(эпизод из жизни тюремного врача)
В терапевтическом отделении состоялся консилиум. Как всегда, все переругались, дошло даже до личных оскорблений. Татьяне было смешно слышать от взрослых, уважаемых докторов ребячьи диалоги вроде: «дурак», «сама дура», и «от дурака слышу».
- Как в песочнице, - смеялась она.
Разошлись обиженные друг на друга, но Татьяна знала, что эти детские обиды забудутся всеми участниками заседания уже по дороге в свои отделения.
Много раз Татьяна убеждалась в правдивости поговорки: с кем поведёшься, от того и наберёшься. Когда в её жизни появился Рыбаков, на многое она стала смотреть Женькиными глазами. В её речи появились Женькины интонации, словечки, она непроизвольно копировала его жесты. Интерес Рыбакова к античному искусству, философам, к истории древнего мира передался и Татьяне. Женька часто рассказывал ей о своих знакомых, друзьях и очень забавно сравнивал их с героями любимых мифов. Хромой кочегар на предприятии Рыбакова, например, был похож на древнегреческого бога огня Гефеста, владелец пивного ларька в посёлке смахивал на вороватого Гермеса. Это оказалось заразительным, и Татьяна подсознательно тоже стала отождествлять своих коллег с античными героями.
Консилиум – дело серьёзное и возглавляла их всегда главный врач Надежда Харитоновна, она же Матильда. Сегодня Надежда Харитоновна, в накрахмаленной, высокой, медицинской шапочке, в белом халате, и во главе такого высокого собрания напоминала древнеримскую богиню правосудия Юстицию. Как и полагалось, у богини была соответствующая стать римской скульптуры и серьёзное, даже суровое выражение лица. Вместо меча в её руке была толстая шариковая ручка, в которой помещались стержни четырёх цветов, на глазах модные, солнцезащитные очки, аналог повязки на глазах богини. Стёкла очков были с необходимыми диоптриями и не очень тёмные, поэтому были вполне уместны в помещении. Правда у богини не было весов, на которых она должна была взвешивать все «за» и «против», но это обязательно должно было проявится в ходе самого консилиума. Весы имелись, но пока были невидимы.
С сомнением посмотрев на крутящийся стул возле стола Татьяны Владимировны, на котором ей предстояло разместиться, Матильда распорядилась принести «что-нибудь попроще», и старший санитар мгновенно доставил кресло из своей комнаты. При виде этого произведения искусства все ахнули. Кресло было с мягким сиденьем, высокой спинкой, верх которой, а также ножки и подлокотники были украшены замысловатой резьбой. Трон, да и только!
Другие участники заседания разместились на кушетке, расположенной напротив стола начальника отделения, и на стульях, стоящих вдоль стен кабинета. Собрание было представительным. На нём присутствовали все врачи терапевтического отделения, включая невролога Ушакова и дерматовенеролога красавицу Ольгу. Татьяна попросила всех докторов терапии прийти на консилиум, предполагая тяжёлую борьбу, в которой, если что, придётся добиваться поставленной цели не только уменьем, но и числом. Цель же была одна – перевод больного в хирургию. Из других отделений в заседании участвовали начальник хирургического отделения Герман Афанасьевич, два рентгенолога и фтизиатры. В больнице было три туберкулёзных отделения и все три женщины, возглавляющие их, присутствовали. Матильда распорядилась явиться на консилиум психиатру Алексею Хохлову. Психических отклонений у пациента, которого представляли на консилиуме, не было, поэтому все решили, что предусмотрительная Матильда пригласила этого специалиста для сотрудников, всякое бывало на таких мероприятиях.
- Вдруг, кто-нибудь взбесится, - потешались доктора.
- А что смирительную рубаху не прихватил, - смеялась Татьяна Владимировна.
- У меня дел по горло, а у вас всё шуточки, - ругался психиатр.
