Из путевого дневника маркизы Вестминстер (леди Элизабет Левесон-Гоуэр) о путешествии по России (в переводе Надежды Андреевны Белозерской)
По своем приезде в Петербург (1827), маркиза и виконт Белгрейв (здесь Ричард Гросвенор, 2-й маркиз Вестминстерский) остановились в гостинице Демута, где заняли восемь комнат и в тот же день предприняли далекую прогулку по городу, вдоль Невского, набережной и через мост к бирже.
Русская столица поразила маркизу своими широкими и длинными улицами, дворцами, великолепной рекой и мостами, так что "город этот, пишет она, - благодаря восточным костюмам населения, всего ближе подходит к описаниям из "Тысяча одной ночи" и превосходит всё, что я могла представить себе до сих пор".
Она хвалит всё, что ей попадается на глаза: отдельные здания и внешний вид Петербурга, чистокровных лошадей и русскую упряжь. В одной из записей маркиза сообщает, что и она с мужем будет разъезжать по Петербургу в карете четверней, потому что так ездят в России все люди "comme il faut" (здесь приличные).
В Петербурге путешественники встретили несколько знакомых английских семейств; из русских они знали только графа С. Р. Воронцова и молодого Христофора Андреевича Ливена (русских послов в Англии), но имели много рекомендательных писем к разным знатным лицам, и это открыло им доступ в высшее общество.
Но здесь маркиза, судя по тону ее записей, далеко не чувствовала себя так хорошо, как в Христиании (Дания) и Стокгольме, и даже прямо говорит, что на первом аристократическом вечере у княгини Долгоруковой, где была почти вся русская знать, она "так скучала, как никогда в жизни", и что они с мужем едва дождались 12 часов и, вернулись домой совершенно измученные.
В другой раз они отправились обедать на Каменный остров к Нессельроде, где встретили до двенадцати человек гостей. Обед был самый изысканный и довольно оживленный, но тут среди весёлого разговора все были поражены как громом наивным вопросом будущего маркиза Вестминстера:
"Не известен ли кому-нибудь из присутствующих результат следствия над заговорщиками?" (здесь декабристами). Все были смущены и наступило гробовое молчание. "Только потом, - пишет маркиза, - нам объяснили, что у них не дозволяется говорить о подобных вещах, как о предмете слишком страшном и священном".
Не нравилась англичанам и вечная игра в карты (вист и мушку), которую они встречали чуть ли на всех вечерах и которой были заняты не только мужчины, но и дамы. Но все это, разумеется, не мешало маркизе ездить чуть ли не изо дня в день с визитами на острова и в окрестности, так как все ее знакомые жили на дачах, бывать у них на обедах, вечерах и проч.
Остальное время она употребляла на посещение магазинов, покупки и осмотр города. Она посетила Таврический дворец, Михайловский замок, где чуть ли не "в каждом углу стояли часовые" и где видела коллекцию оружия, много картин, изображавших солдат и лошадей, образцы всех новейших европейских мундиров и платье покойного императора (здесь Павла Петровича) под стеклом.
Видела она строившийся тогда Исаакиевский собор, Эрмитаж, Академию Художеств, Горный корпус и т. п., побывала и в лагере на параде, где присутствовал государь и маленький Наследник (Александр Николаевич), в мундире Павловского полка.
Наконец наступил давно ожидаемый день приема у молодого императора (Николай Павлович) и императрицы (Александра Федоровна) в Царском Селе и вдовствующей императрицы (Мария Федоровна) в Павловске.
Прием был назначен в 11-30 часов утра и потому англичанам пришлось подняться очень рано, чтобы поспеть вовремя. Они прибыли в Царское Село в одиннадцатом часу и им тотчас указали особую комнату старого дворца, где они переоделись: маркиза в "прелестное платье канареечного цвета и большую шляпу с белыми перьями", а виконт в свой парадный мундир.
