(лор Genshin Impact, серия "Большие и маленькие секреты артефактов и оружия")
Стоит отметить, что обновление 4.8 оказалось не таким однозначным и ярким, как хотелось бы. Кто-то ворчит в сторону сюжета, кто-то разочарован новым игровым персонажем, а кто-то вполне доволен тем, что дали. Я специально нагнетаю краски, чтобы подвести читателя к простой мысли: даже полную темноту легко пробивает лучик света. Иначе говоря, из многообразия того, что стало завершением арки Фонтейна, есть кое-что, достойное внимания. По крайней мере мне так кажется, ведь сигнатурному оружию Эмилии, как выяснилось, есть чем поделиться. К тому же, оно показало мне, что в своё время я проигнорировала интересную историю. Исправляю ошибку, потому что под небом Тейвата всё так или иначе связано…
Так уж вышло, что в этот раз мне действительно придётся рассказать две истории, которые имеют такие же крепкие связи, как это было в случае супругов Рид (или Рэндольф, кому как удобнее), что наводит на определенные «неправильные» мысли, но при этом в отношении друг к другу они выступают контрастными, раскрывая читателю не самые очевидные моменты прошлого Фонтейна. Впрочем, забегая немного вперёд, откровения пики и лука скорее исключение в социальном неравенстве, красной нитью пронизывающее историю региона справедливости. Итак, в моём рассказе речь пойдёт о двух знаменитых личностях времён осады Пуассона, об иллюзионистке Парсифаль и судебном дуэлянте Марфизе. И, буду честна, кое-что в их жизнях заставило меня вспомнить и задуматься совершенно о других персонажах, часть из которых родом из Мондштадта.
Так о чем рассказал «Первый великий фокус»?
Отличительная черта любого сигнатурного оружия Фонтейна и не важно для чьих рук оно предназначено – это большой эмоциональный текст в качестве описания, в строках которого вмещается если не вся жизнь конкретного человека, то по крайней мере самые яркиe её эпизоды, часто играя на контрастах. История Парсифаль именно такая. Более того, между откровениями стрелкового оружия и прошлым его современного владельца много параллелей, а потому я поправлю себя: «историй», ведь «Великий первый фокус» делится двумя…
«Первый велики фокус»
(описание лука)
- I -
«Это я, искусный маг - Парсифаль "Великая"! Вы станете свидетелями фантастического, доселе невиданного мира! Эта шляпа, например, приведёт в легендарный восточный рай! А может быть, мы обнаружим внутри зеркала опасности, не подвластные нашим законам пространства и времени!»
То, что называют магией фокусов, очень похоже на мошенничество и воровство. Первое основано на актёрском мастерстве и создании сюжета, второе - на технике.
«В пьесе мастера Коппелиуса был неуловимый вор, который умел появляться и исчезать по своему усмотрению. Почему не взять его имя в качестве творческого псевдонима?».
Без запинки говорила восторженная девушка у киоска с закусками во Флёв Сандр.
«Парсифаль? А как же я? Неужели я стану прекрасной владычицей сапфира, который ты украла?»
Обе разразились хохотом, и их заливистый смех осветил подземный город, куда не проникал дневной свет.
Так две юные сёстры-воровки, зарабатывавшие на жизнь жульничеством и хищениями, после того как оказались в прославленном оперном театре, были ослеплены комедией о рыцаре и забыли о первоначальной цели прихода в театр. У них зародилась идея, - полагаясь на своё мастерство и технику, выйти на сцену под сияющие огни, и сделать так, чтобы их блистательные выступления одинаково освещать мечты как тех, кто вынужден занимать стоячие места, так и тех, кто сидит в роскошных ложах. Одна из них будет исполнять роль «Парсифаля», другая - её ассистентки Жозефины.
Их первые выступления проходили в тавернах Эдуардо, у сточных канав, перед ларьками с едой. Их первыми зрителями были дети с горящими от восторга глазами на испачканных пеплом и маслом лицах. Впоследствии им на смену пришли яркие софиты великолепного театра, сияющие, словно яркое солнце. «Превращение перьев в бабочки», «Рай», «Огонь в зеркале», «Золотая рыбка»... Подобно тому, как свет этих спектаклей освещал и роскошные ложи, и галёрку, имя «Парсифаль» стало предметом всеобщего внимания в городах как среди высшего, так и среди низшего света.
