Моя ненаглядная, моя самая прекрасная Дочь! Мое счастье и моя гордость, мое самая длинная и большая радость в жизни, и моя самая страшная потеря! Я много раз начинала тебе писать в надежде, что выплеснутые на бумагу строки хоть ненадолго и хоть на чуть-чуть погасят этот адский огонь в моей груди, но каждый раз, открывая документ на нетике, моем маленьком первом в жизни ноутбуке, подаренном, между прочим, тобой, я, повыв, закрывала его. И я не знаю, допишу ли этот текст, или раньше умру от горя, но я постараюсь. Я буду писать тебе письма, моя удивительная нежная Маша! Я попробую хоть так говорить с тобой, пусть я и не сумею услышать твой ответ в этом мире, но сможешь прочесть и ответить мне в том.
Моя золотая девочка! Я не смогу собрать все слова, которыми можно было бы описать тебя, мой нежный Ангел, но я смогу рассказать тебе о тебе – ты всегда говорила, что я поступаю не так как другие мамы, помнишь? При этом я спрашивала, ты осуждаешь, или хвалишь меня, а ты смеялась, так тонко, как мышка, и называла меня «богыней»- именно так – богЫня!
Моя золотая девочка
Моя золотая девочка
Моя золотая девочка
Маша-Маруся. Мой Ангел. Моя дочь. Моя необыкновенная светлая Дочь! Я расскажу тебе, какой ты была, и может быть, ты поймешь, почему я горю в черном до сих пор и, наверное, никогда не перестану гореть. Поймешь и простишь меня за то, что я так много плачу…
Здравствуй, Машуня!
Всегда неистово ржала, когда читала письма, начинающиеся со слов «Пишет тебе…», но сейчас вдруг борюсь с желанием написать именно так: «Пишет тебе твоя мама! Та, которую ты называла «мамулечка», и это слово было в последнем твоем голосовом: «Все, мамулечка, слава Богу», - проговорила ты в телеге в 14:10 и все. Да, все, теперь я слушаю тебя только в твоих голосовых, и даже свои не стираю, чтобы вспоминать, о чем бишь именно мы говорили….
Словом, здравствуй моя дщерь ненаглядная, как я любила тебя называть. Да и люблю – если тебя нет здесь, на Земле, это не значит, что ты перестала быть моей дщерью и ненаглядной, верно? Мало того, ты у меня из тех редких людей, из-за которых плачешь только от счастья, и никогда от огорчения…
Но что я все о себе, да о себе? Давай все-таки поговорим о тебе, тем более, что я обещала тебе рассказать о том, какой удивительной девочкой ты была…
***
Бывают люди, как звезды, но этого не замечаешь, если каждый день рядом. А иногда встречаются и другие, рядом с которыми невозможно не замечать радости, тепла, поразительного душевного покоя и странного ощущения причастности к чему-то очень и очень светлому. При этом такие люди никогда не болеют звездной болезнью, к ним не прилипает гордыня, да и другие общечеловеческие недостатки отскакивают от них, как горох от стенки. Их хочется обнять, а протянув руки, всегда получаешь порцию тепла в ответ. Их видно издалека, хотя они скромны и стараются держаться подальше от трибуны. Они всегда замечают людскую боль, и это вызывает в них неотвратимое желание помочь, хотя бы утешением, но, как правило, помощь на этом не останавливается, превращаясь в водоворот добрых дел. Но даже если вы не нуждаетесь в утешении или помощи, вас все равно тянет к этим Людям Добра, как я их называю. К ним вообще всех тянет. Даже животных.
У них полна коробка друзей и знакомых. Их дом почти всегда полон людьми, заботами о ком-то, теплом и необъяснимой атмосферой счастья. Это потому, что счастье – это и есть Люди Добра.
У них бывают и враги. Вернее, не враги, а завистники, которые зачастую и сами не понимают причину своей лютой зависти. Но чудное дело, они никогда не добиваются ничего, кроме жалостливого сожаления от предмета своей ненависти. Почему так? Не знаю. Зато знаю, зачем Бог посылает Людей Добра на Землю – чтобы хоть немного ее очистить от скверны. А еще я знаю, что это невообразимое счастье быть матерью такого человека…
***
Марусь, ты уж прости меня за эти отступления, ладно? Но не пропускай их. Потому что я пишу это о тебе – я ведь обещала рассказать…
Машунь, сразу прошу тебя – наберись терпения – и предупреждаю, что вряд ли смогу выстроить свои письма, сколько их не будет, в твой биографический роман. Но перескакивать с темы на ему, потом возвращаться к началу – это же мы с тобой умеем лучше всего, когда вдвоем и никто нам не мешает, правда? А в данном случае я буду с тобой делиться воспоминаниями об одном из самых поразительных и удивительных людей, которых я вообще повстречала за свою длинную пеструю и очень насыщенную жизнь. Маша, я тебе говорю это сейчас даже не как мать, которой повезло растить такую девочку, как ты, я говорю как человек, который всегда только и делал, что наблюдал за людьми. И мог сравнивать. Помнишь Петровну? Она как-то сказала: «Ты любишь человеков в принципе и собираешь их в свою личную копилку…». Так и есть, и за тобой, признаюсь, не смотря на всегдашнюю дикую занятость, я наблюдала с большим интересом, пытаясь оценивать тебя и сторонним взглядом тоже. Помнишь, я говорила тебе, что никогда, собственно, и не воспитывала тебя? Так вот, теперь скажу тебе честно – вместо слова «воспитание» уместнее будет «наблюдение». Правда, Машунь! Я наблюдала за тобой с самого начала, почитай с того момента, как поняла, что беременна...