Немного погодя за ними приехала придворная карета, чтобы перевезти их в Александровский дворец, где был назначен прием и где их провели в большую залу с окнами в сад. Здесь они никого не застали, кроме прислуги, но вскоре после того Белгрейва позвали к императору, а за маркизой пришла княгиня Волконская (Софья Григорьевна?), "вся в бриллиантах и различных украшениях" и повела ее к молодой императрице Александре Фёдоровне.
"Императрица, - пишет маркиза, - сидела в богато убранной комнате, наполненной книгами, нотами и цветами, с двумя маленькими дочерями Марией и Ольгой. Она приняла меня очень милостиво и, поцеловав в обе щеки, посадила возле себя.
На ней было светло-голубое платье, такого же цвета головной убор и ожерелье из крупнейшего жемчуга. Манеры ее очень приличные, лицо приятное и интересное, но немного болезненное и, вообще, она показалась мне нервной и крайне чувствительной.
Она любезно беседовала со мной, и преимущественно о Говере (герцог Сутерленд, старший брат маркизы), с которым она познакомилась в Мемеле, и сказала, между прочим, что мы должны непременно уговорить его приехать в Россию: "avant que nous sommes tous trop vieux" (прежде чем мы все станем слишком старыми).
Затем она послала своих дочерей за ножницами, которые Говер подарил ей, но те не нашли их, хотя, по ее словам, они постоянно лежат на её пяльцах. Среди разговора вошел император Николай Павлович и довольно долго разговаривал с нами о своих полках и лошадях, хотел показать мне свою младшую дочь (здесь Александра Николаевна), но та спала, затем послал за Наследником, но он был в купальне.
Император очень прост и добродушен в своем обращении и уходя, сказал мне, "что надеется еще раз видеть нас". После этого императрица послала за Белгрейвом, некоторое время разговаривала с ним стоя и наконец сказала, что дольше не задерживает нас, так как мы должны отправиться к вдовствующей императрице".
Осмотрев Царское Село и старый дворец, маркиза и виконт Белгрейв отправились в Павловск, где их прежде всего повели к старой княгине Ливен (Шарлотта Карловна), воспитательнице царских детей, "очень милой женщине, прилично одетой, сообразно своему возрасту, и с манерами, исполненными кротости и достоинства.
Едва просидели мы с нею несколько минут, как доложили о приезде его величества. Мы поспешили удалиться в соседнюю комнату, но, против ожидания, император прошел мимо нас и был видимо недоволен, что мы спрятались от него. Он подал мне руку и заставил идти с собой к княгине Ливен, где я принуждена была остаться во все время его визита.
Судя по его обращению, он очень любит и уважает княгиню, войдя, поцеловал ее самым нежным образом, а также и при прощанье. После ухода императора мы еще посидели немного у княгини, а затем отравились к вдовствующей императрице Марии Фёдоровне.
Нас провели через длинный ряд комнат и галерей в так называемую "Греческую залу", где было несколько придворных. Вскоре появилась императрица. Она очень высока ростом, bien conservée pour son âge (хорошо сохранившаяся для своего возраста, ей 68 лет), с замечательно хорошими манерами, большим, несколько плоским лицом, но с очень приятным выражением.
Походка у нее величественная, хотя она ходит медленно и с некоторым трудом. Она также поцеловала меня в обе щеки, очень приветливо разговаривала с нами несколько минут, а затем удалилась, сказав, что надеется видеть нас за обедом".
Мы прошли в полукруглую галерею, где застали множество мужчин и около 30 дам. В числе гостей были Нессельроде - олицетворение любезности, как всегда, и одна старая дама, которую я встречала в Англии и думала, что она от дряхлости нигде не показывается, но, против ожидания, увидела ее юною и цветущею в светлом абрикосовом платье, убранном фижмами, наподобие модной виньетки, так что, благодаря этому туалету и румянам, она казалась довольно красивой.