- II -
Облачённые в пурпур говорят, что у всех есть своё место, в том числе в зрительном зале - находится ли оно в изысканной ложе над сценой или в общем зале со стоячими местами. Пусть свет представления в равной мере сияет для всех зрителей, за пределами театра временно забытые горести и обиды вновь прорастут, как корни дерева сквозь каменную стену.
В ходе операции «Флёв Сандр» эта стена окончательно рухнула. Девушка, которая играла Жозефину, поспешила обратно во Флёв Сандр. Кроме вечного запаха железа и гнили, здесь был только запах гнева, горя и не успевшей высохнуть крови.
Все знали Парсифаль, но ассистентка — это всего лишь ассистентка. Если бы дела и впрямь обстояли подобным образом, всё было бы проще простого. Но подобно тому, как ассистентку на сцене разрубают надвое саблей, но не причиняют ей вреда, а пропавшие карманные часы всегда незаметно возвращаются в зал, девушка окончательно потеряла привычное «место» в жизни. И она создала их собственный «грандиозный феерический фокус».
«Это я, искусный маг - Парсифаль "Великая"! Вы станете свидетелями фантастического, доселе невиданного мира! Здесь не будет ни аристократов, ни королей, ни направленных на вас мечей! Никто не родится в богатстве, никто не родится в неотвратимой бедности!»
И действительно, текст описания легко делится на две части, где важной точкой перемен является так называемая операция «Флёв Сандр» по зачистке от инакомыслящих. Эта же точка также легко делит повествование на историю Парсифаль, что начинается громкими словами во время представления, и историю Жозефины, которая заканчивается не менее громким обещанием. И кто знает, может обе фразы были сказаны на одной сцене, просто при разных обстоятельствах…
Первая часть откровений лука рассказывает о многом, но о кое-чём лишь скромно намекает. Например, читателю прямо сообщается о рождении фееричного дуэта и что, скорее всего, они были сёстрами, выживающих во Флёв Сандр за счёт воровства. Да, словосочетание «сёстры-воровки» легко можно воспринимать как аллегорию, но в подтверждение прямого значения есть и другой намёк. В остальном, читателю придётся гадать, сколько лет им тогда было и как долго осталось до роковой трагедии. Также текст как бы невзначай преподносит другое: в момент, когда расцвела мечта и появились Парсифаль с Жозефиной, Эдуардо Бэйкер уже держал в своих руках власть над подземной частью Кур-де-Фонтейна. Отдельно коснусь упоминания оперного театра, первый визит в который перевернул жизнь сестёр с ног на голову. Речь идёт не об «Эпиклезе», а о другом здании, которое находится внутри стен столицы региона справедливости и было разрушено во время постановки пьесы знаменитого драматурга.
Запасная деталь чудного механизма: Коппелия
… На создание «Сюиты ледяного ветра» автора вдохновила пьеса «Заводная Коппелия» о том, как один изобретатель страстно желал заполучить заводной механизм: Коппелию с «человеческим сердцем». Эта пьеса была поставлена в оперном театре только один раз, и то лишь её первые несколько актов. Постановку пьесы с нетерпением ждали критики и литературная общественность, но во время антракта после первого акта на премьере произошла чудовищная катастрофа. Всё, что осталось от этой истории, — это строки первых нескольких актов, записанные зрителями, которым посчастливилось присутствовать тогда в театре, а также развалины стен и афиши в старых газетах. С тех пор прошло много лет. В то время оперный театр «Эпиклез» ещё не был построен, а после разрушения театр, в котором всё случилось, никто не купил и не реконструировал. Он переходил из рук в руки много раз, прежде чем стал «Дебор Отель», каким мы его знаем сегодня…
Впрочем, первая часть рассказывает еще кое о чём, что в своё время порядком меня удивило: у знаменитого на весь Тейват романа «Разбитые мечты» есть конкретный автор – трагически погибший Коппелиус. Поясню своё замешательство: до того, как приключения привели Путешественника в Фонтейн, среди игроков о книге ходили всяческие слухи, а чуть позже к списку домыслов добавился еще один - что её написала одна из ведьм Шабаша, ведь на страницах романа изложено много личного в дополнение к тому, о чем рассказали любопытным артефакты и оружие как носители воспоминаний. Признаюсь честно, в то время (в обновление 4.0) заявление об авторстве Коппелиуса просто вызывало недоумение не более, но в тех пор утекло много времени и состоялось «чаепитие» в Бухте Сокола, которое раскрыло игрокам еще больше деталей о мире и удачно представило среди прочих ведьму-писательницу. Признайте, её появление могло стать удобным пояснением многим книгам Тейвата (а не лишь нескольким конкретным), будь она живой на момент актуальных событий… В дополнение о романе отмечу: диалог двух сестёр о «Сапфире» может легко запутать упоминанием имени, ведь для игроков в тексте конкретной части романа их нет. Я хочу сказать, возможно речь идёт о жертве хищения, а не о Голубоглазой Ведьме с копьём, которой в рамках исторического прошлого Мондштадта действительно не хватало имени, а возможно – оно выдумка Коппелиуса. Как бы то ни было, упоминание рабыни-гладиатора весьма к месту, ведь с ней сравнивают другую особу из истории, поведанной откровениями сигнатурного оружия Эмилии. Потому давайте на время оставим книгу в покое, я вернусь к ней чуть позже.