***
Маш, все время борюсь с желанием спросить тебя, как ты там. Борюсь не потому, что все равно не ответишь, а потому что я не услышу твой ответ – я ведь глухая и слепая как и все люди. Но это может и хорошо, хотя порой я очень жалею, что медиумы – это выдумки. Знаешь, на фоне всего остального моя тоска по нашим беседам может показаться смешной. Но ведь не тебе, да? А только тем, кто ж знает, каково это – говорить с тобой, слушать тебя, смотреть на тебя… А в моем случае еще и быть всегда рядом с человеком, который слышал меня и чувствовал, как никто другой… блин, мне сейчас просто не хватает слов, чтобы объяснить тебе, что ты для меня значила! Но ты это и сама прекрасно знаешь, мой золотой ребенок…
***
Ладно, Марусь, я постараюсь не жаловаться. Тем более, что я обещала тебе рассказать о тебе. И о себе, конечно, о себе с тобой….
Мне очень странно вспоминать, как я жила до тебя. Правда, странно. Сказать бы, что по полной, так с глубины прожитого а жизнь кажется метаниями в поисках чего-то эдакого, что поняла только с твоим Приходом. Но ребенка я хотела. Очень хотела! У меня был любимый мужчина – твой будущий отец, который не хотел жениться, но и бросать меня не собирался, говорил, что, женившись, испортит мне жизнь. Так мы и жили с ним много лет, пока я не решилась взять вопрос малыша в свои руки, а именно: предложила поехать на море, где уже и подловила нужный момент Володиной расслабленности. Да, Маш, признаюсь, ребенка твой папа не хотел, и по сути, я тебя у него украла. И мне по этому поводу было наплевать на его мнение и желание. Словом, уезжая в августе 1992-го из Донецка в Москву, где я тогда жила, я была уверена, что все удалось и скоро я стану мамой. Да, мамой-одиночкой – я ничего не собиралась говорить Львовичу, но мамой.
А в Москве началось невообразимое, казалось, мир ополчился против меня, вернее, против нас с тобой – все, кому бы я только не говорила о своих новых планах, начинали шикать, стращать, уговаривать избавиться от тебя, тогда еще не тебя даже, а просто того, кто, еще безымянный, сидел в моем животе. Знаешь, Марусь, я их понимаю - люди, пережившие молодость в конце 80-х, знают, как это делалось, когда женщину отговаривали от тяжелой доли матери одиночки. Тяжкой доли, порой жалкой, иногда беспросветной, иногда даже ужасной. Потому что тогда было так: «рожать ребенка без мужа стыдно – нагуляла», еще так: «принесла в подоле», и даже хуже. А судьба Кати из фильма «Москва слезам не верит» была скорее исключением из правил, чем нормой. Словом, ощущение было, что против меня весь мир, и всеобщее осуждение и непонимание на протяжении первых пары месяцев меня просто убивало. Дело доходило до того, что мой партнер по бизнесу пару раз даже выделял мне деньги на аборт, помимо нашей зарплаты, которые я, хоть и брала безоговорочно, но все тратила на виноград – я его очень любила.
Только две мои подруги не присоединились к общему сонму «воспитателей» - Тоня и Оля. Тоня прямо сказала: «Поведешься, я с тобой вообще перестану общаться», а Ольга оставила решение за мной, но, махнув рукой, резюмировала: «Вырастим!».
Хуже и опаснее всего стало, когда к негодующим воплям друзей присоединилась моя мать. Мягко и вкрадчиво, а бабулю ты знаешь, она это не просто умела, она всегда была гением манипуляции. И ее «не делай глупостей и не порти себе жизнь» было только началом. И наши разговоры ограничивали только суммы за междугородние переговоры. Словом, в какой-то момент я таки отправилась в больницу, получив очередную порцию «левых денег» от моего компаньона.
