Толпа деревенских зевак суетилась на берегу.
- А чтой-то с Лексеем? Ти пьян он быв? - спрашивала полная низенькая старушонка у пожилой женщины в песчаного цвета толстовке.
- Да кто же знает, - отвечала та. - Может, заснул дорогой.
- Да нахрюкался, - выкрикнули из толпы, - а на солнышке и развезло.
Люди толпились около ярко голубой моторки, которая лежала на берегу достаточно далеко от воды. За лодкой по песку тянулся рытый след, словно она, ни на каплю не сбавляя скорости перед берегом, со всего размаху выпрыгнула на сушу.
- Жив он сам-то? – спрашивал высокий коренастый человек в черной брезентовой куртке у мужчины, стоящего рядом.
- Да вроде жив, - ответил тот. - Больничка его увезла. Белый был как смерть. В крови. Вроде, еще и рука у него сломана.
- Угораздило же его, - посочувствовал высокий.
- Д-а-а-а-а… - понимающе протянул кто-то.
- Ты сам-то видел, как он на берег выскочил? - спросил высокий.
- Я нет. Дед Архип видел.
- Да Архипу все, что хочешь, могло показаться, - вмешалась в разговор полная старушонка, видимо его соседка. – Все спать не дает, пьянь. Уж третий день подряд пьет.
- Ну, если дед запил, так это недели на три, - засмеялся кто-то из толпы.
- А что с добром делать будем? – спросил высокий.
- С каким добром-то, Миш? – отозвалась полная старушонка.
- Сети ведь Лехины сгниют без присмотра.
- Да какие тут сети, Петрович, - ответил высокому какой-то мужчина, - одна обрезана почти под корень, а вторая на лопасти намоталась. Что с нее проку.
- Как хотите, - серьезно сказал высокий, - а сети бросать нельзя. Я их сниму, просушу, может и сойдут на что. Леха вернется, ему и отдам.
К вечеру все, наговорившись за день, практически забыли о дневном происшествии. На поселок спустились сумерки, все затихло, только еле-еле было слышно, как дед Архип орет пьяным голосом какую-то грустную рыбацкую песню, и как ему подвывает Цинга.
Михаил Петрович в эту ночь лег поздно. До темноты возился он в сарае с бензопилой, которая никак не хотела работать, все глохла на холостую. Потом выходили из строя электрические лампочки в прихожей, не включался телевизор. Плюнув, Михаил сбросил сети, что взял из лодки Алексея на просушку у печи и направился спать.
По пути в комнату он сбросил в сенях свою черную брезентовую куртку, расстегнул ремень штанов и стянул с себя тельняшку. Раздевшись, Михаил Петрович с несвойственной для его высокой коренастой фигуры легкостью опустился на кровать.
Сон никак не хотел приходить, и Михаил ворочался, громко сопел, несколько раз поднимался, садился на кровати и задумчиво смотрел в окно. Там в сумраке позднего вечера шумело темное холодное море. Над ним, как и вчера сгрудились тучи, словно им только вместе над этой беспокойной водой им было безопасней.
О чем можно думать в такое время… Да о чем угодно. О том, что Колька Панченков попросил посмотреть свою старую лодку, там какие-то проблемы с мотором… О том, что можно сделать завтра. О жизни, о судьбе, о последних событиях. Да… Странное что-то твориться… Леха на берег вылетел. Никогда с ним такого не случалось, он свою лодку чуть ли не целовал в корму, а тут такое. Мотору точно амба. Киты эти еще….
Все же усталость взяла верх, и Михаил Петрович погрузился в тревожное бессознательное состояние.
Очнулся он потому, что нечто холодное коснулось его спины. Мужчина открыл глаза – кругом было темно. Стояла глубокая ночь. Что-то опять коснулось его и будто обожгло холодом. Михаил повернулся – сзади никого не было.
- Может встать? – подумал он. – Хотя смысла нет. Все равно все лампочки погорели.
Мужчина прислушался. Стояла полная тишина. Было так темно и тихо, что становилось жутко. Человек, который привык видеть, слышать, осязать не может долго находиться в такой обстановке. Но в доме стояла гробовая тишина. Ни здесь, ни снаружи не было ни единого звука. И вот в углу послышался тихий-тихий шорох. Это даже был не шорох, просто кто-то или что-то пошевелилось в углу около печки.