Напоследок о первой части, выделю для читателя несколько моментов: она действительно яркая на фоне второй половины откровений лука, в её строках одновременно ослепительно блистают и общая мечта двух сестёр, и отдельно образ Парсифаль, из чего, собственно говоря, можно сделать вывод – что иллюзионистку знали в лицо или, по крайней мере, она на время выступлений наносила запоминающийся грим. Поверьте, это важно для понимания другой половины текста.
Вторая часть откровений лука начинается с театра, который, выражаясь образно, тоже можно считать важной точкой, где пересекались социальные круги региона справедливости и на короткий миг, ровно пока длилось представление, часть обид забывалась, но лишь затем, чтобы вспыхнуть снова. Сразу после размышлений о роли театра в прошлом Фонтейна читателя переносят во Флёв Сандр, где игравшая Жозефину девушка застала ужасающий финал операции по зачистке от инакомыслящих. Мои англоязычные коллеги по перу считают, что в той трагедии погибла именно Парсифаль, а Жозефина заняла её место, и я склонна с ними согласиться, но приведу свои доводы, часть из которых, к сожалению, останутся бездоказательными предположениями. Да, мои коллеги предпочитают приводить как аргумент эту строчку из описания: «…девушка окончательно потеряла привычное «место» в жизни. И она создала их собственный "грандиозный феерический фокус"…», после которой идёт громкое обещание, завершающее откровения лука. Тем не менее, в тексте второй половины есть еще один интересный момент, а именно слова: «Все знали Парсифаль, но ассистентка — это всего лишь ассистентка. Если бы дела и впрямь обстояли подобным образом, всё было бы проще простого». Они говорят читателю, что без сценического костюма (возможно, в сочетании с гримом) иллюзионистка ничем не отличалась от обычных людей, что, судя по всему, и сыграло с ней злую шутку, когда в Флёв Сандр разразилась трагедия. Впрочем, эти слова могут говорить еще кое о чём: сестры-воровки могли быть близнецами, что само по себе близко перекликается с судьбой современного владельца «Первого великого фокуса». Напомню, Лини с Линетт тоже близнецы, просто над девушкой подшутил атавизм, и порой сестра подменяла брата на сцене (не спрашивайте меня, куда она прятала хвост), как было показано в одном из заданий сюжетной арки Фонтейна. Ещё одна примечательная параллель: обе пары близнецов (позволю себе взять за основу это предположение) воровали, разве что дети из Дома Очага – преимущественно информацию.
Впрочем, не столь важно, права ли я и мои коллеги в своих предположениях или нет, выжившая из сестёр была в Пуассоне, когда началась его осада, и спаслась благодаря уловке, о которой на встрече с другом вспоминал Карл Ингольд, но только для того, чтобы показать - точка в истории Парсифаль была поставлена на судебной дуэли.
Мгновение правосудия
(отрывок из описания, к официальному переводу есть претензии)
… И тогда он вспомнил о девушке, которая в конце концов прибегла к "уловке", чтобы насильно перенести себя в темный и безопасный подвал.
