Костёр-
Предисловие
Кто когда-нибудь из вас смотрел, как художник пишет картину? Выливая ее из нутра, когда ничего еще нет, на холсте пустота, кисть ведомая как бы из вне, и мазки пересекая друг друга, один к одному прилагаясь, уходя за границу другого появляют необычный цвет. Ты мысленно обгоняя палитру в себе понимаешь, что явится свет, нужно только заглянуть в просвет и не верить в то, что таланта нет. Он завален камнями, словесных дилем, как гранит символический рунит. Из глубин поднимая знанья, ты перешагиваешь грань образованья, недопониманий брань, за которым жизнь восхитительной и простой любви, любви наивной, детской. Видишь детство тот единственный путь, который мы все кончаем, который уже не вернуть, мы начинаем другой путь, опускаясь ниже в образование. Где уже ни чего не слышим и не видим так, как в детстве. Свет образованья стал тьмой повествований. Сын человеческий в библии сказал, вопросик как бы всем задал, — «Ни свет ли тьма»!? Вот это да! В детство уже не вернемся ни когда, чтобы что-то изменить.
Только в мыслях, воспоминаниях тешимся, либо жалеем наполненные познаниями взрослой бытности, кого-то виним, кого-то прославляем, чужие мысли употребляем, и кто мы? Так и не знаем, на чужие труды уповаем. Сталкиваясь друг с другом, не понимаем друг друга, вслух говорим — брат, а внутри — враг.
Поучая притом своих детей и чужих, мы хотим ими быть, ну ни как не получится стать, мы им знания думаем дать, чтоб отвлечь, притянуть их к себе, к существу потерявшего даже мечту. И такое положение на сегодняшний день. Человек исхитрился весь, сам себя запутал, и наследия вырастают путаными, так и продолжается языком образа жизни правды, и языком образа жизни лжи. Говоришь правду — не верят, говоришь ложь, и та правда вырисовывается. Миф знаний дано перевернулся в мир познаний, и этим перевертышем идем сословно, понимая, что существуем по образу в жизни этих слов, а к самой жизни, к ее знаниям, на пути стоит программный шлагбаум, человечеством установленный. Поднять бы его?! И заглянуть, что там за ним?
* * *
Туда меня тянет ручка, ее шарик, катаясь по белому листу бездонного пространства, оставляет след, символы буквального нарождения, дух над бездною порождения. Ловко закручиваясь в тягучей смеси, шарик, постепенно, вытягивая, проливает мысль. Ухватившись за невидимый опыт, я ухожу к восьмидесятым годам, уже прошлого века, где нахожу то, что сидело во мне тогда, не давая покоя, заставляло погружаться в романтическую свободу, не только днем, но и ночью. Внутри что-то зрело, предполагалось, в груди рвалось. И теперь читая эти строки, я погрузился в молчание, где открылся ушедший миф, и теперь приведенный ожил, и в будущем прояснилось прошлое, которое предлагаю вам, на ваш сравнительный суд, где размышлять причина найдется, с коей разбираться вам самим.
Окунаясь, может быть в краски собственных тайников, в свое счастье, в свою любовь, в картину собственной жизни.
— История «Костер» достоверная, с возможной передачей тех же самых слов по памяти —
Ученице «А» класса школы 40 гор. Свердловска (ныне Екатеринбург) Уфимцевой Наталье Витальевне. к 50-летию. посвящаю этот рассказ.
(Н.У. + О.Б = Любовь)
Мне трудно выводить слова,
Слезы навернулись на глаза
Хоть и имею навыки жреца
Я вспомнил детство,
Где за девчонкой бегал резво
И пионерский лагерь был
Костер горел и пламенем нам говорил: —
Мечтайте, грезы в детский ум вмещайте,
Девчонкам дружбу в тайне предлагайте,
Играйте, любовь друг другу обещайте,
Наивностью духовной награждайте.
О, Боже, я! Что ж творю?
Жизнь толкаю к млечному огню,
Где память взрослому уже мужчине
Щеку детством обожгло,
Жизнь та старая истлела
За временем в погоне преуспел.
Девчонка та была принцессой детства,
Поэтому ее догнать я не успел.
И напишу в конце, что глупо улыбаюсь
В счастье детства убежать пытаюсь.
Плачу, радуюсь, смеюсь!
В эротические письмена превращаюсь.
* * *
Обычное утро, 1980 год, последний день весны с ее обычным восходом солнца. Небо, не предвещающее много осадков, легким ветерком уносило свои тучки, на смену которым приплывали новые. Чуть-чуть покрапил дождик, еле слышно стуча по карнизу. Так безучастно просто все и было тогда, город только начал просыпаться и некому было пока фиксировать в образ жизни. А сегодня, сейчас, описательный момент осмысливается в желаемом для человека направлении, с его участием, разукраской, в хорошо или плохо, касаясь его характеристик, возбуждая к интересу. То весеннее утро, с человеческой точки зрения, необычное.
Олег — персонаж и один из главных действующих лиц рассказа, который своим поведением внесет нужный колорит. Он уже вошел в мир и проснувшись, соскакивая с постели, сразу себя озадачил. Впереди выпускной школьный бал восьмилетки. Только ожидание такого праздника растягивает день, которому не видно конца, а приближение к нему феерически закруживает мысль.
* * *
Двухкомнатная хрущевка вместила в себя восемь человек. В тесноте и не в обиде, звуки каждого члена семьи объединились в одно речение жизни. Мама, отчим, сестра, брат, дедушка, бабушка, тетя и я. Роднящая обстановка друг с другом, иногда невпопад, приносила раздор и я в себе чувствую, что не могу вписаться в это течение. Хожу по полу, а он как не свой, жжет пятки. Мене всегда хотелось быстро повзрослеть, вылететь из гнезда и лететь против всяких установленных, условных правил, и надо же!? Дожил до выпускного. Школьный бал! Прощальный. Сколько с мыслями в голове приходит воображений? Они или радуют, или тяготят. Дома все как будто разные, но в чем-то едином схожи. С утра взрослые разбегаются на работу, как будто так нужно!? И мы, дети, уходим в школу, тоже нужную и эта нужность кем-то определена за правило, поставлено, внедрено в жизнь. И так из-за этой нужности проходил в нее восемь лет, торопя время. А теперь, что самое интересное, мне не хочется со школой расставаться, даже грустно от этих мыслей. И вот последнее утро рождающее день и за ним вечер, тоже последний, прощальный! Двери школы для меня закроются.
Мама ведет себя как-то странно, подозрительно, косится взглядом, будто знает, о чем я думаю. Явно знает, что влюбился в Наташку, ведь я в школе ее инициалами изрисовал все стены и парты, и что интересно обо мне все думают? Вот я дурак-то! Сам себя выставил на посмешище и кто-то ведь написал тоже самое у меня в подъезде, вывел эту дурацкую математику — Олег + Наташа = Любовь. Какая глупость!? Не уж-то Славка Буньков, «козел»! Да! Наташка скоро мы с тобой расстанемся и твои молочные ножки ни когда, похоже, со мной рядом не пойдут. Мое богатство не для меня. Дикое желание обладать! А мешают этому пустяки, пока они в мыслях, как только к делу, так пустяки подсовывают какой-нибудь утвердительный аргумент и выдумать-то против этого нечего, если только потом появится как идея засыхающая перед делом. Ведь даже дружбу предложить постеснялся, что я за дурак такой?
В дверь квартиры постучали, затем, как всегда, перекатились нотки музыкального звонка. Отщелкнулся замок и с запахом подъезда последовал вопрос:
— Олег дома?
— Дома, проходи. Олег! К тебе Слава пришел, — закрывая дверь, крикнула мам в комнату.
Пока Славка разувался, из кухни доносились вопросы:
— Слава чем ты собираешься заниматься после окончания школы? Дальше учиться в ПТУ пойдешь или что?
Тот уже было настроился пройти в комнату, ответил — Не знаю пока — и желая еще что-то добавить воздержался, увидев друга быстро прошмыгнул в комнату.
Два товарища с третьего класса сплетенные зовом, а точнее позывами одинаковых влечений, объединенные одной партой, задней, где обычно взгляд учителя не достанет. Где можно пошептаться, почеркаться, прикрыться впереди сидящим, у него же и списать задание урока, ну и подремать, это уже само собой. А замечание учителя, только плюс к детской романтике, которая дает выделиться перед одноклассниками, проявиться сильными, показать противление взрослым установлениям. Так педагог привыкает, что с сзади другой мир и глаза его не замечают, он отделился и педагогика уже не в силах достать.
— Привет Славян! — подкрепляя рукопожатием, проговорил Олег.
— Ну что!? Сегодня потрясемся на вечере? — удобно уместившись в кресле отдыхающим тоном произнес Слава, и жестикулируя продолжал говорить. Олег слушал слова друга без осмысления, они оседали где-то внутри, он пытался понять где, не улавливая их начало и конец, отстраненно размышлял.
Глаза видели мимику друга, подавая сигналы, которые вели к пониманию темы его разговора, а Слава говорил и говорил, и голос его появляясь снова куда-то исчезал, склоняя к вечеру предстоящего школьного бала.
— Слава подожди! — перебил его Олег — Ты говоришь после бала взять девчонок и выехать на природу, или продолжить банкет у кого-нибудь на даче?
— Ну! — согласился Слава.
