Урай, 8 ноября 2014 года
1
- И каких только примет не придумают русские, чтобы только не мыть посуду!
Ксенофонт Петрович сладко потянулся на своём диване и решил еще три минуты не открывать глаза.
- Да! Каких только примет... - повторил его внутренний голос.
Мысль эта до того понравилась дремлющему, что он посвятил ей обещанные три минуты бонусного сна.
Нет, Ксенофонт Петрович никогда не числился в русофобах. По большому счёту он вообще нигде не числился. В свои сорок пять лет он был бездарно безработен, безобразно голоден и паскудно нищ. Но мысль о выдумывающих приметы русских ему решительно понравилась. Возможно это была вообще первая мысль, которая понравилась ему за последние три года. Собственно последние три года Ксенофонт Петрович пребывал, не побоимся этого нового выражения, в бегах. И в первую очередь в бегах от себя самого.
Если вы, дорогой мой читатель, решили, что Ксенофонт Петрович взял большой кредит в каком-нибудь агрессивно настроенном банке, и теперь, не имея возможности платить по счетам, пустился во все тяжкие, то разочарую вас: кредитов он не брал. Ни больших, ни маленьких, не в последнюю очередь потому, что у него решительно не было паспорта. Жить без паспорта в центре великой и вечно грустной России - дело не лёгкое. Для большинства граждан этой удивительной страны просто непосильное. Жизнь без паспорта - это жизнь до первого внимательного милиционера. А дальше прямая дорога в ту её - России-матушки - часть, от которой не рекомендуется зарекаться даже если тот, кому рекомендуют, глава государства. Да уж! Россия - страна хорошо посидевших государей. Вот к примеру Владимир Ильич...
Ксенофонт Петрович наконец смог разомкнуть крепко сжатые веки и допустил поток света в свои уставшие от жизни глаза.
- И что это меня по утрам стало тянуть на мысли о Ленине? - подумал наш герой. - Не иначе, как подсознание с детства запрограммированно разлюбезной коммунистической партией и её Ленинским комсомолом... Да что там комсомолом? Бери выше! Всесоюзной пионерской организацией! Октябрятским значком! А ведь как порой странно работает наша пи-си-хика! Ведь тётки между собой порою трут так:
- А мой-то, как Ленин! Всё по тюрьмам. да по тюрьмам...
А ведь он всего шесть дней отсидел... Ну, конечно, был сослан в это, как его... в Шушенское... Эх, мне бы так быть сосланным! Раз в неделю для молодого барина заваливали телёночка... Ну, что бы у них с Надюшей всё хорошо было...
При мысли о заваленном телёночке Ксенофонту Петровичу поплохело. Еды в доме, как всегда, не было... А хотелось, как это ни странно, есть.
2
Да! Хотелось есть! И пока что это была единственная неприятность в его изрядно изношенном организме. Но стоило ему пошевелиться в попытке приподняться, как проявилась вторая, значительно хуже первой. Дикая боль пронзила буквально всё тело Ксенофонта Петровича и не оставила никаких сомнений в своём происхождении и локализации. Это был вне всяких сомнений он - его величество радикулит верхнего отдела позвоночника. В своём почтенном возрасте Ксенофонт Петрович уже переживал все три разновидности этого крайне неудобного заболевания. Самый серьёзный по тяжести и последствиям характер носил радикулит в пояснично-крестцовой области. Доходило до невозможности какое-то время нормально самостоятельно передвигаться. Сравнительно легко обходился радикулит срединного отдела позвоночника. Просто требовалась известная аккуратность в движениях и лечение продвигалось параллельно с обычной активностью. Вторым по степени крайнего неудобства был обнаруженный только что радикулит верхнего отдела позвоночника, базирующийся на шейных позвонках.
- Гадость редкая! - подумал Ксенофонт Петрович. - И как всегда - некстати!
Кстати или некстати, а предстояло адаптироваться к этой новой ситуации и решать повседневные задачи в сложившейся неблагоприятной обстановке.
Превозмогая жуткую боль он принялся осторожно вертеться на своём ложе и диванчик привычно заскрипел под его грузным телом. Постепенно Ксенофонт Петрович приноровился и смог осторожно сесть и отправить свои уставшие ноги в тёплые, пусть и старенькие, тапочки.
