена Единения и Меченосцев Джихада – как раз наоборот – были с пугающей неумолимостью действенны и выпуклы. Они – действовали злобно и целеустремленно, зачастую ведомые одной только идеей, в то время как ополченцы более всего походили на дряблого, тяжко страдающего сразу от целого букета болезней бывшего здоровяка, ныне лишь угрюмо огрызающегося и пятящегося от своры налетевших на него со всех сторон свирепых псов. Вот – полетела сразу во все стороны разорванная в клочья штанина, вот – кто-то вцепился в руку, здоровяк по наитию размахивает дубиной, пятится, но конец его предрешен – у него нет стены, к которой можно было бы прислониться, прикрывая тыл, у него нет убежища, в котором можно было бы переждать, даже дубина его слишком изгрызена и скоро переломится. Ставить на него – всё равно, что самому выйти к псам и крикнуть им «Пошли вон» в надежде, что псы усмирятся, подожмут хвосты и убегут прочь. Слишком поздно, увы!
Вот и сейчас, глядя на главного аналитика Управления контрразведки майора Белобородко, полузабытым уже синоптиком с довоенного телевидения носящегося с указкой вдоль огромной – метра на четыре – карты, Павел Афанасьевич заскучал и, зевнув, слабо махнул мягкой как у дремлющего котищи лапой:
- Это всё, голубчик, я и сам вижу. Насчет скорого отступления Ополчения – это уж вы, майор, фантазируете больше, всё меня, старика, сказками усыпить хотите. «Лавинообразно» - это, батенька, в горах бывает, а русский человек, да еще воюющий шестой год на голом энтузиазме чуть не с палкой в руках… – это точно не про него.
- Пан полковник, - заметно обиделся Белобородко, вообще всегда очень нервно относящийся к оценке его работы, - мы же не чревовещатели, а только аналитики. Мои эксперты оценивают ситуацию как переломную для славян. По сути, у них не осталось никаких резервов для обеспечения дальнейшего сопротивления и – уж тем более – для каких-либо адекватных ответных действий. Еще один легкий нажим со стороны Ордена – и фронт покатится к северу…
- Знаю я твоих экспертов, - Шпиленя говорил мягко, но с тою необходимой долею настойчивости, которая заставляла майора и не обижаться, и в то же время прислушиваться к словам Павла Афанасьевича. – Из всех троих один только порох нюхал, да и то – пару дней, пока чуток не контузило. Вы мне еще год назад прогнозировали - что?..
- Положение на юго-восточном участке было таково, что…, - обычно белесый вертикальный шрамик над верхней губой майора покраснел.
- Ну да, ну да, - усмехнулся полковник. Ему нравилось раззадоривать излишне нервозного Белобородку. Он вообще испытывал необъяснимую для кабинетного работника слабость к офицерам другого склада – решительным, немногословным, опаленным войной и державшим оружие не только в тире, «теоретики» же лишь забавляли Павла Афанасьевича. – Какой вы, однако, майор, запальчивый. Ладно, не обращайте внимания на старика. Что по Крыму?
Крымский вопрос представлял собой серьезную угрозу для Украины. С самого начала войны на полуострове обнажились все те проблемы, что как-то сглаживались мирными довоенными процессами, более всех встрепенулись сунниты, почувствовавшие, что наконец-то появилась возможность реванша за полуторавековые унижения. Итогом межнациональных конфликтов была неизбежная кровь, большею частью спровоцированная и управляемая из Ордена татаро-туркестанского Единения, Крым был потерян для славянских народностей, России стало попросту не до него, а УкрБелсоюзу пришлось, стиснув зубы, также признать потерю.
- По сути, Крым сейчас – мусульманская автономия, - пожал плечами Белобородко. – Те русские, белорусы и украинцы, что успели покинуть его, в основном хлынули к нам, и сейчас проходят карантин, та же часть, что сбежала на Кубань, по-видимому, погибла, попав как раз под наступление сил Меченосцев Джихада.