Организовать конечно можно и мне там было бы удобней подойти к Наташке, но нужно ли это?!
— Погулять всем вместе, если только, так я не против. Я вот что думаю!? Перед твоим приходом я лежал в размышлении и открыл в себе уйму всякого, сам поражаюсь какие мысли в голове живут. Тебе может показаться бредом то, что я говорю.
— Олег, ты какой-то ни такой в последнее время — дергая ноздрей в сторону кухни, проговорил Слава.
— Может я повзрослел?
— Ни рано ли? У нас только все начинается, — взяв из конфетницы печенинку, Слава с надеждой посмотрел в сторону кухни, — Самое интересное, Олег, впереди, — пододвигая вазу ближе, напутственно произнес друг.
— Ты выслушай к каким выводам я пришел, можно сказать, я перелопатил прожитую мною жизнь, которую прожил-то совсем ничего, и вот когда ты постучал в дверь, я был где-то далеко в своих мыслях, но все происходящее как бы прослеживал слухом и отметил как ты вошел. Ты еще подходил к дверям подъезда, а я уже знал, что ты идешь. И вот что я хочу сказать, все действия наши будто кем-то вложены и мы через того, которого не знаем, но обращаясь к тому, через него, угадываем действия других людей и сами мы будто запрограммированные. Ты мне сказал «привет» и я ответил также, пожав друг другу руки, мы как бы подкрепили свою дружбу, своего рода ритуал получился. Кто это выдумал? Разве без этого мы е будем друзьями? Разве в этом подтверждение того, что мы друг к другу питаем? Дальше! Я сейчас с тобой разговариваю не своим языком.
— Не понял!? А чьим? — выражая удивление спросил Слава.
— Слушай дальше. Когда ты мне рассказывал о своих планах по поводу выезда с классом на природу, я тебя не слышал, точнее сказать слушал мой организм, но сам я был занят другими мыслями, ни от тебя приходящими, выводами, которые тебя сейчас излагаю. Понимаешь о чем я говорю?
— Честно сказать, нет, но слушаю, пытаюсь понять.
— Попробую тебе объяснить, — расхаживая по комнате взад вперед, Олег сосредоточился.
В это время на кухне приготавливая обед мама внимательно слушала разговор ребят и уже было хотела позвать их к столу, как интерес к собственному сыну ее остановил. Вытирая полотенцем руки присела на стул.
Где-то в коридоре подъезда, на каком-то этаже хлопнула дверь и тут же сквозняком толкнуло в оконные занавески. Спустились и снова поднялись чьи-то шаги.
— То, что мы видим и слышим, даже не желая того, оседает где-то внутри нашего организма, может в памяти? А потом оно вылазит уже как обдуманное нами в действиях. Вот я и хочу сказать, что то, чем мы пользуемся, оно не наше собственное, что-то нами руководит, предрекая наши шаги, и даже сейчас я использую слова, которыми раньше не пользовался, они вошли в разговор не зависимо от меня, автоматически, если можно так выразиться — нашли свое место в высказанном мною предложении. Я, друг, не думаю то, что говорю, — Олег вопросительно посмотрел на товарища, — Ну что скажешь?!
— Хм! Ну что я скажу!? Если уж ты сам не думаешь что говоришь, как я-то могу понять, что ты говоришь?
— Ты удивлен?
— Больше чем! — Слава глупо, словно первый раз посмотрел на Олега.
— Не удивляйся! Рассуждая сам в себе, мне кажется я к чему-то иду очень серьезному и мир мне видится не такой, как мы о нем думаем.
Мама улыбаясь, вставая со стула, позвала ребят к столу. Расположившись на кухне откровений стало больше. Сын, развивая тему разговора, сам как будто бы отсутствовал, то ли увлеченный едой, то ли своим рассуждением. Он глазами устремился в другой какой-то мир, хотя смотрел он в окно, за которым с высоты пятого этажа виделся двор покрытый зеленью боярышника, из-под которого доносился приглушенный визг ребятни. Что-то далекое, в звуках знакомое, ностальгически тянуло и в то же время удаляло сюда, в сейчас.
— Мне все-таки кажется, я повзрослел, разговаривая с тобой, Слава, реально это чувствую, а глядя на все окружающее с тем соприкасаюсь и задаю себе всякие дурацкие вопросы. Хотя мне они кажутся не дурацкими, какой-то смысл в них есть. Ты заметил Слава, что многие люди, если что-то их интересует, они задают вопросы кому-нибудь, но не себе? Я же, если мне что-то нужно узнать, задаю вопрос себе, пытаюсь найти на него ответ. Походу своего взросления я всегда куда-то удалялся в себя, и ты знаешь, многое нахожу в жизни неправильного. Даже кажется в простом воспитании себя родителями. Ты и сам это видел. Помнишь, я записался в кружок театральный?
— Угу!.. — кивнул, соглашаясь Слава.
— Проходил туда не долго — Олег понизил голос, чтобы не услышала мать. — Проходил туда не долго, конечно занятия там отнимали у меня время заниматься заданиями по школе, так, по крайней мере, посчитали мои родители и по их решению, запрету, правду говоря, перестал туда ходить. Я хочу сказать, что мое желание перечеркнули своими желаниями, а те, кто ходил со мной в кружок, они стали играть небольшие роли в спектаклях и действительно продвинулись в этом, и уже в этом году некоторые из них, точно знаю, будут поступать в театральное училище. А я, Слава, случившееся как бы вычеркнул из жизни, потому что мне за ними уже не угнаться. Мне продиктовали другой путь, но и по нему я тоже не пошел, отчим хотел, чтобы я стал машинистом электровоза. Я слышал, Слава, как тебя мать спросила, что ты будешь делать после окончания школы, а вот меня об этом ни кто не спрашивает. Почему?! Теперь следующее! Помнишь, на уроке рисования учительница наша, не помню как ее там, ни это главное, она меня навела на мысль мол, якобы мои рисунки лучшие в классе, ты ведь это помнишь, а? Она еще показывала их всем. Так вот, я на самом деле очень любил рисовать, даже будучи маленьким чувствовал тягу в то искусство и дома частенько уединяясь занимался рисованием. Меня это как-то сильно волновало и как-то один раз даже, случайно скопировал портрет Сталина, одни в один, акварелью, мне тогда восемь лет было, прикинь!? У нас дома целая история по этому поводу вышла. Портрет этот я у дедушки взял, а положить на место не положил, забыл. Он бегал искал его, а я тогда на улице играл. Так вот! Он взял мой рисунок, а вечером мама говорила ему — Ты что, мол, своего отца народов куда попало кинул? Дед в недоумении — Дак он у меня воно, при мне — показывая на ковер, где висел мой рисунок, а мать сует ему под нос — А это что? Тогда и выяснилось, но особого значения этому случаю не придали, да и я мал был еще. И вот учительница посоветовала родителям отдать меня в художественную школу. Услышав такое, я сам в эту школу пришел, где меня сразу приняли. Мне купили тубус, принадлежности, и что ты думаешь? Проходил я туда месяца три. Помню, мамка купила мне новое пальто, конечно ни такое как я просил, а с воротником каким-то мохнатым и цвета зеленым. Мне так было неприятно в нем ходить, ты бы знал!? Клоуном себя чувствовал. И как-то возвращаясь с занятий, а они заканчивались поздно вечером, ко мне пристали трое взрослых парней, избили, забрали перчатки и 30 копеек денег, и воротник этот порвали на пополам. Прихожу домой, а сам боюсь зайти, веришь, нет? С порога мне начали выговаривать, мол дети как дети, а я как не от мира сего, постоянно со мной что-нибудь да случится, дальше пуще, отчим схватил ремень солдатский, мат-перемат… Короче! Запретили мне туда ходить, тубус выкинули на помойку. И вот в эти периоды жизни, а точнее когда в школе я начал съезжать на двойки, отметил, что во мне что-то происходит, стал более задумчивым, уроки — домашнее задание, вообще перестал делать, ни видел необходимости, как и обучение в школе, пропал интерес к предметам. С первой парты пересадили на последнюю. Помнишь, мы прогуливали уроки один за другим? И из дома я старался бежать куда-нибудь, улица мне стала ближе и век бы в школу не ходил, если бы не Уфимцева Наташка. Я в нее влюбился, и школа снова стала притягивать. Ходил туда как на праздник, только лишь бы ее увидеть. Одно поражаюсь, как меня ни разу не оставили на второй год? Хотя слышал, между взрослыми были такие толки, даже училка наша, Лидия Васильевна, заявляла об этом. Вот восемь лет и просидел я за партой раздумывая в себе и не могу понять, как это так получилось!?
— Олег!? Я тоже не могу понять — заканчивая обедать начал было говорить Слава. — Ты вообще, что хочешь сказать? К чему ведешь? Я что-то в толк ни как не возьму.
— Я, друган, хочу сказать, вернее спросить, зачем мне задают дурацкие вопросы? Такие как, например: Кем я хочу стать? Если не дают стать тем, кем я хочу и не спрашивают, что я собираюсь делать после выхода из объятий школы.
— Олег, почему ты считаешь тот вопрос дурацким? Думаю самый нормальный вопрос — начал рассуждать Слава, покрутив в руке ложку.
