Валерий Подмаско
Лиха беда начало
Танк «Рено-русский» был изготовлен в 15 экземплярах. Однако есть информация о том, что первоначально планы советского танкостроения были помасштабнее и поразнообразнее. Только что образованный Промвоенсовет Чусоснабарма наметил в ноябре 1919 года выпуск 30 танков, 15 из них планировалось собрать на Ижорском заводе, а другие 15 – на Сормовском. Уже 29 ноября того же года руководство Ижорского завода уведомило Промвоенсовет Чусоснабарма о возможности и готовности бронирования 30 танков. Ижорский энтузиазм пошел волной вверх по инстанциям, и 4 декабря 1919 года Промвоенсовет даже утвердил «Программу производства танков предприятиями Петроградского района», к реализации которой планировалось привлечь, помимо Ижорского и Путиловского, еще и Обуховский завод. Дальше больше: согласно записке руководства Сормовского завода от 13 декабря 1919 года, поступившей в Главное правление государственных объединенных машиностроительных заводов («ГОМЗЫ») ВСНХ, завод готов изготовить 15 малых и 30 средних (!) танков, если их производство будет обозначено в качестве твердой производственной программы, обеспеченной техническим персоналом, специалистами и вспомогательными рабочими, станками, топливом, причем при отсутствии других спешных заказов. Понятно, что условия обоснованные, но тогда – почти не реальные, но, как видите, речь идет даже о средних танках. Интересно каких?
Весной 1920 года стало ясно, что действующие петроградские заводы страшно перегружены, и там просто некому производить сборку танков. Реанимировать военное производство на Обуховском заводе тогда, видимо, вообще было невозможно. Тем не менее, на Ижорском заводе умудрились изготовить необходимые броневые листы в количестве, достаточном для производства 15 танков. В итоге, распоряжением Промвоенсовета все готовые броневые листы направили в Нижний Новгород на Сормовский завод. Так Сормовский завод де-факто стал первым в российской истории танковым предприятием страны. А дефицит кадров был и в Сормово, но только его проигнорировали начальники в Москве. В итоге, сормовчане как-то выкрутились.
Вы уже обратили внимание на упоминание Промвоенсовета Чусоснабарма и ГОМЗЫ ВСНХ. Напомню: это две основные структуры управления предприятиями военного-промышленного комплекса Советской России. При этом, Промвоенсовет (повторюсь) контролировал все военно-промышленные предприятия России, по крайней мере, на бумаге, но в его подчинении находились далеко не все из них. Нас с вами интересует всего пять военных заводов. Это – Путиловский, Обуховский, Ижорский, Сормовской завод и АМО. Так вот, Путиловский завод находился в подчинении Петротяжпрома Петроградского совнархоза (это система ВСНХ), Ижорский и Обуховский – в подчинении Воморпрома (ЦЕПВМОРЗа) Промвоенсовета, АМО – в подчинении ЦАС ВСНХ (опять ВСНХ), а Сормовский завод с 3 мая 1918 года находился в ведении Отдела металла ВСНХ РСФСР (снова ВСНХ) и позднее был подчинен Временному центральному правлению Объединенных национальных машиностроительных заводов группы «Сормово-Коломна» ВСНХ, которое 19 ноября 1918 года было переименовано в Главное правление Государственными объединенными машиностроительными заводами («ГОМЗЫ») (еще раз ВСНХ). С ноября 1919 года Сормовский завод вместе с ГОМЗЫ перешел из подчинения ВСНХ в подчинение Промвоенсовета Чусоснабарма. В марте-апреле 1921 года Промвоенсовет был переподчинен ВСНХ РСФСР, а 6 июня 1921 года на базе Промвоенсовета было создано Главное управление военной промышленности (ГУВП, или Главвоенпром) ВСНХ РСФСР. Считается, что благодаря появлению ГУВП, в середине 1920-х годов произошел заметный рывок советского танкостроения, результатом которого были малый танк «МС-1 (Т-18)», маневренные танки «Т-12» и «Т-24», опытные образцы отечественных танкеток и пр.
Итак, если за начало отсчета времени реализации проекта «Рено-русский» условно взять 1 сентября 1919 года, то на эту дату в подчинении Промвоенсовета Чусоснабарма состояли только Ижорский и Обуховский заводы. Однако последний очень скоро был исключен из списка исполнителей и не участвовал в танковом проекте, но мы еще не раз вспомним об Обуховском заводе, когда коснемся истории вооружения первых советских танков. АМО, Сормовский и Путиловский заводы входили в систему ВСНХ, но в ноябре 1919 года Сормовский завод, как я уже сказал, оказался вместе с ГОМЗЫ в подчинении Промвоенсовета. В результате, с ноября 1919 года в подчинении Промвоенсовета состояли Ижорский и Сормовский заводы, а в подчинении ВСНХ – АМО и Путиловский завод. Но, как я уже сказал, в марте-апреле 1921 года Ижорский и Сормовский заводы вместе с Промвоенсоветом тоже оказались в переподчинении ВСНХ РСФСР, а 6 июня 1921 года Промвоенсовет приказал всем долго жить, а вместо него появился Главвоенпром ВСНХ РСФСР. Если за дату окончания танкового проекта принять 21 июня 1921 года (в этот день три последние танка были приняты заказчиком), то получается, что реформы управления военно-промышленным комплексом РСФСР непрерывно сопровождали первый советский танковый проект. Очень сомневаюсь в том, что это облегчало жизнь первых советских танкостроителей.
