Дед Фёдор стал стар. Это в семье поняли сразу. Раньше жил в своей деревне, не обременял никого. Внуков забирал на лето всей подрастающей ватагой. Родители привозили их на свежий воздух да соседское коровье парное молоко, на которое оставляли деду Фёдору денег, и забывали про родительские обязанности свои до конца лета.
Старик не сетовал. Ему пацанячьи игры и забавы были в радость. Каждодневные летние хлопоты напрочь растворяли дедово одиночество, поскольку к парному молоку прилагались ещё овощи с огорода, яблоки и груши из заросшего, но всё ещё щедрого на урожай сада, жареные хрустящие карасики, которых хозяин со старшим внуком Петей таскать из пруда был большой мастак. Чего там. Даже хлеб Фёдор Силантьевич пёк сам, наученный пок.ойной женой. Хлеб выходил тяжёлый, ноздреватый, с грубой хрустящей корочкой, но до того ароматный, что к тому времени, как надо было вынимать его из печи, у крыльца собиралась вся ребячья ватага, втягивающая носами аппетитный запах и урчащая голодными животами.
Дед не делил пацанву на своих и чужих. Щедро отрезал каждому ломоть, ставил на крыльцо большую миску с пупырчатыми огурцами и солонку с крупной серой солью и командовал:
- Налетай, гвaрдeйцы!
А после с видимым удовольствием смотрел, как впиваются в зелёную хрусткую мякоть крепкие белые зубы, как тянутся за солью не всегда чистые пальцы, как весело блестят глаза довольных, что не надо бежать домой, а ну как мамка загонит навовсе, мальчишек.
- Молочка вам, али воды колодезной попьёте?
- Воды, дед Фёдор! Холодной!
- Тогда сами знаете, где что.
- Спасибо! - Нестройно благодарили пацаны. - Деда, а можно на речку?
- Бегите. Не потоните только, в самую глыбь не лезьте. Узнаю, уши пообрываю.
Волнуясь за них, начинал делать нескончаемые домашние дела и с облегчением выдыхал лишь тогда, когда поднимали нагревшуюся за день пыль на дорожке у калитки босые ноги.
- Деда! Мы пришли! Ужинать будем?
- А как же. - Кивал Фёдор Силантьевич. - Только вот бабушка ваша говаривала бывалыча: как потопаешь, так и полопаешь. Картоха в ведре, ножи на кухне. Что делать, знаете. А я пошёл сковороду калить.
Внуки вздыхали, но голод брал своё. Набегавшиеся за день парни принимались торопливо скоблить картошку, чай, не впервой. Благо молодая кожица отходила легко.
- Деда, может, просто помыть?
- Так ежели варёную хотите, можно и просто помыть, только кто-то жареную поминал.
Они вздыхали и принимались чистить быстрее, чтобы потом, сглатывая набегающую слюну, слушать, как шкворчат неровные брусочки на огромной чугунной сковороде, которую каждому из них и поднять-то было не под силу.
- Чего расселись как в гостях? Митя, Ванятка, луку да укропу нащипите. Петька, тащи из погреба кастрюлю.
- Малосольных, дед?
- А то каких? С картохой они в самый раз!
Петя прижимал к себе холодную старую с отбитой эмалью кастрюлю, в которой плавали тёмно-зелёные тельца всё тех же самых огурцов, только сдобренные молодым чесноком, листом хрена и зонтиками укропа. Мальчишка украдкой запускал руку под крышку и откусывал солоноватый, остро пахнущий свежим огуречный носик. Холодные капли падали на босые ноги, Петька вздрагивал и ловил хитрый взгляд деда.
- Ну чего? Попробовал только, не пересолились бы!
- И как на пересол?
- В самый раз, деда!
- От и славно. На стол под навес неси. Минька, вы где застряли?
- Идём!
Они возвращались с пучками укропа и лука и с пальцами подозрительно пахнущими малиной.
- В малиннике шарились? Что ж за неслухи. Говорю: не созрела она ещё. Погодите деньков пять.
- Да созрела, деда! - Ваня для убедительности прижимал руки к груди и делал большие глаза. - Вот, ей-богу, сладкая уже!
- Ей-богу... Словами-то не разбрасывайтесь. Налопаетесь зелёной, животы скрутит.
- Не скрутит!
Сковорода пустела мгновенно. Торопясь и поуркивая, как молодые волчата, внуки сметали всё, что было на столе.
- Набегались. - Довольно щурился дед Фёдор. А когда они шли в дом с пустыми тарелками, незаметно крестил их вслед. - Храни вас Господь, ребятушки.
Не всех сохранил. Не вернулся с армейской службы старшенький, Петя. Что уж там произошло, родителям так толком и не рассказали. Только не сам пришёл, привезли. Не дослужил каких-то пару месяцев всего.
Дед Фёдор, узнав о таком, первый раз слёг. Едва оклемался. Петруша его, самая надёга из всех мальчишек. Горя своего Фёдор Силантьевич никому не показывал, а только принося карасей с рыбалки, нет-нет да и утирал слезу, вспоминая, как ловко управлялся с их ловлей Петя. Равных ведь не было ему в этом деле.