— Да!!! Славян, у тебя тоже оказывается, нет мозгов. Я тебе полчаса пытаюсь объяснить суть, а ты ни как не можешь въехать. Чем я хотел заниматься в жизни уже не буду этим заниматься по причине своей неумелости и пробиться в тот круг жизни — дорога закрыта, а учиться тому уже поздно и как одна старуха на скамейке сказала мне, — Тюрьма мол по тебе плачет — прикинь! — с далекой горечью в духе закончил Олег.
— Олег! Хорош уже портить настроение, у тебя это от Наташки крыша поехала. Вечером сегодня такое будет! Сам охренеешь, вот о чем думай — хлопая по плечу друга, Слава встал. — Потрясемся, винца хлебнем — продолжил он.
— Тише! Ты че блин разорался, мать же в той комнате, услышит.
— А там глядишь под хмельком ты к Наташке и подкатишь, танцы, манцы и прочее, обниманцы. А? Классно ведь будет?!
— Слава о чем ты говоришь? — глядя прямо в глаза другу спросил Олег и не давая ответить продолжил, — Во-первых, потише говори. Хм… Винца! Ты что дурак что ли, шепотом тебя не научили разговаривать? А во-вторых, я не хочу ни куда, ни на какие вечера идти и с Наташкой решил, что ни когда не буду, ее семья и моя — сравни! Она отличница, а я двоечник, точнее даже колышник, оставлю все как есть и ни на какие прочие дела, как ты выражаешься, меня не тянет. А хотя! Черт с тобой, ладно, давай гульнем! — вставая со стула утвердительно закончил Олег и после паузы, нагнувшись, в ухо прошептал, — И винца возьмем ни вопрос, и с классом куда-нибудь на природу я бы тоже вылезти не отказался, — как будто говорил ни другу, а кому-то еще, покосившись глазами в сторону кота, который сидя возле блюдечка с молоком облизываясь смотрел на ребят. — Да! Старый ты Мурзик.
Я был совсем маленький, когда его принесли и уже столько лет прошло!? Как одно мгновенье. Ведь он всю жизнь свою провел под ванной, вылазил только поесть, по нужде, а сегодня, как не странно, осмелился гулять по комнатам, по коридору.
— Ты знаешь, дружище, он же слепой давно.
— Да ну!? — удивился Слава.
— Да! Ему тринадцать лет уже.
Глаза кота были покрыты голубой пеленой и когда ребята в коридоре одевались, он как будто прощался, шевеля усами пытался уловить запах уходящих детей.
— Олег, ты когда придешь? — спросила мама.
Зашнуровывая ботинки, не поднимая голову, сын тихо произнес, — Странный все же сегодня день!? Ты меня ни когда не спрашивала об этом. Куда я пошел?! И когда я приду!? — выпрямившись, добавил вопросом — Не помнишь, с какого времени я перестал называть тебя матерью? Ты наверно и сама забыла, когда в последний раз называла меня сыном? Я напомню, это случилось очень давно, когда мне было пять лет, когда приезжали родственники отчима, и ты сказала мне тогда на ушко, чтобы я тебя, при них, мамой не называл. Это, наверное, потому, что у меня другой отец? И, между прочим, я помню, что я тогда пережил, после твоих слов…
Слава почувствовал нарастающий семейный раздор и потихоньку, боком, вышел в коридор подъезда, где воздух показался легким, а пространство свободным и где-то внутри себя он порадовался, сравнивая отношение своих родителей к себе, с отношением родителей к другу. Перегнувшись через перила плюнул, восхищаясь меткостью, с которой слюна полетела вниз, не задев ни одной лесенки, плюхнулась с далеким эхом.
Слегка хлопнув дверью вышел Олег, оставив мать наедине со своими мыслями, которые вернули ее назад, в прошлое. Откликнулось то, над чем будучи в свое время не задумывалась, а поезд жизненный давно набрал скорость и столбы времени мелькают не заметно для глаз души, а есть ли вообще душа, или нет? Тут же подошел вопрос, вынырнувший не понятно от куда. Появилось желание приблизиться к ушедшему, но тщетно. Не уж-то это момент оценки прошлого связующего с ребенком? Который повзрослел на глазах, не успела оглянуться и не так, как хотелось бы, воспитан, и воспитан ли? Учителя ни чему не научили, а я родителем себя считаю, не задумывалась, а правильно ли сама воспитана или научена? И что толку проходить этот путь еще раз, осмысляя, когда ничего уже не переделать. Правду кто-то сказал, что каждому уготован свой путь. Хм! Интересно, кто же его уготавливает…?
— Блин, опять я с матерью поругался.
— Эх! Да ладно, ты не унывай, — перепрыгивая лужу успокаивал Славка, — Свобода же зовет!
— А я думаю, что взрослость.
— Да ну, ты опять!? Со своей взрослостью.
— Ну а чё? В голове честно сказать путаница какая-то происходит, когда смотрю на окружающее, как будто меня нет вовсе и в то же время я есть все, но как бы в стороне, и понять меня ни кто не хочет или не может.
— Ты Олег так интересно выражаешься, что тебя действительно не понять. Как это тебя нет и в то же время ты все?
— Ну я не знаю Славян, честно! Мне кажется, что вы все и вообще все, что ты видишь — это я. А понять вы не можете меня и ты дружище тоже, потому что вы каждый своим делом заняты, и только о себе и печетесь, делая вид, что беспокоитесь об обществе. И еще я приметил…
— Постой Олег, я перебью тебя, давай вон за угол зайдем, я хоть покурю спокойно, а то сигарету в кармане всю измусолил. У меня, кстати! Родаки ее чуть не нашли, хорошо она в дырку в кармане провалилась.
— Да ну тебя, Славка, у тебя свое в башке. Я тебе о жизни, а ты мне о сигарете…
— А что это не жизнь что ли? Мы ж живем для того, чтобы наслаждаться: сигареты, винцо, девчонки — это разве не жизнь? Да самая натуральная, что ни есть, настоящая.
— Ну это как понимать?
— Очень просто!, — отворачиваясь от ветра Славка прикурил, — Давай по кругу, по две затяжки.
— Я что говорю-то!? Касаемо конечно моих родителей, я приметил, — Олег почесал жировик на переносице, — Я приметил, что взрослые свои мысли желаемые ко мне привязывают или лучше выразиться навязывают, не считаясь со мной, хочу я этого или нет. Вот на мол тебе то, что мы лучше знаем, это и вещей тоже касается. С моим миром вовсе е считаются, — затягиваясь дымом, кашляя, проговорил Олег.
— Я тебя понимаю друган, — с серьезным лицом ответил Слава.
— Блин, в голове все поехало, — присев на корточки Олег сплюнул на землю.
Докурив сигарету, ребята вышли из-за угла. Они не предполагали, что в скором будущем дети будут ходить по улицам, курить, ни кого не стесняясь, где и прочие непотребности взрослого существования для детей будут открыты и доступны, и то будет принято нормой, нормальной обыденной жизни, а взглядом назад, прошлое станет ненормальным и образование уже к этому ведет.
* * *
— Слава, знаешь, почему я не хотел идти сегодня на вечер?
— Почему?
— Во мне что-то говорит, не надо мол туда идти и я доверяю тому кто во мне.
Славка недоверчиво с удивлением посмотрел на друга.
— Не смотри так на меня, я в своем уме, просто хочу во всем разобраться. Я люблю Наташку. Да! У меня даже порой, кажется, мозги набекрень, а иногда и слеза прорывается, самому стыдно потом, когда вспоминаю об этом состоянии, и ночами я смотрю в потолок, рисуя на нем всякие фантазии, отрабатываю разговор, представляя, что говорю с ней в окружении еще кого-нибудь, подбираю различные слова к разным ситуациям, а вот при явном столкновении все отработанное куда-то исчезает, а говорит во мне нечто, в разрез тому, что планировал.
— Интересно!?
— Вот и я говорю, что и мне интересно во всем разобраться. И все, что происходит, то, что я е понимаю, будто бы у него интересуюсь. Ну у того, кто во мне. И ты знаешь? Он меня как бы выводит из сложных ситуаций и потому у меня всегда все складывается хорошо, везение какое-то.
— Во! Это я понимаю, — засмеялся Славка, — А то что-то ты на жизнь сегодня много жалуешься, детство свое неудачным раскладываешь. Не бойся друган, если что, тебя вылечат и меня вылечат! Ха, ха!
— Не понимаешь ты меня Славян. Хотя!? Может я просто не умею объяснять то, что хочу сказать!?
— Это скорее всего, — быстро согласился Слава.
— Я тебе хочу сказать, Слава, так как ты у меня лучший друг, что из школы я ни чего не вынес, ни каких знаний она мне не дала, но беру нечто многое из того, что во мне. И это повлияла на любовь, и это думаю не просто так, поэтому я не хочу ее обрывать, то ощущение, не хочу, чтобы закончилось, пусть она живет в моем сердце, а Наташкиной красотой я вдоволь насмотрелся.
— Дурак ты Олег! Ты еще не все увидел, вон сколько пацанов за ней бегает.
— Да! Я это вижу и потому еще из-за этого не хочу быть одним из них.
— Ну а все стены ты изрисовал ее именем, это что, нормально? Всю ведь школу исписал.
— Да! Только я так смог сделать, больше ни кто.
— Хм! Это точно. Все на тебя смотрят как на дурака, и она между прочим тоже.
— Ну знаешь ли дружище, если она уж так думает, значит… значит она пустоголовая, хотя и отличница. Мимо нее проходит тот, кому она должна себя посвятить. И еще! Мне кажется, я тебе сейчас по шее заеду, — толкнув друга в лужу с улыбкой пригрозил Олег.