Теперь вместо задачи "встать и выйти вон" он решал задачу "встать и выйти вон в условиях сильных внутренних помех". Не будем заострять внимание на стонах и репликах ненормативного содержания, каковыми Ксенофонт Петрович сопровождал эту борьбу с собственным телом. Так или иначе, со скрипами и хрустами, но тело всё-таки в целом повиновалось своему хозяину и пока ничем другим, кроме выявленной крупной неприятности, не досаждало. При неаккуратных движениях боль возвращалась и, таким образом, принуждала болящего к максимальной осторожности в перемещениях, как всего организма в целом, так и отдельных его частей. В основном позвоночник реагировал на повороты шеи и верхней части туловища, почти не замечая движений рук и ног. Поясница была великолепна. А это означало, что возможно все обойдется уколом реопирина. В отличие от еды реопирин в запасе у Ксенофонта Петровича был всегда. И смена намеченного графика выражалась в первую очередь в том, что вместо помывок и прочего туалета он занялся именно уколом. С необыкновенной ловкостью он извлек из карманчика своей любимой походной сумки шприц, иглы, флакон вожделенного лекарства и за пару минут обработав собственные пальцы, бедро и все необходимые детали спиртом наполнил шприц реопирином и вогнал его в мышцу бедра изящным шлепком. Аккуратно введя препарат, Ксенофонт Петрович обработал место укола стерильной ваткой со спиртом, отправил разобранный тут же шприц и иголки в металлическом контейнере на кипячение, аккуратно прибрал останки флакона и наконец смог осторожно приступить к выполнению основного графика операций, намеченных на день. И первым пунктом после необходимых элементов самообслуживания в этом графике числилось добывание хлеба к чаю.
Хлеба в доме не было ни крошки. Со вчерашнего, весьма скромного, обеда, если можно так назвать этот приём салата из зелёного лука и сметаны, он ничего не ел и не пил. И поэтому его мучил именно зверский голод. Хлеб надлежало добыть в городе. Город располагался вокруг него и был совершенно к нему безразличен. Городу было абсолютно всё равно наличие или отсутствие в нём Ксенофонта Петровича. Это, разумеется, немного удручало, немного расстраивало, немного омрачало, немного раздражало... Но в целом Ксенофонт Петрович, за годы, проведённые им на планете Земля, привык к этому безразличию городов, к их ужасающей небережливости по отношению к собственным жителям. Города охотно укрывали всех, кто в них входил, или въезжал, или влетал. Но при этом они в равной степени давали приют и убийцам и их жертвам, и богатым, и нищим... Города терпеливо сносили любые выходки собственных жителей и приезжих людей. Давая человеку кров, пищу, укрытие от стихии природы они в то же самое время были абсолютно безучастны к происходящему с людьми в самих себе. Но если кто-нибудь решал, что города - это просто скопление неодушевлённых предметов, он решительным образом заблуждался.
Ксенофонт Петрович размышлял о городах, пока приводил себя в относительное внешнее благополучие, и продолжал думать о них даже запирая на ключ двери своей квартиры и выходя на улицу. И запирал дверь, и выходил из парадного он "на автомате", а его мысль продолжала развиваться вокруг темы "город и люди в нём".
3
Выход из дома! Выползание из норы. Вылет из гнезда! Огромный необъятный неохватный бесконечный мир красок, света, запахов, звуков встречает тебя. Мир тепла и холода, влажности и сухости, мягкости и грубости. То острый, царапающий, рвущий, то овальный, гладящий, исцеляющий! Он непредсказуем! И он предельно опасен и прекрасен одновременно. Выход из дома! Что ждёт тебя за твоим порогом? Какой удар готовит тебе судьба? Не собирается ли она прервать твою линию жизни одним коротким хлёстким выстрелом в голову? Не затаился ли взрыв в соседнем ящике с мусором? Не притаилась ли за углом автомашина, которая вот-вот сорвётся с места бесшумно набирая скорость, и сметёт тебя с этой планеты? Ты покинул свою крепость? Ты беззащитен и открыт всему миру. А в нём так много других людей, интересов, мотивировок, что ты не в состоянии предвидеть их все, и учесть всё необъятное множество их иррациональных продолжений. Ты зашел в кафе? Здесь тебя может поджидать отравленная пища. Ты вдохнул воздух? А он может быть насыщен смертельными вирусами и микробами. Ты – вольный игрок на этом игрище жизни. И здесь никто не знает, в какую игру играет. Чем упорядоченнее и размереннее твоя жизнь, тем больше вероятность её самого непредсказуемого финала. Ты можешь сорок лет подряд, как когда-то Иммануил Кант, ходить одной и той же дорожкой в свой университет и обратно. А можешь поскользнуться и разбиться на первом же переходе.