Используя крайне отрывочные упоминания Танкбюро в отечественной исторической литературе, мы можем предположить, что Промвоенсовет участвовал в танковом проекте «Рено-русский» через свое Танкбюро. В литературе даже встречаются утверждения о том, что Танкбюро и было создано специально под первый советский танковый проект, и именно на Танкбюро Промвоенсовет возложил координацию своих решений и действий с решениями и действиями военного ведомства в лице Главброни (Броневого отдела) ГВИУ ЦУС Наркомвоена. Однако мне не удалось найти весомых доказательств участия Танкбюро в рождении танка «Рено-русский». К слову сказать, Танкбюро продолжило свою деятельность и после того, как танковый проект начал набирать требуемые обороты. Похоже, что именно Танкбюро стояло за первыми требованиями к танку, которые Промвоенсовет сформулировал 2 ноября 1919 года. Согласно этим требованиям, первый советский танк должен был иметь скорость не менее 16 км/ч, пушечное либо пулеметное вооружение и экипаж численностью 2 или 3 человека. Однако проектировать такой танк было некому. Даже победивший на конкурсе проект танка «Теплоход АН» завис без реализации и в конце концов был забыт. С завершением танкового проекта «Рено-русский» поле деятельности Танкбюро сократилось до символических размеров, и в начале июня 1921 года Танкбюро было ликвидировано в связи с реорганизацией Промвоенсовета.
Главбронь, а затем Броневой отдел ГВИУ выступали от лица заказчика танкового проекта «Рено-русский – Главного военно-инженерного управления (ГВИУ) Центрального управления по снабжению Армии (ЦУС) Наркомвоена. Если принять во внимание выше определенные временные рамки танкового проекта, то получается, что у колыбели проекта стояла Главбронь ГВИУ ЦУС, контролировал реализацию проекта уже Броневой отдел ГВИУ ЦУС, а принимало последние танки Управление начальника броневых частей РККА, подчиненное Штабу РККА. Оно было образовано 6 мая 1921 года на базе Броневого отдела ГВИУ ЦУС. Вот такая бюрократическая чехарда. Не подумайте, что танку «Рено-русский» просто не везло. В Советской России непрерывные бюрократические преобразования имели такие масштабы, что практически любой проект начинал один орган, а продолжали и завершали его либо преемники, либо вообще невесть кто, скрывающийся за невоспроизводимой аббревиатурой. Поэтому сегодня понять, кто на самом деле руководил ходом реализации первого танкового проекта РСФСР, очень и очень сложно.
Чертежи танка «Renault FT»
В литературе, посвященной истории танка «Рено-русский», часто встречается фраза типа: «10 августа 1919 года совместным решением Совнаркома РСФСР и Промвоенсовета Чусоснабарма Сормовский завод был определен как предприятие-изготовитель танков». Во-первых, Промвоенсовет был учрежден 12 сентября 1919 года, т.е. почти через месяц после «совместного решения». Во-вторых, даже если мы имеем дело с ошибкой в указании даты «совместного решения», Совнарком РСФСР и Промвоенсовет Чусоснабарма СТО являются абсолютно несопоставимыми величинами. Совнарком РСФСР – это Правительство РСФСР, а Промвоенсовет – это орган управления частью военно-промышленного комплекса, к тому же подчиненный Чусоснабарму и СТО. Одним словом, что-то тут не так.
Тем не менее, Промвоенсовет конечно же имел непосредственное отношение к первому советского танковому проекту, но он не мог стоять у его истоков уже потому, что он был учрежден после того, как танковый проект стартовал. К сожалению, чуть ли не вся информация именно об истоках проекта «Рено-русский» наиболее затуманена неточностями и откровенными ошибками. Вот, например, М.Г. Фенюкова в своей очень интересной книге «Красное Сормово – Родина первых советских танков» пишет: «Промвоенсовет, детально ознакомившись с конструкцией присланного в подарок В.И. Ленину танка «Рено», принял решение поручить выполнение этого труднейшего задания Государственным объединенным машиностроительным заводам (ГОМЗ). Это было объединение крупных машиностроительных и металлообрабатывающих предприятий, в число которых входил и Сормовский завод под Нижним Новгородом». Но ГОМЗЫ (именно «ГОМЗЫ», а не «ГОМЗ») до ноября 1919 года находилось в подчинении Отдела металла ВСНХ РСФСР, а не Промвоенсовета Чусоснабарма. Мог ли Промвоенсовет поручить что-либо ГОМЗЫ до ноября 1919 года? Или Промвоенсовет ознакомился с конструкцией танка «Renault FT» только в конце 1919 года, т.е. уже после того, как Совет Труда и Обороны РСФСР принял решение копировать подарок украинских анархистов?
Первое заседание Коллегии заводоуправления по вопросу о копировании танка «Renault FT» состоялось 22 августа 1919 года. Тогда в решении Коллегии почему-то фигурировало только 10 копий, которые сормовчане решили изготовить за 9 месяцев, хотя тогда у них не было даже чертежей танка. На следующий день Коллегия заводоуправления направила в Москву руководству ГОМЗЫ (!) письмо № 3924/180, в котором излагались соображения руководства Сормовского завода по организации производства танков и предложения по срокам реализации танкового проекта. Это письмо сохранилось в сормовских архивах. Оно свидетельствует о том, что заказ на копирование танка «Renault FT» действительно поступил от ГОМЗЫ. Иначе Коллегия заводоуправления не адресовала бы свое письмо куда-то еще. Получается, что ГОМЗЫ не только стояло над Сормовским заводом, но и «закрывало» его от вышестоящих органов и защищало от постоянных реорганизаций. Благодаря ГОМЗЫ переход завода из подчинения Отдела металла ВСНХ в подчинение Промвоенсовета Чусоснабарма СТО, видимо, прошел безболезненно и возможно даже незаметно. Таким образом, при изучении истории первого советского танкового проекта следует в первую очередь обращать внимание на участие в нем ГОМЗЫ, включая взаимодействие этого объединения с органами советской власти, включая органы военного и военно-промышленного ведомства.
29 сентября 1919 года танк-образец «Renault FT» прибыл в Сормово в разобранном виде в трех (!) товарных вагонах (под лозунгом «Ну-ка, собери!»). Три вагона – это очень много для такого танка, как «Renault FT», даже если он разобран на составные части. По одной из версий, этот танк разобрали на части, почему-то на заводе АМО в Москве. Зачем его разобрали? Непонятно.
