- Герберт Хан -
В юности, по мере того, как во мне все отчетливее пробуждалось самостоятельное мышление, меня все больше занимали две проблемы. Одна из них такая: какова же истинная сущность человека? В чем смысл его бытия? Неужели ты, человек, всего лишь то, что о себе самом и других узнаешь с помощью собственных органов чувств? Или тебе предстоит еще искать нечто третье, невидимое, скрытое, если ты хочешь вновь обрести свое истинное существо?
Однажды мне довелось впервые услышать имя Рудольфа Штайнера. Кто-то сказал мне: «Реформы жизни дело хорошее, но они всего лишь нечто внешнее, у которого имеется внутренняя сущность. Есть человек, который может немало сказать об этой внутренней сущности. Он вскоре приедет в Гейдельберг и выступит с лекцией — Вам непременно надо ее посетить».
Наплыва посетителей явно не ожидали. Но оказалось, что заинтересованных людей пришло больше, чем могло вместить арендованное помещение. Вереница людей, несущих стулья, шествовала перед одетым в длинный темный костюм человеком, который стоял поодаль, с улыбкой взирая на происходящее. Эта легкая, одухотворенная улыбка контрастировала с бездонной глубиной его черных глаз, которые внимательно рассматривали нас, как бы незаметно ощупывая и в то же время подбадривая. Никогда прежде я не встречал таких глаз…
Когда началась лекция, у меня сразу появилось новое ощущение, повергшее меня в изумление. Я восхищался невероятно сильной динамикой, которую этот явно глубоко уравновешенный человек смог придать своей речи. Его руки обнаружили почти такую же подвижность и пластику, которая свойственна представителям южных народов. Его богатый оттенками голос был пронизан внутренним огнем, в то время как построение предложений, равно как и всей речи в целом, обнаруживало ту широту духа, которая органично присуща глубокому философствующему северному уму. Но помимо этого было еще и нечто другое.
Лекция разворачивалась перед слушателями совершенно свободно, подобно событию, происходящему непосредственно на их глазах; скорее лектор, тонко чувствуя потребности слушателей, творчески на них откликался. Здесь не было никаких сковывавших докладчика рукописей, никакой книги, на которую он мог бы опереться. Все развивалось как бы из внутренней беседы со слушателями, которая происходила здесь и сейчас. И все же живая струящаяся речь явно отличалась от любой, пусть даже блистательной импровизации. Могучие содержательные суждения и глубоко проникающие в суть вещей знания — вот что представало здесь перед нами в столь привлекательной форме.
Рудольф Штайнер говорил о произведении Гёте, к моему глубокому удивлению, мне совершенно неизвестном, — «Сказке о зеленой змейке и прекрасной лилии». В ней участвуют самые разные необычные персонажи, живущие по ту и по другую сторону большой реки… Он сам на какое-то время воплощался в каждого из всех поочередно появляющихся многочисленных персонажей. Преображаясь, Штайнер наглядно выражал то, о чем он говорил. Мысли и знания, которые ему нужно было донести до нас, придавали звучанию его голоса, всей сути его речи каждый раз новую окраску, являя перед слушателями тонкую и живую игру. Именно подобная колоритность изложения и необычная пластичность мыслей способствовали пониманию вопроса и придавали всему нечто такое, чего не выразить несколькими словами. Это, скорее всего, можно было бы назвать привлекательной и добродушной доходчивостью. Но особенно ободряюще действовал здоровый юмор, который при всей серьезности и величественности изложения временами прорывался наружу…
После самой лекции, которая, как это ни странно, скорее освежила меня, нежели утомила, мне представился случай восхититься еще и тем, с какой уверенностью и ясностью Рудольф Штайнер ответил на целую вереницу поступавших к нему вопросов. Он никак не мог заранее подготовиться к этим вопросам, некоторые из них задавались устно, но по большей части поступали в письменной форме. Можно было только удивляться тому, насколько свободно он ориентировался в различных областях жизни, какими конкретными и практичными были его ответы. Одновременно в ответах слышалась какая-то человеческая нотка, которой я тогда еще не сумел дать определение.
В 1911 году я прочитал маленькое произведение Рудольфа Штайнера «Молитва «Отче наш» — эзотерический взгляд». Медленно вбирая в себя предложение за предложением, так, как пьют драгоценный напиток, я прочитал и ряд других книг Штайнера. Его книги затрагивали самые глубины моего существа. Еще никогда в жизни во мне с подобной силой не был востребован тот самый сокровенный орган нашего духа, который можно было бы назвать органом правдивости. Говоря другими словами, что бы я ни читал, меня не покидало чувство, что все прочитанное является истиной. Это было своего рода более глубокое познавание, выходящее за пределы простого логического понимания…
Присутствие на лекции Рудольфа Штайнера оставляло неизгладимое впечатление. Каждую лекцию удивительным образом пронизывало некое свободно льющееся музыкальное начало, и ей было свойственно поразительно четкое построение. Стоило ему только начать говорить, и его слова как бы начинали зондировать душевное пространство слушателей. Тяжело, несколько мрачно, подобно музыкальному вступлению, произносились первые фразы. Затем темп нарастал, и речь изливалась широким, симфоническим потоком. А в особенно примечательных местах она достигала грандиозной динамичности. При этом у каждого слушателя возникало впечатление, будто все, что здесь происходит, целиком и полностью адресовано непосредственно ему! Во время выступлений Рудольфа не чувствовалось ничего похожего на экзальтацию или пророчество. Штайнер апеллировал к познанию и ни к чему не принуждал слушателя — тому казалось, будто он тоже участвует в творчестве и на самом деле вместе с лектором возводит монументальное здание мысли, развиваемой перед слушателями.