Митя с Ваняткой разъехались кто куда. Один шоферил где-то аж на Дальнем Востоке, второй проектировал дороги в столице. Оба семьями обзавелись, в люди выбились. Дед Фёдор гордился. Фотографии бережно разглаживал пальцами, словно, как в детстве, гладил заросшие мягкими прядями головы внуков.
Дети его, сами уже немолодые, приезжали нечасто. Оно и понятно. Это в деревне жизнь размеренная да однообразная, а в городе поди только и успевай оборачиваться. Фёдор Силантьевич обиды на дочь и сына не держал, собой старался не напрягать, пока не прижало.
* * * * *
- Лариса! - Кричал в трубку незнакомый женский голос. - Это Мария Антоновна, соседка папы вашего! Лариса, вам бы приехать! Фёдор расхворался совсем. Ужо и не знаем, поднимется ли. Приедете вы аль как?
- Приедем. - Лариса раздражённо повесила трубку.
Не вовремя как всё. Они с мужем только на море собрались. Ваня с Митей деньги подарили на юбилей, велели им на себя потратить. Они и решились. Хотели хоть раз в жизни слетать в дальние жаркие страны. Вот и слетали.
- Вася. - Она набрала номер брата. - Из деревни звонили. Отец плох совсем. Надо решать что-то.
- Надо. - Согласился Василий Фёдорович. - Ехать надо, Лариса. Только я не могу.
- А я могу? ! - Вскипела сестра. - Значит, как всё хорошо, то отец у нас общий, а как заболел, так только мой?
- Не кипятись! - Попробовал остановить её брат. - Не отпустят меня с работы, понимаешь ты?
- Не понимаю! Я не понимаю, Вася! Впрочем, работай. Только, когда захочешь наследство делить, не забудь, что тебя с работы не отпускают.
- Да какое там наследство, Лара! Дом в глуши и два сарая? Забери себе это добро! Не в нём же дело. Ладно, я договорюсь. Едем.
- Вот то-то. - Лариса вздохнула. - А то не может он.
Они стояли у калитки и смотрели на обветшавший дом своего детства, вспоминая каждый о своём и стыдясь признаться даже самим себе, как давно всё это сделалось им безразлично.
Василий Фёдорович вздохнул и толкнул калитку. Но не успел он и шагу ступить, как раздался грозный басовитый лай, и из-за дома выскочил крупный немолодой пёс непонятной породы, внешне смахивающий на овчарку. Лариса отскочила, взвизгнув, а брат её замер на месте, не решаясь даже пошевелиться.
Однако грозный страж и не думал нападать. Стоял и спокойно наблюдал за незваными гостями, показывая всем своим видом, что ссориться он не хочет, но и на вверенную ему территорию незнакомцев не допустит.
- Ох ты ж, что деется! - От соседнего дома спешила, размахивая руками пожилая женщина. - Амурка! Ну-кась, цыц! Ты что это творишь, и.р.о.д! Хозяева же это твои будут, случись чего!
- Какие ещё хозяева? - Лариса недоумённо посмотрела на брата. - Это что, папина собака?
- Мария Антоновна я. Тётя Маша, по-простому. - Представилась подбежавшая женщина. - Ить, задохнулась вся. Амур, марш в будку свою! Разбрехался, гляди ты, охранник!
- Скажите, но у папы же никогда не было собаки.
- Не было. - Охотно согласилась женщина. - Теперича вот есть. Появилась в аккурат, как он первый раз слёг. Сам пришёл, сам остался. Напужал вас шалопутный? Это он с виду такой, кто не знает, а так-то добрый. Идёмте, идёмте.
Фёдор Силантьевич лежал, утопая в перине. Василий сморгнул. Когда же его крепкий сильный отец успел превратиться в такого глубокого старика? Впрочем, он и сам давно не молод. Был бы жив Петя, сейчас бы уже внуки подрастали...
- Маша, ты?
- Я, Федя, гости к тебе!
- Гости?
Отец с трудом приподнялся.
"Это ж если забирать его, то вечно поднимать придётся". - Лариса с досадой поморщилась. Васькина жена не станет возиться. Значит, всё снова ляжет на неё.
- Здравствуй, папа!
- Доченька, ты?
- Я, папа. И Вася тоже.
- Привет, бать! - Василий обнял отца, чувствуя под руками обтянутые кожей и одеждой кoсти. Похудел как, высох. - Да ты лежи, лежи.
- Куда ж лежать, когда гости дорогие. - Морщинки старика лучились от нежданной радости. - Сейчас я встану, чайник там.
- Я сам, батя. - Сын помог Фёдору Силантьевичу сесть и направился в кухню. - Мария Антоновна, чайку с нами?
- Благодарствую. - Женщина замахала руками. - Побегу я. Вас проводила, неча людей заботить. Отдыхайте. Федя, надо что будет, я дома.
- Спасибо, Машенька.
- Ну как ты здесь, бать?
- Хорошо, сынок. Управляюсь.