В момент прибытия в Сормово никаких документов, никаких чертежей и спецификаций при танке не было. Как выяснилось после разгрузки танка, он прибыл с неполным комплектом узлов и деталей. Не хватало коробки передач, бортовых фрикционов, приводов управления, а также отдельных деталей корпуса и ходовой части танка. Родной мотор танка был доставлен в сильно поврежденном виде, его картер был пробит в трёх местах, три шатуна погнуты и порваны и т.д. Куда делись отсутствующие детали, сормовчанам оставалось только гадать: то ли танк был поврежден в бою (но как тогда танк передвигался по Красной площади?), то ли отсутствующие узлы и детали были потеряны или разворованы при транспортировке. Кстати, все подробности ознакомления сормовчан с присланным танком «Renault FT» дошли до нас в сохранившейся переписке руководства Сормовского завода с руководством ГОМЗЫ.
Задача сормовчан предельно усложнялась отсутствием деталей и даже узлов моторно-трансмиссионного блока. Им предстояло самим сконструировать коробку скоростей, приводы управления и все другие отсутствующие узлы и детали танка. Но главное – им предстояло изучить, измерить, начертить, а затем собрать в единое целое все, что привезли из Москвы в «трех товарных вагонах». Кроме этого, следовало установить сорт использованной французами броневой стали, а также металла, из которого были изготовлены все узлы и неброневые детали танка. Благо, что еще до Революции Сормовский завод был оснащён первоклассными для своего времени лабораториями для исследования свойств и качеств металлов («металлопробные лаборатории»), а также металлургическим производством, способным производить сплавы металлов, включая обыкновенную сталь, которая по качеству не уступала и даже превосходила лучшие иностранные сорта. Но и это еще не все: сормовчане были вынуждены изобретать и изготавливать специальные инструменты и приспособления, необходимые для изготовления деталей танка и их сборки, причем, все это следовало сделать до начала основных работ из того, что было под рукой.
Работу начали с обмера всех имеющихся в наличии деталей и с изготовления всех необходимых чертежей. В помощь сормовским конструкторам в работе по изготовлению чертежей Ижорский завод командировал 8 конструкторов во главе с В.И. Артемьевым. Вероятно, командирование ижорцев производилось через Промвоенсовет Чусоснабарма, в подчинении которого в то время состояли оба завода. Всего в составе спецбригады работало 16 конструкторов. Параллельно с изготовлением чертежей начали разрабатывать так называемую «маршрутную технологию», т.е. документ, который определял последовательность производственных операций.
В литературе, посвященной танку «Рено-русский», повторяются упоминания приказа Главброни ГВИУ ЦУС (военное ведомство) об образовании спецбригады конструкторов из числа инженеров Сормовского завода для изучения танка-образца и изготовления всех необходимых чертежей. Если такой приказ действительно был, то это очень странный приказ: подразделение одного ведомства (ГВИУ ЦУС) издает приказ о формировании спецбригады конструкторов, работающих на предприятии, находившимся в подчинении другого ведомства (ВСНХ, а затем Промвоенсовет). Очень странно даже для советской власти. Но это не все. 1 ноября 1919 года при Промвоенсовете для решения всех конструкторских вопросов, касающихся изготовления танка, была образована специальная комиссия, призванная координировать деятельность заводов-участников танкового проекта. Она была сформирована из российских, а также двух французских инженеров – Дема (имя не известно) и Э. Розье, приглашенных в качестве специалистов «по производству танков». Французы имели опыт работы на автомобильных заводах «Renault» во Франции и, возможно, на заводе «Русский Рено» в Петрограде. Ко всему прочему, они сочувствовали большевикам, а один из них даже был социалистом. Розье было поручено изготовление всех чертежей танка. Хотя я не думаю, что от Розье ждали, что он сам будет стоять у кульмана. Скорее всего, он выступал гарантом качества и аутентичности чертежей. Оба француза числились на службе в ГОМЗЫ и были командированы на Сормовский завод для участия в реализации танкового проекта. В воспоминаниях участники танкового проекта называют их то «инженерами-танкистами», то просто «танкистами». Не думаю, что они были прямо-таки специалистами по танкам, но сормовчанами они воспринимались именно в таком качестве.
Итак, перед нами явный параллелизм в действиях военного (ГВИУ ЦУС) и военно-промышленного (Промвоенсовет Чусоснабарма) ведомств. Получается, что каждое ведомство, действуя совершенно самостоятельно, решило подготовить комплект чертежей. Для этого военно-промышленное ведомство создало специальную комиссию при Промвоенсовете, а военное – спецбригаду конструкторов непосредственно на заводе, подчиненном ВСНХ РСФСР. Проект могло спасти то, что специальная комиссия при Промвоенсовете и спецбригада конструкторов Главброни ГВИУ ЦУС состояли, по преимуществу, из инженеров Сормовского завода, а все «иногородние» инженеры были командированы в Нижний Новгород и участвовали в работе непосредственно на Сормовском заводе в тесном взаимодействии друг с другом. Это давало возможность решать все возникающие проблемы в рабочем порядке. В итоге, к 1 января 1920 года на Сормовском заводе завершили изготовление всех необходимых рабочих и сборочных чертежей (около 130) танка «Renault FT». Кроме этого, был произведен анализ физико-химических свойств металла, из которого был сделан французский танк, изготовлены все нужные инструменты, разработана маршрутная технология и т.д. Конечно, ничего из этого не было бы сделано, если бы не «ударная» работа коллектива. Известно, например, что инженеры-конструкторы, готовившие чертежи танка, работали в две смены.
Пока на Сормовском заводе готовили чертежи танка «Renault FT», советская бюрократическая машина неспеша набирала обороты. В середине ноября 1919 года в Москве окончательно определились с заданиями смежникам: Путиловскому заводу – на трансмиссию и вооружение, Ижорскому заводу – на бронь. Задание АМО на моторы, видимо, было дано чуть позднее, когда окончательно отказались от идеи ставить на копии танка моторы «Renault». Броневые листы поступили в Сормово, видимо, уже в начале 1920 года. Хотя сведения о дате прибытия броневых листов в Сормово очень противоречивы. Кстати, известно, что вместе с броней с Ижорского завода в Сормово была отправлена «группа брони» в составе четырех специалистов, которые помогали сормовчанам в раскройке бронелистов и изготовлении бронекорпусов. Это было просто необходимо, потому что ижорцы отправили в Сормово неразмеченные, нераскроенные и необработанные листы броневой стали. Не следует забывать, что сормовцы имели богатый опыт бронирования кораблей, паровозов и строительства бронепоездов, но никогда не бронировали автомобили и, тем более, танки. Прибыла в Сормово и «группа поддержки» с Путиловского завода, вероятно для изучения трансмиссии танка «Renault FT» и обеспечения ее изготовления в Петрограде. Так устанавливалось непосредственное взаимодействие предприятий-смежников, без которого реализация первого советского танкового проекта была бы просто немыслима.
