220 лет со дня рождения Владимира Федоровича Одоевского
Точная дата его рождения – большой вопрос. Наверняка не известен ни день, ни даже год. По одной из версий, князь Владимир Одоевский появился на свет в Москве 1 (13) августа 1804-го. Впрочем, когда бы это ни случилось на самом деле, небесная канцелярия в тот момент определенно пребывала в отличнейшем расположении духа, подарив миру человека совершенно уникального: талантливого писателя, глубокого философа, общественного деятеля и благотворителя, пианиста-виртуоза, музыковеда, изысканного кулинара, оккультиста и мистика.
Рюриковичи мы
Одоевские – древнейшая княжеская фамилия, потомки самого Рюрика. И уж тут-то двух мнений нет и быть не может. Среди пращуров Владимира Федоровича – замученный Батыем князь Михаил Черниговский, а еще воеводы, наместники, бояре, стольники, государственные мужи. Наш герой был 62-м князем Одоевским. И, увы, последним: детей не оставил, на нем славный род прервался. Здесь надо заметить, что Одоевский вообще своей знатностью никогда не кичился, чем многих повергал в изумление. Его занимали вещи поважнее герба, придворных почестей и почетного упоминания в Бархатной книге. Всю свою жизнь он посвятил не баюканью своей аристократической гордости, но поиску истины, служению разуму и красоте в самом широком смысле.
Любомудры
Рано потеряв отца, не найдя общего языка с матерью, опутанный паучьей сетью мнимых имущественных долгов, которые тем не менее он долго и мучительно выплачивал, по выходе из Московского университетского благородного пансиона Владимир Одоевский не пустился в забег по карьерной лестнице, но поступил в Московский архив Коллегии иностранных дел и с головой окунулся в милые его сердцу философские штудии. И в 1823 году вместе с другим «архивным юношей», поэтом Дмитрием Веневитиновым, основал тайный кружок «Общество любомудрия». Каждый четверг любомудры встречались у Одоевского в Газетном переулке, восхищались идеалистом Шеллингом, разбирали работы Канта, Спинозы, собственные пробы пера и грезили созданием нового универсального языка и особой философии, способной гармонизировать мир и примирить всё со всем.
В списках любомудрах числились братья Киреевские, Степан Шевырёв, Николай Мельгунов, племянник министра юстиции Владимир Титов, захаживали на заседания и будущие декабристы Вильгельм Кюхельбекер и Александр Одоевский. Собственно, декабрь 1825-го года и положит конец «Обществу любомудров». После восстания на Сенатской площади Владимир Одоевский собрал братьев по разуму и на их глазах «с особой торжественностью предал огню в своем камине и устав, и протоколы общества». Все тайное, пусть его целью и были лишь философские штудии, могло в ту пору стоить головы и уж точно свободы. Оттого-то князь, совершенно не разделявший ни воззрений, ни методов своих друзей-декабристов, все равно запасся шубой и теплыми сапогами – готовился к верной ссылке. К счастью, гроза прошла стороной и любомудров к делу декабристов не привлекли.
Спустя 20 лет именно князю Владимиру Одоевскому Вильгельм Кюхельбекер напишет из ссылки:
«Тебе и Грибоедов, и Пушкин, и я завещали все наше лучшее; ты перед потомством и отечеством представитель нашего времени, нашего бескорыстного служения художественной красоте и истине безусловной».
Предсказатель интернета
Сегодня, вот парадокс, для массового читателя Владимир Одоевский – исключительно детский писатель, автор «Городка в табакерке», повествующего о мальчике Мише, который во сне попадает в волшебный город Динь-Динь, сокрытый под черепаховой крышкой музыкальной шкатулки. Не худшая репутация (хотя, между нами, эта детская сказка куда сложнее и страшнее, чем кажется на первый взгляд), но, справедливости ради, вспомним, что у князя были и другие сочинения. Фантасмагорические и вместе с тем сатирические «Пестрые сказки», рассказанные от имени «магистра философии и члена разных ученых обществ Иринея Модестовича Гомозейки», предтеча будущих изысков Гоголя, Салтыкова-Щедрина и столь популярного нынче магического реализма, где призрак пытается вытребовать у чиновника свое тело, а карты принимаются играть людьми.
Незавершенная утопия «4338-й год» - тут Одоевский и вовсе предсказывает появление интернета и соцсетей, рассказывает о «домашних газетах», в которых «помещаются обыкновенно извещения о здоровье или болезни хозяев и другие домашние новости, потом разные мысли, замечания, небольшие изобретения, а также и приглашения; когда же бывает зов на обед, то и le menu». В его воображении рождаются магнетические телеграфы, позволяющие общаться на расстоянии, воздушные суда и мегаполисы (по мнению Одоевского, Москва и Петербург однажды станут одним городом, что ж, поживем - увидим).