Кто решает, сколько тебе бродить по свету? От кого на самом деле зависит: выздоровеешь ты или нет?
Кто определяет твоё местоположение в зале аэропорта, в вагоне поезда или в каюте теплохода?
Почему вдруг в самый разгар летнего приятного дня на озере, где ты отдыхаешь, разыгрывается шторм?
Выход из дома – это акт величайшего мужества и акт величайшей глупости. Его нельзя просто игнорировать. Редко кому удавалось высидеть дома без особых случаев больше месяца. Да и неделю усидеть на месте трудно. Если, конечно, ты не арестован и не прикован к постели.
Человек – существо двигающееся. Неподвижен лишь человек тяжело больной или умерший.
Роды – первый акт покидания своего жилища. Болезненный и страшный. А потом оставление своего угла превращается в заурядный бытовой элемент. Пока однажды не оказываешься в осаждённом доме и вдруг обнаруживаешь, что попытка выхода может обернуться фактом перехода в иной мир.
Простенькое казалось бы дело: выпрямить спину и встать. Но если над окопчиком свистят пули, то призадумаешься.
Ксенофонт Петрович привычно осмотрелся около подъезда и, не заметив ничего настораживающего двинулся прочь.
Выработанное десятилетиями скитаний чутьё вело его каждый раз другой дорогой. Сделав неожиданный зигзаг он резко сменил направление движения и скрылся в кустарнике, за которым быстро пересек по диагонали дворик и растворился между пятиэтажных построек времён хрущёвского скоростроя.
Если вас ведут или за вами слежка, оторваться так не удастся. Но осложнить жизнь наблюдателям на какое-то время можно. Если вы оторвались от своего дома на пять кварталов и никто вас не вёл, вы можете предполагать ситуацию нормальной невычислимости. Около дома человек уязвим более всего. Дом – это точка абсолютного вычисления. Дом, это место наиболее вероятного ареста или уничтожения. Дом, это пункт наивысшей слабости. Вы вычислены? Значит уже зависимы от чужой воли. Значит уже не вы сами определяете своё ближайшее будущее. Значит чей-то опытный глаз уже оценивает типы вашей достижимости. Чей-то мозг уже принимает решения относительно вашего дальнейшего местопребывания.
И совсем не факт, что ваши собственные планы совпадают с планами ведущего вас.
Ксенофонт Петрович еще раз осмотрелся. Мир вокруг был чист и прозрачен. Он был абсолютно одинок!
4
Каким чудом можно добыть на улице хлеб, если у вас нет ни одной копейки в кармане?
Мировая экономическая наука установила только четыре основных способа решения этой нетривиальной, смею уверить вас, задачи.
Во-первых это обмен.
Во-вторых это самодостаточность.
В-третьих это попрошайничество.
В-четвёртых это отъём.
Обмен - это когда вы берёте что-то очень вам дорогое и пытаетесь обменять на хлеб насущный. Однажды моя мама пошла менять на хлеб бутылку водки. Дело было в войну. И тут ей предложили обменять водку на банку тушенки. Настоящей. Американской. Мама обменяла, а дома, вскрыв банку семья обнаружила в банке картофельные очистки. Из всех историй о войне, рассказанных мне мамой - это одна из самых душераздирающих. В своей крошечной продолжительности она, как в капле воды отразила все мировые проблемы обмена товара на другой товар. Обмен - это риск. Страшный риск обмана и подмены, риск неравнозначности и нецелесообразности. Обмен - это долгие торги, подозрительные ощупывания, требования гарантий, хождения вокруг да около. А Ксенофонт Петрович страшно хотел есть. И поэтому саму идею обмена он сразу и навсегда отмёл. Отмёл решительно и бесповоротно. Его желудок уже не просил. Он кричал, он требовал, он угрожал.
Самодостаточность, это когда вы ведёте своё натуральное хозяйство, пребываете на собственном огороде и выращиваете зёрна именно для того, чтобы потом их срезать, обработать и съесть. Не допуская долгих обсуждений этого прекрасного способа существования Ксенофонт Петрович сразу же отказался и от такого подхода к делу. Ведь сея сегодня он до урожая уже надёжно не доживал. Не дотягивал.
