Найти тему

Библейские цитаты и реминисценции в прозе А.П. Чехова («Хирургия»)

Рассказ «Хирургия» относится к творчеству молодого Чехова и был написан и впервые опубликован в августе 1884 г. в журнале «Осколки», когда писателю исполнилось 24 года. Известно, что детство Чехова в Таганроге включало работу в бакалейной лавке отца, учёбу и пение в церковном хоре, который дал возможность Антону познакомиться с библейскими и богослужебными текстами. Церковное пение, раннее увлечение театром и природное дарование привели к тому, что Чехов, будучи студентом Московского университета, начал писать рассказы и юморески и их публиковать. Семья его, переехавшая в Москву, испытывала денежные трудности, и, публикуя короткие рассказы в сатирических изданиях, молодой Чехов помогал ей материально. Летом 1884 г. он работал в Чикинской земской больнице, и его впечатления от этого легли в основу сюжета рассказа «Хирургия».

Стиль диалога в «сценке» привлекает своей живостью, разговорной речью и библейскими вкраплениями, медицинскими терминами. Место действия в рассказе – врачебный кабинет, прием у фельдшера Курятина, на который пришел дьячок Ефим Михеич Вонмигласов с просфорой и жалобой на нестерпимую зубную боль. Являясь редким посетителем земской больницы, в приемной он по привычке «ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором» (С 3, 41) [1]. Неохотно осмотрев больного, зевая, Курятин решает удалить зуб, ведь «хирургия – пустяки» (С 3, 41). Однако операция прошла неудачно, и зуб сломался. Раздосадованный, дьячок ругает фельдшера и уходит.

Перед нами два персонажа, речевые особенности которых Чехову были знакомы и в силу врачебной профессии, и из таганрогских впечатлений от будней на клиросе в церкви. Очень точно подмечены обороты речи. Если у медика они содержат преимущественно врачебные фразы («С чем пожаловали?», «Ну-с! Откройте пошире рот!»), то у дьячка речь наполнена цитатами из Священного Писания, которые объясняют его нынешнее состояние, в данном случае – причину болезни. Функция их комическая. В среде церковных людей, а особенно – духовенства, цитирование Евангелия и других библейских книг – естественное дело, иногда в шутку, иногда всерьез. Причем, это явление встречается и сегодня. Привычка находить подходящие к жизненным обстоятельствам строки из Священного Писания существовала издавна.

Приведем библейские цитаты, содержащиеся в речи дьячка Ефима Михеича. Так, перекрестившись и, по церковной традиции, поздравив собеседника с воскресным днём, священник произносит: «Истинно и правдиво в псалтыри сказано, извините: “Питие мое с плачем растворях”» (С 3, 40). Это слова из 101 псалма.

В следующем предложении дьячок произносит фразу из ирмоса (начальной песни) Великого канона преподобного Андрея Критского: «Согрешихом и беззаконновахом», а заканчивает цитатой из 136 псалма: «Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих...» (С 3, 40).

Все три фрагмента относятся к великопостному богослужению и носят покаянный характер. О том, что сейчас пост, говорит сам дьячок, объясняя, почему он не полощет больной зуб тёплым молоком, как ему советовала Гликерия Анисимовна.

Взаимосвязь греха, покаяния и боли, о которой он часто сетует, является традиционной, но в чеховском рассказе носит амбивалентный смысл, серьезный и комический. В Библии имеются многочисленные свидетельства того, что если у человека что-то болит или присутствует врожденный физический недостаток, то это по грехам его или его родителей. Евангельская история об исцелении слепорожденного человека показывает, насколько распространённым было это убеждение. Ученики спрашивают Иисуса: «Учитель! Кто согрешил, он или родители его, что он слепым родился» (Ин. 9, 3).

Проявлением греховности считалось отсутствие детей у семейной пары (Лев 20, 20). Авраам и Сарра, Иоаким и Анна, будучи бездетными, ощущали подозрения со стороны окружающих. Православное богословие учит: «Отклонение человека от цели, в плане его истинного и вечного предназначения, представляет собой наиболее универсальный и значимый аспект греха»[2]. Но порождение ли греха простая зубная боль?

Время постов в христианской среде именуется «порой покаянной»[3], т.е. борьбой с грехом как промахом (греч. ἀμαρτία – «промах»), следствие которого – болезни и бедствия. Обилие грехов подтверждает и сам Ефим Михеич: «За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи!» (С 3, 41).