- Алексей, - строго обратилась Матильда-Юстиция к прибывшему доктору, - сколько времени нужно добиваться твоей консультации? Больного будем оформлять на освобождение по болезни, консультация психиатра необходима, поэтому, будь любезен, проконсультируй сегодня же и, чтобы я видела!
Хохлов подсел к неврологу Ушакову и долго ворчал, что его оторвали от неотложных дел. Все были в сборе. Удобно устроившись в кресле, Юстиция распорядилась начинать мероприятие, но на пороге Татьяниного кабинета появился патологоанатом Виктор Иванович. Все расхохотались. Предположили, что бдительная Матильда не исключала, что в процессе горячей дискуссии не только кто-нибудь взбесится, но возможно, кого-нибудь и «порешат». На самом деле доктор принёс из своей лаборатории готовые результаты биопсии, взятой при проведении больному бронхоскопии.
В задачу консилиума входило обсудить окончательный диагноз больного, который уже длительное время находился в терапии и решить вопрос о дальнейшей судьбе пациента, а именно: в каком отделении он продолжит своё лечение. Этого больного хорошо знали все присутствующие потому, что неоднократно его консультировали. Состояние больного было тяжёлым и всё шло к тому, что его нужно будет освобождать по болезни, а этот процесс предполагал множество хлопот. Для освобождения осуждённого из мест лишения свободы в связи с тяжёлым заболеванием нужно было оформить кучу бумаг, предъявить их суду, который будет придираться к каждой запятой, потом нужно будет думать куда отправить больного после освобождения. Сопроводить домой, если таковой имеется, или в учреждение Минздрава, о котором договорятся начальники. В результате наблюдения за больным, после множества обследований и консультаций, было больше данных за центральный рак лёгкого. В больнице для осуждённых ставки врача–онколога не было, поэтому до консилиума приглашали доктора из городской больницы. Он высказался за онкологическое заболевание, которое нужно было подтвердить результатами биопсии. Если диагноз рака будет подтверждён, онколог расписал химиотерапию, которая должна будет проводиться на базе хирургического отделения. Взвалить на плечи хирургии эту ношу Герман Афанасьевич не торопился. Чтобы истинная причина - нежелание заниматься тяжёлым больным и ухудшить показатели отделения смертным случаем, (который был возможен), не выплыла наружу, Герман сделал вид, что сомневается в диагнозе. Он принялся доказывать, что в данном случае имеет место тяжёлая деструктивная пневмония или туберкулёзное поражение лёгких. Услышав такое заявление, Татьяна подумала, что несмотря на солидную внешность и почтенный возраст, хирург - настоящий Меркурий - бог обмана и плутовства. Реакция трёх фтизиатров была моментальной и синхронной. Они возмутились очень громко, и стали наперебой доказывать, что диагноз туберкулёза давно снят. Психиатр заинтересованно присматривался к женщинам, которые говорили одновременно и излишне горячо. Оживился Виктор Иванович и продемонстрировал анализы, по которым было всё понятно – рак. Шум и гомон стоял невообразимый и в кабинет заглянул обеспокоенный старший санитар. Наконец опомнилась зазевавшаяся Юстиция.
- Коллеги, прекратите базар! – рявкнула она, опасаясь, как бы эта «дискуссия» не перешла в потасовку, уж больно все разгорячились. - Все слушаем Наталью Николаевну! Ругаться потом будем.
Наталья Николаевна – лечащий доктор представленного на консилиум пациента, доложила высокому собранию о всех перипетиях грешной жизни осуждённого Коробова, о развитии заболевания, о всех обследованиях, которые были проведены в отделении. Как только Наталья начала своё выступление, психиатр задремал.
- Алексей, не спать, - грозно одёрнула коллегу строгая Юстиция.