Затем вышла императрица, ласково поздоровалась со всеми, а в три часа мы отправились к обеду. Императрица шла впереди, за нею толпой следовали дамы, а за ними кавалеры. Все места были заранее определены.
Императрица сидела посредине стола, возле нее великий князь Михаил Павлович, который приехал во время обеда. Дамы помещались на одной стороне с императрицей; мужчины vis-à-vis их на другой стороне, часть кавалеров и статс-дамы сидели за двумя особыми столами.
За десертом, императрица разрезала наливное яблоко и, вынув семечки, подала мне с советом "посадить их в Англии".
По окончании обеда все перешли опять в Греческую залу и маркиза, выбрав удобную минуту, попросила у императрицы разрешения осмотреть женские институты, и, разумеется, получила самый милостивый ответ.
После того ее величество удалилась, пригласив всех пить чай в Розовый Павильон, с условием "que les dames mettent des robes fermées et des grands manteaux" (пусть дамы надевают закрытые платья и большие манто), a мужчины будут "попросту, без парадных мундиров". Но пошел дождь и поездка расстроилась, и потому велено было всем опять собраться "на вечер" во дворец.
В ожидании "вечера" англичане отправились к великой княгине Елене Павловне (здесь жена великого князя Михаила Павловича), жившей поблизости в небольшом доме. "Мы были представлены ей по очереди: сперва я, а потом Белгрейв. "Она очень хорошенькая женщина, - пишет маркиза, - с прекрасными светло-русыми волосами, говорит очень скоро и засыпала меня вопросами.
Поговорив с нею некоторое время, мы опять вернулись во дворец, где нас позвали к императрице, которая сидела в зале за карточным столом со старой княгиней Долгоруковой, князем Волконским и несколькими другими лицами.
Она любезно пригласила Белгрейва осмотреть ее библиотеку и картинную галерею, а меня посадила рядом с собою, говоря, что только ожидала моего прихода, чтобы начать "мушку".
Я была в большом затруднении, потому что не имела никакого понятия об этой игре, но молодой князь Гогенлоэ (Адольф цу?) вызвался учить меня и я осталась даже в выигрыше, тем более что императрица также помогала мне. Она все время разговаривала и просидела за картами целый вечер до самого ужина и только минут на двадцать ее сменила великая княгиня Елена Павловна.
Между тем в соседней зале весело танцевали, и я слышала голос Белгрейва, который прошел туда после осмотра дворца. Во время ужина все окна были отворены настежь, так что собравшаяся перед дворцом толпа могла вполне удовлетворить свое любопытство. В одиннадцатом часу императрица удалилась в свои комнаты, и мы вернулись в Петербург".
На следующий день маркиза, пользуясь разрешением вдовствующей императрицы, отправилась с Белгрейвом осматривать институты Екатерининский и Смольный. "В первом, - пишет маркиза, - мы видели до 300 воспитанниц, а во втором около 700, но все эти молодые девушки поразительно похожи манерами на старую княгиню Ливен, держатся также прямо и принужденно; некоторым из них задавали при нас тонкие вопросы метафизики (катехизиса?), и они отвечали без малейшей запинки".
В обоих институтах англичан водили по классам и дортуарам, которые поразили маркизу своей бедной и казарменной обстановкой.
Вслед затем путешественники собрались в Москву. Перед отъездом они получили рекомендательные письма от княгини Ливен и вдовствующей императрицы к московскому губернатору Дмитрию Голицыну.
Они выехали из Петербурга в одиннадцать часов утра в своей карете шестерней; впереди ехал курьер с их вещами и постелями; он же заготовлял им лошадей на станциях. В Померанье (?) они остановились в отличной гостинице, но здесь им отвели всего две комнаты, потому что ждали императора.
Отсюда они проехали в Новгород, который очень понравился маркизе своими старыми стенами, башнями и остатками прежнего величия, а затем в Зимогорье, Хотилово, Торжок, Тверь и Клин. От Новгорода уже началась "дурная дорога, - пишет маркиза, - мы ехали то сыпучими песками, то неслись вскачь по лугу, где иногда не было видно и следа колес. Станции была непомерно длинные: от 30-40 верст.