Необходимость преодоления грехов подчеркивается в Евангелии: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф 5, 8).

Надо отметить, что библейские реминисценции в произведениях Чехова представлены также обильно, глубже раскрывают сюжет и речевой портрет персонажа. Для людей европейской культуры, важной частью которой является христианство, понятия из Священного Писания близки и ясны, поскольку, начиная с младенчества, родители объясняют ребенку, что такое «хорошо» и что такое «плохо», имея в виду библейские или евангельские истины. Эти «припоминания» были очевидны большинству людей до революции в России.

В «Хирургии» сюжетная линия проходит на фоне двух христианских добродетелей, о которых прямо не говорится, но они очень понятны человеку, знакомому с христианской культурой, – терпение и надежда. О них в Священном Писании сказано вполне определённо: «Покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие» (2 Пет 1, 5-6); «Кто до конца претерпит, будет спасен» (Мф 10, 22); «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь» (1 Кор 13, 13). В процессе экзекуции Вонмигласова постигло глубокое разочарование, и терпение «лопнуло».

Фамилии главных персонажей рассказа тоже выбраны не случайно, в контексте библейского понимания взаимоотношений Бога и человека. Фельдшер Курятин, по нашему предположению, был поименован так в связи с греческим словом «Господь» («κύριος»). Но это комическая номинация. Зубная боль как следствие грехов, и за избавлением от нее дьячок обращается к тому, кто действительно имеет возможность остановить боль и прекратить наказание Господне.

Фамилия дьячка Вонмигласов придумана на основе псаломского стиха: «Вонми гласу моления моего, Царю мой и Боже мой» (Пс 5, 1), а также – строки из Великого славословия: «Вонми гласу моления моего, яко согреших Тебе». Для человека, знакомого с церковной жизнью, эти фрагменты Священного Писания хорошо известны – они оба входят в состав вечернего богослужения – на Шестопсалмии и на Славословии – читаются или поются хором в зависимости от его ранга. Участвуя в церковном хоре своего отца, Чехов, несомненно, запомнил строки этого песнопения.

В православной экзегетике существует такое понятие, как «символические имена». Многие ветхозаветные пророки нарекали их детям. Эти имена не были общеупотребительными, но они глубже передавали суть пророческой проповеди и обращали на себя внимание современников, к которым обращались пророки. Так, у пророка Осии одного из сыновей звали «Не мой народ», а дочь – «Непомилованная», у пророка Исаии младший сын носил имя «Остаток спасётся».

Такой же принцип называния имен для своих персонажей использовал в прозе Чехов. Писатель берет известные библейские фрагменты и создаёт имена для своих героев, которые отражают их иерархию и взаимоотношения друг с другом. То, что дьячок пришел к фельдшеру как к вышестоящему, говорят детали: принесённая просфора, которую он с поклоном передает ему, поиск иконы, чтобы перекреститься, войдя в кабинет. Это подтверждается в тексте рассказа: «На то вы и обучены… <…> На то вы, благодетели, и поставлены, дай бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные... по гроб жизни...» (C 3, 41), ведь «вас господь просветил...» (С 3, 41). Комичность ситуации заключается в том, что перед дьячком даже не врач-стоматолог, а фельдшер.

В «Хирургии» непрофессионализм и некомпетентность проявлены на фоне добродетелей терпения и надежды. Поклоны дьячка, которыми сопровождался его приход к фельдшеру, его речь с чрезмерной похвалой служат примером почтительного отношения, но и недоверия к врачу и страха человека, далекого от медицины и хирургических манипуляций. С другой стороны, встречаем самоуверенность и бахвальство фельдшера Курятина, который оказался некомпетентен, заменив «доктора, уехавшего жениться», не смог оценить сложность ситуации. Видя поврежденный зуб, «украшенный зияющим дуплом», и понимая трудоёмкость предстоящей операции, Сергей Кузьмич самонадеянно произносит: «Пустяки» и «раз плюнуть» (С 3, 41). Сначала дьячок видит в нем благодетеля, которого «Господь просветил», но быстро разочаровывается.