«Русские ночи» - авангардный по форме и сути, сложносочиненный, во многом модернистский «филососфический» роман свободной формы со вставными повестями. Белинский счел их «странными», а вот Кюхельбекер заглянул дальше и глубже, назвав «Русские ночи» «одной из умнейших книг на русском языке».
Были еще «Княжна Мими» и «Княжна Зизи» - дань женскому вопросу и проблемам эмансипации, потусторонние «Сильфида», «Орлахская крестьянка» и «Саламандра», на долгие годы закрепившие за князем славу мистика и духовидца.
Гений, парадоксов друг
Кажется, Владимиру Федоровичу было интересно решительно все! Окажись он в дне сегодняшнем и надумай составить резюме, оно вышло бы многостраничным. Перебравшись в Петербург, он служил в Цензурном комитете, в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий, во второй половине 1840-х был назначен помощником директора Публичной библиотеки и заведующим Румянцевским музеем. Активно занимался журналистикой, сотрудничая с крупнейшими литературными журналами.
Пианист-виртуоз, Одоевский заложил основы отечественного музыкознания, изобрел кабинетный орган «Себастион», энгармоническое пианино для передачи русских народных напевов и церковного пения, сочинял вальсы, хоралы, прелюдии, колыбельные, издал «Музыкальную грамоту для немузыкантов» и «Музыкальную азбуку для народных школ». И, конечно, дружил с виднейшими композиторами эпохи, приходя им на помощь и словом, и делом.
Увлекался химией (и даже алхимией), оккультизмом, каббалой, астрологией, хиромантией, изучал медицину и гастрономию. К последней испытывал страсть не меньшую, чем к философии и музыке, устраивал у себя специальные «литературные обеды», где потчевал гостей «экспериментальными» блюдами собственного сочинения и публиковал их рецепты под именем профессора Пуфа.
Считая одной из важнейших задач просвещение простого человека, выпускал журнал «Сельское чтение», в котором от лица все того же дедушки Иринея легко и весело рассказывал о газе, железных дорогах, порохе, о том, «что вокруг человека и что в нем самом».
«На меня нападают за мой энциклопедизм, смеются даже над ним. Но не приходилось еще ни разу сожалеть о каком-либо приобретенном познании <...> Каждый раз, когда я принимался за какую-нибудь специальность, предо мной восставали целые горы разных вопросов, которым ответ я мог найти лишь в другой специальности. Это движение по разным путям, невозможное для тела, весьма возможно для духа. Нет! никогда не жалел я о том... Сколько раз понятные мне явления природы служили мне нитью для разрешения метафизических, административных и житейских задач».
Князь и Солнце
В Петербурге Одоевский и его жена, Ольга Степановна, держали салон. Принимали по субботам. По словам критика Степана Шевырева, на диване Одоевского «сиживала вся русская литература». А граф Владимир Соллогуб вспоминал:
«Пушкин слушал благоговейно Жуковского; графиня Ростопчина читала Лермонтову свое последнее стихотворение; Гоголь подслушивал светские речи; Глинка расспрашивал графа Вильегорского о разрешении контрапунктных задач; Даргомыжский замышлял новую оперу и мечтал о либреттисте. Тут побывали все начинающие и подвизающиеся в области науки и искусства…»
Знакомство с Александром Сергеевичем Пушкиным началось не лучшим образом: поэту не понравилось, как Одоевский отозвался о Державине. Однако личная встреча в конце 1820-х расставила все по местам, и через несколько лет князь примет деятельное участие в издании пушкинского «Современника». Далеко не во всем они сходились, так, Пушкин не принимал философских исканий князя, его мистические повести ему не нравились, а вот «светские» - очень даже. Литературному чутью Одоевского Пушкин доверял безгранично и невероятно ценил как автора:
«Конечно, «Княжна Зизи» имеет более истины и занимательности, чем «Сильфида». Но всякое даяние Ваше благо. «Сильфиду» ли, «Княжну» ли, но оканчивайте и высылайте. Без Вас пропал «Современник».
Смерть Пушкина Одоевский переживал болезненно и горько. По словам дочери Н.М. Карамзина, Софьи, «плакал, как ребенок». И это ему принадлежат знаменитые строги некролога:
«Солнце нашей поэзии закатилось! ... Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!»
Последние годы жизни Владимир Федорович Одоевский провел в родной Москве, куда вернулся после перевода в древнюю столицу Румянцевского музея. Занимался активной общественной деятельностью и благотворительностью, рукоплескал отмене крепостного права, введению суда присяжных и другим великим реформам Александра II. Основал Общество древнерусского искусства при Московском Публичном и Румянцевском музее (а до этого, еще в Петербурге, стоял у истоков Русского географического общества).
Вездесущий и неутомимый, Владимир Федорович Одоевский так и не нажил состояния, но его наследие и без того не имеет цены.