Оставались два: отъём и попрошайничество.
Отъём - один из самых разработанных способов добывания хлеба и всего остального в этой жизни. Есть люди, которые не представляют себе жизни иначе, как жизнь от отъёма до отъёма. Не вдаваясь в подробности сразу укажем и на некоторые, совершенно очевидные риски такого типа движения в большом городе. Во-первых после первого же удачного отъёма вы попадаете в весьма чёрный список у органов власти и у гражданского общества в целом. И общественность начинает вас искать и ловить. Во-вторых отъём может оказаться и неудачным в силу массы самых разнообразных обстоятельств.
Нет! Рисковать в планы Ксенофонта Петровича никоим образом не входило.
А значит оставалось только одно: просить.
Просить вопреки замечательным заветам большой группы отечественных и зарубежных классиков. Здесь надо отметить, что попрошайничеством от века занимаются весьма многие и весьма влиятельные сословия общества. Государство делает это через систему лотерей. Правительства - через различные патриотические "займы". Церкви всех сортов и оттенков откровенно попрошайничают везде и всюду. Директора школ - профессиональные попрошайки!
Ксенофонт Петрович задумался на мгновение. О! Он мог бы многое рассказать о попрошайках всех типов и конфигураций. Но сейчас надо было решить проблему хлеба. И потому он решительно взял курс на центральный рынок города.
5
Путь у Центральному рынку!
Если бы Ксенофонт Петрович жил в Киеве, я непременно поселил бы его в роскошном Парковом Городке и теперь описывал бы вам чудесную дорогу по Вышгородской , и далее по Фрунзе мимо Куренёвского рынка и Куренёвского парка, мимо милого трамвайчика-памятника около умирающего подольского депо, мимо стадиона "Спартак" с нависающим над ним волшебным собором, и далее вверх, вверх, по Подольскому спуску... А может и не по Подольскому, может быть довёл бы его до Контрактовой площади и далее через площадь Почтовую, мимо Фуникулёра к Крещатику и там, через весь Крещатик к Бессарабке... О, Бессарабка!!! Есть ли у славян рынок центральнее тебя?
Если бы Ксенофонт Петрович жил в Москве, я поселил бы его непременно на Малой Грузинской и теперь он двигался бы у меня к Садовому кольцу мимо Зоопарка и одной из гигантских сталинских теней кремлёвских башен...
Если бы он жил в Петербурге, который всё ещё оказывается таки Сант, я поселил бы его на Васильевском острове, недалеко от восьмой общаги госуниверситета, где математики-студенты из года в год пишут дипломную работу про каплю воды, и теперь он двигался бы у меня по Среднему проспекту, а затем пересекал бы Неву по почтамптскому мосту и далее мимо Казанского Собора и мэрии направлялся бы на другой конец Грибоедовского канала, и далее к инженерному замку...
Живи он в Архангельске, я поселил бы его в Соломбале, где-нибудь на улице Партизанской, и он брёл бы мимо СЦБК и СЛДК, через всю Соломбалу и затем через Кузнечевский мост, и далее по набережной Северной Двины до самого морского и речного вокзала, где фонтаны летом охлаждают лёд Дворца спорта...
Окажись он жителем Екатеринбурга, я поселил бы его скорее всего на ВИЗе, и оттуда он добирался бы через Московскую до Радищева...
Будь он жителем Новосибирска или Владивостока, Хабаровска или Волгограда, Казани или Вятки, Омска или Краснодара - я подыскал бы ему и район, и путь, и препятствия. О, я нарисовал бы ему причудливейшие маршруты, и дал бы волю его историческим отточенному воображению...Но в этой, наиправдивейшей из историй о настоящей, высокой,чистой, всепобеждающей любви, я не могу вам излагать домыслы и догадки.
Нет, нет! Он жил в маленьком провинциальном городе, с населением едва подбиравшемся к миллиону человек. И чтобы не обижать маленькие провинциальные городки с миллионным населением, я оставляю будущим исследователям этого романа самый широкий простор для измышлений и расшифровок. Назовём этот город скромно Эннском. И пусть кому-то покажется, что это Новокузнецк, а кому-то - Невьянск, кому-то Верх-Нейвинск, а кому-то Челябинск, кому-то Пермь, а кому-то Томск.... Он шёл по направлению к Центральному рынку, похожему на все центральные рынки мира и размышлял о городах и живущих в них людях.