Напоследок о луке… Уже позже, когда все мои мысли крутились вокруг сигнатурного оружия Эмилии, я поймала себя на мысли, что и жизнь каждой из сестёр-воровок (та её часть, когда каждая из них носила псевдоним «Парсифаль») напоминает мне Благородного Вора, но не как персонажа из книги Коппелиуса, а как аристократа из Мондштадта чья судьба тоже разделена на две части: на яркую, беззаботную и полную, скажем так, приключений, и ту, где его преследовали стыд и сожаления. Странная аналогия, но, к моему удивлению, на «Первом великом фокусе» она не закончилась…
Так о чем рассказала «Элегия Люмидус»?
Когда я впервые ознакомилась с откровениями «Элегии Люмидус», то невольно подловила себя на вопросе: насколько много громких имён в историческом прошлом Фонтейна родом из низов? В действительности соотношение примерно одинаковое, но те, кто по ряду причин стремились к переменам и правда были выходцами из Флёв Сандр. В то же время история, поведанная сигнатурным копьём Эмилии, рассказывает, что во всём есть исключения, напоминая меж тем – под небом Тейвата всё связано.
«Элегия Люмидус»
(описание копья)
- I -
В подземном городе, куда не проникает ни дождь, ни солнечный свет, ради кусочка заплесневелого хлеба она готова была без всяких колебаний обнажить ржавое лезвие и лишить жизни такого же ничтожного человека, как она сама. Слабые и трусливые становятся добычей сильных, это «естественный порядок», которому подчиняется Флёв Сандр. А значит, если однажды охотник сам падёт от руки более сильного, он должен принять судьбу жертвы. Как говорила её покойная мать, пепел к пеплу, прах к праху.
Оглядываясь назад, она видела, что в её жизни не было никакого смысла. Она ничего не добилась и ни на что не надеялась. Но если таков «естественный порядок», значит, его принятие должно само по себе дарить счастье? Но смерть, которую она ждала, не спешила. Она беспокойно приоткрыла один глаз, посмотрела наверх и увидела девушку в маскарадном наряде. Девушка ласково ей улыбнулась и заправила ей за ухо цветок, который сотворила буквально из воздуха.
«Мы зовём такой цветок ламповым колокольчиком. На языке цветов он означает... надежду. Смотри, цвет подходит к твоим волосам. У тебя такие красивые глаза. Нельзя, чтобы в них сквозило одно отчаяние. Иди за мной, девушка с сапфировыми глазами, позволь мне обменять этот цветок на твоё сердце».
Так Марфиза, которая впоследствии станет известна как сильнейшая судебная дуэлянтка, впервые попала в надземный город. В роскошной ложе великолепного театра она уже не могла вспомнить улыбки фокусника и ассистентки. Она помнила только цветы, что распускались в ослепительном свете прожекторов, пока фокусники творили свою иллюзию. Яркие, чистые, сильные. Если бы она могла жить под солнцем столь же «естественно», ей бы не пришлось больше скрываться в пепле. Теперь она поняла, что у неё должна быть надежда. И жизнь, впервые увидевшая свет, ещё может расцвести, точно ламповый колокольчик.
- II -
Так девушка, рождённая из пепла, наконец поднялась на собственную сцену, о которой всегда мечтала. У неё не было учителя, только необыкновенный талант, она копировала все боевые приёмы, которые видела. Острие её копья не знало пощады, но потоки алой крови окрашивали его, напоминая цветочные лепестки, что падают для неё одной. Казалось, холодная и благородная фигура на сцене танцует с самой «смертью». Она напоминала сапфировую ведьму из знаменитой книги Коппелиуса, ведьму, которая умела видеть роковые изъяны.
Жизнь и смерть, победа и поражение - всё было частью естественного порядка вещей. Если будешь следовать этому порядку, тебе откроется путь к «победе». А добро, зло и все законы верхнего мира здесь ни при чём. Но однажды серия поединков, из которых она выходила победительницей, окончилась. Её обманули глаза мечника, он нарочно замедлился и выявил её роковой изъян. Его клинок ранил её руку, и ей пришлось признать за ним превосходство.
«У тебя интересный стиль копья, хоть и немного скованный. Ты будто следуешь по заранее намеченному курсу. Но человеческие сердца меняются, и в мире нет такого света, который горел бы вечно. Твоя слабость состоит в приверженности правилам. Но при этом весь твой боевой стиль строится на "правилах", в которые ты веришь. Тебе будет трудно от них отказаться. Быть может, тебе стоит попробовать иной подход и взять за правило что-то "неизменное"? Рассмотрим, к примеру, "справедливость". Как сказал Золотой охотник, пусть небо рухнет, а земля разлетится на части, справедливость всё равно останется».