— Ну ты че?
— Да ни че. Главное тебе хочу сказать.
— У тебя, Олег, что ни говоришь все главное, — с обиженным видом Славка отошел в сторону и, отряхивая обрызганные штаны, что-то бурчал себе под нос.
— Не обижайся Славян. Я же не со зла. Мне, кстати, родаки путевку взяли в пионерский лагерь.
— Ну и че? — изумился Слава тем же обиженным голосом.
— Как че?! Уеду от тебя аж на целый месяц, отдохну на природе.
— Да ну ты!? А я здесь, что буду делать один?
— Как что? Дискотеки, винцо, девчонки.
— Ну одному-то мне не в кайф.
— А честно сказать мне ехать-то не охота, но мать путевку взяла, надо ехать и это, видимо, чтобы я дома не мельтешил перед глазами. Но если мне там не понравится, я само собой сделаю ноги. А сегодня вечером так уж и быть, гульнем друган.
— А после вечера, то есть завтра, я приглашу всех в парк, — с удовольствием присоединился Слава.
* * *
После выпускного вечера объятые иллюзией выхода во взрослую жизнь мы всем классом пошли в парк. Девчонки и мальчишки парами шли по аллее, где мимо нас так же парами проходили влюбленные мужчины и женщины, и одинокие мамы везли перед собой коляски, оглядываясь на белые банты наших девчонок. Они долго смотрели, провожая их взглядом, думая о чем-то своем, садились на скамейки улюлюкая плачь своих детей, отвлекаясь в свои заботы. Мы же разбрелись по лесу, кто-то бегал друг за другом, девчонки за пацанами, пацаны за девчонками и собираясь в отдельные группы, перешептываясь, бросая кокетливые взгляды снова шли углубляясь в парк.
— Олегатор! Ну ты че?! Наташка же одна, она и на вечере на тебя смотрела. Ты че к ней не подошел? Не дуркуй! Обрати внимание, она постоянно смотрит на тебя. Вон Серега возле нее крутится, он ее постоянно на танцы приглашал.
Олег шел, улыбаясь ничего не говоря.
— Вон смотрите! Скамейки, давайте там упадем, — крикнул кто-то из пацанов. Все быстро заняли удобные места, а некоторые из пацанов закурили сигареты, осторожно оглядываясь по сторонам, со взрослой напыщенностью пускали дым, кто-то даже наловчился пускать кольца, а девчонки с гордостью глядя на них о чем-то шептались. Наташа, поправляя белый фартук, присела на край скамейки, подняв голову вверх, закрыла глаза.
— Какой приятный свежий воздух! Как хорошо!
— Да! В лесу всегда хорошо, — присаживаясь рядом, в полголоса проговорил Олег. — Наташа, я помню, как мы всем классом ездили к тебе на дачу в деревню Комоткино, мне там тоже очень понравилось и мне понравились твои родители…
— Олег, почему ты ко мне ни разу не подошел за все время, а только сейчас? Ведь я все знаю, про твои чувства ко мне… Многие парни дружат с девчонками, а ты!? Исписал моими инициалами всю школу, а сам ни разу не подошел. Ты знаешь?! Девчонки смеются над тобой.
— Наташа!? — он взял ее маленькую ручку и держа на своей ладони медленно нагибаясь поцеловал. — Какая у тебя малюсенькая и нежная рука!?
— Хм! — хмыкнула она.
Олег не упустил этот звук и для себя отметил, что конкретно уже разбирается в отношениях.
— Пойдем, погуляем! — предложил он.
— Пошли! — согласилась она.
Не отпуская ее руку они медленно шли, поднимаясь в гору. Она, опустив голову, будто перешагивая невидимые ступеньки, бросала невидимый для него из подлобья взгляд. Он тоже, словно копируя ее движения, опустил голову и, не зная, что сказать, пнул подвернувшийся под ногу камушек.
— Олег, скажи что-нибудь.
Покрасневшие щеки обжигали лицо. Обогнав ее, он пошел задом наперед.
— Наташа, ты говоришь, что девчонки надомной смеются.
— Ну да!
— И многие пацаны дружат с девчонками, так?
— Ну да!
— Ты спроси как-нибудь, у кого-нибудь из них, что такое любовь? Тебе ни кто из них на этот вопрос толком не ответит, хотя много чего на эту тему наговорят. А я вот знаю, что такое любовь!
— Хм! — снова хмыкнула она, — И что?
— Но, к сожалению, пока объяснить не могу и говорить, что попало по этому поводу, не хочу. Наташа, ты знаешь!? В жизни столько слов всяких, что можно говорить, говорить и говорить, жонглируя звуком, гонять воздух, так ничего и не сказать. А я хочу тебе столько много всего рассказать! Но почему-то как назло не могу, слова куда-то деваются и мне стыдно, что я молчу.
— Ну ведь, Олег, многие признаются в любви и дружат потом, и у них все хорошо.
— Наташа! Я одно знаю, что тот, кто любит так запросто «Я тебя люблю» не скажет, думаю к этому откровению лежит долгая дорога.
— Ты как-то интересно рассуждаешь!?
— Да. Я сейчас сам этому удивляюсь, собственным словам.
— А скажи, почему ты плохо учился? У нас такая хорошая учительница.
— Я знаю! Лидия Васильевна классный руководитель только вот недавно это понял, хотя раньше считал ее злой и нудной.
— Меня бы попросил помочь, я помогла бы тебе по некоторым предметам подтянуться.
— Мне просто этого не надо.
— А чем ты дальше думаешь заниматься?
— Не знаю пока, много планов разных. Ты Наташа иногда ведь что-то хочешь сделать, но делаешь совсем другое, не то, что хотела, так!?
— Ну да.
— И то, что ты сделала, оказывается лучше того, что хотела. А еще бывает, что влюбится человек, строит планы чтобы сблизиться с любимым, а не может или встречаясь он не может признаться в этом любимому человеку. А встретившись вдруг, без планирования, оказывается все просто, но встреча эта будет короткой, и может даже пронес парень свою любимую на руках метров десять и на этом их встреча оборвется по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам и расстанутся они, так и не признавшись друг другу, а пройдет целая жизнь, и только потом они снова встретятся далеко-далеко, во взрослой жизни. Может даже у кого-то будут свои дети, своя семья. И все это время им как назло не придет в голову мысль, которая сказала бы, что нужно начать искать друг друга. Ведь мы все делаем от того, какие мысли нас посещают и направляют. Но они все же встретятся, случайно, и только тогда они вразумятся, признаются друг другу в любви.
— Я поражена Олег!? Как ты интересно говоришь. Вот ты какой оказывается!? Олег! Меня вот тоже интересует, что такое любовь? Как ты понимаешь?
— Ну я думаю это примерно то, как ты любишь математику.
— Ха! — засмеялась она, — Причем тут математика?
— Ну ты же любишь ее?
— Но от нее же детей не бывает!?
— Хм, — задумался он, — Меня допустим в капусте нашли.
— Дурачок! Это же понарошку так взрослые говорят, мне тоже мама с папой говорили, будто меня аист принес, но это ведь не так!
— Хм!? Я ничего не могу пока сказать по этому поводу.
— Олежка! Какой ты глупенький!? Аист не может приносить детей, это ведь понятно!?
— Нет не понятно, иначе бы не говорили.
— Олег, а ты кем мечтаешь стать?
— Наташа! Я честно сказать не знаю.
— Ты не знаешь, кем ты хочешь стать? — удивленно переспросила она.
— Я не могу ответить на этот вопрос, мечтаю я много о чем, а вот кем я буду, не знаю.
— А я мечтаю стать учительницей, хотя родители мои хотят, чтобы я пошла в археологический институт. Я понимаю, что археология очень интересная и увлекательная наука, но во мне живет тот, что дает мне понять, что должна я быть училкой, учить детей. Понимаешь?
— Да, Наташа, понимаю тебя и мы с тобой в чем-то одинаковы, во мне тоже есть то, что дает мен знания. И раз так, ты станешь хорошей училкой и может случиться так, что я увижу тебя классным руководителем. Только и ты меня пойми тоже, что во мне живет то, кем я обязан стать, только вот! Ты знаешь уже, что будешь педагогам, а я еще не знаю, как называется то, кем я буду.
— Мне с тобой Олег становится интересно. Ой, смотри Олег, кто-то здесь шашлыки жарил? — показывая на кострище сказала она. — Давай с тобой завтра тоже, вдвоем, уйдем в лес, шашлыков поделаем, а? Классно ведь будет!? Я давно хотела.
Подойдя к разбросанным углям он пнул пустую бутылку.
— Наташ, смотри, цветок пробивается сквозь выжженную землю, интересно! Как он смог выжить?
— Угу! — согласилась она, — Ну ты как на счет завтра?
— Я не могу. Я завтра уезжаю. Мать путевку взяла в пионерский лагерь, потом, когда приеду, можно организовать, еще Славку можно взять.
— Славку!? Какого? Губошлепа что ли, зачем? Я хочу вдвоем.
— Ну посмотрим, как приеду я к тебе зайду. Наташ, можно я тебя на руки возьму?
— Ну возьми, только осторожнее, не урони.
— Если будем падать, я упаду вместе с тобой.