Наталья Николаевна, закончив своё грустное повествование, предложила всем пройти в палату, где находился больной. Палата была светлой и чистой. На стене напротив кровати больного висела репродукция картины И. И. Шишкина «Утро в сосновом лесу». Репродукцию купила в книжном магазине Наталья Николаевна (очень понравилась) и как всё ненужное в доме, принесла на работу. Любовь Андреевна – сестра хозяйка отделения, уговорила всех повесить «эту красоту» в палату, где обычно лежали тяжёлые больные. Оперативники, да и режимная служба были не в восторге от этого украшения. Это вообще-то запрещалось по оперативным соображениям, но Дося настояла на своём. Любовь к прекрасному победила!
Наталья Николаевна возглавила процессию, но перед палатой остановилась, чтобы уступить дорогу Матильде. На пороге палаты их встретила Любовь Андреевна. На её круглом, с ямочками лице сияла улыбка. Как хозяйка этого пространства, созданного её трудами, она гостеприимным жестом пригласила докторов пройти в палату, а сама остановилась в дверях, готовая к любым поручениям. Вскоре к ней присоединился старший санитар и старшая медсестра отделения.
Больной Коробов находился в палате один. Доктора встали у постели пациента, а Герман Афанасьевич, сел на табуретку, стоящую возле кровати. К ужасу всех собравшихся, которые то и дело посматривали на часы, Герман начал обстоятельно расспрашивать больного о его самочувствии, подробно интересовался историей его заболевания, о чём только что докладывала лечащий врач. Затем хирург перешёл к обследованию больного, которое включало в себя осмотр, пальпацию, перкуссию и аускультацию. По всему было видно, что он решил взять высокую комиссию измором. Все этапы обследования хитрый Меркурий проводил медленно, будто издеваясь над присутствующими. Красавица Ольга откровенно зевала, Наталья Николаевна и Татьяна Владимировна не скрывали неприятия всего происходящего, так как ежедневно самым подробным образом обследовали пациента. Матильда, пользуясь моментом, подошла к подоконнику, провела пальцем по его поверхности выявляя наличие пыли. Палец с ярким ноготком остался чистым и в дверях облегчённо выдохнула Дося. Матильда-Юстиция перешла к тумбочке больного, на которой лежала пара румяных пирожков, несколько конфет и стояла бутылка кефира.
В дверях палаты послышалось шушуканье. Старшая сестра отделения Нина Сергеевна, грозным шёпотом выговаривала Досе за то, что она не спрятала от посторонних глаз ни свои знаменитые пирожки, ни кефир, которого пожелал накануне больной. Все знали, что Дося подкармливает своих подопечных, особенно тех пациентов, состояние которых было тяжёлым. Жалела, хотя понимала, что перед ней преступники. Нина Сергеевна была гораздо строже в отношении пациентов, но к санитарам, как к своими сотрудникам была более лояльна, даже иногда тоже угощала их. Однако, в работе была чрезвычайно требовательна и строга. Утаить что-нибудь, происходящее в отделении от Нины Сергеевны было невозможно.
- Всевидящий Аргус, - иногда думала о своей «старшей» Татьяна Владимировна. У этого греческого великана было множество глаз, и, когда одна часть их спала, другая бодрствовала. У Нины Сергеевны и среди санитаров, и среди больных были свои глаза и даже уши. Она знала всё, происходящее в «терапии» и в больнице не хуже оперативной части.
Герман, между тем, приступил к аускультации. С умным видом приложив фонендоскоп к спине больного, он о чём-то размышлял. Пациент тем временем не отрываясь смотрел на Наталью Николаевну. Столько страдания и мольбы было в его глазах, что этим заинтересовалась Матильда. Она подошла к Герману и спросила, кивнув на больного:
- Ну, что там?
Герман, он же хитрый Меркурий, пожал плечами.
- Что и требовалось доказать, - злорадно подумала Татьяна. – Не умеешь, не берись.
- Хирургом можешь ты не быть, а терапевтом быть обязан, - громко, на всю палату захохотал Ушаков. Тихонько хихикая, его шутку угодливо поддержали фтизиатры, которым ещё предстояла битва с лукавым хирургом.