«Как смеет житель надземного мира рассуждать о справедливости? Пусть ты сражаешься лучше меня, это не даёт тебе права читать мне нотации. Рано или поздно наступит день, когда и ты падёшь от моего копья, Охотник».
Так она ответила, но её ответ не умалял правоты собеседника: преступления должны быть наказаны, а ложь разоблачена. Таков закон этого мира, справедливость должна побеждать. Как бы иначе он смог одержать над ней победу? А раз так, ей следовало взять за принцип справедливость и одарить погребальной песней всех тех, кто стремился уклониться от правосудия. Вот так девушка, рождённая из пепла, отказалась от прежних правил, облачилась в пурпурные одежды и стала вершить справедливость, которой должен был подчиняться каждый, пока пламя Пуассона не привело к ней преступницу Парсифаль...
- III -
Оглядываясь назад, она видела, что в её жизни не было никакого смысла. Она ничего не добилась и ни на что не надеялась. Но если таков «естественный порядок», значит, его принятие должно само по себе дарить счастье? Когда она упала в чистые первозданные воды, всё, что раньше казалось ей очевидным, попросту лишилось смысла.
Её воспоминания растворились в воде, но она так и не узнала, что ламповый колокольчик на самом деле никогда не был символом надежды. Как говорила её покойная мать, пепел к пеплу, прах к праху, но в конце долгого пути судьба не удосужилась одарить её цветистой погребальной песней, которую она заслужила.
История Марфизы тоже переполнена контрастами, но само название копья будто предопределяет для читателя минорный стиль повествования даже в те мгновения жизни судебной дуэлянтки, когда, казалось бы, в ней пробивался лучик света. Как-никак, элегия – это печальная песня.
По традиции отмечу: прошлое Марфизы удобно делится на три части, каждая из которых рассказывает об этапах её роста как личности, так и в социальном плане, рисуя для читателя портрет человека, всю жизнь связанного по рукам и ногам не прописанными на бумаге правилами. Но в образе обсуждаемой особы есть и другая примечательная деталь: в описании копья Марфизу часто сравнивают с Голубоглазой Ведьмой, жившей в Мондштадте во времена преддверия второй революции, но не по книжному образу Коппелиуса, а как историческую личность региона свободных ветров. Я хочу сказать, что между судебным дуэлянтом и рабыней-гладиатором много общего и, несмотря на некоторые различия, финал у обеих был одинаков. Вероятно, чтобы понять мои дальнейшие рассуждения, любопытным сперва стоит ознакомится с биографиями неоднозначной пары монштадцев.
Первая часть откровений копья рассказывает любопытным о жизни Марфизы во Флёв Сандр, где она жила, а точнее – выживала, следуя правилам «естественного порядка», в которых при близком рассмотрении читатель узнает так называемый «закон джунглей»: или ты, или тебя; борьба ради выживания. В тексте делается особый акцент на то, что в тот период у обсуждаемой особы не имелось цели, к которой бы она могла стремиться, подобно другим жителям Флёв Сандр, а просто ожидала смерти, придерживаясь правил «естественного порядка». Это сильно перекликается со словами самой Голубоглазой Ведьмы из откровений её пики, что однажды была замечена у торговцев в Ли Юэ: «Возможно, всё живое ищет смерти...».
Но всё изменилось после встречи с иллюзионисткой Парсифаль. Впрочем, не исключено, встреча могла произойти и с Жозефиной. В действительности в истории Марфизы не столь важно, кто из сестёр подарил ей тот самый люмидус, лучик света или символ надежды, главное – именно этот момент с цветком чуть более откровенно отсылает читателя к встрече Голубоглазой Ведьмы и Благородного Вора, когда Парсифаль подарил возлюбленной злосчастный сапфир. Тем не менее, эти эпизоды не идентичны, показывая, что происходят они с разными людьми, о чем красноречиво говорят их дальнейшие поступки: рабыня-гладиатор не ценила свой подарок и в попытке продать сапфир получила клеймо на лице, в свою очередь Марфиза бережно хранила образ цветка в сердце, доказательством чему является само существование копья «Элегия Люмидус». Если к нему присмотреться, станет понятно, что оно декоративное и украшено неживыми цветами, один из которых действительно напоминает ламповый колокольчик, а короткое описание только подтверждает это: «Великолепное копьё, украшенное лазоревыми кристаллами. Говорят, его до конца жизни бережно хранил легендарный судебный дуэлянт, ни разу так и не использовав».