- Что это может быть? - подумал Михаил. – Мышь?
Нечто снова шевельнулось у печки, и в голову полезли самые дурацкие мысли.
Повернуться? Посмотреть в сторону печки? Жутко, ужасно жутко. Вдруг там то, чего я не хочу видеть. Но лежать и ждать еще хуже. Вдруг ЭТО подойдет ближе. Может быть, ОНО уже у меня за спиной!? Вдруг оно медленно идет ко мне и тянет свои волосатые лапы или что там у него, скалит свою пасть? Может, нечто уже склонилось надо мной и смотрит на меня яркими красными глазами?
Михаил Петрович повернулся и взглянул в сторону печки. Постепенно глаза его привыкали к темноте, но чем лучше он видел, тем больше жалел об этом. Там… склонившись над остатками старых сетей, которые были взяты из лодки Алексея… над грудой смятых, треснувших поплавков… над кучей другого хлама… стояла белая фигура человека.
Он, как показалось Михаилу, был одет в длинную рыбацкую куртку с накинутым на голову капюшоном, на ногах его были высокие сапоги, подвернутые у колен. Но самое странное, что через его одежду и через него самого можно было разглядеть темные очертания печи.
Человек внимательно изучал сети. Он нагибался, подбирал что-то невидимое, тщательно рассматривал, что-то отбрасывал в сторону, что-то оставлял. Потом он доставал что-то из кармана своей куртки и снова ковырялся в сетях.
Михаил Петрович не мог пошевелиться. Страх парализовал его. Одно дело воображать себе всяких несуществующих созданий, но совсем другое, когда призрачный рыбак выбирает сети, рядом с твоей кроватью.
Привидение продолжало возиться возле печи еще минут около двух, потом призрак выпрямился и повернулся к Михаилу.
Нет. У него не было ни горящих красных глаз, ни смертельного оскала белого черепа, у него ничего не было. Под капюшоном темнело пустое пространство, через которое можно было разглядеть противоположную стену дома.
И тут Михаил почувствовал, что ему ужасно плохо. Не страшно, не больно, а жутко тоскливо. Словно какая-то музыка вливалась в него, оставляя свой печальный след в душе. Потом снова вернулось ощущение парализованности и глубинного животного страха.
Призрак, словно обдумывая свои дальнейшие действия, просто стоял, повернувшись пустым капюшоном к Михаилу. Вдруг он шевельнулся, словно какая-то мысль посетила его, достал что-то из кармана и двинулся в сторону кровати. Он шел быстро, но плавно. Казалось, он даже не передвигает ноги, хотя явно можно было различить звук его шагов. И что-то не так было с этим звуком, что-то неестественное, от чего становилось как-то неуютно, слышалось в нем. Почему-то он никак не вязался с обычной логикой… Почему-то было странно слышать эти шаги в темном пустом доме… Конечно… Призрак шел по деревянному полу, но Михаилу… Михаилу отчетливо слышался плеск воды, словно привидение двигалось по самой кромке моря. Так призрак двигался к кровати, наблюдая из-под своего пустого капюшона за реакцией человека.
Михаил оставался без движения, и только сердце отчаянно колотилось слева. Он хотел и закричать, и подняться с кровати, и убежать, и броситься на это существо или что это было. Но вопреки желаниям только молча смотрел, как призрак приближался к нему.
Рыбак же, словно не замечая перед собой препятствия, подошел к Михаилу и, нисколько не задумываясь, прошел через него, через кровать, через стоявший рядом стол, и исчез в противоположной стене, оставив после себя ледяное ощущение на коже.
Михаил Петрович до утра лежал с открытыми глазами, боясь пошевелиться. Да и утром в поселке его не было видно. В обед он, как ранее обещал Кольке Панченкову, не пришел посмотреть его старую сломавшуюся моторку. А вечером кто-то сказал, что Петровича нигде не найти, и что дверь его дома открыта настежь, а из окон видно, что в комнатах полный беспорядок.
Шатаясь, дед Архип натянул свои тяжелые сапоги и вышел во двор. Огонек спички вспыхнул у него в руках, и белый сигаретный дым понесся к морю. Оранжевое солнце садилось над ровной линией воды, небо было чистое, и только далекий шум волн напоминал о какой-либо суете.