«Комиссар» Гаугель
Большинство историков в один голос повторяют, что в реализации танкового проекта решающая роль принадлежала «Центроброни» (читай «Главброни ГВИУ»), а в ее лице всему военному ведомству которое взяло на себя «общее руководство работами по проектированию и изготовлению танков». Но мы-то знаем, что военное ведомство являлось заказчиком проекта, а совмещение функций заказчика и руководителя проекта противоречит принципам любой договорной деятельности. Заказчик не руководит работами подрядчика, хотя он вправе их контролировать, не вмешиваясь в производственный процесс. Не исключено, что уверенность исследователей в том, что Главбронь ГВИУ «осуществляла общее руководство» работами на Сормовском заводе, объясняется чрезвычайной активностью одного персонажа, хорошо известного в Сормово и в Нижнем Новгороде. Я имею в виду И.Х. Гаугеля (1882-1933 гг.), которого все называют «комиссаром Центроброни».
Известны имена многих создателей танка «Рено-русский». Это представитель ГОМЗЫ инженер Б.С. Малаховский, Председатель Коллегии заводоуправления А.С. Чернов, член Коллегии заводоуправления Н.Н. Кутейников, главный инженер Сормовского завода И.Е. Аппак, заведующий Главным техническим бюро Сормовского завода инженер Д.М. Михеев и его заместитель инженер Н.И. Хрулев, старший конструктор П.И. Салтанов, заведующий Пушечным цехом Сормовского завода Л.Б. Алексеев, инженеры-конструкторы: Ф.И. Нефёдов, Г.К. Крымов, В.А. Московкин, К.А. Бердышев, К.И. Сафонов, А.В. Бояркин, А.Е. Басов, Г.А. Золотухин, П.И. Салтанов, М.И. Мещанинов, мастера: И.И. Волков, М.И. Телогреев, С.Я. Ястребов, А.А. Чепурнов, И.Е. Лебедев, рабочие: И.А. Аверин, И.С. Мышин, В.Л Ястребов и др. Известны имена инженеров, откомандированных в Сормово: ижорцы – В.И. Артемьев и В.Г. Сычев, путиловец – Л.H. Монаков. Что интересно, в танковом проекте в качестве слесаря-сборщика участвовал М.И. Кошкин (1898-1940 гг.), в будущем главный конструктор знаменитого советского танка «Т-34». М. Фатьянова приводит в своей книге список около 80 участников (!) реализации первого танкового проекта. При всем этом изобилии участников танкового проекта их мемуары и работы историков просто переполнены упоминаниями «комиссара Гаугеля».
Историчность тов. Гаугеля не вызывает сомнений. В Нижнем даже есть улица, названная в его честь. Его могила на Старосормовском кладбище не забыта. Недавно на деньги работников Сормовского завода на ней установлен новый памятник. Все бы хорошо. Только Центробронь существовала только до октября 1918 года. Ее полномочия перешли Центральному броневому управлению (ЦБУ) ГВИУ, которое 11 марта 1919 года было преобразовано в Главное броневое управление (Главбронь) ГВИУ. По всей видимости, Гаугель появился в Сормово не раньше начала 1919 года. Следовательно, он мог быть «комиссаром» Главброни, но никак не Центроброни. Тогда на Сормовском заводе представителем заказчика, т.е. военного ведомства, был некий инженер С.А. Косенков. Однако 6 апреля 1920 года его призвали на военную службу, в связи с чем он передал свои дела и полномочия И.Х. Гаугелю, командированному в Сормово тем же военным ведомством.
Судя по воспоминаниям очевидцев, тов. Гаугель везде расхаживал в кожаной куртке вооруженный маузером. Он регулярно кого-то «сажал за саботаж», чем сильно мешал работе. Фенюкова в своей книге «Красное Сормово – Родина первых советских танков» называет Гаугеля «старшим инженером Управления всеми броневыми силами Республики». Но, во-первых, такого органа как «Управление всеми броневыми силами Республики» в РСФСР не существовало, а во-вторых, и это самое главное, Гаугель даже близко не был инженером. У него не было ни высшего, ни среднего образования, ни даже специальной технической подготовки, если не считать службу на Черноморском флоте в качестве рядового моряка. Правда, свои указания и всякие иные произведения псевдоюридического жанра он подписывал как «Главный инженер по ремонту и бронированию» или «Главный инженер по ремонту и бронированию бронепоездов». Все это крайне интересно: либо ты – «комиссар Центроброни», т.е. представитель заказчика бронепоездов и танков, либо ты – «Главный инженер по ремонту и бронированию» завода-изготовителя этих самых бронепоездов и танков. В подобных случаях «два в одном флаконе» не бывает.
Карьера Гаугеля на Сормовском заводе яко бы началась с «руководства» бронированием судов Волжской флотилии, а затем продолжилась при строительстве бронепоездов, которые входили в «коренную компетенцию» Главброни. Что касается звания «комиссара», то Гаугель, очевидно, был просто «толкачом» Главброни, которого заслали в Нижний для уверенности в том, что заказы военного ведомства будут выполнены в срок и нужного качества. Кстати, в воспоминаниях одного из участников танкового проекта И.Я. Ястребова Гаугель назван «наблюдающим за постройкой танков». Это позднее от «толкача» требовались связи, стальная печень и умение нравиться нужным людям. В годы Гражданской войны «толкач» мог быть откровенным дуболомом с маузером. Справедливости ради следует отметить, что тов. Гаугеля помнят на Сормовском заводе и за благие деяния. В мемуарах можно найти восторженные строки о том, что «комиссар» Гаугель за выполнение работ в срок и с высоким качеством «не скупился на премирование, давал хлеб и прочие продукты и денежное вознаграждение». Говорят, что именно Гаугель выбил в «Центроброни» распоряжение о премировании отличившихся работников, занятых в танковом проекте, дополнительными пайками, а летом 1920 года благодаря его стараниям занятые в проекте инженеры и техники начали получать «повышенное денежное содержание». При этом, историки не считают важным выяснять вопрос о том, кто и из каких средств Гаугель «давал» и «выплачивал» это самое «повышенное денежное содержание».