Ведь человек - животное живущее в городе-государстве... Животное города! Животное, становящееся вне города просто животным... или что-то не так понято у классиков?
6
Когда Бог собирается что-то сообщить человеку, он никогда не является к нему лично сам, но всегда посылает к нему другого человека и уже его устами сообщает всё, что считает нужным. Когда Бог хочет послать хлеб человеку, он не приносит его сам, но посылает ему навстречу другого человека с хлебом. А хлеб, как уже не раз убеждался Ксенофонт Петрович, человеку посылает именно Бог. Или не посылает. И на всё - воля Божья.
Будь это любой другой день в жизни Ксенофонта Петровича, он обязательно дошёл бы до центрального рынка и там, проявив все свои недюжинные способности, добыл бы себе хлеба и зрелищ. Но мы описываем тот единственный и неповторимый день, который поменял всю жизнь нашего героя и потому до центрального рынка мы его не проследим.
Где-то на полпути, на пересечении трамвайной линии и большого бульвара он увидел девушку, расположившуюся прямо на траве газона под большим деревом. Дерево это было громадным старым тополем. Крона его давала обширную тень, и вот в этой-то тени и располагалась та, которую на этот раз Бог послал усталому и голодному путнику вместе с хлебом.
Но первоначально Ксенофонт Петрович хлеба не заметил. Будем честны. Он первоначально вообще ничего не заметил, кроме головы самой девушки. Да и голову он охватил взглядом не всю и не сразу - так играла тень! Сначала он обнаружил только взгляд. То единственное в девушке, что может обнаружить в ней мужчина при первой встрече. Это был тот взгляд! Тот самый! Тот взгляд. который мужчины ищут порой безуспешно всю жизнь. С раннего детства мальчики обнаруживают странную способность девочек видеть не глядя. Её глаза смотрят куда угодно, но только не него! А между тем он отчётливо понимает, что она видит его и смеётся над ним. Если же порой юноше удаётся перехватить взгляд девушки, то это как правило холодный взгляд кошки, которая сыта и в данный момент совершенно не интересуется мышкой. Иногда - совсем уже редко - мужчине достаётся взгляд женщины, готовой простить ему практически всё. Это полный взгляд влажных глаз. Это взгляд Вселенной, готовой поглотить вас в своих бездонных пространствах. И только раз в жизни, если очень сильно повезёт, если случится почти невероятное, женщина дарит мужчине свой подлинный взгляд. Взгляд-откровение. Взгляд-исповедь. Взгляд-покаяние.
Бездонный взгляд черного жемчуга глаз, бесконечный взгляд топазов зрачков, взгляд пронзительный, как мелодия Гайдна, взгляд прозрачный как горный родник, взгляд звезды из самых тайных глубин мироздания. Так смотрит только влюблённая женщина.
Так смотрит женщина только один раз в своей жизни. И в этом долгом безмолвном удивительном откровенном взгляде широко распахнутых глаз пробивается всё сильнее ещё один взгляд - взгляд, который ясно различишь только увидев глаза своего ребёнка.
Вот такой взгляд и увидел Ксенофонт Петрович в густой тени громадного старого черного тополя. Увидел и замер как истукан. Остолбенел. Лишился всех своих дарований разом. Забыл - куда и зачем он направлялся, забыл зов голодного желудка. Забыл сразу про всё на свете. И с этой самой секунды не существовало больше одинокого Ксенофонта Петровича на самой грустной из Планет в Системе Вечерней Зари. Теперь это было совершенно новое живое существо, состоявшее из двух странно устроенных частиц-половинок: Он и Она.
И между ними не было еще ни одного слова, ни одного жеста, ни одного движения губ. Между не было решительно ничего, и этот вакуум между ними был всецело заполнен только этим её потрясающим взглядом и окружающая атмосфера уже давила на них со всех сторон и сближала, сближала. прижимала друг к другу их всё меньше и меньше разделяемые пространством тела и не было в мире силы. способной остановить это сближение, не было в мире силы, способной разорвать их взаимное притяжение, и не было во Вселенной ничего истинного, кроме взгляда, который срывал всё и вся как смерч срывает постройки с поверхности планеты, и накрывал всё, как цунами накрывает обречённое побережье...