- Ну настоящий Мом - бог насмешек и злословия, - подумала Татьяна, взглянув на радостного невролога. Попасть ему на язык было опасно. Это Татьяна знала не понаслышке. Но в данном случае за шуткой невролога таилась истина - все лучшие узкие специалисты начинали свою карьеру терапевтами.
- Наталья Николаевна, - вдруг подал голос больной. Задыхаясь и обводя умоляющим взглядом всех присутствующих, он сказал, почти плача. - Не переводите меня, пожалуйста. Мне здесь лучше, я здесь поправлюсь! Там, в хирургии, меня «зарежут»…
- Что ты такое говоришь? Оперировать тебя не будут, - возразила Наталья Николаевна, положив руку на плечо пациента. - Ты будешь лечиться консервативно, то есть капельницами, но в хирургическом отделении. Химиотерапию будет проводить подготовленный хирург,- объясняла Наташа Коробову, гладя его по плечу.
- Лучшая операция, между прочим, та, которая не сделана, - щегольнул афоризмом Герман. - Тебе операция не требуется, - продолжил он, обращаясь к пациенту. За этой фразой скрывалась трагическая для больного правда - оперировать его было поздно. Кашель и недомогание у Коробова появились ещё на свободе, где он занимался разбоем и о здоровье не думал. На флюорографии, сделанной при поступлении Коробова в СИЗО, в лёгких уже были изменения, на которые тамошний рентгенолог не обратил внимания. Заболевание развивалось, симптоматика нарастала, но больной обратился в медчасть в зоне только тогда, когда появились боли в груди, а из-за одышки не смог ходить в строю.
Матильда распорядилась закругляться и все вернулись в кабинет Татьяны Владимировны. Дискуссия продолжилась. Терапевты утверждали, что всё ясно и диагноз злокачественного новообразования не вызывает сомнения. Требовалось, чтобы эту точку зрения подтвердили рентгенологи, на что терапевты очень рассчитывали. Однако, специалисты разглядывали рентгеновские снимки так, как будто видели их первый раз. Глядя на них, Татьяна стала подозревать, что между ними и хитроумным Меркурием существует сговор. Мужики–рентгенологи, державшиеся плечом к плечу как два Аякса, туманно и вяло объясняли рентгенологическую картину. Они утверждали, что данных больше за центральный рак, но не исключали и деструктивную пневмонию, что по мнению терапевтов было абсурдом. Диагноз туберкулёза лёгких оба Аякса отвергли категорически.
Несмотря на то, что больница для осуждённых была не очень большой, и по количеству коек, отделений и медперсонала была тождественна центральной районной больнице Минздрава, но интриги здесь были не меньше, чем на божественном Олимпе. Надежда Харитоновна начинала свой медицинский путь как фтизиатр. Дослужилась до начальника туберкулёзного отделения, а потом была назначена главным врачом. Любовь к фтизиатрии Матильда сохранила в своём сердце и на новой должности, а дружба со всеми докторами туберкулёзных отделений, особенно с их начальниками, с которыми приехала на Север по распределению медицинского института, только крепла с годами. Одна из заведующих и подруг - Нина, была женой Германа Афанасьевича. Таким образом консилиум, который вначале воспринимался терапевтами как формальный, приобретал характер интриги, исход которой был уже ясен. Наталья Николаевна и Татьяна одновременно поняли, что высокое собрание диагноз онкологического заболевания, конечно, не снимет, но на переводе в хирургическое отделение настаивать не будет. Матильда–Юстиция достала из потаённого места свои весы и кидала на них единичные «за» перевод, и многочисленные «против». Последний и самый значимый аргумент против перевода в хирургию, были слёзы осуждённого Коробова, который буквально умолял Наталью Николаевну не отдавать его в руки кровожадных хирургов.