- Это я знаю, - поморщился от ненужной многословности майора Шпиленя. – Какая каша там сейчас варится?
- Похоже, скверная, пан полковник, - признался Белобородко. – Идет накопление сил с мощнейшей подпиткой из Турции. Более того – не сумевшие поучаствовать в дележе крымского пирожка Меченосцы всячески подталкивают местное население к более агрессивным действиям, чем заполучивший желаемое и успокоившийся Орден. Думаю, еще через несколько месяцев из нашего горшочка каша может и сбежать. Вопрос только – как далеко и что она там собирается залить? Если Кубань – то еще бог с ним, не рванулись бы выше. Джихадисты – в отличие от Ордена – терпят нас только за нейтралитет, но когда соблазн отнять у соседа вкусное станет слишком велик, а сил для этого накопится достаточно – прогнозировать что-либо оптимистичное было бы непростительным идеализмом.
- Угу…, - промычал Шпиленя, отмечая в блокноте необходимость встречи с начальником оперативного отдела. Терпеть в подбрюшье Союза ощетинившегося ежа было рискованно, здесь необходима профилактическая работа на опережение и упреждение. В теперешнем Крыму непременно должны узнать – с какой лояльностью украинцы относятся к происходящему на полуострове и что более спокойного и мирного (да, именно мирного, но не значит, что беззащитного!) соседа новообразованной автономии и желать не нужно.
Подняв глаза на примолкшего Белобородку, полковник – к своему неудовольствию – снова отметил его чуть обиженное лицо; вероятно, он подумал, что его остроумные и отточенные комментарии (явно из «домашних» заготовок) не были услышаны и, уж тем более, оценены по достоинству.
- Очень тонко, - Шпиленя решил оправдать ожидания майора. – Благодарю, Андрей Яковлевич. И бросьте вы это дело – обижаться на старика. Я же вам всем как отец, вот и ворчу по-отечески.
Лицо майора заметно прояснилось и, кивнув, он вышел. Павел Афанасьевич любил прибавлять себе возраст, хотя ему стукнуло только шестьдесят два, да и выглядел он едва ли не моложе своих лет благодаря уютной округлости всего тела и лица: никаких морщин, волос на голове немного, но из-за того, что светлые - и седины не видно. За глаза подчиненные называли полковника «Папа», хотя, разумеется, Шпиленя об этом знал и втайне поощрял. Быть «папой» было выгоднее и безопаснее – никто не подсиживал, не строил козней, а попробовал бы полковник молодиться – вполне мог бы оказаться жертвой чьих-нибудь интриг, благо желающих оказаться на его месте нашлось бы немало. Да хоть тот же Белобородко – не в меру амбициозен, умен, словоохотлив, постоянно пытается понравиться начальству, и к тому же – зять заместителя начальника Объединенного штаба. Такого держать подле себя надо с превеликой осторожностью – пожурив по надобности, тут же и похвалить. А от старика дежурную обиду – коли что – и стерпеть можно.