Гостиницы в некоторых местах содержатся немцами, но большей частью до того грязны и неудобны, что мы поневоле ехали ночью, хотя длиннобородые ямщики - какие-то дикие существа в шубах, несмотря на летнее время, не давали нам спать своими странными криками и вдобавок пели не переставая всю дорогу".
В Москве путешественники провели всего один день, потому что торопились в Нижний на ярмарку. Здесь они взяли нового курьера по рекомендации московского директора почт и наняли себе тарантас в виду сбережения своей кареты.
Тарантас этот цвета "lapis lazuli", по словам маркизы, был настолько велик, что они могли удобно спать в нем, и это было очень кстати, потому что гостиницы на Нижегородской дороге оказались еще хуже, чем на Московской и до самого Нижнего англичане ночевали только во Владимире.
"Дорога большею частью такая необычайная, что если бы наш тарантас не был также крепок как пушка, то он не выдержал бы и 7 верст. В одном месте мы завязли в песке и потеряли всякую надежду сдвинуться с места; но по счастью проехала сибирская почта на пяти телегах и с множеством лошадей и вывела нас из беды.
Мы взяли у них одну лошадь до станции и поехали шестерней, хотя в некоторых местах, где приходилось делать объезд, дорога была так узка, что и на паре было бы нелегко проехать. В другой раз мы попали в болото; одна из лошадей провалилась, и только с трудом удалось вытащить ее и т. д.
Навстречу нам постоянно попадались длинные ряды возов, ехавших с ярмарки, и мы нагнали несколько партий ссыльных, которых отправляли в Сибирь в сопровождении конвойных".
Нижегородская ярмарка настолько заняла маркизу, что она в дневнике подробно описывает устройство лавок и балаганов, восхищается шалями, мехами, бирюзой, разнообразием костюмов и пишет, что ничто не может быть "занимательнее и интереснее всего того, что ей удалось видеть здесь".
Из Нижнего в Москву англичане опять ехали почти не останавливаясь, "так как, - замечает маркиза, - это лучший способ путешествия по России, при отсутствии порядочных гостиниц, тем более, что благодаря ехавшему впереди курьеру, мы нигде не встречали задержки в лошадях".
Однако на этот раз даже крепчайший тарантас не оправдал похвал маркизы и сломался ночью посреди дороги, и вдобавок при проливном дожде; пришлось перевязать его веревками, и путешественники с большим трудом добрались до станции.
Приехав в Москву, маркиза и виконт на следующий же день отправились делать визиты в наемной коляске четверней, но и здесь вся знать была за городом, и они застали одного генерал-губернатора.
Князь Д. В. Голицын принял их очень любезно, в тот же вечер отдал им визит и прислал к ним д-ра Гаммеля, отлично говорившего по-английски, чтобы показать им все достопримечательности города.
Такими образом они подробно осмотрели Кремль, дворцы, Грановитую палату, колокольню Ивана Великого, монастыри, ризницы, воспитательный дом, институты (полное подобие петербургских) и проч. Из окрестностей они побывали только на Воробьевых горах и еще в имении князя Сергея Михайловича Голицына (Кузьминках), где были приглашены на обед.
"Нам пришлось ехать туда верст за семь от Москвы, по дороге, представлявшей приятную смесь песков и болот, - пишет маркиза, которая видимо была не особенно довольна этой поездкой. Здесь мы застали целое общество: все семейство Голицыных, княгиню Трубецкую с супругом, Нарышкина, старого князя Масальского и множество других господ и дам.
После обеда, несмотря на холодный вечер все отправились в сад, который очень велик, с прудами, речкой, хорошими оранжереями и проч., так что это место считается самым красивым из здешних окрестностей, хотя в Англии оно вряд ли пользовалось бы такой репутацией".