Точно так же светило солнце, и несколько десятков лет назад, когда Архип возвращался домой после довольно удачной рыбалки. Сети тогда были полны рыбы, дома ждал хороший ужин, и настроение было боевое.
Архип сидел на корме в своей новехонькой серой ветровке, а соленый ветер дул прямо в лицо, изредка окатывая миллионами мелких брызг. На берегу уже, наверно, ждала Хандра - мать Цинги, свернувшись калачиком около множества лодок. День был удачным.
Когда показалась размытая полоса берега, и старик уже почувствовал себя дома, лодка неожиданно проскородила нечто твердое.
- Что ж это, - подумал Архип, - еще мели здесь не хватало. Откуда здесь мель. Тыщу лет здесь никакой мели не бывало.
Рыбак обернулся и посмотрел в сторону, где надеялся увидеть мутный след от того, что винт мотора прорезал песчаную отмель. Вместо этого на неровной поверхности за лодкой был виден багровый расплывчатый след, словно лодка сама кровоточила, либо море в этом месте обрело плоть и кровь, либо моторка просто ранила какое-то животное, отдыхавшее у поверхности воды. Может быть кита или кого-нибудь еще.
Неожиданно рыбак ощутил очень сильное и неприятное чувство, словно он остался один на всей этой бескрайней темной равнине моря. Словно он никогда больше не увидит берег и не ощутит под ногами твердую почву. Единственное, что у него будет, это холодное темное море.
Архип повернулся и посмотрел поверх правого борта туда, где садилось солнце. Там по гладкой поверхности зеркальной воды плыла рыбацкая шлюпка. Это было парусное судно. Такие уже не выходили в море лет пятьдесят. По палубе шныряли люди, выбирали сети, грузили рыбу в трюм, карабкались, словно муравьи, по мачтам. Но только одно удивляло старика. И эта мысль никак не могла улечься в его голове. «Как солнце могло светить сквозь борта этого судна! Почему через паруса шлюпки виднелась линия, в которой сливается море и яркое оранжевое небо!
Это был какой-то мираж. Какое-то наваждение, а поверх всего этого душу терзало необъяснимое острое одиночество, неизбывная печаль и жуткое желание спрыгнуть с лодки прямо в темную бездну волн.
Всю ночь после видения Архип не спал. Он старался осмыслить увиденное, но это только больше спутывало потерявшиеся мысли. К утру, он решил забыть все, как ночной кошмар, не рассказывая увиденного никому.
Старик плюнул на землю и бросил окурок под ноги. Медленно он поднялся по ступеням крыльца, скрипнул дверью и вошел в дом.
На столе в пустом кабинете лежала папка, а рядом с ней на официальном бланке докладная записка:
Совершенно секретно.
Институт океанологии имени П. П. Ширшова РАН. Отдел №2 при министерстве внутренних дел.
Уведомляем вас об обращении в органы внутренних дел по поселку Ягельному от Лыкова Михаила Петровича … года рождения о возобновившихся случаях суицида среди морских млекопитающих из инфраотряда китообразных. Папка № 456 дело № 5987.
Данное явление следует связать с программой «Квакер» ВМФ СССР, проводимой с 1971 года.
Программа исследует объекты неизвестного происхождения в акватории Баренцева, Норвежского и Северного морей. Название программы дано советскими моряками подводниками за характерные ультразвуковые волны, испускаемые неопознанными объектами, иногда фиксируемые эхолокационными установками морских судов.
Данные объекты встречались подводным лодкам в широте вышеперечисленных морей, следовали за проходящими военными и рыболовными судами.
При попытке контакта с объектами ультразвуковое излучение усиливалось, и у экипажей судов наблюдались приступы глубокой депрессии и суицидальные наклонности. В некоторых случаях приступы сопровождались галлюцинациями.
Специальные исследования на данный момент результатов не дали. Предполагаемая природа объектов варьируется от системы глобальной пеленгации морских судов, развернутой во время холодной войны до морских животных малоизученных или, возможно, неизвестных видов.
Рекомендуем направить в поселок Ягельный исследовательскую группу при поддержке ВМФ России.