Удовольствие и страдание, страх и отважный порыв, желание и отвращение — где и в чем присутствуют все эти эмоции? В одной ли душе, или же в душе, погруженной в тело, или в чем-то третьем, так или иначе составленном из тела и души? Последнее, в свою очередь, может быть или смесью, или чем-то, отличающимся от смеси. Далее, все то же самое можно спросить и относительно того, что порождается этими эмоциями, то есть о поступках и мнениях.
Исследовать нужно и рассудок: принадлежит ли он тому же, чему и чувства, или что-то из него принадлежит, а что-то — нет. Да и само наше мышление — что оно есть, откуда оно и в чем. И, наконец, что это в нас за начало, что исследует или понуждает исследовать, ставит вопросы и отвечает на них. Но прежде всего нам необходимо понять, чему принадлежит способность ощущать, поскольку чувства — это или некоторые ощущения, или, по крайней мере, нечто, непосредственно связанное с ними.
Начнем же мы с исследования души и попробуем понять, являются ли индивидуальные души по своей сущности (смыслу) тем же, что и мировая Душа (единая внутренняя природа мира, мыслимая как Высшее живое существо (Бог), обладающее стремлениями, представлениями и чувствами), или же они сущностно разнятся. В последнем случае частные души есть нечто сложное, и тогда можно предположить, что именно они и испытывают чувства, а вместе с чувствами и такие состояния, как печаль и радость, надежду и отчаянье.
Если же индивидуальные души и мировая Душа — сущностно одно и то же, то наши души суть (представляются как) эйдосы (образы), а значит их действия, направленные на иную природу, составляют с ними единство и, таким образом, не оказывают на них самих никакого влияния. А если так, то наши души — бессмертны, неразрушимы и бесчувственны: отдавая что-то от себя другим, низшим субстанциям, сами они от них ничего не получают и никак не зависят, все же свое имеют от высшего начала, с которым они неразрывно связаны. Но чего может бояться то, что в принципе невосприимчиво, что выше и вне всего? Ведь боятся именно страданий. Также не может быть и речи о какой-либо отваге, так как отвага проявляется в момент опасности. Желания же порождаются недостатком, который хотят восполнить: телесное всегда нуждается в чем-то, тогда как душа, если она — образ, самодостаточна.
Но, возможно, душа имеет смешанную природу? В это трудно поверить, так как основное беспримесно, и, допуская в себе смешение, она вместе с ним впускала бы в себя и небытие (несуществующая реальность). Оставаясь же простой, то есть самостоятельной, она избавлена от страданий, связанных с потерей, так и от радостей, связанных с приобретением. Пребывая всегда тем, что она есть, душа не нуждается ни в ощущениях, ни в рассудке, ни в мнениях: ведь ощущения связаны с восприятием форм или состояний тела, рассуждения же и мнения основаны на ощущениях.
Но рассматривать душу следует в теле, независимо от того, в нем ли она обретает свое бытие (существование), или же может существовать и без тела, поскольку лишь совокупно они создают то целое, которое мы называем животным.
Допустим, что душа и тело — это полная смесь. Но если полная, то худшее, то есть тело, от этого становится лучше, душа же — хуже; тело — лучше, поскольку становится причастным жизни, а душа — хуже, соприкасаясь со смертью и незнанием. Но почему душа, уменьшаясь в своей жизненности, стремится возрасти в другом, получая ощущения? Все обстоит иначе: тело, обретая жизнь, получает с ней и ощущения, из ощущений же рождаются чувства. Таким образом, желает тело, ведь оно хочет пользоваться тем, чего желает, тело же и боится, ибо неизбежно лишится всех удовольствий и погибнет.
Теперь исследуем другой тип смеси — "прилаженность" (приспособленность). "Приспособленность" не означает, что приспособленные испытывают одни и те же эмоции: одно из них может быть и бесчувственным; душа, приспособленная к телу, не испытывает его чувств, подобно тому, как свет остается свободным от того, что им освещается. Но можем ли мы сделать из этого вывод, что душа — формообразующий образ тела? Если да, то, значит, она — отделимая форма, каковой и соответствует быть тому, что пользуется. Тогда ее можно сравнить с образом секиры, приданному железу: если из этого их соединения рождается секира, то действовать будет именно определенным образом сформированное железо. Значит, именно телу следует приписать все общие телу и душе чувства, но не телу вообще, а природному телу, обладающему силой жизни. А "потому нелепо говорить, что душа прядет (действует), равно как и то, что она желает и страдает; но делает это скорее всего животное (совокупность тела и души)"*.
* Аристотель. "О душе".