In Memoriam
Татьяна ЖУРЧЕВА *
Кто из самарцев, близких театру, любящих театр, не вспоминал хоть изредка о легендах Самарской драмы, об актерах, блиставших некогда на этой исторической сцене: Зоя Чекмасова, Георгий Шебуев, Вера Ершова, Светлана Боголюбова, Михаил Лазарев, Николай Михеев… Список можно продолжать и продолжать. У каждого театрала найдется еще немало имен, которые можно было бы к нему добавить. Но среди них непременно будет имя Николая ЗАСУХИНА.
В советские времена существовала практика так называемых «отчетных гастролей»: провинциальный театр раз в несколько лет получал возможность показаться столичной публике и столичной критике. В 1962 году был, кажется, первый «отчет» Петра Львовича Монастырского после того, как он возглавил театр. И именно тогда в Москве был показан шекспировский «Ричард III».
Мне довелось и читать, и слышать воспоминания разных людей, бывших свидетелями этого триумфа. Детали различались, но в главном сходились практически все: спектакль, поставленный на пике «оттепели», был воспринят как антисталинский, хотя по форме и по стилю – вполне традиционный «костюмный». Однако выразительность сценических метафор, найденных Монастырским вместе со сценографом Петром Беловым, и – главное – мощный образ тирана-властолюбца, так убедительно сыгранный Засухиным, – всё это удивительно точно совпало с умонастроением интеллигенции начала 60-х. Успех был такой, что вместо 6 заявленных в гастрольной афише «Ричардов» сыграли 14, а самого Засухина вызывали несчетное количество раз и кричали из зала: «Засухин! Оставайся в Москве!»
«Ричард III» шел потом еще 10 лет. Я видела один из последних показов, уже в годы махрового застоя. И не стану лукавить, будто хорошо всё помню. В памяти сохранились общий эмоциональный настрой, сцена соблазнения леди Анны и финал: в черной пустоте сцены раненый Ричард из последних сил тянется к короне – куску металла, ради которого пролиты реки крови, уничтожены человеческие жизни. Поистине, страшна жизнь властолюбца, не знающая ни радости, ни покоя, ни забвения, ни искренней человеческой привязанности. Только ненависть и проклятия – и в нем, и вокруг него, и при жизни, и после смерти.
К тому моменту я уже не раз видела Засухина в самых разных ролях. Но, если бы не точное знание, что это он, никогда бы не догадалась. Не просто горб, но общая кривизна, увечность всего тела; хромота, которая, однако, не мешала быстрому, стремительному и от этого еще более мучительному передвижению по сцене; руки со скрюченными пальцами казались непропорционально длинными, особенно когда он протягивал руку, чтобы что-то взять – отнять, присвоить. Тогда, полвека назад, наверное, именно это внешнее преображение поразило меня больше всего. Понимание более сложных смыслов пришло позднее и в большей степени из рецензий.
***
Любопытно, что формально театрального образования у Засухина не было. Официальное место его рождения – поселок Иващенково Самарской губернии. Потом этот населенный пункт назывался Троцк, а с 1929 года и по нынешний день – Чапаевск. Отец его окончил Московское коммерческое училище и вместе с женой приехал служить на заводе взрывчатых веществ, построенном вскоре после Русско-японской войны. Здесь и родился в 1922 году Николай Засухин. Родители, интеллигентные, образованные люди, увлекались литературой, театром, играли в любительских спектаклях. Актерские способности, видимо, достались ему по наследству: народный артист СССР Петр Константинов доводился ему двоюродным дядей по отцу. Они даже внешне немного похожи.
В 1940 году Николай Засухин, достигший призывного возраста, пошел служить в армию, и продолжалась эта служба шесть лет, до самого конца войны. После войны по совету дяди поехал в Москву поступать в театральное училище, но неудачно: где-то уже закончился прием, а куда-то его не приняли. Тогда он возвращается домой, в 1947 году поступает в студию при драматическом театре и становится актером вспомогательного состава. Так начались его актерская судьба и освоение профессии.
