В сентябре и октябре 1878 года в посёлок Васильевский, Таганрогского округа, на плохоньких повозках, запряжённых дородными, но захудалыми от дальнего и долгого пути лошадьми, приехали немцы, купившие у Таганрогского поземельного банка землю, которая была заложена банку хорунжим Василием Васильевичем Яновским. Они приехали с семействами, земледельческими орудиями и всем домашним скарбом. Всех подвод было более ста, а семейств – около семидесяти. Земля, купленная немцами, лежала смежно с наделом крестьян посёлка Васильевского и состояла из 4 500 десятин. Немцы, были уроженцы Острогожского уезда, Воронежской губернии, все – земледельцы. По осени они начали обрабатывать землю, распахивая её плужками, запряжёнными парой-тройкой лошадей. Видя это, крестьяне иронично посмеивались, говоря: "Если конями и такими плужками станут обрабатывать немцы землю, то они здесь хлеба есть не будут, а непременно вскоре скочуют обратно".
Настали морозы. Немцы разместились квартировать по хатам и землянкам в посёлке. Зимой покупали они у крестьян семена к весеннему посеву и исправляли бороны и другие земледельческие орудия. С наступлением весны, мужчины поехали сеять выпаханную по осени землю, а женщины начали делать из земли кирпич для будущих хат. В промежуток после посева и до покоса немцы из кирпича устроили примитивные стены для хат, а вырубленная ими панская роща послужила для потолков и крокв (стропил) хат.
Хаты ставили они параллельно в две улицы; усадьбы занимали широкие и длинные, расположившись в трёх верстах от посёлка Васильевского и в семи верстах от станицы Успенской, Курско-Харьковско-Азовской железной дороги, на каменной балке, где находится чистая и здоровая вода. Расчистив дно балки, они устроили хороший став для водопоя скота и поливки зелени, которую развели вдоль берега балки на месте росшего мелкого камыша. Для завода немцы по окольным слободам накупили коров, овец, свиней, кур. К осени у них по полям паслись: табун лошадей, стада коров, телят, свиней и овец, по ставу кричали гуси и утки, во дворах расхаживали массами куры и индюки.
Засушливое лето 1879 года и хлебный жучок заставили немцев приуныть. Но банк, по их просьбе, сделал им снисхождение, отложив раскладочную поземельную уплату до будущего урожая. Васильевцы всю осень и зиму толковали, что немцы уйдут, а землёй будут пользоваться они, потому что немцы не умеют обрабатывать землю этой местности. Действительно, эту зиму немцы бедствовали, покупая у крестьян и корм, и топливо и платя за это весьма дорого, а питались почти всю зиму одним картофелем. Вследствие плохой пищи, их много за зиму вымерло; весной на кладбище видно было немало разноцветных крестов.
Наступили урожайные годы. Немцы прежний долг уплатили, а текущую плату, разложенную им банком на тридцать девять лет по два рубля с десятины, платят легко. Первым признаком поправившегося материального благосостояния были брички, которые скоро появились почти у каждого хозяина вместо примитивных повозок. Года через три-четыре кое-где по колонии начали появляться каменные дома под железной крышей, а лет через семь среди колонии на возвышенном месте уже красовалась восьмитысячная кирха с красивым фронтоном и с десятипудовым колоколом на столбе. Саженях в ста от кирхи возник приличный дом душ на шестьдесят детей с удобной мебелью для школы.
На том месте, где теперь расположена колония, двенадцать лет тому назад , росла одна лишь целинная трава, а теперь красуются сзади дворов плодовые небольшие сады, и около дворов – палисадники с деревьями и цветами. 4 500 десятин, из коих покойный владелец засевал хлебом только десятин двести, а на остальной земле росла спокойно целинная трава, распахиваются в данное время немцами до последнего куска, и её оказывается для них далеко недостаточно. Из немцев три богатых хозяина арендуют смежную Михалковскую землю 800 десятин, а остальные нанимают подесятинно у соседних владельцев, платя за десятину от 7 до 9 рублей в год. Самый богатый немец в год сеет хлеба от 250 до 300 десятин, а самый бедный – от 30 до 40 десятин. Между тем богатый крестьянин нашей местности в год засевает от 70 до 100 десятин, да и то в редких случаях, а бедный – не более одной. Разница – большая.
Немцы в работе выносливее в два раза против крестьян: в страдную пору они работают и днём, и ночью. Почти у каждого хозяина имеются своя косилка и по две или три веялки. Они имеют от трёх до пяти работников с работницами, получающими вдвоём (муж и жена) от 150 до 200 рублей в год на полном хозяйском продовольствии. Работников с жёнами почти всех нанимают из тех мест, где сами, первоначально жили; здешних рабочих недолюбливают за переборку в пище и малую силу. Впрочем, в страдную пору нанимают помесячно парней и девок из здешних, платя первым до 20, а последним до 12 рублей в месяц. Скошенный косилками хлеб в снопы ими никогда не вяжется, а складывается в мелкие копны, тотчас свозится на ток и молотится. Сколько бы в день ни намолотилось зерна, вечером оно повеется веялкой; ночью зерно переносится в амбар, полова – в половник а солома - в скирду. Месячные рабочие от неимоверного труда часто заболевают, не доживая сроков.