— Вот вы где?! — выныривая из кустов прокричал остолбеневший Славка «губошлеп».
Олег же опустил Наташу на землю.
— Вас ищут, кричат, вы что, не слышите? Пойдем! Мы же там вина взяли. Мы для чего в лес то пошли? — подмигивая Олегу, на ухо прошептал он.
* * *
— Ребята, сейчас ни куда не разбегайтесь, через пятнадцать минут, чтобы все сидели на улице за столом. Нам нужно будет с вами назвать отряд и придумать речевку, — поправляя пионерский галстук объявила пионервожатая. — И не бегайте сильно, мальчики! Я кому сказала?
— Наталья Викторовна, а дайте мячик, мы пойдем пока на корт.
— Нет, я сказала, сначала мы проведем отрядный сбор, а потом уже, все игры потом.
— Ну Наталья Викторовна! Мы тогда возле стола будем в наганялки играть, ладно?
— Нате, — кинув на землю футбольный мяч, разрешила она.
— Спасибо, Наталья Викторовна!
— Только на корт не убегайте.
— «Патефон», ты идешь с нами? — позвали они своего друга.
— Это что еще за клички такие? У вас что, имен нет? — прикрикнула вожатая, делая серьезный вид. — Девочки!? Света! Вы чемоданы свои убирайте из-под коек, есть же место в кладовке!?
— А мальчишки там конфеты выпрашивают.
— Будут выпрашивать, мне пожалуйтесь, я им покажу тогда, — заходя в воспитательскую пригрозила вожатая. — Так ребята! У нас…, — вожатая взглядом пробежала по головам детей, — Все за столом? Мальчики, давайте идите сюда, — крикнула она выходившим из корпуса, — Начнем! Через два дня будет открытие лагеря и нам с вами нужно подготовиться. Мы с вами пока еще плохо друг друга знаем, поэтому называя вас по имени, я могу ошибиться, вы, если что, подсказывайте мне кого как зовут. И давайте подумаем, как мы назовем наш отряд.
— Наталья Викторовна, — обратилась девочка, — Когда я была здесь прошлым летом, то у нас отряд назывался «Комета», можно так и назвать, — предложила девочка с серьезным видом.
— Хорошо! Есть еще предложения?
— «Дракон»! — выкрикнул кто-то, и тихий смешок прокатился по столу.
— Подождите ребята, не шумите! Ну что, значит «Дракон»? Это же как-то не красиво звучит. «Комета» более интересный вариант, романтичней по-моему, только нужно речевку придумать подходящую, связанную с космосом.
— А почему с космосом? — спросил мальчик, получив от соседа подзатыльник.
— Ребята тихо, тихо, не балуйтесь. Нам нужно такое название, чтобы оно было самым лучшим в лагере, созвучное, чтобы, когда мы назывались на линейке, другие отряды нам завидовали, чтобы младшие отряды, услышав нашу речевку, сразу знали — идет первый отряд комсомольцев, чтобы они ровнялись на нас.
— А почему именно «Комета»? — раздался тот же голос мальчугана, — Есть же много звезд и планет, «Сириус» или «Вега» например.
— «Альтаир» — предложила девочка.
— Тебя как зовут? Что-то я не припомню, — спросила ее вожатая.
— Лена! Лена Мяканьких.
— А! Да-да, вспомнила! Какая у тебя чудная фамилия.
По столу снова прокатился смех.
— Она мяганькая, она гномик, — будто заспорили мальчишки.
— Тише, ну тише! Я прошу вас, не галдите ребята.
— А что!? «Альтаир» по-моему, красиво звучит, — поддержал мальчик стоявший возле сосны, и он же добавил, — Если полетим на Альтаир, завоюем звездный мир.
— Ах! Вот молодец-то, тебя как зовут?
— Олег Барашев.
— Молодец! Красиво получилось, — и все повернули головы на Олега. — Вот и речевка есть, — подчеркнув сказанное, предложила вожатая.
Подошедший к отряду воспитатель, присел на край скамейки.
— Сергей Николаевич! — подняв руку к голове, торжественно салютуя вожатая обратилась, рапортуя, — Первый отряд к открытию лагеря готов. Правда ребята? — обращаясь к отряду спросила она.
— И как называется отряд? — строгим голосом спросил воспитатель.
Пионервожатая, поправляя галстук, повернулась к детям и с торжественным видом взывающе обратилась:
— Отряд!!!
— «Альтаир» — детским хором пронеслось над лесом.
— А речевка?
— «Полетим на Альтаир, завоюем звездный мир», — хором в один голос прокричал отряд.
— Да! Красиво звучит, — улыбаясь сказал воспитатель, — И мы так же дружно будем о себе заявлять на линейке?
— Да! — снова хором пронеслось над лесом.
— Ребята, я предлагаю прорепетировать за столом несколько раз, — предложила вожатая, так еще и еще лес оживал детскими голосами
* * *
Большие ветви деревьев, сложенные в форме пирамиды охватились пламенем, с треском искрясь в небо, обдавая приятным запахом костра все вокруг. Дети-пионеры лагеря открывали смену, окруженные лесом с пронизанной теменью на них смотрел усеянный звездами небосклон, заставляя подчиниться видениям сказки. Вид романтических иллюзий оживлял кусты и деревья. Кто-то прятался за большими повалами огромных корней. Они пугающе раздвигали свои могучие лапы в надежде поймать, схватить и тенью утащить вглубь. И луна исчезла, спряталась за огромной черной тучей и только на поляне освещенной огнем весело стрекотали сверчки. Так в чудных мгновениях сказки закрутилось колесо детских историй, растягиваясь будто на тридцать дней мгновение остается тем же, оно появляется и исчезает, заменяясь новым, складываясь в историю из уст в уста. У детей свой мир, уносящий вперед, к новым открытиям, новых переживаний, интересные пересказы, с оглядкой назад, идут вперед.
Так закончилась смена. Так быстро пролетело время, что даже не вериться. Столько всего было замечательного и то, что было в голове, осталось словно быль, пыль, прах, развеянный мыслями сегодняшнего дня. Исчезает куда-то смысл, нет слов, и вот снова костер, прощальный костер и только сейчас, в сию минуту я понимаю, что он тухнет, веток ни кто уже не подбрасывает, только стоят и смотрят, как он догорает. Вот, казалось бы, только что нарубленные и собранные в огромный шалаш сосновые ветви снова вспыхнули к небу и толи с радостью, толи с печалью тот же лес бросал свои тени и луна светила ни от кого не прячась. Тучи как нарочно проплывали мимо, притихли даже сверчки, правда иногда возмущенно аукала сова. Лес слушал тишину и прощался. Взрослые и дети смотрели в огонь, одни в уме перебирали ушедшее, другие встречали будущее.
Вожатая взяла гитару, и только пальцами задев струны, с бренчанием расстроенной мелодии положила ее на место.
— Наталья Викторовна, давайте споем что-нибудь, — попросил сидевший рядом «Патефон».
— Ты знаешь, Игорь!? Когда я провожаю смену, а это уже не в первый раз, мне всегда грустно. И сейчас! Ведь… какой у нас удивительный отряд, за тридцать дней я так к вам привыкла, что даже расставаться не хочется. Эти дни, которые мы провели вместе, они самые замечательные в жизни, и когда я понимаю, что этого больше ни когда не будет, мне становится очень тоскливо. Я не хочу с вами расставаться, но приходится. Ребята, я вас так сильно люблю!
— Наталья Викторовна, не плачьте, давайте в следующую смену встретимся!? Также, всем отрядом, а?
— Ну как же мы так сможем? Ни так все просто как кажется. Вы разъедитесь по домам, где у вас начнется другая жизнь. Кто-то из вас, возможно, продолжит дружбу, встречаясь друг с другом, а кто-то быстро забудет все, и хотя, будут прибегать к воспоминаньям об этих прекрасных днях, которые он провел здесь. Ведь вы переживете чудесный возраст, когда впечатления, полученные вами, чисто вживаются в вас с восхищением.
Те, кто сидел у костра, наблюдали, как бегали их сверстники, как девчонки мазали угольками мальчишек, мальчишки выворачиваясь, мазали девчонок. Извозюканные они падали, вставая, барахтаясь, толкая друг друга снова падали. Воспитатель и вожатая смеялись и с романтическим восторгом утопали в детстве.
Лена Мяканьких выскользнула из рук Олега, спотыкаясь о ветки, оглянулась.
— Не догонишь! — крикнула она, переводя дух и хватаясь за молодые деревца, зигзагами петляла между ними, пытаясь его запутать.
Не догонишь! Кричала она, со смеху теряя последние силы. Он, запутавшись ногами в траве, упал от хохота, схватившись за живот. Она же обрушилась на него из темноты, помазав его лицо черными от углей руками. Без сил сопротивляться Олег раскинул руки в стороны, Лена же упала рядом. Обнявшись, вздрагивая последним позывом смеха, они в тишине созерцали в небо.
— Лен!? Я ведь тебя так и не догнал. Откуда ты такая юркая?
— А меня ни кто, ни когда догнать не мог, даже родители, когда хотели меня наказать. Ты представляешь, какая я егоза. Дома, убегая, я пряталась под стульями, под кроватью, даже папа с трудом меня выхватывал, но я снова ускользала из его рук. А ты, Олег, почему именно за мной погнался?
Он смотрел на звездное небо будто бы не слышал вопроса, она же локтем ткнув его в бок, снова повторила вопрос и сама же на него ответила.