В книге А.С. Новожилова «Комиссар Центроброни И.Х. Гаугель. Документальная повесть» я обнаружил интересную фразу, которая отчасти может объяснить все бюрократические несуразности, связанные с участием Главброни (Броневого отдела) ГВИУ в танковом проекте. Новожилов пишет: «Управлением Центроброни было поручено организовать на Сормовском заводе свое отделение, откомандировав его представителем Гаугеля Ивана Христиановича». То есть речь идет о выделении части Сормовского завода из подчинения ВСНХ РСФСР в подчинение «Центроброни», т.е. Главбронь ГВИУ. Большевики, насколько мне известно, сохраняли юридическое единство военно-промышленных предприятий, но попытки рвать военные заводы на части вполне могли иметь место. Во всяком случае, сообщение Новожилова вполне объясняет сверхмерную активность «комиссара Центроброни» Гаугеля. Но так или иначе, Главбронь контролировала выполнение важных оборонных заказов через своего «комиссара» Гаугеля. Он же позднее контролировал ход испытаний готовых экземпляров танка. При этом и Главбронь, и ее «комиссар» явно злоупотребляли своими правами и полномочиями. И что самое любопытное, все это сходило военному ведомству с рук.
При этой сверхнормативной активности представителя военного ведомства, похоже, что на самом деле проектом руководили: член Коллегии заводоуправления Сормовского завода выдающийся русский военный инженер-кораблестроитель Н.Н. Кутейников (1872-1921 гг.) и главный инженер завода И.Е. Аппак (г.р. 1874, год смерти не известен). Заместитель Главного технического бюро завода инженер Н.И. Хрулев (г.р. 1886, год смерти не известен) возглавил спецбригаду конструкторов по разработке чертежей танка, а затем он же контролировал ход работ по изготовлению танков и их подготовку к сдаче заказчику, координировал деятельность всех цехов, отделов и служб Сормовского завода, задействованных в танковом проекте. Заведующий главным техническим бюро завода инженер Д.В. Михеев отвечал за сборку танков.
На Сормовском заводе действовал и действовал очень активно уполномоченный ГОМЗЫ инженер Б.С. Малаховский (1867-1934 гг.), известный русский и советский инженер-паровозостроитель. Тогда он был начальником Отдела паровозостроения ГОМЗЫ, но работал на Сормовском заводе. В 1919 году он был назначен уполномоченным ГОМЗЫ по производству танков на Сормовском заводе. Он занимался снабжением танкового производства всем необходимым и отвечал за рабочие контакты с заинтересованными советскими ведомствами. Своим успешным окончанием первый советский танковый проект во многом обязан трем этим инженерам – Аппаку, Хрулеву и Малаховскому, а совсем не Гаугелю. А вышеупомянутое «повышенное денежное содержание», которое яко бы выбивал для участников проекта «комиссар» Гаугель, скорее всего, является результатом деятельности уполномоченного ГОМЗЫ Малаховского, и само это денежное содержание, видимо, поступало от ГОМЗЫ, а не от «Центроброни».
Рождение глупой легенды про «комиссара Центроброни» Гаугеля было вызвано, во-первых, принципиальным неприятием советской власти старорежимных «спецов», а во-вторых, нагремевшим в 1930 году процессом по «делу о Промпартии», жертвами которого стали многие специалисты Сормовского завода.
Дело Промпартии
Так называемое «дело Промпартии» или «Дело контрреволюционной организации Союза инженерных организаций (Промышленной партии)» – это крупный судебный процесс по сфабрикованным материалам о шпионаже и вредительстве в промышленности и на транспорте в 1925-1930 годах. Промпартия яко бы была связана с так называемым «Торгпромом» («Торгово-промышленным комитетом») – объединением бывших русских промышленников в Париже и даже с Генеральным штабом Франции, которое ставило себе целью подготовку иностранной интервенции в СССР и свержение Советской власти. В действительности «дело Промпартии» было нацелено на то, чтобы скрыть истинных виновников многочисленных просчетов партийного руководства в управлении промышленностью, его бесхозяйственность, халатность, приписки, массовые хищения «социалистической собственности», «откаты», нереальные планы и т.д. и т.п.
Процесс проходил открыто с 25 ноября по 7 декабря 1930 года в Москве в Колонном зале Дома Союзов. Кстати, государственным обвинителем по этому делу был прокурор Н.В. Крыленко (1885-1938 гг.), бывший Верховный Главнокомандующий Русской армии (1917-1918 гг.), ставший после этого выдающимся советским юристом – Председателем Верховного Суда СССР, прокурором РСФСР, Народным комиссаром юстиции РСФСР, Народным комиссаром юстиции СССР, будучи всего лишь выпускником историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета.
Аресты по делу начались в 1929 году. Всего было арестовано свыше 2 тысяч профессоров инженерно-технических вузов, работников органов управления промышленностью, включая ВСНХ, Госплана, инженеров заводов, фабрик и электростанций. В частности, были произведены аресты специалистов треста ГОМЗЫ (бывшее объединение ГОМЗЫ было преобразовано в трест с началом НЭПа), в который входил и завод «Красное Сормово» (бывший «Сормовский завод»).
Расследование «показало», что завод «Красное Сормово» являлся гнездом вредителей и иностранных шпионов – непримиримых врагов советской власти. В итоге, ОГПУ арестовало в Сормово многих бывших и действующих инженеров завода. Среди них были И.Е. Аппак (последняя должность на заводе – технический директор), Б.С. Малаховский (тогда – начальник отдела ГОМЗЫ, преподаватель МВТУ), Н.И. Хрулев (тогда – инженер Чернораменского «Гидроторфа» в Балахне). Все они были обвинены в том, что являлись «сормовской агентурой Промпартии», исполнителями вредительского центра, агентами Французского генштаба и лично Председателя Правительства Франции Р. Пуанкаре. Вот вам и французские танки «Renault FT»! Интересно, что было бы с Н.Н. Кутейниковым, если бы он не умер в 1921 году?
