В самом конце театрального сезона, когда в общем-то его итоги были подведены и новых шедевров особо не ждали, Московский театр юного зрителя выпустил настоящую бомбу – спектакль Петра Шерешевского «Медовый месяц в «Кукольном доме», поставленный поверх знаменитой пьесы Генриха Ибсена «Кукольный дом». Спектакль без разного рода пошлостей, ребусов и условностей, близкий и понятный каждому. О том, что может волновать любого из нас – о любви и нелюбви, запертых супружеским долгом в стеклянную ёмкость и исследуемых на предел прочности. Артисты спектакля в буквальном смысле за стеклом проживают историю своих героев, которым для пущей достоверности были даны имена самих исполнителей ролей. Оторвать внимание от происходящего на сцене было невозможно! Центральную мужскую роль играет актёр МТЮЗа Илья Смирнов. Любопытно было пообщаться с ним о работе над спектаклем.
- Илья, у Ибсена в «Кукольном доме» центральная тема – положение женщины в обществе, свобода человеческой личности. Современники вообще восприняли её как манифест феминизму. В спектакле Шерешевского акцент был всё же смещён в сторону угасающей любви. Как вы к этому пришли?
- Это намеренная и осознанная история. Пьеса, затрагивающая тему феминизма, была в то время, наверное, революционной и важной. Сейчас же актуальнее говорить именно о проблеме атрофирования чувств и финала этого процесса. И это не противоречит Ибсену. Мы нашли эту точку соприкосновения нашего времени и того, в котором писал Ибсен.
- Вы сами в жизни сталкивались с подобными примерами?
- Мне кажется, многие с этим сталкиваются. Наверное, это большая редкость, когда у людей первая любовь живёт до конца их жизни. Она по-разному распадается – либо у одного это чувство умирает, либо у обоих сразу. А самое страшное, когда люди при этом продолжают жить вместе. Когда мы молоды и экспрессивны, нам легче не только сойтись с человеком, но и расстаться с ним. В более зрелом возрасте, особенно когда есть семейные обязательства, людям гораздо сложнее разорвать отношения, и они продолжают жить, примиряясь с отсутствием чувств. И семья наших героев, не произойти бы определённому ряду событий, ещё бы могла на какое-то время сохраниться, просто дальше было бы всё хуже и хуже. И случившийся между ними взрыв я воспринимаю как нечто трагическое, но к лучшему.
- А как вы думаете, кому в таких отношениях тяжелее – любящему, но нелюбимому, либо любимому, но нелюбящему?
- Всем тяжело по-разному, но у человека нелюбимого, но любящего, хотя бы есть чувства. А человеку, который сам не любит, эта любовь со стороны не помогает, а только делает хуже. И возможно, это оправдание моего персонажа, но я думаю, что ему тяжелее. Ему приходится примириться с большим количеством вещей, и при этом он чувствует себя должным и обязанным. Мне кажется, это самое ужасное чувство. А тем более, когда он узнаёт, что жена ценой невероятных усилий спасла ему жизнь, то вообще непонятно, как с этим жить. Ты получаешься даже в собственных глазах абсолютным ничтожеством, особенно после того, когда в лоб сказал человеку, что ты его не любишь.
- А вам самому когда-нибудь приходилось говорить человеку: «Я тебя не люблю»?
- Нет. Мне говорили, и не один раз. В какой-то период это стало нормой. А я бы не смог в открытую сказать. Я не представляю, какое это усилие – осознанно сказать человеку: «Я тебя не люблю». Ты прекрасно понимаешь, как это больно. Мне кажется, женщине проще на это решиться, чем мужчине.
- Наверное, вы со своей партнёршей Полиной Одинцовой сильно сплотились в процессе репетиций…
- С Полиной мы давно ждали такого соединения на сцене. В Щепке мы часто работали вместе. Когда выпускались, Юрий Иванович Каюров, вручая дипломы, сказал, что будет счастлив тот театр, который возьмёт сразу двоих – Илью Смирнова и Полину Одинцову. И тут нас берут вдвоём. И мы в полной уверенности, что год-два – и нам что-то дадут сыграть вместе. И вот прошло 11 лет, и мы наконец-то сыграли. Мы этого очень ждали.