Но обратный путь в Москву произвели на маркизу уже совсем другое впечатление, - в это время взошел месяц и своеобразный вид города, садов, множества церквей и особенно старых стен Кремля, поразил ее свой величественной красотой.
"22 августа, - пишет маркиза, - в 11 часов утра, к нам явился адъютант князя Д. В. Голицына, чтобы проводить нас в собор, где была торжественная служба по случаю дня коронации. Мы отправились в коляске, а он поехал впереди на дрожках. Везде были толпы народа. Под стенами Кремля стояли войска в ожидании губернатора, который еще не приезжал. Церковь была так полна, что только с помощью адъютанта нам удалось пробраться на свои места, которые были у самого алтаря; мы удобно могли видеть всю церемонию.
Зрелище было поражающее; все свечи были зажжены, одежда митрополита и архиереев сияла золотом и драгоценными камнями. Вскоре приехал губернатор, и началось богослужение, состоящее из молитв и пения, и в то же время звонил колокол Ивана Великого подобно басовым нотам громадного органа.
В тот же день вечером, за нами приехал тот же адъютант и повез нас в театр, где уже князь Д. Голицын ожидал нас в ложе у самого оркестра. По окончании пьесы давали какой-то балет, который кончился в половине девятого, и мы поехали кататься по городу, чтобы посмотреть иллюминацию.
Доехав до Кремля, мы попали в длинный ряд экипажей, которые большею частью были запряжены четверней, и, осмотрев все достойное внимания, вернулись домой".
Хотя по словам маркизы, иллюминация была не из блестящих, но она казалась необыкновенно эффектною: в это время взошла полная луна и при двойном освещении еще рельефнее выступала красота отдельных зданий Кремля и церквей.
На следующий день англичане отправились обратно в Петербург уже в собственной карете, которую им также пришлось дважды чинить в дороге.
После всех испытанных неудобств маркиза с особенным удовольствием вернулась в свои комфортабельные комнаты у Демута, тем более что у виконта Белгрейва сильно разболелась нога, беспокоившая его еще в Москве. Но это, конечно, не помешало обоим супругам вести свой обычный образ жизни и принимать визиты.
Только в это время маркизе пришлось ездить одной по лавкам и магазинам, на обеды и вечера, и даже принять участие в торжественной процессии 30-го августа от Казанского собора к Александро-Невской лавре. Тут к своему "отчаянью" она принуждена была пройти пешком от ограды монастыря до церкви, а затем вместе с остальной публикой, ждать целых полтора часа приезда императора, который, наконец, явился с наследником и великим князем Михаилом Павловичем.
По выздоровлении Белгрейва маркиза еще раз обедала вместе с ним у вдовствующей императрицы, а вслед затем им был назначен прием в Зимнем дворце в 12 ч. утра.
Маркиза, говоря об этом приеме, сообщает только, что молодая императрица была очень весела и разговорчива, показывала ей свои комнаты и опять вспоминала о Говере. Во время разговора к ним входил два раза Николай Павлович. В первый раз объявил, что идет к Белгрейву, а во второй, - что едет к великому князю Михаилу, и, обратившись к маркизе, сказал, что надеется, что "они опять когда-нибудь соберутся в России".
"После его ухода, - пишет маркиза, - императрица выразила сожаление: "qu'elle n'est pas en état de recevoir lord Belgrave" (что она не в состоянии принять лорда Белгрейва), но вслед за тем послала за ним и, поговорив некоторое время, простилась с нами и просила не забывать ее.
Она была в чепчике и лиловом мериносовом платье, с длинным кружевным шарфом и в огромном жемчужном ожерелье. При ней никого не было, кроме старой княгини Волконской".
Однако как ни приятно было англичанам в Петербурге, но начавшиеся холода и серое нависшее небо, предвещая близкое наступление зимы, побудили их немедленно выехать из России.