Манера говорить Рудольфа Штайнера часто раздражала ограниченных, односторонних людей. Более здравомыслящие, опирающиеся на рассудок слушатели относились с недоверием к тому артистическому воодушевлению, с которым им преподносили заставляющие задуматься воззрения и важные знания. Люди и того и другого типа — и, конечно же, многие другие — вовсе не замечали, что они в глубине своего существа были жертвой лживости собственного сознания. На самом деле происходило следующее: слушая Рудольфа Штайнера, каждый отчетливо ощущал, что рано он возомнил себя «уже сложившейся» личностью, что ему неизбежно придется учиться; придется ставить в жизни новые цели, совсем отличные от тех, которые он прежде считал важными. Прозрения такого рода были ошеломляющими и малоприятными. И потому довольно скоро обыденное сознание подобных людей стало отторгать человека, который старался их пробудить…
Как-то среди слушателей оказалась группа студентов, которые к тому времени посетили немало лекций Рудольфа Штайнера и также присутствовали при его удивительных ответах на вопросы. Уверенность, с которой он отвечал на самые разнообразные вопросы, произвела на них сильнейшее впечатление, и этот непостижимый для них феномен даже вызвал у них раздражение. И тогда они приняли дерзкое, вызывающее решение — устроить этому странному оратору какой-нибудь подвох. Они где-то откопали уже изрядно пожелтевшую потрепанную книгу, посвященную флоре Южной Америки, и наугад выписали из нее названия нескольких им совершенно незнакомых южноамериканских растений. Когда Рудольф Штайнер пришел на ближайшую вечернюю лекцию, его уже ждал листочек с вопросом: «Что может сказать тайноведение о следующих растениях?» И ниже приводились фантастические для большинства людей названия: n. x. Реruviana и n. y. Вгаsil. Лекцию они слушали вполуха, поскольку уже предвкушали смущение, которое неминуемо испытает Рудольф Штайнер, когда возьмет в руки тот листок.
Прочитав вопрос Штайнер на мгновение остановился. Напряжение студентов достигло максимальной точки. А затем он сказал примерно следующее: «Да, вопрос необычный, ибо названные здесь растения большинству из многоуважаемых присутствующих, скорее всего, совершенно незнакомы». Он сделал паузу. Студенты торжествующе переглянулись. «Поэтому, — продолжил он, — будет лучше, если я прежде опишу внешний вид этих растений, пусть даже в общих чертах». И он начал описывать их так подробно, будто стоял перед каждым из этих растений, поглаживал рукой их листья, вдыхал аромат цветов. У студентов пробежал холодок по спине. Они не решались смотреть друг на друга, сидели, чуть дыша, и внимали тому, что разворачивалось перед ними. И вот, наконец, Рудольф Штайнер сказал, что вообще-то его спрашивают не о том, к какому виду относятся эти растения и как они выглядят, а о том, что может сказать о них духоведение. И тут он на нескольких примерах пояснил, что корни такого-то из этих растений можно было бы использовать в качестве целебного средства для лечения таких-то болезней, цветы другого растения пригодны для лечения того-то и того-то. И он снова говорил вполне конкретно. Студенты в течение этих десяти минут совсем забыли о своем первоначальном намерении и внимательно слушали, пораженные. Когда они возвращались домой, размышляя обо всем случившемся, им стало ужасно стыдно. Этот стыд породил в некоторых из них внутреннюю моральную и духовную потребность в серьезном, глубоком изучении антропософской духовной науки и в развитии собственной активной деятельности на этом поприще…
Человечность, которая, без всяких сомнений, была присуща Рудольфу Штайнеру, ощущалась еще непосредственнее, еще интимнее, чем на публичных лекциях, во время личных бесед с ним. Вполне понятно, что беседы с такой исключительной личностью не сводились к чему-то вроде умных разговоров или задаванию вопросов в стиле обычных интервью. Обсуждались важные и порой даже решающие вопросы собственной внутренней жизни, духовного пути. А потому подобные беседы приобретали судьбоносный характер. Непосредственная встреча с Рудольфом Штайнером несла в себе нечто раскрепощающее, призывающее и одновременно успокаивающее, проникая до самых глубин твоего существа. Не исключено, что в том или ином случае она поначалу вызывала некое потрясение, которое впоследствии приносило свои плоды.