Единственное, что не даёт мне покоя в строках первой части: зачем было приводить девушку из Флёв Сандр в роскошную ложу, чтобы посмотреть представление? Полагаю, для нас (меня и любопытных) кое-что осталось за кадром, потому что такой поступок больше напоминает жест благодарности.
Содержание второй части с первых же строк делает для читателя крутой поворот. Марфиза больше не серая кошка из канализации Кур-де-Фонтейна, она уже уважаемый человек, что тоже «выступает» на сцене оперного театра, но исключительно в «трагедиях», как представитель закона или защитник чьей-то чести. Тем не менее, приобретенные во Флёв Сандр опыт и навыки убийства стали важными инструментами в её роли судебного дуэлянта, за что люди сравнивали Марфизу с книжным образом Голубоглазой Ведьмы из произведения Коппелиуса. Отдельно отмечу, что текст осторожно намекает: до определённого момента девушка следовала привычным ей правилам «естественного порядка», пока еще одна встреча не изменила её взгляды. Собственно говоря, почти вся вторая часть откровений копья посвящена бою Марфизы и Эмманюэля Гильотена, а также выводам, которые девушке, переступая через обиду, пришлось принять. К моему сожалению, не известно при каких обстоятельствах и с какими условиями произошло это сражение, но с точностью можно сказать, что случилось оно до того, как девушка из Флёв Сандр стала судебным дуэлянтом и не исключено, что именно бой с Гильотеном подтолкнул её к этой роли.
Но примечательно во второй части другое: читателю позволяют увидеть глазами Марфизы молодого Охотника Сумеречного двора, хитрого и немного надменного, ставшего для девушки приправленным обидой стимулом для роста и навязавшего ей новые правила. Оттого вдвойне иронично, что «Элегия Люмидус» раскрыла только начало непростых отношений между Охотником и дуэлянткой, оставляя продолжение в описании другого копья, в чьих строках любопытные легко заметят, что пара законников куда более похожа на Благородного Вора и Голубоглазую Ведьму, чем иллюзионистка Парсифаль и танцующая со смертью Марфиза. Хотя, буду откровенна, это всего лишь один единственный эпизод.
«Справедливая награда»
(описание копья)
Воры остаются ворами, какими бы хитроумными ни были их уловки. За преступление нужно публично наказывать, а за ложь - публично обличать. Так должен быть устроен мир, и именно такова должна быть справедливость. Но когда речь заходит о том, «как должно быть», добиться идеального результата становится невероятно сложно.
В юности она сражалась с молодым фехтовальщиком, но, обескураженная его хитрым взглядом, обманутая его нарочито медленным ритмом, она в конце концов показала свою главную слабость, которую обычно скрывала, и её руку поразил его клинок, тем самым вынудив признать, что её меткость оставляет желать лучшего. Когда-то она думала снова найти этого фехтовальщика и сразиться с ним в финальном поединке, но случайно узнала, что он давно вышел в отставку... Он долго прятал под маской своё лицо, израненное служением обществу, и утратил прежний легкомысленный вызывающий тон. Устав от всего, с чем сталкивались Охотники Сумеречного двора, он пристрастился к крепким напиткам.
Это, несомненно, было предательством по отношению к его прошлой жизни, но мастер копья должна была сама узнать правду, стоящую за этими слухами. Она шла по следам и шрамам, оставленным мечником, ведя охоту на предназначенного судьбой противника...
Пусть на арене судьбы пал кто-то дорогой, пусть даже сердце её было разбито вдребезги... Но когда след привёл её к оставленной мечником маске, все испытания, казалось, были наконец-то вознаграждены. Однако конец этой погони оказался неожиданным и не имел ничего общего с той справедливостью, которая некогда была целью легендарного судебного дуэлянта...
«А, в этот раз знаменитая Марфиза, да? Не беспокойся. Твоё мастерство пригодится».
«Мастер. Это уже второй, боюсь, что следующий...»
«Я знаю».
