Дуня родилась в 1986 году в семье мамы, бабушки и тети Тоси. Про папу сведения поступали расплывчатые: мама говорила, что он отважный космонавт, бабушка – что его, должно быть, сожрали волки, когда он возвращался домой из пивного ларька, а тетя Тося задумчиво тянула: «Наверное, уже сидит». К пяти годам у Дуни в голове сложилась следующая история: папа отважно отбивался от окруживших его волков стеклотарой, а когда понял, что этот бой ему не выиграть, быстро запрыгнул в ракету и улетел на Марс. Так как ракета была случайная, залетная, то топлива в ней, конечно, на обратный путь не хватило, поэтому на Марсе папе пришлось засесть. Хорошо хоть в ракетах всегда полно тюбиков с едой – борщей, там, котлет по-киевски, и на Марсе папа не пропадет голодной смертью, а будет заниматься, как любой нормальный космонавт, общественно-полезной работой – сажать яблони и другие красивые деревья. Яблоки, опять же, можно потом есть. Дуня вырастет и обязательно его спасет. Надо только школу закончить (мама любила говорить: «Вот школу закончишь – и хоть на Луну лети») и раздобыть еще одну ракету. Только топлива туда залить до краев, чтоб на обратном пути еще сгонять с папой до Сатурна, посмотреть на кольца. Потом выяснится, что сидел папа не на Марсе и даже не в тюрьме, как хотелось бы тете Тосе, а на улице Рабочей, дом двадцать, квартира девяносто один. Недалеко, в общем-то, пять остановок на автобусе. Там у папы была квартира, и сидел он в ней со своей настоящей семьей: женой и двумя дочками, Аней и Машей. И больше всего повзрослевшую Дуню расстроит не отсутствие в биографии папы залихватского боя с волками, а такие тривиальные, человеческие имена других его детей. От папы-космонавта Дуне достались кривые ноги, отчество и фамилия – все, что маме удалось отстоять перед бабушкой. Кривые ноги сначала прятались, и только в Дунины три года тетя Тося, смеясь, заявила, что ноги у той коромыслом, прямо как у папаши-чудака. Только слово «чудак» она как-то странно произнесла, на букву «м». Чтобы побороть вражеские отчество с фамилией, бабушка придумала внучке красивое имя, такое, чтобы как распятием на нехристей – ррраз! – и все плохое, папино, разлеталось по углам. А от будущих проблем с ногами известно что делать: пеленать потуже, как бревнышко, а потом носить сандалики весом с книжный шкаф. Но кривоногость не испугалась ни пеленок, ни башмаков и даже от имени Авдотья не сдалась, и в нужное время все равно загнула Дунины конечности фамильной подковой. Из-за имени Дуня всегда казалась себе старушкой. Встанет, бывало, у зеркала – маленькая, кривоногая – платочек на голову повяжет и начнет вздыхать. После школы все пойдут в институт, а она – сразу на пенсию. Во дворе из-за старомодного имени ее дразнили Бабкой. Родиться бы Юлей, мечтала Дуня, как остальные девять Юль с их дома. Или Ирой, как четыре Иры из садиковской группы. Лучше, конечно, сразу Марианной или Анжелой, но такое счастье выпадает только избранным. Куда ей, с кривыми-то ногами. Но все это было цветочками. Ягодки начались в школе, на первом же уроке физкультуры. – Кулакова! – гаркнул физрук на перекличке, а пока Дуня тоненько блеяла «Я!, сверился с журналом. – Авдотья? – переспросил он. – Так вот ты какая, Дуня Кулакова… И заржал в усы. А за ним и весь класс, хоть усов ни у кого в семь лет еще не было. Так Дуня получила новое странное прозвище. Хотя по сравнению с Бабкой оно было даже неплохим – всего-то называют сразу и по имени, и по фамилии. Да всех Юль с Ирами так зовут. А у Машки Саниной вообще прозвище Зассанка, так что у Дуни все сложилось замечательно. Но нормальная жизнь продлилась недолго, всего два года и три месяца. Потом чей-то папа (не космонавт, а настоящий папа) разъяснил физруковский смех и в общих чертах рассказал, что значит дружить с Дуней Кулаковой. На следующий день толкования чужого папы облетели весь класс, а вечером