Внешность Николая Засухина была самая обыкновенная: коренастый, среднего роста, с простым, не слишком запоминающимся лицом. Только глаза – умные, внимательные – сразу привлекают внимание. Странно, но мне нигде не встретилось фотографии, где он бы улыбался: всегда серьезен, на поздних фотографиях, пожалуй, даже мрачноват. Но, может быть, эта неброская внешность и позволяла Засухину играть самые разные роли.
– Кто у нас будет Боксером в «Дамокловом мече»? В Театре сатиры его великолепно играет Папанов.
– Ничего, Засухин сыграет…
– Решают ставить «Волки и овцы». А где же в труппе Аполлон Мурзавецкий?
– Как где? А Засухин…
– Какой из него поп Павлин в «Егоре Булычове»? Николай и в церкви-то, наверно, ни разу не был.
– А вы не беспокойтесь. Нужно будет, не поленится сходить. Такой поп получится, что иного и не захочешь…
Так вспоминал закулисные разговоры о молодом Николае Засухине бывший тогда завлитом Лев Адольфович Финк в книге «При свете рампы».
Засухин не любил типажности, ему было интересно играть персонажей, непохожих на него, что называется, «на сопротивление». Он, по его собственным словам, искал в роли «материал для искусства перевоплощения, для испытания артистической техники».
Не удержусь еще от нескольких цитат из книги Финка.
О роли Петра Артамонова («Дело Артамоновых» по повести М. Горького): «Яростью и обидой наливались глаза, руки словно вытягивались… От сцены к сцене Петр становился раздражительнее и злее… актер, добиваясь перевоплощения внутри одной роли, убедительно доказывал, как безгранично широки возможности сцены в изображении движущихся и развивающихся характеров».
О роли Боксера («Дамоклов меч» Н. Хикмета): «Смуглое, чуть ли не квадратное лицо с низко срезанным лбом и массивно выдающимся подбородком… Неторопливая тяжелая поступь, брошенные вперед плечи и от этого словно удлинившиеся жадные руки».
О роли Аполлона Мурзавецкого («Волки и овцы» А. Островского): «Аполлон ходил по сцене, как нелепая механическая кукла, все части которой движутся случайно и произвольно… Аполлон разговаривает нелепо, бессмысленно, разрывая речь паузами, то внезапно убыстряя ее, то неоправданно делая визгливые ударения».
***
В Куйбышевском театре драмы Засухин прослужил четверть века. Больше половины этого срока – при Монастырском. Думаю, не ошибусь: Засухин был любимым актером Петра Львовича. О нем написаны слова, которых Монастырский не писал и не говорил ни о ком другом: «Засухин учился у меня, я учился у Засухина».
Когда в 1972 году Засухин все-таки уехал в Москву, Монастырский был обижен, конечно, но не столько даже на самого актера, сколько на тех, кто его соблазнил столичной славой, увы, не сложившейся. Двадцать лет, до самой смерти, Засухин служил во МХАТе – сначала в единственном, а потом, после раздела, в доронинском, поскольку Олег Николаевич Ефремов актера Засухина «не видел» и работать с ним не хотел.
Ярких театральных ролей в Москве у него не случилось, хотя были работы интересные и неизменно достойные. Столичная публика и столичные критики порядком подзабыли актера, которого так энтузиастически приветствовали в роли Ричарда.
Зато в это время он много снимался. Правда, в кино эксплуатировалась в основном его «типажность», в частности некое внешнее сходство с известным советским наркомом внутренних дел Молотовым – если верить «Википедии», он сыграл его десять раз.
Многие вслед за Монастырским и Финком печалились о том, что, уехав из Куйбышева, Засухин лишил себя тех ролей и той славы, право на которую давал ему талант. Но так ли это и сложилась бы иначе его актерская судьба, останься он здесь, угадать не дано. Мы не знаем, что могло бы быть. Но мы точно знаем, что наверняка было: был в нашем театре Николай Засухин, актер большого дарования, сыгравший много значительных и ярких ролей и одну безусловно великую, вошедшую во все учебники по истории отечественного театра минувшего столетия.
* Литературовед, театральный критик, кандидат филологических наук, доцент Самарского университета, член Союза театральных деятелей и Союза журналистов России
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 28 апреля 2022 года, № 9 (230)