В откровениях копья, с которым Марфиза «выступала» на сцене олицетворяя закон, читателя переносят примерно на два десятилетия вперёд, но я оставляю за собой право на ошибку в дате. Осада Пуассона и разразившийся вслед за ней катаклизм остались позади, Фонтейн все еще оправляется от последствий, создаются новые механизмы, творятся странные заговоры. В тексте описания обида судебной дуэлянтки разгорается с новой силой. Очерствевший, спившийся, сдавшийся – в глазах Марфизы Охотник предал тот путь, по которому он сам её направил и по которому девушка шла до самой «смерти». Собственно говоря, благодаря рассказанному «Справедливой наградой» эпизоду, где танцующая со смертью выслеживала законника в отставке, отношения двух фонтейнцев напомнили мне пару из исторического прошлого Мондштадта.
В дополнение к тексту описания копья из Бомондского комплекта, полагаю, в момент, когда была найдена маска Охотника, Эмманюэль Гильотен был уже «мёртв». Я пишу это слово в кавычках, ведь для фонтейнца растворится в первозданных водах не совсем равноценно смерти, но определенно конец жизненного пути. Тем не менее, у меня есть повод думать, что пара законников действительно умерли, так как их опыт и воспоминания были поглощены той сущностью, в которую превратился Рене де Петрикор. Об этом любопытным намекает финальный диалог между Мастером и Якобом из откровений «Справедливой награды», а также из короткого и сухого упоминания о трёх поглощённых людях в первых строках двенадцатой по счету загадочной страницы. К слову, кем являлся этот третий мне, к сожалению, не известно, но точно не Карл Ингольд, как я когда-то думала, ведь он по происхождению не фонтейнец.
Возвращаясь к «Элегии Люмидус», гибель Марфизы, о которой тактично умолчала её верная пика, описана в третьей части откровений декоративного копья. И я вижу некоторую иронию в том, что судебную дуэлянтку и Охотника Сумеречного двора за мгновение до «смерти» мучили совесть и сомнения, каждый из них сожалел о своём. К слову, нечто подобное можно сказать и о Голубоглазой Ведьме с Благородным Вором, с той лишь разницей, что за мгновение «до» мысли мондштадцев тянулись друг к другу.
Немного размышлений о Коппелиусе
И вот я подошла к интересной теме и откровенно не знаю с чего начать, но считаю правильным сразу предупредить: дальнейшие рассуждения будут преимущественно предположениями, часть из которых позже стали казаться мне шаткими. Но сама идея выглядит весьма любопытной и молчать о ней в нерешительности – расточительство. Что ж, думаю не стоит ещё больше нагнетать интригу, речь пойдёт о знаменитом фонтейнском драматурге Коппелиусе и его связи с ведьмой Шабаша, “J.” или Ивановной для простоты. А точнее о том, что они были возлюбленными. Об этой паре до сих пор известно очень немного, хотя в Тейвате раз за разом появляются какие-то маленькие детали то о Шабаше, то мимолётное упоминание писателя в дневнике Дуаета Ласкера. В итоге картина собирается из маленьких деталей, пусть и не полностью.
И всё же рассказ об Ивановне чуточку короче: она родом из Снежной, что любопытным будет понятно по имени, а благодаря недавно появившейся книге «Маленькая ведьма и вечное пламя», а точнее её четвертому тому, в предисловии к которому J. написала пару строк…
«О, моя Царица, как же мне собрать так много предзнаменований? Пожалейте старого человека»
(перевод группы LORE на мой взгляд сильно лучше официального)
… и мои коллеги по перу сделали вывод, что в определенный период жизни она занимала должность мэра в родном регионе, благодаря же деталям из задания «Небесное блаженство» выяснилось, что Ивановна вышла замуж в Мондштадте как раз на Празднике Ветряных Цветов, покинув Шабаш, а из завершающего синематика – что она убила возлюбленного из милосердия. Её слова особенно важны для понимания дальнейших рассуждений:
«Вчера я лишила своего любимого жизни. Он постарел и болезни жгли его изнутри. Он любил меня так нежно, что я взяла его судьбу в свои руки и окончила его страдания».
Остальные детали скрыты туманом неведенья, особе то, что могло бы хоть как-то указать на даты, например, рождение или смерть.