Дуня прибежала из школы в слезах и разрешенными в семье словами передала значение своего имени. Мама грохнулась со стула, тетя Тося от смеха выронила сигарету изо рта, а бабушка пообещала скрутить чужого папу и всех мальчишек в бараний рог. «Засранцы! – негодовала она на следующий день, ведя упирающуюся Дуню в школу. – Занимаются с детства всякими непотребствами, еще и имена этому придумывают! В бараний рог никто не скрутился, но дразнить Дуню теперь стали шепотом. Или жестами. Со временем Дуня научилась распознавать их даже спиной, словно в ней был радар, настроенный на определенные движения рукой и идиотские перешептывания. – Я хочу поменять имя! – плакалась Дуня. – Правильно! – подхватывала бабушка. – Запишем тебя на нашу фамилию, я твоей матери сразу так и говорила! – Нет! Я не хочу быть Дуней! – Дунечка, но ты же тогда все равно останешься Кулаковой. – Ну выйду же я когда-нибудь замуж! – говорила было Дуня, но потом смотрела на маму, бабушку и тетю Тосю и понимала, что не факт. – Или просто закончу школу и… – Полетишь на Марс, – подсказывала тетя Тося. – …и никто не узнает, что я была какой-то там Дуней! – Кого мы вырастили? – бормотала бабушка. Но Дуня решила твердо и окончательно: папиной фамилии быть, а с Авдотьей она попрощается в четырнадцать лет, когда получит паспорт. Оставалось только выбрать имя. От этой мысли сладко замирал живот. Дуня чувствовала себя самой себе матерью, богом и Алексан Сергеичем Пушкиным. Кем ей стать? Пятой Ирой? Восьмой Юлей? Марианной, Анжелой, Марией или Мирабеллой? В пятом классе она увлеклась значениями имен, и даже разбуженная посреди ночи могла сказать, что Дарья – победительница, а Маргарита – жемчужина. В шестом начала смотреть сериал «Беверли Хиллз 90210» и металась между Брендой и Донной. В седьмом увлеклась детективами про Нэнси Дрю, а за два месяца до четырнадцатилетия выяснилось, что на смену имени нужно согласие родственников. – Только через мой труп, – заявила бабушка, а мама по привычке сгорбилась и спряталась за ее спину. Так как бабушка была здоровее самой здоровой лошади (несмотря на литры никотина, изрыгаемые тетей Тосей), Дуня поняла, что придется ждать совершеннолетия. Шутки одноклассников в ее адрес становились пикантнее, но с каждым годом все больше напоминали писк комара – вот он пищит, пищит полночи, а потом все равно засыпаешь. В пятнадцать лет Дуня нашла адрес и домашний телефон отца и проехала те самые пять остановок на автобусе, которые он не мог проехать за всю ее жизнь. – Как тебя зовут? – спросил он по телефону. – Авдотья. – Дуня Кулакова?! – почти вскричал он через пару секунд молчания, а потом сдавленно засмеялся. Все как обычно. Жена и дочки были на даче, поэтому отец великодушно пригласил Дуню домой. Он действительно больше был похож на любителя пивных ларьков, чем на отважного космонавта. И, как верно подметила тетя Тося, чудачно кривоногий. Отец показал Дуне фотографии ее сестер и угостил пакетированным чаем. Дуне хотелось задать ему миллион вопросов, но задался, почему-то, только один. – Как бы ты меня назвал? – А? – Я хочу поменять имя… – Имя обязательно нужно поменять! Как ты вообще с ним живешь? – Не очень. Бабушка и мама против, поэтому я смогу поменять его только в восемнадцать… – Но я твой отец! – он даже встал с табуретки и гордо выпятил грудь. – Можем сходить в паспортный стол хоть в понедельник! – Спасибо. Но я поменяю в восемнадцать. Просто я до сих пор не выбрала. Вот ты бы как меня назвал? Отец задумался. – Понимаешь, – сказал, наконец, он, – я одну дочку назвал Аней, а другую – Машей. И на этом моя фантазия все. – Ясно, – вздохнула Дуня. Она еще немного отпила чая. На кружке от него остался грязно-коричневый ободок. – А я маленькая думала, что ты улетел на Марс. А ты все это время был тут, на Рабочей. Отец пожал плечами. Дуня подумала, что волки проглотили бы его за один присест. В