Если судьба Малаховского и Хрулева после процесса сложилась сравнительно удачно: оба они дожили до освобождения, затем работали и преподавали, то Аппаку не повезло. Коллегия ОГПУ 13 января 1931 года приговорила его к высшей мере наказания, но расстрел был заменен заключением в концлагере сроком на 10 лет. Больше о нем ничего не известно. В феврале 1936 года ЦИК СССР помиловал некоторых осуждённых. Аппака среди них не было. Видимо, он умер в заключении, либо отсидел весь срок и умер сразу после освобождения. В 1989 году все осуждённые по делу Промпартии были реабилитированы, но жертвам репрессий от этого не легче, и что толку в этом символическом акте, если подавляющее большинство россиян никогда не слышали об процессе над Промпартией.
Между тем, дело Промпартии имеет прямое отношение к рождению легенды о «комиссаре Центроброни» Гаугеле. В какой-то момент возник политический спрос на историю создания танка «Рено-русский». Кто герои этой истории? Конечно, ими не могут быть вредители и агенты Французского генштаба и вообще все сомнительные персонажи, которые чудом не оказались в ГУЛАГе. Остаются рядовые работяги и единственный человек, отвечающий высоким запросам большевистской пропаганды. Этот человек – балтийский революционный матрос с усами, как у Буденного, одетый в кожаную куртку поверх морской формы, с маузером на боку. Он даже умер вовремя – до массовых репрессий конца 1930-х годов. Так, кто как не он обеспечил копирование трофейного французского танка, не став при этом агентом французского Генштаба и французских спецслужб? Разве могли это сделать старорежимные мозгляки-инженеры, которые только и думали, как бы сорвать великий танковых проект Рабоче-крестьянской власти? Вот так и получилось, что Гаугель стал чуть ли не отцом танка «Рено-русский».
Поиск двигателя
На французском танке «Renault FT» был установлен карбюраторный 4-цилиндровый двигатель «Renault 18CV» жидкостного охлаждения с четырёхскоростной коробкой передач. Он развивал мощность 20 л.с. сил при 800 об/мин, 27 л.с. – при 1000 оборотах и 39 л.с. – при 1500 оборотах. Был очень компактным. В корпусе танка двигатель располагался продольно прямо над осью ведущих (задних) колес маховиком в сторону носовой части.
Проблема первых советских танкостроителей заключалась в том, что этот двигатель был разработан специально для танка «Renault FT». Грузовики с двигателем «Renault 18CV» во Франции начали производить только после окончания Первой мировой войны, но в Советскую Россию они вряд ли могли попасть. Да и к тому же, снять двигатель с грузовика или легковушки и поставить его на танк с минимальными переделками было невозможно. Во-первых, любой двигатель еще нужно было впихнуть в моторный отсек танка. Во-вторых, его нужно свести с танковой трансмиссией. В-третьих, на Сормовском заводе отсутствовали важные узлы присланного из Москвы танка «Renault FT». Одним словом, первым советским танкостроителям пришлось искать отсутствующие фрагменты пазла по имени «Renault FT». Искали их, похоже, везде, где только могли.
Обычно популярные публикации по истории танка «Рено-русский» наполнены уверенностью, что на первый советский танк сразу же решили ставить двигатели с итальянского грузовика «FIAT 15 Ter». Однако некоторые источники свидетельствуют о том, что исполнителям танкового проекта «Рено-русский» приходилось подозрительно много и долго возиться с моторами марки «Renault». Похоже, что на танки «Рено-русский» сначала пытались установить «родные» моторы. Благо, что в Санкт-Петербурге в 1914-1917 годах существовал ремонтно-сборочный завод акционерного общества «Русский Рено», который собирал и ремонтировал автомобили «Renault» всех типов и классов, включая грузовики, тракторы и даже авиационные моторы (не следует забывать, что французская компания «Renault» была широко известна своими авиационными моторами). Необходимость такого завода остро ощущалась в Санкт-Петербурге уже до начала Первой мировой войны. Тогда автомобили «Renault» по своей численности занимали шестое место в столице Российской Империи. Им требовалось техническое обслуживание и ремонт, и завод «Русский Рено» качественно обеспечивал этим владельцев автомобилей «Renault». Кстати, в 1917 году на заводе работало 3 тыс. рабочих и служащих. В годы Первой мировой войны завод был загружен военными заказами «под завязку».
В 1916-1917 годах в Рыбинске был заложен дублер петроградского завода, который должен был выпускать для Русской Армии полуторатонные грузовики – аналог итальянского FIAT 15 Ter. Предполагалось выпускать 1,5 тысячи грузовиков в год. Кроме этого, французы еще в 1916 году предложили Русскому военному ведомству выпускать в Рыбинске на базе американского трактора «Holt 75» средний танк (!), вооруженный 75-мм орудием. Однако Рыбинский завод не был достроен, и связанные с ним проекты были положены под сукно.
5 января 1918 года большевики закрыли Петроградский завод и уволили весь его персонал. Затем через какое-то время завод возобновил свою работу. В 1919 году его национализировали и объединили с бывшей экипажной фабрикой «Ив. Брейтигам» (Петроград), переименовав в Петроградский объединённый государственный авторемонтный завод (ПОГАРЗ). Рыбинский завод тоже был национализирован в том же 1919 году и какое-то время занимался ремонтом автомобилей и всем, чем придется. Оба завода общества «Русский Рено» после их национализации попали в подчинение Главного правления государственных автозаводов (Глававтозав) Главного управления металлической промышленности (Главметалла) ВСНХ, переименованного в 1921 году Центральное управление государственных автозаводов (ЦУГАЗ). После окончания Гражданской войны в России бывший директор общества «Русский Рено» Поль Сико выступил с предложением достроить завод в Рыбинске и организовать на нём производство автомобилей, но это предложение не было реализовано. В 1923 году Рыбинский завод был «законсервирован», а в 1924 году возобновил свою деятельность, сменив свой автомобильный профиль на сугубо авиационный.
Таким образом, мы можем смело утверждать, что в 1919-1920 годах в России имелись специалисты по двигателям «Renault», и их можно было отыскать. Не исключено, что уже упомянутые «инженеры-танкисты» Дема и Розье были из числа специалистов общества «Русский Рено», иначе как бы они появились в России. Между прочим, к работе над танком «Рено русский» их подключил тогдашний Председатель Коллегии управления Сормовского завода А.С. Чернов – большевик с дореволюционным стажем, который до 1917 год был в эмиграции во Франции и работал на заводе компании «Renault» под Парижем. Возможно, что он познакомился с Дема и Розье именно во Франции, но этого мы не знаем наверняка. Кроме того, в Советской России в 1919-1921 годах все еще существовали мощности, необходимые для производства и ремонта моторов марки «Renault». Возможно, были и действующие моторы, благо, что их требовалось немного – всего 15 штук.
Руководители танкового проекта были обязаны изучить возможность установки на первые советские танки двигателей марки «Renault», и похоже, что они сделали это. Например, сохранилась память о ярком событии: в конце ноября 1919 года по личному распоряжению тов. Ленина Сормовскому заводу, почему-то через завод АМО, были отправлены два автомобиля марки «Renault» – «тяжелый» и «облегченный». Есть мнение, что этот подарок Ильича был предназначен для изучения моторов и трансмиссий, производимых компанией «Renault», с целью облегчения копирования недостающих узлов и деталей мотора и трансмиссии танка «Renault FT». Возможно, это были автомобили из кремлевского гаража. Например, сам Владимир Ильич перемещался по Москве и окрестностям на автомобиле «Renault 40CV», который до этого возил Царя. Правда, это была уже устаревшая довоенная модель, а Ленин предпочитал новейшие автомобили «Rolls-Royce»! Во всяком случае, «вождь мирового пролетариата» не оставлял своим вниманием танковый проект и чем мог оказывал сормовчанам помощь. Для чего нужно было изучать двигатели марки «Renault», если на танки «Рено-русский» сразу планировали ставить двигатели марки «FIAT»? Наверное, изучать следует то, что вы собираетесь использовать? Думаю, подарок «вождя» был не случайным: в Сормово какое-то время всерьез планировали использовать двигатели «Renault» и вынуждены были досконально изучить предмет. Кстати, даже участие в проекте московского завода АМО не означает, что на первые советские танки сразу же решили ставить двигатели от итальянского грузовика «FIAT 15 Ter». На АМО в то время ремонтировали любые иномарки, и этот завод мог быть вовлечен в танковый проект не как завод, занятый отверточной сборкой итальянских грузовиков, а как автомобильное предприятие широкого профиля.
Что уж извлекли из ленинских автомобилей сормовцы, неизвестно, но в итоге руководители проекта совсем отказались от моторов марки «Renault», и их выбор пал на двигатели от итальянского грузовика «FIAT 15 Ter». Эти грузовики еще собирали на АМО из итальянских комплектующих. Так что двигатели имелись в достаточном количестве. Возможно, это и был главный аргумент в пользу итальянского мотора. Ведь решение ставить на танки «Рено-русский» итальянские двигатели отнюдь не освобождало советских танкостроителей от необходимости решать сопутствующие проблемы, которые не менялся в зависимости от марки избранного двигателя. На Сормовском заводе это понимали, и поэтому послали в Москву на АМО своего инженера, ответственного за установку двигателя и трансмиссии на танк. Он должен был на месте разобраться в пригодности двигателя и трансмиссии грузовика «FIAT 15 Ter» для копируемого танка. С его участием москвичи и попытались приспособить итальянский двигатель «FIAT 53A» к французскому танку «Renault FT». Итальянский мотор был 4-цилиндровым карбюраторным однорядным, имел жидкостное охлаждение. Его предельная мощность составляла 38-40 л.с. Габариты двигателя не позволяли разместить его в моторно-трансмиссионном отделении танка «Renault FT», и его пришлось уменьшать. В итоге, примерно 60% деталей двигателя «FIAT» претерпели изменения. Все работы, связанные с «уменьшением» двигателей, производились на АМО. «Доработанные» двигатели отправляли в Сормово. Там обнаружили, что двигатели все равно не влезают в моторно-трансмиссионное отделение танка. Пришлось его увеличивать. Это привело к тому, что кормовая плоскость танка «Рено-русский» стала шире, чем у танка «Renault FT». Тем не менее, благодаря этому итальянский мотор удалось-таки впихнуть в Рено-русский.
Скорее всего, были проблемы и с установкой трансмиссии и ее стыковкой с двигателем, но об этом история умалчивает. Известно только то, что элементы танковой трансмиссии изготовили на Путиловском заводе. Трансмиссия состояла из конического главного фрикциона сухого трения (сталь по коже), 4-ступенчатой коробки передач, бортовых фрикционов с ленточными тормозами (механизмов поворота) и 2-ступенчатых бортовых передач. Механизмы поворота получились достаточно эффективными, и танки «Рено-русский» были очень даже маневренными.
Мучения с втискиванием двигателя «FIAT» в танк завершились весьма успешно: если скорость Renault FT составляла 5-7 км/час, то в результате усовершенствований, которые внесли сормовчане, Рено-русский уверенно достигал скорости 8,5 км/час. Мучения сормовчан не были напрасными.
Изготовление деталей и узлов. Сборка
Сборка танков на Сормовском заводе началась в июле 1920 года. Ее поручили Пушечному (!) цеху, впоследствии ставшему «Дизельным». Сборкой танка, как я уже сказал, руководил инженер Д.В. Михеев. Вначале из дерева была изготовлена модель танка в натуральную величину. Ее использовали в процессе подгонки деталей танков. Для изготовления деревянной модели танка ГОМЗЫ по запросу Коллегии заводоуправления направило на Сормовский завод «10 модельщиков самой высокой квалификации».