У немцев празднуются в году: пятница и суббота Великого поста, три дня Пасхи, два дня Троицы; в воскресные дни с обеда они принимаются за обычные работы. Во все наши двунадесятые праздники немцы и их работники, годовые и месячные работают по обычаю с утра. Работники и работницы из Воронежской губернии живут у немцев десятки лет, несмотря на тяжёлую работу; они работают вместе с хозяевами и едят пищу за одним столом. В летнюю тяжёлую работу немцы имеют в запасе 1-3 ведра крепкой водки, которую пьют большими стаканами перед обедом и ужином; водкой пользуются и годовые рабочие наряду с хозяевами.
Немецкие работники так сживаются со своими хозяевами, что одежду и обувь носят одного и того же цвета и покроя, бреют усы и бороду, оставляя лишь баки; чистый русский выговор переменяют на ломанный с немецким акцентом; едят скромную пищу в течение целого года, курят и нюхают табак, как истинные немцы. Немцы сильно влияют и на здешних крестьян. Многие, по примеру их, не вяжут скошенного хлеба, завели веялки, брички, изредка косилки, сбыли волов и приобрели лошадей. Теперь редко у кого есть волы. Тяжёлые плуги канули в вечность, а пошли в ход лёгкие, в три лошади. Помесячные рабочие у немцев не едят день-два скоромной пищи по постным дням, а потом едят потому, что постная пища или совсем не готовится, или готовится очень скверная, от которой, как выражаются рабочие, и собака сбежит со двора. Часто крестьянин, приехавший по делу к немцу в постный день и застав обед, приглашается немцами за стол. Сначала гость не решается, а потом ест скоромное, думая: «Жинка не баче, а попови не скажу»…
Все колонисты умеют читать и писать по-немецки, а по-русски – человека два три во всей колонии. Учитель-немец учит всех детей в школе своему языку; по-русски и сам плохо читает и пишет.
Говорят, что немец любит чистоту. Относительно Петропавловской колонии это неверно: дома снаружи красивы, а внутри их грязно. На видном месте, например, стоят: огромная лохань с помоями для свиней, таких же размеров чан с пойлом для коров; среди большой комнаты на железном кольце, вбитом в матицу, висит решето, для высевки зерна; и если на дворе непогода, то в доме ужасная пыль от высеваемого зерна. Немец этим не смущается, прочищая нос нюхательным, а горло курительным табаком. Самовар у немца по полгода не чистится, а чайная посуда сильно загажена.
До прибытия немцев в наш край, земля донских чиновников, состоящая по большей части из двухсотенных участков, арендовалась нашими крестьянами от 1 р. 25к. до полутора рублей в год за десятину, с правом распахивать половину участка; теперь же земля арендуется по 4-5 рублей. Немцы, засевающие много десятин хлебом, богатеют, а крестьяне беднеют, и едва-едва сводят концы с концами.
Местность мало-помалу онемечивается: не только в колонии слышится немецкий говор, но и в посёлке нередко раздаются отрывочные иностранные фразы, произносимые парнями и девками, служащими на сроках у немцев. Бедные и средней руки крестьяне-хозяева, не имеющие арендной земли, запирая хаты, идут в обетованные земли искать счастья и, не найдя его, через год-два возвращаются нищими на старое пепелище, успевшее за время отсутствия прийти к разрушению; из хозяев они поступают к немцам в работники иногда на долгие сроки.
Немцы заразительно действуют и на религиозное чувство крестьян: до их прибытия крестьяне свято хранили праздники, а теперь в последние дни Пасхи они пашут и сеют; в воскресные дни, после двух-трёх часов пополудни, в летнее время слышится в посёлке стук веялок, идут арбы со снопами, крутятся все ветряные мельницы, - словом, праздник обращается в рабочий день.
Благодаря немцам, крестьянин, желающий увеличить свой посев на несколько десятин, не успевает купить хорошей земли, а если и купит, то уже выборки; лучшая земля, отстоящая на двадцать и даже тридцать вёрст в окружности, забрана бывает немцами ещё зимой.
Петропавловская колония по числу домов немного меньше посёлка Васильевского, а, между тем, во все двенадцать лет её существования в ней ни разу не открывалось кабака. Работники, а иногда и сами хозяева, приезжают в посёлок и тут несколько часов кутят. Пьяных немцев, валяющихся у кабака, никогда не бывает, хотя некоторые из них пьют не меньше крестьян – завсегдатаев кабака. Немец в «заведении» долго не сидит: водочную жажду свою он утоляет в час, а потом, полулёжа в бричке, едет в колонию, запасая в карманы бутылки с водкой на случай похмелья.
Священник Ф. Сланский
Газета «Донская речь» № 125 от 6 ноября 1890 года.
Навигатор ← Таганрогский округ