семнадцать лет Дуня закончила школу и полетела не на Луну и даже не на пенсию, а в большой город учиться в институте. Мама, бабушка и тетя Тося плакали, как дети, провожая ее в аэропорту. На билет денег дал отец – он как раз продал машину и отстегнул Дуне маленькую кучку денег. – Все равно пропью, – сказал он. Дуне исполнилось восемнадцать между сессией и рабочей сменой в «Макдональдсе». За следующий год она так уставала, что вечерами проваливалась в сон, как в черную дыру, и если б в тот период кто-то разбудил ее и спросил, что означает Маргарита, или как зовут ее саму, то Дуня бы ничего не ответила. Она бы просто не проснулась. В девятнадцать у нее случилась любовь и временный переезд из общежития. Ее избранник, что смешно, тоже жил с мамой и бабушкой, каждая из которых напоминала тетю Тосю. Они в первый же день безошибочно распознали кривые Дунины ноги под длинной юбкой и то, что она росла без отца. «Без мужчины разве ж нормального человека вырастишь! – поучительно верещали они, и через пару месяцев любовь у Дуни кончилась, и она опять вернулась в общагу. В двадцать в деканате ей срочно велели менять паспорт – Дуня так замоталась между учебой и подработками, что совсем про это забыла. – Я поменяла паспорт, – сообщила она маме, бабушке и тете Тосе, когда приехала домой на каникулы. Мама закрыла лицо руками, а тетя Тося полезла за сигаретами. – Ну? – грозно спросила бабушка. – Мы же так долго выбирали, – тихо запричитала мама, – подбирали… Все трое заметно постарели – ссутулились, пошли морщинами. – …по словарям смотрели, по книгам… У тети Тоси смешные желтые зубы, у мамы – все тот же тощий учительский пучок на голове. – …старались, чтобы редкое было… Бабушка держалась молодцом, но и ее земная гравитация и прожитые годы сложили вдвое. – …чтоб не как у всех… – Ну?! Дуня молча положила документ на стол. Мама сжалась возле раковины, тетя Тося схватила было паспорт, но бабушка шлепнула ее по руке. – По старшинству, – сказала она и надела очки, – ну и фотография! Так… Дуня Кулакова?! – Дуня Кулакова, – подтвердила Дуня, а тетя Тося засмеялась и поперхнулась дымом. Дуне хотелось рассказать, как непросто быть домашней девочкой в большом городе. Что стипендия крошечная, а денег, присланных из дома, хватает только на проезд. Что в общаге воруют продукты из холодильника, а зимой задувает в окно. Как сложно готовиться к зачету после рабочей смены. Как больно склеивать разбитое сердце, потому что осколки колят каждый раз, когда пытаешься вернуть их на место. А еще про то, как приятно кружится голова в день зарплаты – вот деньги, а вот руки и ноги, которые их заработали. Как смешно шутит управляющий, как бережно старенький профессор разглаживает зачетку, перед тем как поставить в нее «отлично». Что в магазинах продаются вещи, в которых ни одни ноги не будут казаться кривыми, и она, Дуня, может их купить, если чуть-чуть подкопит. Как красиво переливается новогодняя елка на центральной площади… – Как же так? – спросила мама. …И что ее радар сломался. Или все просто перестали шептаться и делать похабные жесты руками. Наверное, у этих всех забот не меньше Дуниных, и им нет никакого дела до чужих имен и фамилий. А больше всего Дуне хотелось рассказать, как же это здорово – перестать быть домашней девочкой, а стать своей собственной, самой по себе девочкой. Но она сказала: – Я так и не придумала другого имени. Времени не было. А кроме Дуни меня все равно никак больше не зовут. Какая я Авдотья… Я на нее даже не откликаюсь. Вот и стала той, кем была с самого начала. – Дуней Кулаковой? – прокашлявшись, спросила тетя Тося и снова засмеялась. – Дуней Кулаковой. У бабушки впервые за последние двадцать лет не нашлось слов. Тетя Тося в очередной раз щелкнула зажигалкой. – Кого мы вырастили? – простонала мама у раковины. – Меня, – улыбнулась Дуня.
Автор: Даша Берег Оригинальная публикация ВК.