В процессе дискуссии требовалось чьё-то независимое мнение, и Юстиция обратила внимание на психиатра, который всё это время боролся со сном. Она попросила Алексея высказать своё суждение. Высокая комиссия получила многозначительный ответ в стиле бабушка на двое сказала: то ли дождь, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Разгневанная Юстиция в сердцах плюнула и, как она сама выразилась, приняла Соломоново решенье, то есть онкологический больной останется в терапии, но проводить лечение ему будет прошедший подготовку по этой теме хирург. Всё самое тяжёлое: уход за умирающим больным, обеспечение его дефицитными препаратами, оформление документов на освобождение, всё это ляжет на Наталью Николаевну и Татьяну.
- Это, же кумовство какое-то и протекционизм, - возмущалась Татьяна.
Юстиция достала свой меч и в решении консилиума, которое записывала Нина, подчеркнула красной пастой диагноз и постановление – продолжить лечение в терапевтическом отделении. Рекомендованное лечение – смотри консультацию онколога.
Когда Матильда торжественно удалилась вместе со своими «весами», красавицу Ольгу прорвало. Она объявила, что рентгенологи – дураки. Психиатр Лёшка Хохлов, по-быстрому проконсультировавший Коробова и собравшийся также по-быстрому смыться, - идиот. Герман – альфонс, привыкший выезжать за счёт жены Нины, которая много лет дружит с главным врачом. Фтизиатры, по мнению разбушевавшейся Ольги, предатели, ответ от которых прилетел незамедлительно в стиле «сама дура». Ушаков с восторгом смотрел на Ольгу, подошёл к ней, поправил прядку золотых волос на её голове, обнял и с таинственным видом вывел из кабинета.
- Точь-в-точь Фурия, подумала Татьяна, глядя вслед удаляющейся разгневанной Ольги.
Фтизиатры, оскорблённые словами дерматовенеролога, молча поднялись со своих мест и хотели гордо удалиться, но Татьяна Владимировна обратилась к одной из них:
- Светлана Петровна! Все знают, что вы самый компетентный доктор в области фтизиатрии. О вас даже начальник медицинского отдела отзывался как об уникальном специалисте, - удивляясь своему противному, вкрадчивому голосу, сказала Татьяна. - Пожалуйста, подумайте ещё раз об этом случае, обсудите его в своём коллективе! Я на вас надеюсь, - сладким голосом закончила Татьяна Владимировна.
Она вдруг почувствовала себя мстительной Эридой, греческой богиней раздора, которая подкинула тамошним древнегреческим тётенькам яблоко, написав на нём слово «прекраснейшей». Дамы не только перессорились потому, что каждая из них считала себя самой красивой, Троянская война началась, между прочим, из-за этого. Войны в больнице, конечно, не будет, но честолюбивые заведующие туберкулёзными отделениями будут дуться на Светлану Петровну, за то, что именно её назвали самой опытной и умной. – Пустячок, а приятно, - злорадно думала Татьяна. – Вот, вам за всё!
Довольными результатами консилиума остались двое: Герман Афанасьевич и больной Коробов. Герман Афанасьевич добился своего – тяжёлый больной останется в терапии.
- Своих «тяжёлых» в хирургическом отделении навалом, - пытался оправдать себя хитроумный Меркурий.
Осуждённый Коробов был доволен, что последние дни своей жизни (а он об этом догадывался), он проведёт в этой палате рядом с сосновым лесом, где на деревьях сидят медведи, в обществе добродушной Доси, строгой Нины Сергеевны и добрейшей Натальи Николаевны. Каждый день ему будут делать уколы и давать таблетки медсёстры, которые для него стали не медицинскими, а почти родными сёстрами.
- Кому рассказать, - размышлял Коробов, - в натуре, никто не поверит, что такого покоя и комфорта никогда не было в моей жизни. Ни семьи, ни дома, только пьянство, драки, бегство от полиции и лагеря.