Ксенофонт Петрович стоял в пяти шагах от неё, а она смотрела на его тень в лучах восходящего Солнца и не могла ничего ни понять, ни сказать. Она просто увидела того, кто ей снился столько раз в детстве. И всё вокруг было как в том самом сказочном, многократно повторяющемся сне. Она и под дерево это присела, раскинув на траве своё любимое покрывало, потому что это дерево было в её сне и она узнала его. И само покрывало взяла с собой потому что оно было в том самом сне. И всё происходило именно так, как ей снилось. В лучах восходящего Солнца возникла фигура её - её!!! - Титана. И теперь они смотрели друг на друга и словно боялись разрушить эту сказочную, невероятную, невозможную сцену.
А ведь именно он - Ксенофонт Петрович - сформулировал когда-то великий Закон Невероятности, согласно которому в мире происходят только невероятные события. И если событие наступило, значит оно было невероятно!
7
Словно туман рассеялся, словно пелена спала с глаз. Он как бы очнулся. Ноги ощутили почву под ногами. Мир стал ярким сочным красочным. Вернулся и крик голодного желудка. Но как бы исподволь, как бы боясь нарушить что-то очень важное, что-то такое, что важнее жизни и смерти, важнее всего на свете. Ксенофонт Петрович ощутил способность двигаться. Но это была способность двигаться только в одном-единственном направлении. И он не скрывал от себя того факта, что манил его не хлеб. Его манила она. Вся. Без остатка. Со всеми своими проблемами, со всеми своими связями и чувствами, родственниками и знакомыми, мечтами и планами. Она была нужна ему. Вся и сразу. Он почувствовал себя черной дырой, готовой одним махом поглотить эту бесконечную вселенную. Ни о чем другом он уже и помыслить не мог. Здесь! Сейчас! Немедленно! Не отходя от кассы! Сию секунду! Всю! Всю! Беру! Беру! Согласен! Не откажусь! Не отступлю! Забираю! Моя!! Моя!!! Да! Безусловно! Безоговорочно!! Навсегда!!! Плевать! Невзирая! Не считаясь! Бесспорно! Беспрекословно!! Незамедлительно!! Уже!!! Да!!! Да!!! Конечно!!! Вне всяких сомнений!!! Подпишусь! Подписываюсь!! Где расписаться? Уже расписался!! Навсегда!!! Принимаю!!! Принимаю!!! Принимаю!!! Склоню!! Выполню все пункты! Принимаю!! Беру! Да! Да! Да! Да! Да! Да!! Да!!!
И сознавая всю безвозвратность происходящего, всю необратимость случающегося, всю безоговорочность собственной капитуляции он молча шагнул навстречу её руке, распростёртой в пригласительном жесте, навстречу её ладони, обращённой к нему, и это молчаливое их сближение было красноречивее всех слов мира. И не было в мире таких слов, чтобы выразить это внезапно охватившее обоих чувство абсолютного родства. Две половинки Платона обрели друг друга. Они просто были с самого начала созданы друг для друга. Они искали друг друга по всем вселенным мироздания, во всех своих ипостасях и перерождениях. Они потеряли друг друга так давно, они были так невероятно далеки друг от друга, что над ними висело в зените "никогда"... И вот теперь они встретились на этой Планете Встреч! Он не искал её всю жизнь. Он всю жизнь мечтал о ней. А она просто знала, что однажды это непременно случится. И в этой невероятности их встречи и заключалась истина. Он молчал!!! Он - Мастер Красного Слова! - онемел в этот сияющий миг.
Не произнеся ни звука он опустился перед ней на это покрывало под огромным чёрным тополем и бархатная тень листвы поглотила их обоих и спрятала от чужих пронырливых глаз. Они встретились!!! Они сошлись!!! Они были вдвоём. И ей и ему было так хорошо и уютно на этом покрывале молчать глядя друг на друга, что они некоторое время именно этим и занимались. Просто смотрели и смотрели друг на друга не отводя глаз и даже не моргая. А потом она просто спросила: "Хочешь есть?"