О Коппелиусе рассказ будет длиннее, хотя из всей его жизни можно выделить лишь три прозаичных этапа: он был, творил и умер… а точнее – погиб. Тем не менее, благодаря тому, что восторг его книгами упоминается в достаточно узкий промежуток истории Фонтейна, есть возможность уверено сделать выводы, когда он жил: из дневника Дуаета Ласкера можно предположить, что писатель был ровесником четвёрки друзей (а это: Элтон, Гильотен, Ингольд и Ласкер) и тоже являлся выпускником Института Нарциссенкрейца, в дополнение из того же дневника можно узнать, что последнюю пьесу Коппелиуса планировали поставить на сцене спустя долгое время после гибели Бэзил Элтон во время катаклизма. Довольно широкий промежуток, который даёт понять: драматург был стар. Но более личных деталей о нём не известно: покидал ли он когда-нибудь регион справедливости, был ли женат или просто влюблён (впрочем, в одном месте упоминается его семья, правда, как мне кажется, подразумеваются просто родственники), жил сам или с кем-то.
Тем не менее, за драматурга может говорить его творчество, конечно, если считать, что весь сборник был написан Коппелиусом, а не только «Сапфир». Я хочу сказать, что роман можно расценивать как косвенное подтверждение того, что писатель всё же путешествовал, причем не только в Мондштад, да к тому же не один раз. Признаюсь честно, даже мне показалось подозрительно удобным совпадением: восхваление «Сапфира» в истории сестёр-воровок и Марфизы и свадьба Ивановны на Празднике Ветряных Цветов. Поясню: в Мондштадте есть книга, точнее – катализатор «Вино и песни» (т.е., оружие), но все равно это в первую очередь книга, короткое описание которой гласит: «Сборник песен давно минувшей эпохи аристократии. В нём автор, чьё имя кануло в лету, ведёт сказ об одном благородном разбойнике». Я подозреваю, что конкретно её написал сам Парсифаль до того, как обман одного красноречивого интригана заставил аристократа стремительно покинуть родину, изливая на бумагу то, чего желало его сердце. В тексте описания катализатора есть приписка, что баллада о Благородном Воре была достаточно популярной и, как историю о любви, её вполне могли вспомнить и на Празднике Ветряных Цветов.
Отдельно выделю саму книгу. Её русское название, мягко говоря, не передаёт сути содержания, скорее всего потому, что переведено не корректно. Поясню: даже на обложке написано «Желание сердца» на английском тейватским шрифтом, что полностью отражает нарратив всех четырёх историй и будто бы даёт намёк (признаю: очень размытый намёк), почему в них присутствует один общий персонаж – женщина с лисьими глазами. Полагаю, к этому моменту читатель уже должен был понять к чему я клоню.
Но, если отбросить сомнительные тексты, в Фонтейне отыщутся пара интересных строк о Коппелиусе. Например, ламповый колокольчик, тот самый, что подарила иллюзионистка молодой Марфизе, в строках его описания есть два намёка, которые в отрыве от контекста для читателя не имеет смысла:
Символизирует разлуку и желание воссоединения.
В пьесе Коппелиуса «Золотая Гиперборея» его называют «кристаллом слёз». Это история о тоскующем цветке, который пересадили в мёрзлый северный грунт, где он навсегда сохранил свою красоту под действием ледяных ветров. Все критики того времени считали этот цветок символом отчаянного стремления к вечной красоте и вечной любви, что нашло отражение в последнем произведении автора.
Возьму за основу мнение своих коллег, что упомянутая Гиперборея – это Снежная, и тогда в тексте легко увидеть тоску по любимому человеку и своеобразный намёк на расставание Коппелиуса и J., которая покинула Фонтейн чтобы вернутся на родину.
И всё же самый очевидный намёк на связь драматурга и ведьмы был показан в синематике чаепития: сцена, танцующая пара в примечательных костюмах (фрак и бальное платье), занавес, но самое примечательное то, как подхватывает женщина под слова признания Ивановны тело возлюбленного. Полагаю многие узнали в представлении анимацию смерти механических танцоров «Сюиты ледяного ветра».
Подводя итог всему вышесказанному, я хочу сказать, что трагическая случайность (по крайней мере таковой её считают в Фонтейне до сих пор), повлекшая за собой разрушение старого оперного театра и множество смертей, в том числе и Коппелиуса, на самом деле было спланированным убийством из милосердия. Возможно, убийством. Возможно, из милосердия. Возможно, возлюбленного.