- Тяжело было почти на протяжении трёх с половиной часов, включая 2 антракта, практически не уходить со сцены?
- Я на самом деле, ты не замечаешь этого времени, потому что идёт одно большое, фактически непрерывное действие. Есть спектакли два часа и один антракт – и они воспринимаются более длительными, потому что ты ждёшь, то своего выхода, то когда закончится антракт. А здесь ты настолько занят процессом и сосредоточен на нём, что нет зон для переключения, и спектакль идёт на одном дыхании. Нет ощущения тяжести.
- А тяжело было играть в пуховиках в 30-градусную жару?
- О, да! Я похудел на шесть килограммов. Смешно было, когда ещё к пуховикам привезли и спортивные костюмы с начёсом. Я говорю, мол, зачем с начёсом, когда внешне – что с начёсом, что без начёса – они выглядят одинаково! Но художник по костюмам сказал, что Пётр Шерешевский выбрал с начёсом. В итоге мы играли в жару не только в пуховиках, но ещё и костюмах с начёсом. И когда мне один знакомый зритель сказал, что в зале было душновато, я ответил: «А про нас никто не хочет спросить?» Он говорит: «Ну у вас же там кондиционеры». Я говорю: «У нас на сцене только софиты!»
- Сцена, когда жена наносит удар и у мужа отлетают очки, а на лице проступает кровь, достаточно травмоопасна и требует максимальной точности. Она у вас долго отрабатывалась на репетициях?
- Мы долго не могли придумать финал. В пьесе жена уходит, но как она уходит, было непонятно. Куда ей ехать? На какие средства жить? Как оставить детей? Ибсен сам не раз переписывал финал. И нам надо было искать некий прорыв. Мы стали импровизировать. А у самой Полины есть такая особенность – ей ни в коем случае нельзя говорить «я тебя не люблю». И когда я на репетиции произнёс эти слова, её это настолько сильно задело, что она импульсивно ударила меня. Да так, что даже сломались очки. Потом это и вошло в спектакль. И несмотря на то, что это было неожиданно для нас обоих, мы доиграли этот этюд до конца. И Пётр сказал: «Всё, финал есть!» У нас вообще весь спектакль рождался от наших внутренних импульсов.
- У вас же и текст рождался на репетициях. А что в спектакль вошло от вас такого прям самого-самого?
- Сложно уже это выделить, но когда Пётр сказал, что у нас будут отдельные монологи, мы долго искали материал. Очень долго не клеилось. В итоге я случайно наткнулся в интернете на историю про робота, запрограммированного на то, чтобы удержать похожую на кровь жидкость, непрерывно вытекающую из него, которая необходима для поддержания его работы. Когда жидкости вытечет слишком много, он умрет. Поэтому он собирает её и загоняет себе обратно. В итоге робот умер, прожив в бесконечном цикле борьбы между поддержанием жизни и одновременным истечением кровью. Мне показалось, что эта история созвучна с нашей. Такая же ситуация, когда ты ничего не можешь изменить, но при этом продолжаешь что-то делать. То есть ты делаешь нечто, что точно конечно. Для меня очень важен этот монолог моего героя. Это его разговор со своим подсознанием.
- В этом сезоне театральные блогеры назвали МТЮЗ лучшим театром Москвы. Как вы думаете, почему?
- Начали сезон мы с двух прекрасных постановок во флигеле – «Русалочка» и «Вальс простого карандаша». А когда у нас вышел спектакль Антона Фёдорова «Собачье сердце», то многие писали, что «Собачье сердце» - событие сезона. Я не такой насмотренный зритель и не видел многих постановок в других театрах, которые следовало посмотреть, но я тогда сказал, что весь этот сезон – это событие для МТЮЗа. А когда помимо этого вышла ещё премьера Гинкаса «Повести Белкина» и «Кукольный дом» Шерешевского, стало понятно, что такого сезона у МТЮЗа не было давно. Это такой цельный сезон, в котором одна постановка не проигрывает по уровню другой, и каждая достойна особого внимания. И это абсолютное счастье для Театра!