Дождавшись, пока за дверью стихнут нарочито бодрые – как у гвардейца – шаги Белобородки, Шпиленя неспешно выбрался из-за массивного своего стола и подошел к карте. Более всего она напоминала продукт шалостей оставшегося без присмотра ребенка. Прямо посередине баловник разлил добрых несколько флаконов розовых чернил – ручьи растеклись во все стороны, образовав примитивное подобие осьминожки. Голова осьминожки приходилась на Рязань, верхние щупальца захватывали еще Москву и Тверь, одно лихорадочно уцепилось за Псков и Новгород, еще одно – словно в лихорадочной попытке удержаться – за Вятку. Нижние щупальца осьминожка утратила, только одно, наполовину обрубленное, тянулось к царицынским степям, но про него Павел Афанасьевич уже всё знал – скоро отсекут и его, линия фронта, таким образом, выровняется до почти идеальной горизонтальной черты. Розовой осьминожкой были славянские ополченцы. К её брюху и справа зловеще и неумолимо подваливала светло-коричневая биомасса, более всего в живом воображении полковника ассоциируясь с прорывом канализационной трубы, – это был Орден татаро-туркестанского Единения. Шпиленя сам заказал картографам именно такую расцветку, невольно выдав собственные симпатии и антипатии. Биомасса пухла как на дрожжах и, казалось, даже пузырилась, не суля осьминожке ничего хорошего. С левого подбрюшья к последней подбиралось что-то рвано-угловатое густо-зеленого цвета, вроде бы и небольшое по размерам, но ощутимо-опасное – вроде ядовитого насекомого. Это были Меченосцы Джихада. Кое-где они вплотную сближались с биомассой, и Шпиленя уже знал, что временный союз между обоими – дело состоявшееся. «Интересно», - подумал Павел Афанасьевич, - «если смешать оба цвета – что выйдет? Наверное, гадость какая-нибудь!» Совсем слева на карте вольготно раскинулся беспечный кремово-голубоватый расплывчатый конус, более всего похожий на сидящего мирного селянина – это был Украино-Белорусский Союз. У изножия селянина затаилось зеленое насекомое, а прямо под ним – уже вплотную – образовалась коричневая кучка ставшего в одночасье мусульманским Крыма. Селянин, заранее предупредивший всех о своем нейтралитете, на самом деле знал о том, что коричневая биомасса и зеленое членистоногое принимают его нейтралитет только до той поры, пока барахтается, теряя щупальца в отчаянной попытке выжить, розовая осьминожка. Как только её не станет или она будет разорвана на несколько нежизнеспособных частей, оба зловещих образования запросто могут плюнуть на прежние договоренности, укробелорусы для них всего лишь «неверные». Это всего только вопрос времени, и Шпиленя это понимал как никто другой во всем Союзе. Однако, главенствующей политической линией как среди киевских руководителей, так и минских было полнейшее декларативное невмешательство в военные действия. Именно что «декларативное» - потому что помимо «деклараций» были еще и тайные действия УкрБелСоюза, которыми они пытались откупиться от давления Аллахова воинства, нажимавших и на Киев, и на Минск с вовсе не деликатной настойчивостью многотонного пресса. Услуга, которую полковнику Шпилене пришлось выполнять, была крайне секретной и столь же удачной операцией по уничтожению 12-й дивизии Ополченцев и срыву давно подготавливаемого славянами наступления. Орден Единения скупо и с оскорбительной для полковника пренебрежительностью – будто мальчонку по щеке потрепал – поблагодарил, ничего – тем не менее – не обещая взамен на будущее. Павел Афанасьевич давно знал и очень не любил эту черту у мусульман – особенно у кавказцев: этакая сдержанная немногословность, неизменно – с позиции силы, разбавленной презрением к «неверным» и уверенностью, что «гяур» тебя боится, как должно вообще ничтожному человеку бояться волка или барса. С таким говоришь и заведомо ощущаешь себя слабым – хотя, по сути, это чувство ничем не обосновано, кроме мощнейшего психологического воздействия. С детства они этому учатся – что ли? Они могут называть тебя «брат», а за спиной усмехаться или даже предать – ведь для них ты как собака, «пес» - как они это называют. Шпиленя совершенно не гордился последними действиями своего Отдела. В глубине души он грыз сам себя, понимая, что вынужден действовать против исторической логики: их настоящие союзники – Славянское Ополчение. Придет пора – через год, может, два – и смесь коричневого с зеленым покроет кремово-голубоватый конус, от силуэта мирного селянина не останется ничего. Политики, выбравшие основной тактикой не Силу, а Слабость, обречены заранее – и Павел Афанасьевич понимал это как никто. Увы, его отказывались даже выслушать – наверху продолжали слепо верить в надежность выбранной стратегии, не желая понять, что зеленые пастбища, забавные белые усы у полнотелых темнооких дивчин на рекламе сметаны и медвяные утренние росы Малороссии и Беларуси ничем не защищены и могут исчезнуть с той же безжалостностью, с какой дикий абрек уверенным движением перерезает горло милой славянке, только что доившей пасторальную белую козочку...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу