Эту историю мне рассказывала бабушка, когда мы с сестрой гостили у нее в приозерной деревне.
Бабушкин дом стоял на краю деревни, и был он уже старым, с большим двором, огородом, курятником, у него была всего одна комната с русской печью, на которой было так приятно лежать в холода, и две пристройки, в которых летом размещались многочисленные внуки. Сколько кошек у бабушки, не знала она и сама, а уж мы и тем более.
- Сколько кысулят пришло, столько и кормлю, свои, чужие, какая разница. Вон тот, черный с белой лапой, вроде Еверзовых, а серая, мохнатая - Лиды Шабашиной. Гладь, не бойся, не поцарапает, она смирная. Как их не любить, они у меня всех крыс, мышей да кротов переловили. Вот эта трехцветная редкая охотница, нет-нет да и крота на крыльцо притащит, - улыбалась бабушка, а кошки вились вокруг ее ног, жалобно и задорно кричали, просили еду. Бабушка не отказывала, наливала им супа или молока. Наевшись, шерстяная банда исчезала в траве.
Бабушка шла ставить самовар. Уже вечерело, и было приятно послушать за чашкой индийского чая, того самого, со слоном, ее рассказы. Они были совсем разными - то добрыми и веселыми, то грустными до слез, то мудрыми, то поучительными.
- Берегись грозы, - рассказывала бабушка, когда за окном поднималась черная туча и где-то вдалеке Илья-пророк уже прогревал свою колесницу...
- Когда идешь по полю, лучше переждать грозу в кусту, как зайчик, туда молния не бьет. А под высокое дерево не вставай... У нас в Хватове, когда моя мама была маленькая, жил пастушок Фимка. Пастух он был хороший, опытный, коров ему доверяли. Ни одна у него не пропала, не поранилась, не заблудилась...
Бабушка долила на блюдечко чай, подула, отпила. Она часто рассказывала про Хватово, оно казалось совершенно сказочным местом, где постоянно происходит что-то интересное. На самом деле, конечно же, это была обычная деревня. Деревня бабушкиного детства, поэтому волшебная...
- Была сильная гроза, а пастушок грозы боялся, и коровы его тоже боялись, видать... - продолжила бабушка, взяв с тарелки кусок пирога. Мы забыли про чай, понимая, что дальше ничего хорошего в бабушкином рассказе не будет, с такой грустью она рассказывала.
- Фимушка-то и встал под большую елку, чтоб его дожжок не мочил... И коровы вокруг встали... А тут с неба как треснет, как верезгнет, аж земля сотряслась...
Бабушка вздохнула. Мы сидели тихо, как мыши, представляя себе пастушка, дрожащего под елкой, и испуганно сгрудившихся вокруг него коров.
- Нашли Фимушку ввечеру уже. В поле. Лежал он под елкой, в которую молния ударила, и остался от елки только горелый пень. А вокруг него лежали коровы. Так и не ушли от пастушка. Ни одна не ушла.
Расчувствовавшись, бабушка смахнула кончиком косынки слезу и продолжила уже другим голосом:
- Если увижу кого в грозу под чем-то высоким, к себе никак не пушшу! Домой поезжайте, неслухи!
Мы никогда не были неслухами по отношению к бабушке, и она это знала. Ласково потрепав нас по головенкам, она подлила в наши чашки горячего чаю и достала из заветного буфета конфеты. Те самые-самые праздничные, "Мишка на Севере"...
Гроза уходила стороной, ворчала где-то за озером.
- Ой как свитит там, - говорила бабушка с неповторимым выговором жительницы северного приозерья, поглядывая в окно, - ой, свитит, хоть бы не сгорело чего у людей...
У нее самой, как мы узнали вскоре, от удара молнии сгорел крепкий хороший дом. Поэтому грозу она не любила и крепко ее опасалась...