В 1923 году в Москве Реввоенсовет РСФСР издал книгу М. Фатьянова «Танк Рено Русский» объёмом в 80 страниц с описанием материальной части, механизмов управления, разборки и сборки деталей танка. Это не художественное литературное произведение о рождении танка «Рено-русский», а подробное техническое описание танка. Книга содержит таблицу номенклатуры материальной части танка «Рено-русский», содержащую 1,8 тыс. (!) позиций. Все эти 1 800 позиций предстояло изготовить на Сормовском заводе и заводах-смежниках.
При этом, процесс изготовления деталей и узлов танка на Сормовском заводе изначально имел жесткие ограничения. Броневую сталь Сормовский завод не производил, о чем я уже сказал. Поэтому броневую сталь поставил Ижорский завод. Не производил Сормовский завод шарикоподшипников и алюминиевое литье. Как оказалось, французы многие детали танка «Renault FT» отливали из алюминиевых сплавов. Сормовчане предлагали заменить алюминий бронзой, но это привело бы к увеличению массы танка, а именно ради снижения его массы французы и пошли на широкое использование алюминиевых сплавов. Сормовские металлурги во главе с Н.И. Хрулёвым, не имея опыта алюминиевого литья, успешно освоили его, и танк «Рено-русский» нисколько не уступал танку «Renault FT» по материалам, из которых он был сделан. Изготовление танков «Рено-русский» усложнялось и тем, что при производстве многих деталей и узлов танка сормовчане вынужденно использовали полукустарные виды механической (слесарной) обработки, такие как ручная доводка поверхностей, подгонка по краске, припиливание по месту и т.д. По этой причине взаимозаменяемость многих деталей разных машин была весьма условной. При сборке танкового корпуса неожиданно возникла еще одна проблема: слесари из Пушечного цеха с ней не справлялись. Детали корпуса при сборке не стыковались. Образовывались перекосы. Проблему решили, заменив слесарей Пушечного цеха на котельщиков Судостроительного цеха, которые имели огромный опыт подобной работы. После препирательств с руководством Судостроительного цеха котельщики приступили к сборке броневых корпусов, и дело пошло.
Элементы броневой обшивки танка монтировались на каркас болтами, как на Renault FT. Сварка не применялась вообще. Башня «Рено-русского» воспроизводила французскую восьмигранную клепаную башню «Renault» типа «Omnibus». Кроме каркаса и бронекорпуса на Сормовском заводе изготавливали элементы ходовой части и размещали в корпусах «доработанные» итальянские моторы и элементы путиловской трансмиссии. Установленные в танки моторы регулировали. К этой работе были привлечены мастера по двигателям внутреннего сгорания Пушечного цеха и инженеры Бюро тепловых двигателей, имевшихся на Сормовском заводе. Однако опыта работы с автомобильными двигателями не было ни у тех, ни у других. Необходимые навыки пришлось приобретать в процессе работы.
Первый советский танк покинул сборочный цех 31 августа 1920 года. Он получил громкое и слишком длинное для боевой машины название «Борец за свободу тов. Ленин». С 31 августа по 11 октября танк прошел ходовые испытания в Сормово. В мемуарах участников танкового проекта особо отмечается участие в приемке «главного приемщика» тов. Гаугеля. Получается, что военное ведомство проводило заводские испытания. Чушь какая-то. Скорее всего, Гаугель «примазался» к заводским испытаниям, проводимым Заводоуправлением и уполномоченными от ГОМЗЫ. В ходе этих испытаний Гаугель просто терроризировал инженеров и мастеров при любом сбое, при любой поломке или неполадке. И так, видимо, было с каждым из 15 танков.
12 октября первый танк был отправлен для демонстрации Председателю Реввоенсовета и Наркомвоену Троцкому. 19 ноября в окрестностях Москвы у деревни Копотево состоялись новые ходовые испытания, на сей раз по программе Промвоенсовета с участием его специалистов. Испытания машина выдержала успешно, и 1 декабря 1920 года члены испытательной комиссии Промвоенсовета Чусоснабарма отправили на имя В.И. Ленина «Краткую справку об изготовлении первого танка» следующего содержания: «Секретно. Москва, 1 декабря 1920 года. Председателю Совета Народных Комиссаров товарищу Ленину. Совет военной промышленности направляет Вам к сведению краткую справку о постройке первого танка русского производства. Все работы произведены собственными средствами русскими рабочими и техниками. …Танк выполнил всю программу испытаний и ныне представляет надёжную боевую единицу».
В ноябре 1920 года было готово еще 2 танка (итого: 3 танка), в декабре – 3 танка (итого: 6 танков), в феврале 1921 года – еще 1 танк (итого: 7 танков), в марте – 1 танк (итого: 8 танков), в апреле – 1 танк (итого: 9 танков). Изготовление всей серии завершилось в мае-июне 1921 года, и 23 июня того же года Сормовский завод проинформировал Промвоенсовет о выполнении заказа. Если сборка первого танка серии началась в июле 1920 года, то ее последний танк появился почти через 10 месяцев. За это время было изготовлено 15 копий французского легкого танка «Renault FT», танк-образец был отремонтирован и готов к эксплуатации. Итого 16 танков. Есть документально подтвержденные сведения о «ремонте и переделке» 3 танков «Renault FT». В итоге получается 19 танков. Если учитывать отремонтированные Renault FT, получается менее двух танков в месяц, а если не учитывать – полтора танка.
Как минимум, один отремонтированный французский танк остался на Сормовском заводе и позднее был переделан в трактор. Каждый из 15 новых танков получил собственное «революционное» имя, и все вместе они получили общее название «Рено-русский». Кроме танка «Борец за свободу тов. Ленин», были танки «Карл Маркс», «Карл Либкнехт», «Лейтенант Шмидт» и даже «Илья Муромец». Были танки «Парижская коммуна», «Свободная Россия» и т.д. Стоимость 15 танков без стоимости вооружения в ценах того времени составила 93,15 млн. рублей. Даже не берусь предполагать, сколько это в современных деньгах, но думаю, что малосерийное производство танков обошлось казне РСФСР недешево.
Все фотографии из общедоступных источников
Продолжение следует