О моих собственных беседах с Рудольфом Штайнером у меня сохранилось впечатление как о лишенном всякой неискренности, почти веселом перебрасывании вопросами и ответами. Никогда раньше и впоследствии мне не доводилось знать никого, кто вплоть до самой мельчайшей частички своего существа был бы столь внимателен к тому, что ему хотели сказать. Известно такое выражение: «Он обратился в слух». Рудольф Штайнер олицетворял эти слова со всей своей прекрасной человеческой серьезностью. То, с какой доброжелательностью, с каким глубоким уважением он внимал собеседнику, рождало высшую степень доверия и уверенности в самом себе. В самых первых беседах 1912—1913 годов Рудольф Штайнер ответил на те вопросы, которые с юных лет не давали мне покоя. Во многом он навсегда навел порядок в моей душе и направил мою самую сокровенную духовную деятельность на тот путь, который — в чем я со временем все больше и больше убеждался — действительно соответствовал моему существу. В результате в поначалу еще весьма хаотичное воление влились направляющие силы, исходившие из некоего доселе неведомого внутреннего компаса.
Когда Рудольф Штайнер приезжал в чужую страну, он тотчас вступал в сокровенную беседу с духовными силами, образующими ее язык, культуру и ландшафт. С нежностью, любовью и уважением воспринимал он душевную атмосферу той или иной страны. Можно сказать, что всем своим человеческим существом он погружался в образ целого народа. Он любил и ценил все, что имеет иной облик. Он мог без устали говорить об одухотворенности ландшафта тех мест, о переменчивой игре ветра между водой и облаками, об образах, имагинациях, с необычайной конкретностью вписывающихся там в атмосферу. С таким же напряжением душевных сил он погружался во все мистическое, что жило вокруг дольменов и менгиров, вокруг древних каменных сооружений. Он читал не только знаки, доступные физическому глазу. Его взгляд задерживался и на невидимых рунах, которые он находил вырезанными повсюду, и ему открывались новые переплетения человеческой истории...
Как-то в начале 1922 года перед выступлением Рудольфа Штайнера в Мюнхене просочились слухи, что националистические круги определенного толка планируют совершить на него нападение. Мы решили в случае необходимости оградить или защитить его. Перед лекцией приехавшие единомышленники в общих чертах распределили задачи и роли с теми, кто жил в Мюнхене. Рудольф Штайнер начал выступление в своей неспешной манере. Но в зале, несомненно, ощущалась необычно гнетущая, если не сказать удушливая, атмосфера. Сам Рудольф Штайнер, казалось, говорил с трудом, как бы пробираясь через что-то с большим напряжением. Вдруг погас свет. Подручные людей, замысливших нападение, добрались до выключателей. Продолжала гореть лишь одна маленькая лампа на кафедре лектора. Настрой темного зала был совершенно непонятен…
В этой ситуации Рудольф Штайнер проявил наивысшее присутствие духа: ясным голосом, четко выговаривая слова, он спокойно продолжал свое выступление, не сделав ни малейшей паузы. От такого совершенного владения собой люди, приготовившиеся в зале к нападению, явно растерялись и пребывали в нерешительности. Все замерли. Рудольф Штайнер продолжал читать лекцию поистине могущественным тоном и с полным присутствием духа. Он заговорил о духе, и в его голосе послышались отголоски удивительного колокольного звона, когда он, отчеканивая каждое слово, сказал: «И таким образом исследователь духовного мира хорошо знаком с духом. Но кто знаком с духом, того и дух берет под свою защиту».
В этот момент зал озарился светом — некоторые из наших друзей пробились к выключателям и заняли там посты. Большая часть слушателей неистово аплодировала, и Рудольф Штайнер смог без каких-либо новых инцидентов продолжить свою лекцию. Однако напряжение в зале все еще не исчезало. И едва он закончил лекцию, как в самый разгар аплодисментов начались насильственные действия со стороны определенной группы людей. Но наши друзья тотчас бросились вперед, образуя перед Рудольфом Штайнером как бы живой барьер, и он смог беспрепятственно добраться до своего номера в отеле.
Мы, принадлежавшие к кругу его друзей, радовались, что нападение удалось отбить. Но одновременно чувствовали себя удрученными оттого, что вообще оказались возможными эти дикие и, я даже бы сказал, угрожающие выходки против человека, который являлся носителем чистой духовности и чистой человечности. После непродолжительного отдыха, Рудольф Штайнер сел на скорый поезд, который должен был доставить его в Мангейм. Там вечером предстояло ему читать следующую лекцию из той же серии. Большинство из нас, переживших описанный драматический вечер, поехали вместе с ним на поезде до Штутгарта. Там, после того, как мы попрощались с Рудольфом Штайнером, он долго еще смотрел в нашу сторону из окна своего купе. Выражение его лица поразило меня. В нем было много такого, чего нельзя описать словами и о чем он явно избегал говорить вслух: никогда не забывайте этих минут — они предвещают куда большие коренные изменения и последствия их окажутся куда тяжелее, чем вы сегодня можете себе представить!...
Продолжение