Татьяна Владимировна, Наталья, старшая сестра отделения и все другие члены коллектива терапии были разочарованы результатами консилиума. Патологоанатом Виктор Иванович, который редко бывал на консилиумах, был ошарашен. В его руках были анализы, подтверждающие на все сто процентов онкологическое заболевание, и он принял сторону терапевтов. В благодарность за поддержку Виктор Иванович был приглашён на чаепитие, но отказался, сославшись на множество дел, дожидавшихся его в лаборатории.
Противно, конечно, что нас так ловко обставили - рассуждала Татьяна. - Однако, если бы на нашем мероприятии присутствовал бог медицины Асклепий, он остался бы доволен потому, что главный человек в медицине – это больной человек. В нашем случае это разбойник Коробов, который будет получать квалифицированное лечение в наиболее комфортных для него условиях, и это самое важное. Нужно успокоиться. Пошли чай пить, - предложила Татьяна Владимировна.
В бытовке уже расположились Ушаков и Ольга.
- Что вы головы повесили, нашли от чего расстраиваться, - заговорил Ушаков, посмотрев на грустных терапевтов. Он громко размешивал сахар в своей чашке.
- Потише нельзя? Без того башка трещит, - пожаловалась Ольга.
- Мерехлюндию отставить, - скомандовала Татьяна.
- И то правда! – встряхнула головой Наталья Николаевна. - Александр Васильевич Вишневский, - начала она свои рассуждения, - говорил, что больного надо лечить только так, как лечил бы самого себя. А я, например, не хотела бы лечиться в хирургическом отделении.
- Это какой Вишневский? – переспросил Ушаков. - Насколько я знаю их много, целая династия.
- Основатель династии, который мазь придумал на основе дёгтя – «мазь Вишневского». Он ещё автор проводниковой анестезии и новокаиновой блокады.
Немного посплетничали про консилиум, поели, попили чайку, успокоились и разошлись по своим рабочим местам.
Всё это, с акцентом на юмор рассказывала Татьяна Рыбакову. Он хохотал до слёз, слушая Татьянины меткие характеристики коллег и сравнения их с античными героями. Он знал, конечно, как тяжело работается докторам в условиях больницы для осуждённых, и порой только юмор и оптимизм помогал им пережить даже самые драматические моменты. Рыбаков сам наблюдал и в больнице, и в зоне, где отбывал наказание, как работали медики в этих тяжелейших условиях. Он видел, как непросто медицинским работникам быть буфером между администрацией и спецконтингентом. Кроме множества больших и маленьких проблем в больнице, постоянная неукомплектованность медицинскими кадрами приводила к тому, что приходилось работать за двоих. Материальное вознаграждение не компенсировало всех издержек, и это приводило к профессиональному «выгоранию». В таких условиях чётко работал естественный отбор. Всех, кто не мог вписаться в эти жёсткие рамки, жизнь заставляла искать другое место работы.
- Только очень добрые, умные и профессиональные люди могли всё это выдержать и остаться верными присяге врача, которую они давали в самом начале своей деятельности, - размышлял Женька. - Татьяна Владимировна, его Танька, Танечка была среди тех, кто этот отбор прошёл, -думал Рыбаков. - И я этим горжусь!
- Под эгидой нашей Надежды Харитоновны – Юстиции, несмотря ни на что, мы и продолжаем трудиться, - смеясь, пафосно закончила свой рассказ о консилиуме Татьяна.
- Между прочим, «эгида» - это козлиная шкура, - добавил Женька перцу в юмористический рассказ Татьяны.
- Не знала этого, - удивилась Таня, - а как она защищала-то, эта обыкновенная шкура?
- Она покрывала щит Зевса, и поэтому обладала волшебной силой, - пояснил Рыбаков. – Ваша эгида, то есть защита на поприще тюремной медицины, - ваша совесть, знания и ещё, наверное, юмор, который для любого человека огромное подспорье. Кажется, Виктор Гюго говорил, что мы рождаемся с криком, умираем со стоном, остаётся только жить со смехом, - закончил он.
© Елена Шилова
2024 год, июль