- Видим мы, как управляешься. - Дочь с трудом сдержала раздражение.
- Так это только пару дней так-то. А до этого, сам, всё сам.
- Нет, бать. - Снова заговорил Василий. - Будем тебя в город забирать. Нельзя уже здесь одному.
- Да я не один вовсе. Амур со мной.
- И про собаку, папа. - Лариса решительно встала. - Его надо куда-то пристроить. Странная тебя посетила фантазия, заводить такую обузу на старости лет.
- Да куда ж, пристроить? - Растерялся старик. - Когда он сам ко мне и пристроился. До этого, видать, никому не надобен был, а сейчас и подавно. Разве ж заводил я его.
Фёдор Силантьевич горько вздохнул.
- Я с почты шёл. Пенсию получил, чтоб Риту, почтальонку нашу не дожидаться, деньги в кошелёк, кошелёк, как водится, в карман. Прохожу мимо балки, размышляю, сходить на пруд карасей глянуть, а не то и не надо, тут этот пёс, как выскочит, как залает. Я ему: "Цыть, чyмной!" А он не унимается. Смотрит в глаза мне и брешет. Я рукой махнул, да дальше идти. Гляжу, догоняет. А в зубах кошелёк мой. Выронил, значится, я его около балки. "Ну коль так" - говорю - "Идём, покормлю". Вот и пришёл он. Ну и остался. А я теперь никуда без него.
Лариса бросила быстрый взгляд на брата. Тот пожал плечами.
- Ну, это всё блажь, папа. - Решительно сказала Лариса. - "Теперича", как тут у вас говорят, ты в городе жить будешь. Там для такого... животного места нет.
Старик посмотрел на дочь долгим, спокойным взглядом.
- Животного, говоришь? Ну, гляди.
Он начал вставать, пошатнулся, сел обратно.
- Ну вот. - Лариса удовлетворённо хмыкнула. - О чём я, папочка, и сказала. Мне с тобой возни будет предостаточно. Куда ещё и собаку?
- Батя, помочь? - Василий шагнул из кухни.
- Сам. - Отмахнулся Фёдор Силантьевич. - Как-нибудь управлюсь.
Он, покачиваясь и держась за мебель, дошёл до двери, толкнул её и вышел на крыльцо. Пёс тут же оказался рядом. Крупный и сильный, встал так, чтобы дать возможность хозяину опереться на свою голову и спину, и когда рука человека коснулась его шеи, тихо пошёл вниз, останавливаясь на каждой ступеньке крыльца.
- Вот так-то, детки. - Старик вздохнул. - Он не спрашивает, надо ли помогать, не ругается, приходит и водит меня. С одной стороны перила, с другой - Амурка. А вы говорите - животное.
Фёдор Силантьевич развернулся и пошёл обратно. Пёс тут же встал по другую руку, и всё повторилось.
Лариса и Василий молчали.
- Уезжайте лучше. - Сказал отец, когда они вернулись в дом. - Не позволю я его пристраивать! Такое моё слово!
- А если тебя завтра не станет, папа? Ты об этом подумал? - Почти выкрикнула Лариса.
- А ты меня не хорони! - Фёдор Силантьевич без сил опустился на кровать. - Не станет, вон, к Маше уйдёт. Он знает её. А меня оставьте в покое. Столько лет не приезжали, и нынче не стоило. Амур каждое утро приходит и проверяет, дышу я ещё или как. А вы...
- Я предполагала, что всё будет именно так. - Повернулась к брату Лариса. - Нечего здесь миндальничать, надо забирать в город. В крайнем случае, устроим его вскладчину в пансионат какой-нибудь.
Амур, всё ещё сидящий у ног хозяина, вдруг зарычал и приподнялся со своего места.
-Замолчи, Лариса! - Голос брата заставил её вздрогнуть. - Собака больше человек, чем мы с тобой, милосерднее родных детей оказалась. Стыдно. Не знаю, как тебе, а мне так невыносимо стыдно.
Он повернулся к отцу
- Вот что, бать. У меня отпуск начинается. Поживу здесь с тобой. Сторож твой ко мне привыкнет. А там все вместе в город поедем. С ним, с Амуром твоим, батя, ты не нервничай только. Ты с пацанами нашими нянчился, а я... Был бы жив Петя, мне, своему отцу, не простил бы такого.
Старик вдруг заплакал, опустив голову. Василий сел рядом с ним, обнял за плечи. Пёс тревожно, молча смотрел и не трогался с места.
- Всё хорошо будет, батя. Поживём ещё. За маму нашу, за Петрушу. - Голос Василия дрогнул.
Лариса, видя, что им не до неё, вышла во двор. А ведь сыновья узнают, тоже не одобрят такого её решения. Что ж, пусть Василий пока поживёт с отцом, а дальше видно будет.
Как он сказал? Собака больше человек, чем мы?
Женщина спустилась со ступеней и невольно обернулась. Ей показалось, что позади всё ещё слышатся шаркающие старческие шаги и тихий стук собачьих когтей по нагретым уже остывающим осенним солнцем доскам крыльца...