— Ты такой скромный парень. Я тебя сразу приметила, еще в начале смены. Ты странно смотрел на меня, помнишь? Когда я дала название нашему отряду, а ты к названию придумал речевку. Олег!? Ну ты что молчишь? — упершись коленями в землю пристала она.
— Я вспоминаю. Ты знаешь, Лена? Ты мне всех больше понравилась, — приподнимаясь на локтях, сказал он.
— Я!? Ну так, я так и поняла! Я, кстати, тоже хотела с тобой подружиться, только ведь мальчик должен подходить, предлагать дружбу. Я ждала, между прочим. И вот только сегодня ты за мной побежал. А ты видел, как девчонки наши дружили с парнями!? Я, например, даже видела, как они целовались.
— Да! Я тоже видел. Ты знаешь? Я не такой, да и целоваться не умею.
— Стеснительный!?
— Я не стеснительный, а может и стеснительный, не знаю, у меня другие интересы. Помнишь, Лен, когда был решающий футбольный матч между отрядами?
— Ну!
— Я ведь играл нападающим. Мне тогда казалось, что ты на меня смотришь, и мне было до такой степени приятно, мне казалось, что ты гордишься мной, когда я забивал гол. Ведь полный стадион был, и я думал только о тебе.
— Ах! Олег, ты мне что, в любви признаешься?
— Ну что у вас за привычка у девчонок? Я что, про любовь, что ли сказал что-то? Я рассказываю, как было, я пытался найти тебя глазами, место, где ты сидела, но не мог. На стадионе столько было народу!? Уйма!
— А я и не ходила футбол.
— Ты че, серьезно?
— Да! Мы в бадминтон с девчонками играли.
— Ты че, серьезно или шутишь?
— Ну да! Говорю тебе.
— Ну вот, а я думал…
— Ладно, не переживай, мне девочки, которые ходили на футбол, после отбоя рассказывали, как вы выиграли. Мы были рады, ты бы знал, как мы вас хвалили и, кстати, есть такие девчонки, которые от тебя без ума.
— Да ну!? Ты шутишь?
— Я не шучу, Олег. Я правду говорю. В тот вечер, вернее ночью, ты с парнями залез к нам в палату.
— Да не! Ты че!? Я не лазил.
— Ну я же не спала и видела, как вы втроем мазали девочек «Памарином», а ты специально меня искал. Я видела это. Я в щелку из-под одеяла за вами наблюдала, чуть не расхохоталась, когда ты начал мазать Наталью Викторовну. Ты представляешь, что утром было? Сразу после того, как горнист подъем сыграл, она одела тапочки и как завизжит, а схватившись за лицо, чуть ли… Ты зачем ей в тапочки-то выдавил?
— Да это же не я. Я не помню кто, кто-то из пацанов, в темноте не видно было.
— Ах! Олежка, какой ты вруша. Я же видела собственными глазами!
— Ну я, я. Сдаюсь! А…а! Вспомнил. Я когда разглядел, что это вожатая спит, так сразу выскочил из палаты. А ты где спала?
— Возле окна.
— Вот я дурак-то! Так ведь и думал, только в темноте не разглядеть было вещи, по ним бы тебя определил.
— Ха! Ты бы все равно не помазал меня.
— Это почему?
— Я бы тебя огрела подушкой, — колотя его по груди, рассмеялась она.
— Ах ты какая!?! Отбивайся!
* * *
— Олег, смотри, куда мы убежали, в какую сторону нам теперь идти? — отряхивая юбку проговорила Лена.
Он озираясь покрутился вокруг.
— Ни фига себе!?
— Вот туда надо идти, потому что из-за этого дерева я на тебя напала, — показывая на раскидистую с широкими лапами ель, сказала Лена.
— Нет. Я думаю туда, потому что об этот корень сосны я запнулся. Значит бежал я от туда, — ткнув ногой в землю, глядя в небо, куда уходила макушка дерева проговорил он.
— Но я же бегала зигзагами, мы, то кружились, то снова бежали вперед, то влево, то вправо, не понятно куда.
— И то верно, — согласился Олег, — Блин, мы заблудились.
— Пойдем тогда сначала туда, куда ты говоришь, а потом, если что, вернемся на это же место и пойдем куда я говорю, — предложила Лена. — Только нужно что-то здесь оставить.
— А давай ветку сломаем, — надломив верхушку растущей ели, Олег взял Лену за руку.
* * *
Светало. Угли кострища, сверкая огненными глазками шаели. Над поляной раздавался хорный зов. Воспитатель, прислушавшись к звукам леса, нервно затаптывал дымящиеся головешки. Все, что осталось от деревянной пирамиды, это зола. Снова и снова воспитатель просил всех кричать.
— Они не могли далеко убежать, должны ведь услыхать!?
— Наталья Викторовна, два часа уже кричим, ни чего не пойму!
— А давайте растянемся цепочкой и пойдем искать, а? — предложил Игорь «Патефон».
— Нет, нет. Ни каких искать, лучше я отведу вас в лагерь.
— Правильно, Наталья Викторовна! А я подожду еще, потом в лес пойду поищу, может они выйдут все-таки!? — с надеждой проговорил воспитатель. — Наташа, ты пока шум в лагере не поднимай. Хорошо!? Я вернусь и тогда…, и уже тогда заявил в милицию, а пока похожу по лесу покричу еще.
— А здесь есть дикие звери? — спросил кто-то из ребят.
— Их нам только еще не хватало! — выругался про себя воспитатель, — Да нет тут ни каких зверей, — и мысленно повторил, — Да нет!
Какой хитрый ответ и в то же время глупый — да нет! И понимай как хочешь, толи да, толи нет.
— Ладно ребята, вы идите уже. Наташа не говори пока в администрации ни чего. Я вернусь, тогда.
— Мгу! — кивнула она головой.
Солнце медленно, не заметно для глаз закатывалось, увлекая за собой свет и тени деревьев становились длинней, превращаясь в темные рукава ночи, словно истуканы, они раскидывали свои ветвистые лапы.
— Смотри, избушка! — показывая пальцем, уставшим голосом проговорила Лена.
— Ага! Может в ней и переночуем? — предложил Олег, но подходя ближе, изба становилась страшней.
Ветхая, обросшая мхом, она скрипом порывистого ветра остановила детей.
— Ой! Нет Олежа. Я не пойду туда. Мне страшно. В ней что-то светится, там чьи-то глаза! — прижимаясь к нему, прошептала она.
— Подожди меня здесь, я сейчас проверю, что там, — ускоряя шаг, проговорил он в полголоса, и чем ближе подходил к избе, тем сильнее появлялось желание бежать обратно. — Ну Лена ведь смотрит! Что она подумает? Подумает, что струсил! — мысли эти укрепили дух.
Побродив вокруг домика, ступая на хрустящие гнилушки, заглянул в малюсенькое окошко.
— Лен! Тут нечего делать, тут все сгнило.
— Да не кричи ты, здесь же я, у тебя за спиной, — опираясь руками на его плечи, в ухо прошептала она.
— Ты че? Сдурела блин, что ли? — вздрогнув от неожиданности, обернулся он.
— Тихо ты! — снова прошептала она, — Слышишь? Там в лесу кто-то кричит.
— Да ты что? Это птица какая-то.
— Да нет! На птицу не похоже. Слышишь, смеется?
— Мама! Я боюсь! Кто это?
— А я-то откуда могу знать?
— Потому и говорю, не кричи, чтобы нас не слышно было здесь.
Они тихонько, медленно ступая на цыпочках, прокрались к огромному высокому дубу и присев на корточки, прислушались к непонятным звукам.
— Здесь можно и заночевать, — накинув на Лену свою куртку, прошептал он, — А как рассветает, я залезу на это дерево и посмотрю. Оно высокое, сверху будет видно, куда нам идти.
— Ага! — прижимаясь ближе к нему, согласилась она. — А ты знаешь, Олег, мне не хочется, чтобы нас нашли.
— Это как так?
— Ну мне хочется, почему-то, остаться в этом лесу и жить здесь, вдвоем. Как мне тепло с тобой, ты бы знал, Олежа!? Прижми меня покрепче…
— Ну как мы так жить-то будем? Что есть будем?
— Ну ты же мужчина, придумаешь что-нибудь, — положив голову на его плечо, проговорила она.
Обнявшись, они тихо сидели, вслушиваясь в убаюкивающий шелест кустов.
— Лен!?
— Че?
— Мы наверное не сможем так жить!?
— Почему?
— Ты че, не знаешь, что ли кто в лесу живет?
— Кто?
— Вдруг здесь болото рядом.
— Ну и че?
— Ты че, не знаешь, кто в болотах водится? Я как-то тоже заблудился, когда ребенком был, мы с мамой за ягодами ездили. Я такое видел! Ты бы знала!?
— Да ты че?
— Я в кустах ночевать остался и уже, когда смеркалось, увидел мужика, и думаю такой, во хорошо как, что дядька взрослый встретился, и уже подходить к ему ближе, а он главное улыбается такой и тоже идет ко мне навстречу и молчит, а глаза с каждым шагом все красней и красней. Я сначала подумал, что мне показалось, а глянул на его руки и вижу, что за место рук то, ветки как у дерева.
— Да ну!?
— Я тебе говорю, собственными глазами видел, честное пионерское и честное комсомольское!