И этот переход на «ты» был так естественен, так прост и так понятен, что он не возражая просто ответил: "Хочу!" И тогда она преломила хлеб и протянула ему половину. А потом стала наливать горячий чай из термоса в свой красивый фарфоровый бокал. Он с невероятным удовольствием отломил себе кусок хлеба и отправил его в рот, совершенно не думая о том, как он в этот момент выглядит. А она закончила наливать горячий чай и поднесла ему бокал так, что ему оставалось только слегка наклониться и отпить из него дымящийся напиток. Ксенофонт не обжёгся. Прожевав первый кусок хлеба он не спеша расправился со вторым, всё отпивая и отпивая чай из бокала, который она всё держала перед его лицом обеими руками. И закончив жевать он отхлебнул еще чуть-чуть, проглотил отпитое и наконец произнёс свою первую фразу, обращённую к ней:
- Ты - моя жена!
8
- Знаешь, мне совсем не хочется с тобой спорить. Но хотя бы скажи, как тебя зовут, муженёк! - она улыбалась, произнося это. И он улыбался, слушая её.
- Ксенофонт. Просто Ксенофонт.
- Очень приятно. А меня - Лена. То есть, Елена... - её щеки зарделись неожиданно и ярко. Она словно вспыхнула в этот миг внутренним пламенем.
- И мне очень приятно. Топаем в ЗАГС!
- Так сразу?
- А чего тянуть?
- Я не коснусь твоей руки,
Пока кольца на ней не будет! - продекламировал он себя самого, раннего.
- А вдруг мы не подойдём друг другу? - сыграла она рискованно и резко.
- Уже подошли. Ближе некуда. Я же ясно сказал: моя жена. Какие тут ещё могут быть вопросы?
- Меня никто и никогда не звал замуж так быстро и так внятно.
-А я и не зову тебя замуж. Ты уже замужем. Пора оформлять наши ясно сложившиеся отношения!
- А вдруг я тебе показалась?
- Никаких вдруг. Некогда церемониться. Идём!!!
- Но...
- Оставь свои комплексы и предрассудки! Неужели не ясно, что мы - одно? Сколько тебе требуется встреч, лет или свидетельств? Как много детей ты готова родить до брака?
Идём! Идём! Идём!!!
И тогда она решилась. Стремительно они собрали разложенное на траве в её сумку. Сумку взял и понёс он. Двигался он решительно и быстро. Дорогу знал как "Отче наш". Кстати, "Отче наш" он знал не хуже дороги. И уже через двадцать минут они писали заявления в ЗАГСе, каковые и были незамедлительно приняты и оформлены с соблюдением всех необходимых формальностей. Здесь Ксенофонт Петрович узнал, что она - Елена Николаевна Левашова, двадцати шести лет отроду, родилась в этом самом городе, имеет высшее образование, в разводе с первым мужем, с которым прожила менее года, не имеющая детей.
Здесь же она узнала, что он - Крупенников Ксенофонт Петрович, дважды женатый и дважды разведенный и имеет трех детей - два от первого брака с жительницей далекого северного города и одну дочь от второго брака, с жительницей другого далекого северного города. Сорок пять лет. Образование высшее. Является владельцем собственного ЧП.
Сведения все были решительным образом подтверждены их паспортами, оба обладали и пропиской и статусом благонадежности. У неё после первого брака перерыв составил восемь лет, у него после второго брака перерыв составил десять лет.
Они были взрослые люди свободные в своих решениях и ничто не омрачало столь удивительное начало их отношений.
Теперь им предстояло ждать акта росписи в течение трёх месяцев. Таков был Закон, который оба старались не нарушать.
Они вышли на крылечко ЗАГСа слегка ошалелые.
- Ну, а теперь руки моей коснёшься? - спросила она.
- Пока не распишемся - нет. - Сказал, как отрезал. - Я сплю только с женой. Но в кафе вечером свожу. Всё-таки надо отметить.
- А сейчас?
- А сейчас ты идёшь домой и готовишься к ужину с мужем, а я иду по делам, добывать средства на этот праздничный ужин с женой. Записывай мои координаты, телефон и место встречи.
- Давай, - она мгновенно обзавелась блокнотиком и ручкой, - пишу!
- 0834761412, продиктовал он телефон. Адрес: Энгельса 9, квартира 99. Место встречи - там же. где встретились в первый раз. Назовём это место условно так: "под тополем"! Что-то ещё? ... Да! Если что - мой дом - твой дом. Вот тебе сразу запасной ключ. Приходи когда захочешь. Можно сразу насовсем. Он снова улыбнулся и наконец выдохнул: Боже мой!!! Какая женщина!!!