И вот тогда ты совершила свое первое Чудо, Марусь. Потому что я могла попасть к любому доктору – я шла не по блату, а в общей очереди – но попала к тому, который, выяснив, с чем и зачем я пришла, вдруг сказал:
- Подойди-ка к зеркалу, - я удивилась, но повиновалась. И странное дело, меня просто затрусило, когда я посмотрела на свое отражение. А доктор продолжил:
- Ты же не хочешь. Ты не хочешь избавляться от этого ребенка, так зачем ты вообще кого-то слушаешь? Пошли-ка ты их всех подальше, и приходи ко мне на учет.
Машка! Я не могу тебе передать, что тогда со мной случилось! Я едва не разрыдалась от радости, от благодарности этому странному мужику в белом халате, от какого-то предчувствия, что все будет прекрасно, что жизнь прекрасна и удивительна… И домой я летела, как на крыльях, не забыв всю выделенную сумму потратить на фрукты. Дома первым делом я набрала твою бабулю:
- Мам, все прекрасно! – без «здрасти» рубанула я.
- Что прекрасно, доченька, все сделала?
- Да, все сделала, как надо, и скоро у тебя будет внук. Ну, или внучка.
Надо отдать должное моей матери, она размышляла меньше минуты, а потом я услышала от нее то, на что рассчитывала:
- Ну и хорошо, поеду завтра за детским мылом…
Машка, это была первая наша с тобой победа, а потом пришли и другие – по странности все остальные противники моего решения рожать как-то слишком быстро смирились, некоторые стали поздравлять и даже предлагать помощь в будущем. Во, как! Стихшая вокруг меня суета дала мне не просто время для передышки, я впала в поразительно острое состояние полета – у меня будет ребеееенок! Правда, я была уверена в сыне, но это было не так важно, и как все будет дальше тоже, главное, что в моем животе рос маленький комочек, сделавший меня счастливой.
С той благословенной и чудной осени прошло 32 года. И знаешь, Машунь, если я не помню ее по дням, то только потому, что сложно определить, какой из дней был счастливее другого.
Ах, да, забыла тебе написать! Через неделю я прибежала к тому самому доктору и встала у него на учет. Оказалось, его звали Сергей Михайлович, я вспоминала его и буду с благодарностью вспоминать всю жизнь. Об одном только жалею – почему я так и не решилась его спросить, что же такого он увидел в моих глазах, что нашел самые нужные слова и остановил меня на пороге самой страшной ошибки. Хотя... Маш, я почему-то не сомневаюсь, что ты бы придумала что-нибудь другое, но не дала бы мне тогда испугаться и послушать сторонников аборта.
***
Машенька моя… Подходя каждое утро к неугасимой лампадке перед твоим портретом, я произношу ставшие не только привычными, но и необходимыми слова молитвы о тебе и думаю, что однажды таки наберусь смелости и спрошу тебя о твоем житие-бытие там, куда ты ушла с таким поразительно спокойным личиком, самым красивым на свете, только немного потемневшим от огня. Я наберусь смелости и спрошу тебя, не сильно ли ты мучилась от боли, когда снаряд разорвался прямо у твоих ног – вот уже год, 8 месяцев и 14 дней этот вопрос не выходит у меня из головы, хотя доктор мне сказал тогда, что ты умерла в течении пары секунд, но мне кажется, что он просто меня пожалел и не рассказал правды. Правды, которую я могу узнать только у тебя.
Не думай, Маша, я не сошла с ума. Я просто слишком часто прокручиваю тот день у себя в голове, и вопросы без ответов появляются сами по себе. Но я обещаю тебе, однажды это пройдет. Не знаю когда, но пройдет обязательно – может быть именно для того, чтобы избавиться от вопросов я и решила писать тебе письма…
Еще в одном тебе признаюсь: вот это, самое первое письмо тебе я пишу в годовщину гибели твоего отца, которого я просто любила, а для тебя он стал самым нежным отцом и любимым «папой на все времена». Я думаю, ты прекрасно поняла, почему я начала писать тебе именно сегодня, верно, мой дорогой ребенок? Но о твоем отце мы еще поговорим.
Привет тебе от всех, кого ты знаешь, от тех, с кем не успела познакомиться и от тех, о существовании которых ты даже не подозревала, а они тебя знают, любят и даже равняются на тебя.
Привет тебе от камина, который ты построила, я, как и обещала, дважды зажигала его. Привет тебе от Шуши и Нюси, о спасенного тобой Васьки – он теперь живет у Наташи, а твои любимые Иося и Шухер умерли от тоски прямо в годовщину твоего ухода.
Машунь, Машенька моя, мой Светлый Ангел! Я не прощаюсь с тобой, и скоро опять напишу. Пусть так и пусть говорить теперь буду только я, но ты прочтешь, и это главное!
До встречи, мой самый родной человечек!
Но смотри-ка, Маша! Я дописала первое письмо тебе и не умерла! А это значит, что ты одобряешь мои эпистолярные потуги. Так что, жди следующего письма!