— Ну конечно, я верю, че ты?
— Я остановился такой, а он улыбается, я смотрю на его ноги, а у него там копыта раздвоенные.
— Да ну?
— Я тебе говорю, вот об зуб ногтем, — Олег, щелкнув об зуб, пальцем провел себе ниже подбородка. — И главное-то, мужик этот резко как побежит на меня, я вообще чуть не офигел, как рванул от него, а он за мной, только топот копыт слышно. Не знаю, сколько я бежал тогда, сам удивляюсь, сколько сил у меня.
— Да! Я знаю, Олежа, ты сильный.
— Прибежал я прямо к дому своему, быстро, бегом аж на пятый этаж. Стучу в дверь, а сам смотрю вниз, в лестничный проем, а там только плащ его мелькнул, и слышу — цок, цок, цок — удаляются его шаги.
— Олежа, мне страшно!
— Не бойся! Я же с тобой. Это еще не конец истории. Ночью, когда родители уснули, а я тогда с дедушкой лег спать, лежу и вспоминаю про этот случай и вдруг слышу в подъезде цокот копыт, который прямо к дверям нашим подходит, представляешь?
— Ага!
— И я такой встаю и на цыпочках подхожу к двери, хорошо, что дедушка мой в комнате спал, если что, думаю, разбужу его, а к дверям-то подхожу, медленно так в глазок глянул и офигел!
— Что там!?
— Глаз прямо на меня смотрит, и ветка сквозь замочную скважину лезет. Я бегом к деду в кровать, под одеяло спрятался и слушаю, цокот копыт вниз по лесенкам спускается — цок, цок, цок. Потому ты че думаешь Лена, мы здесь одни? Это пока нас не заметили. Ты че про русалок не слышала? Про лесовиков? Леших?
— Ага, слышала, — согласилась она. — Я тоже, кстати, один раз встретилась, не поверишь! Из школы шла, смотрю, мужик такой, смотрит на меня, и так подозрительно! Ты бы видел. Я шаг прибавила, а он за мной и не отстает ведь. Я такая еще быстрей пошла, оглянулась, а его нету, исчез куда-то. Ну думаю. Фу! Показалось! Упокоилась, захожу такая в подъезд, а же на первом этаже живу, ключ такая только достала и чувствую, что-то не то, оборачиваюсь, а он рядом, в двух метрах от меня, и как будто щас нападет, представляешь?
— Угу!
— И главное в этот момент дверь моя открывается, папа дома был, стоит такой на пороге. Я чуть не обалдела тогда.
— А че потом было?
— Ни че! Я его лицо долго забыть не могла, а со временем забыла.
* * *
— Ленка! Просыпайся! Утро уже!
Съежившись, обняв колени, она подняла голову: — Что, уже? Так быстро?
— На, ягод поешь. Ты пока спала, я тут все облазил, и в домик тоже лазил, в нем сгнило все, даже пол. Видимо он очень старый. Я вот что придумал, — устанавливая возле дуба что-то вроде лесенки, — Щас залезу на него и посмотрю, где мы вообще находимся, может какой населенный пункт увижу, — цепляясь за сук дуба, Олег подтянулся.
— Ну, что там видно?
— О о о! Кругом лес! Без конца и края, и не понять в каком направлении нам лучше идти, — отряхивая рыжую пыль от коры, крикнул он.
— Ну тогда пойдем куда глаза глядят, — с радостью отозвалась Лена, ее голос долетел до него, словно малюсенькая птичка, которую он с друдом уловил.
— Лена! — крикнул он.
— Че? — отозвалась она.
— Ты такая махонькая внизу, сверху вид…
— Я не слышу …бя, — отозвалась она и весело пританцовывая, зашла в заросли дикой малины.
— Обалдеть сколько ягод!?
Она быстро собирая их, кидала тут же в рот, а самые крупные оставляла, складывая в сорванный лопушок.
— Олега, снимай курточку, малину будем собирать.
Выныривая из густых зарослей, он будто ни чего не слышал и размахивая своей курткой, что-то кричал улюлюкая воздухом.
— Ну не балуйся ты! У меня же ягоды в руке, раздавишь ведь. Ну, Олег! Ну вот, уже раздавил!
— Это не я, — обхватив ее руками, кричал он.
— Какой ты гад, все-таки! — развернувшись, она мазанула его по лицу, он только и успел облизнуть ее малиновые пальцы и не удержавшись на ногах, повалился на кусты, медленно уминая их под собой.
— Ленка, ты чего делаешь? Мы же падаем.
— Мы уже упали. Ты этого хотел? Да? На тебе, гад! На!.. — колотя его кулаками, она не забывала мазать его раздавленной малиной, — На тебе! Еще, вот!
— Вкусная ты Ленка!
— Че? На, получай! — весело кричала она.
Раскинувшись на подмятом кустарнике, они рассматривали кроны могучих деревьев, за которыми спряталось небо.
— Как хорошо здесь! А я заметила, ты поцеловал мою руку.
— Нет, ты что? Тебе показалось, — наливаясь краской в лице, ответил он.
— Олежа!?
— Че?
— Ты такой сладкий стал. Мне хорошо с тобой
— Я сейчас вот что думаю, Лен!? Мне кажется, что я смогу раздвинуть эти деревья, если захочу.
— Это как?
— Пока не знаю. И еще, ведь нас искать должны по идее!?
— Да! По идее, — согласилась она.
— А почему не ищут, даже не кричат?
— А главное, что интересно, мы сами не хотим найтись, точнее чтобы нас нашли.
— Ты знаешь, Лен? Мне хорошо! Свободно и ты рядом, есть с кем поговорить, и с тобой мне спокойно, можно говорить хоть о чем…
— Олег, а ты дружил когда-нибудь с девочками?
— Неа! Ты уже спрашивала. Хотя мне нравилась одна, Наташей зовут, мы в одном классе учимся, вернее учились. Только она отличница, а я…
— А ты?
— Ну как тебе сказать!? Чему в школе учат, мне того не надо как бы, понимаешь?
— Это как так, не надо?
— Ну, не знаю, не лежит у меня сердце к учебе. Хотя! Некоторые предметы, уроки, я люблю. Литру, например, физру. А! История еще. Особенно хорошо, когда эти уроки спаренные и в конце по расписанию. Я тогда сразу ухожу с них просто и все, — закладывая руки за голову, с наслаждением выдохнул он.
— Олежа, ты меня удивляешь, ведь учиться нужно, всем надо учиться, без знаний нельзя ведь.
— С этим я согласен, что без знаний нельзя, потому знания и познания…
— Олежа, если ты плохо учился, как же тебя в комсомол приняли?
— А я и не комсомолец, и у меня вот какие мысли, те, кто сегодня из пацанов говорят, вот мол какой я комсомолец хороший, они, придет время, предадут себя же и тех, кто рядом с ними. Своих друзей предадут, плюнут на то, чему они клялись. А возможно вступят еще и будут присягать, клясться коммунистической партии, родине будут присягать, и ее предадут, а будут говорить о какой-то чести. Родину свою они будут разворовывать, грабить государство. Возможно, Лена, мы увидим с тобой, как предатели, враги народа, будут грабить нашу с тобой землю и они же, может быть, будут организовывать какие-нибудь другие партии. Фактически, мы увидим армию предателей, гадов, которые в свое время предали то, чему клялись, и они же будут в высоких чинах рассказывать сказки уже, будучи в какой-нибудь другой партии. И все это стадо перебежчиков потому стали таковыми, потому что этому их научили, собственных знаний у них нет. Лен! Знания у меня рождаются в голове.
— Ну как они могут у тебя рождаться, если ты не слушаешь учителя?
— Лен! Я слушаю учителя всегда и познания, которые он мне передает, я смотрю на них, но! Не всегда они сходятся с окружающей меня жизнью. Потому мне тяжело там жить. Ведь учитель передает чужие знания, через их заучивание, сам он их не рождал. Лен! Как-то к нам в школу приходил профессор физических наук, рассказывал много всего интересного, я же руку постоянно поднимал, интересуясь, откуда он это взял. Он ссылался на тех, кто знания эти открывал, называя их имена. Тогда я спросил его — «А почему вы профессор»? И он объяснил, не помню, как это у них там называется, защитился диссертацией. Тогда я сказал ему — «Вы переписали заученное? А что вы сами открыли? Какие у вас знания есть, помимо тех познаний, которые вы заучили? Вы на готовом профессором стали?» — спрашивал я. И вот представь, взрослый дяхан, профессор, не мог мне, ребенку, ничего ответить. А я сказал ему, заявляя — «Вы не ученый, а наученный» — и ушел с урока.
— Олег, ты так странно говоришь! Вот я, например, знаешь кем хотела стать?
— Кем?
— Учительницей! Я очень желала ей стать, но мама моя врач и папа врач, хирург, они мне столько много рассказали про это, что я в какой-то момент поняла, что во мне появилось стремление стать врачом, как мама и папа. И учась в школе, получая знания, познавая предметы, я больше понимаю, что значит быть врачом, а не учительницей.
— Да ну!?
— Да! Теперь я твердо могу сказать, что хочу быть врачом и после десятого класса буду поступать в медицинский институт.
— Лен! Пойми меня, ты отвернулась от того, кем ты должна стать и уже хочешь быть ни тем, кем, как бы это выразить? Ты повелась на поводу, тебя сбили с толку, с пути.