Итог вполне закономерен – непрофессиональная помощь фельдшера причиняет боль пациенту и вызывает его оправданный гнев. Комический эффект создается в диалоге двух персонажей во время самой врачебной манипуляции. Возникает кульминационная ситуация, когда даже терпеливый и смиренный человек, в данном случае церковнослужитель, доверившись псевдохирургу, теряет терпение, выходит из себя настолько, что бранится: «Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так и не берись!..» (С 3, 42). Несчастный пациент испытывает нешуточные страдания во время неудачного удаления зуба, которое сопровождается нареканиями и бахвальством бесцеремонного фельдшера: «Человек почище тебя, а не хватал руками» (С 3, 42). Персонажи забыли о почтительности и скромности, обмениваются ругательными репликами: «Дура!.. – Сам ты дура!» (С 3, 42). Мнимый врач – примитивный материалист, напрочь лишенный религиозного чувства, уважения к священникам, во время продолжительной процедуры издевается над несчастным пациентом, «дразнит», высмеивает его род занятий: «Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил!..» (С 3, 42); «Это тебе не на клиросе читать…» (С 3, 42). На правах просвещенного Сергей Кузьмич берет на себя право судить, поучать дьячка как представителя «народа необразованного» (С 3, 42), считает его темным и глупым.

Но сам Ефим Михеич Вонмигласов в кульминационный момент ужасных мучений, кажется, не слышит брани, он «словно без чувств», «ошеломлен», «на бледном лице пот» (С 3, 42). Развязка «драмы» – гневная реакция пришедшего в себя дьячка на врачебную «ошибку» неумелого «хирурга»: «Парршивый черт…Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель!» (C 3, 43). Раздосадованный итогом операции и неожиданным отпором «невежи» Вонмигласова, озлобленный против церковников фельдшер неуверенно «бормочет»: «Поругайся мне еще тут… Мало тебя в бурсе березой потчевали… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!» (С 3, 43). Несчастный старик вынужден ретироваться, «придерживая щеку рукой, уходит восвояси…» (С 3, 43). В финале Чехов обращает наше внимание на важную деталь, которая становится символичной. Перед уходом дьячок «берет со стола свою просфору» (С 3, 43), о которой говорилось в начале рассказа. Кощунствующий фельдшер Курятин оказался не достоин Божьей благодати. Это высокий протест дьячка, «маленького человека», против воинствующей безбожности. С символом просфоры образуется кольцевая композиция рассказа.

Напомним, что в известном письме Антона Чехова брату Николаю приводятся качества, которыми должны обладать воспитанные люди: «Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают… Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат» (П 1, 223). В этом наставлении можно увидеть взгляд автора на проблемы общения между его персонажами. Чехов показывает несовершенство людей, используя образы и сюжеты Библии, авторитетного для себя и для многих своих читателей источника.

Писатель никогда не настаивает на том, чтобы его произведения понимали так же, как и он сам. По словам П.В. Громова, «он никогда не давал рецептов готового счастья, потому что ценил и воспитывал в своём читателе самостоятельность, волю и ум»[4]. Но при этом обращение к Писанию и заимствование из него образов, в силу сакральной традиции, создаёт определенную систему религиозно-нравственных координат, за которую ни писатель, ни читатель выйти полностью не могут, какую бы комическую ситуацию не предлагал жанр.

Действительно, ранние рассказы Чехова писались на «злобу дня». При этом, сложно согласиться с тем, что многое из его творчества создано просто так, для смеха[5]. На примере рассказа «Хирургия» видно, что произведение имеет более глубокий смысл: столкновение двух непримиримых мировоззрений – естественнонаучного и религиозного – на бытовом уровне. Отсюда комические противоречия.

[1] Здесь и далее тексты А.П. Чехова цитируются (с указанием в скобках серии, тома и страницы) по изданию: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем А.П. Чехова: В 30 т. Сочинения: В 18 т.; Письма: В 12 т. М.: Наука, 1974–1982.

[2] Игумнов Платон, архим. Православное нравственное богословие. Изд-во: Общество памяти Игуменьи Таисии, 2008. С. 202.

[3] Матюшин Роман, иером. Радоваться небу. Минск: Изд-во Белорусского экзархата, 2004. С.134.

[4] Громов М. П. Город N //А.П. Чехов: Pro et contra: в 4 т. СПб.: Изд. Русской христианской гуманитарной академии, 2016. Т.3. С. 550.

[5] Там же. С.550.