— Олежа, ну че ты дурочка-то валяешь, с какого пути меня сбили?
— Жаль, что ты меня не понимаешь Лен? Хотя меня многие не понимают, и я не могу объяснить.
— А что тебе нужно-то, Олег?
— Как что? Знания!
— Ну тебя совсем не понять, то тебе они не нужны, то ты говоришь, что нужны. Ах! Олежа, хочешь я тебе помогу? Мы повторим с тобой школьную программу снова, а?
— Лен, ты не сможешь мне дать то, что я уже упустил, да и поздно уже. Тем более ты сама не поняла, для чего училась.
— Ну как же?
— Я не могу тебе сейчас этого объяснить, потому что то, что я говорю, нет в школьной программе и я, то, что во мне, как бы сношу, эти сноски как бы оседают вниз, но придет время, они всплывут, может быть всплывут! Тогда их узнают все те, кто небезразличен к себе. Ты бы могла меня понять, если бы я, допустим, говорил о математике, ботанике например, потому что ты это проходила, заучивала, но это не твои знания, тебя им учили, а твои знания остались в тебе, ты их не узнала. То есть, когда ты пожелала стать училкой, это было твое знание о том, кем ты обязана стать и идти по этому направлению, получая следующие знания, а учась в школе, сопоставляла бы с уже имеющими знаниями, которые были даны другими гениями, были даны другим людям и передавались тебе через познания педагогов, понимаешь?
— Неа! Ты странный Олежка!
— Ну вот, опять странный.
— Ты как Аристотель прям!?
— А это еще кто такой?
— Ты че, не знаешь Аристотеля? Это древний философ, ученик Платона…
— А, Платона знаю, хороший философ, слышал о нем. Лен!? Вот ты закончишь медицинский институт, будешь работать как папа хирургом, а в тебе самой будет находиться несостоявшийся педагог детей, и от работы хирургом ты будешь уставать… ты будешь ходить на работу, как бы это сказать-то? Ведь занимаясь своим делом, не устаешь.
Они долго лежали молча, разглядывая верхушки деревьев, каждый задумался о своем.
— Лен! Я слышу голоса, Лен! Я точно слышу голос, — соскакивая, быстро проговорил Олег.
— Я тоже слышу, собака лает, — запутываясь в длинных ветвях кустарника, спотыкаясь, они выскочили из малинника.
* * *
— Ба!!! Мальцы, откуда ж вы здесь взялись-то? — спросил удивленный седой старик, поглаживая бороду другой рукой, созывая кого-то, оглянулся, крикнул, — Шарик.
Из-за поваленного ветром дерева показалась лохматая морда пса, пригибаясь который, послушно подполз к ногам хозяина.
— Боже, господи! Откуда вы здесь? — еще раз обратился он к детям.
Лена первая взяла Олега за руку, отряхивая с юбки гнилушки листьев.
— Мы заблудились, — начал, было, пацан.
— Да! Мы из пионерского лагеря, пошли в лес и заблудились, — подтвердила девочка.
Старик, скинув с плеча котомку, в растерянности от такой встречи присел на пенек, поглаживая псину.
— Вы это, — начал, было, он, — Далеко забрели, несколько километров будет, — проговорил дед, — Вы и оголодали поди!?
Лена кивнула головой.
— Сколько же бродите в лесу-то?
— Два дня, — поглядев на подругу, сказал Олег.
— Да ужо!? — путаясь в мыслях, протянул старик, глядя Олегу в переносицу, как пацан тут же, машинально, почесал шишку. — Вы вот что!? Давайте-ка, подходите поближе, тут у меня съестное старуха поклала, поесть вам надобно, а после решать будем. Что делать, — развязывая свой узелок, предложил старик, осознавая свою растерянность. — Как же это вас угораздило-то? Леший его ити, ведь выводить мне вас надобно!
— О! Дедушка, я тоже про леших слышал. А они есть в этом лесу?
— Ой! Малой, ты знаешь? Где только оне не бродят, и в этом лесу тожа ходют.
— Вот Лен! Слыхала? Я тебе че говорил-то, помнишь?
— Угу, — согласилась она. — А здесь ночью, ночью кто-то кричал так сильно! То мяукал, то смеялся, мы слышали, — чмокая, уплетая пирожки, с таинственностью проговорила она.
Пес, лежащий рядом, будто подражая мысленному вкусу причмокивая, сглатывал слюну и с жалобными вопросительными глазами смотрел то на ребят, то на пирожки.
— Ну-ка, не выпрашивай! — грозясь пальцем на псину, топнул хозяин.
Облизываясь, проскулив, Шарик посмотрел исподлобья и снова облизнулся.
— Ну цыц! Цуцик, — снова пригрозил хозяин и тот лег уже покорно, представляя видимо о чем-то своем, о миске полной пирожков.
Ни кто из присутствующих не знал, что у него в голове, кроме того, кто над ним, несуществующим образом, мог читать его существующие мысли.
— Я вот что решил! Мы тут неподолеча живем, будет правильно, если сначала до дому пойдем, поночуем, вымойтесь, отдохнете, а завтра, если жив здоров буду, отведу вас до лагеря. Потому как путь то неблизкий, да и старуха моя соберет что-нибудь в дорогу.
— А вы где это живете? Я че-то домов не видал, — спросил Олег, — Я вот на то дерево лазал и не видел.
— Дак как ты мог увидеть-то, малой? Мы ж не в деревне какой-то живем, дом наш в лесу прям стоит, его и не видать даже с самолету, — скомкав опустошенную котомку, проговорил старик. — Ну, пойдемте уж. Бери малой лукошко. Тут недалече будет.
— А вы где столько много грибов насобирали? — взяв Олега за руку, спросила Лена.
— Дак здесь их кругом, полно вылезло, первые, ранние, после дождика хорошо пошли. Вы что, не замечали? Хотя тут сноровиться нужно, внимательность нужна. Видишь, шляпка торчит? — показывая на кустик землянички, сказал старик, где под листочком прятался грибочек.
— Ой, и правда!
— Давай-ка его сюды, дочка, а если присмотреться, то увидишь, усеяно тут их!..
Пока шли, лес начал редеть и солнце в полную меру освещало землю.
— Ну вот и пришли, — показывая в сторону появившегося домика, сказал старик. — Вона и старуха моя суетится, видать не заметила еще нас. Сейчас удивиться, скажет ушел мол по грибы, а собрал детский сад, — окинув взглядом головы детей, сказал дед сам себе.
* * *
У небольшой избушки, немного покосившейся на бок, словно на смотрины выскочили курицы, будто переговариваясь друг с другом, они мирно кудахтали, а Шарик, опередив своего хозяина и детей, бросился их разгонять. Разбегаясь в разные стороны и недовольно кудахча, они снова собрались в кучу, и только петух с гордостью вышагивая, хвалясь своей большой семьей, зорко смотрел, пытаясь навести порядок, провозгласил своим кукареканьем воинственный вызов в сторону Шарика. Пес же поскуливая и рыкая мотал хвостом, шугаясь из стороны в сторону, готовясь отразить нападение петуха. Тут и коза с козлом хитро переглядываясь, друг с дружкой, медленно, пока ни кто не видит, пролезли в дырку забора в огород. А рыжий кот, сидевший в это время на заборе, успел только оглянуться на Шарика, как те уже с удовольствием пощипывали поднявшуюся ботву. Изогнувшись вдруг кот поднялся, чувствуя видимо, что затевается что-то интересное, мягко спрыгнул на землю и принюхиваясь, осторожно подкрался к детям.
— Ну, цыц! — вытирая о передник руки, крикнула женщина и тут же, словно бусины, у нее под ногами рассыпались вышедшие на солнышко цыплята.
— Вот мать! Принимай пополнение, — перехватывая у Олега корзинку, с улыбкой произнес старик.
— Это где тебя носило-то, старый? — удивленно обратилась хозяйка. — А ну цыц! Раскудахтались-то, кишмя кишат. Шарик! Ты ли чем уйми их.
Шарик только и ждал этого, и погнал он куриц на каждую разрываясь, подталкивая то мордой, то лапой. Петух же защищая их все норовил взлететь ястребом и с каждым разом неудачно садился на Шарика, тыкая того клювом, а может это и было его планом. Им обоим одно удалось точно, это рассмешить овечек, которые бякали, глазея на их представление.
— Ну заводи в дом детей-то что ли, что ты все курами беспокоишься, сами они тут разберутся, а я покамест баньку натоплю. Видишь они чумазые по голову, — и шепотом добавил, — Мать, мы дождались видимо.
Старуха только и сказала, — «Радость-то какая!? Что делать-то будем?».
Олег с Леной стояли и смотрели за непривычным ходом жизни.
— Как вас зовут-то хоть?
— Лена, а его Олег. Мы в лесу заблудились.
— Городские ли-чели?
— Ага!
— Проходите в дом, меня Полина Аркадьевна зовут, тетей Полиной называйте. А его, — хозяйка кивнула в сторону бани, — Феопен. Иль знаете ужо поди?
Дети, переглядываясь, зашли в избу, где скрип половых досок проводил их в комнату, где простота и уют наполняли душу. Где-то за раскрытым окошком колотил дятел, и будто откликаясь на его стук, прокуковала кукушка, и снова тишина с шорохами...... .Полностью читайте набрав в поисковой строке ФИО автора и название рассказа.
