— Савелий, я не понимаю, зачем ты себя мучаешь?
— Мам, не начинай, пожалуйста, это бесполезный разговор. Пожилая женщина подошла к сыну:
— Послушай, я тоже любила Катю, но вы не виделись почти десять лет, а сейчас её вообще нет. Зачем ездить каждый день на кладбище и выматывать себя?
— Мам, неужели ты не понимаешь, что я очень виноват перед ней? У меня просто душа горит, я спать спокойно не могу. И Катя, Катя не успела мне что-то сказать. Я должен понять, должен догадаться, что именно.
Инна Григорьевна даже ногой притопнула:
— Сын, у меня такое ощущение, что ты сходишь с ума. Ты что, сидя там на кладбище, ждешь, что Катя тебе скажет, что не успела сказать при жизни?
Савелий потер лицо руками:
— Нет, мам, конечно нет, просто чувствую, что мне пока это нужно.
Инна Григорьевна присела на диван и продолжила:
— Бедная девочка, так извела себя. Твоя вина, несомненно, есть, но случилось так, как случилось, и ты уже не сможешь ничего изменить. Кати нет, а ты есть, и нужно жить настоящим, а не воспоминаниями о прошлом.
— Я все понимаю, мама. Схожу сегодня, а потом, потом постараюсь взять себя в руки.
— Вот и славно. Эх, Катенька, бедная девочка.
Савелий сел в машину. Разговор с матерью разбередил все то, что он так старательно пытался забыть.
С Катей они познакомились случайно. Савелий влюбился сразу, вот как будто током его шибануло. Катя была совсем не такой, как все его знакомые. Скромная, тихая, некоторым даже казалась странной, но она не была странной, была просто очень нежной. На тот момент у Кати никого из родственников не было. Мама умерла, когда девушке исполнилось всего семнадцать, и она выживала как могла. Через три месяца Савелий сделал ей предложение. Катя уже жила в его квартире, когда Мила, бывшая девушка Савелия, которая сама же его и бросила, задалась целью вернуть его.
Савелий хорошо знал Милу, знал, что ничего хорошего от нее ждать не следует, но все равно поехал, когда она позвонила в слезах и попросила об этом. Думал, что нужна какая-то помощь, а дальше, как в плохом кино, банальное снотворное, проснулся у нее в постели, а рядом стояла Катя. Он никогда в жизни не забудет эти глаза. В них было столько боли. Катя выбежала из квартиры. Пока он одевался, пока кричал, что сделает с Милой, Кати след простыл. Это был последний раз, когда он видел ее. Нигде не мог найти. Она даже не заехала за документами.
Примерно полгода назад ему позвонили. Ночью.
— Савелий Сергеевич, простите, пожалуйста, наверное, я совершаю глупость, что звоню вам, но у нас безвыходная ситуация. К нам в больницу поступила женщина, утверждает, что вы ее хороший знакомый. У нее нет документов, ничего нет. Попросила позвонить вам, говорит, что ее зовут Катя.
Савелий вскочил с кровати:
— Какая больница? Что с ней?
— Центральная больница. Женщина очень плоха, у нее рак, и сделать мы уже ничего не можем, разве что слегка облегчить ее страдания в последние часы.
— Часы? Он взревел так, что на том конце трубки стали испуганно оправдываться.
— А она слишком поздно появилась у нас.
Савелий за рулём гнал. Ему нужно было как можно быстрее увидеть Катю. Он был уверен, что это она.
Катерина была в сознании, но не похожа сама на себя, только глаза. Все те же глаза, полные боли.
— Савелий, я так ждала тебя, мне нужно... кое-что рассказать тебе.
Он присел на кровать, взял ее руку в свою. Катя тяжело дышала, лоб был покрыт испариной.
— Не говори ничего, Катюша, я найду самых лучших врачей, они вытащат тебя, слышишь?
По щеке Кати ползла слезинка. И тут ее тело выгнулось дугой. Савелий вскочил, чтобы позвать доктора, а когда врачи-медсестры прибежали, все уже было закончено. Он тогда чувствовал себя так, будто его трактором переехали, причем несколько раз. Его никак не могли уговорить покинуть палату, до тех пор, пока за ним не приехала мама.
Про Катю в больнице никто ничего не знал. Просто говорили, что она сама пришла, правда сначала в другую больницу, а уже оттуда ее перевезли сюда, по профилю.
Он похоронил Катю, похоронил свою любовь, и все, душа его сгорела.
Савелий выехал наконец из двора. Нужно еще заехать в какой-нибудь магазин, купить сторожу бутылочку. Он время от времени привозил к кладбищенскому смотрителю презент, а тот, в свою очередь, следил за порядком на Катиной могиле.
В магазине было шумно. Савелий поморщился, кто-то пронзительно ругался, а он терпеть не мог, когда орали. Купив все, что было нужно, направился к выходу и вдруг остановился. Понял, кто кричит и на кого. Здоровенный детина в форме охранника держал за плечо девочку лет восьми или около того, и орал на нее так, что вокруг них уже целая толпа собралась. Этот охранник не только ругался, но параллельно рассказывал, какое будущее ждет эту малышку.
Ребенок был похож на беспризорника, одежда явно с чужого плеча, затравленный взгляд, худоба. В груди девочка крепко прижимала кулек с конфетами, видимо, украла его. Савелий направился к ним:
— Вы что себе позволяете такими словами на ребенка орать?
Охранник уставился на него, но тон немного снизил:
— А вы, прежде чем заступаться в суть бывникли! Она украла конфеты, и, скорее всего, не в первый раз, а мы тут потом плати за таких.
Девочка негромко ответила:
— В первый раз я, мне очень нужно, это любимые конфеты мамы.
Охранник тут же смутился:
— Вот, видите, родители, видимо, пьяные день и ночь, а ребенка на промысел отправляют за закуской.
Девочка отчаянно затрясла головой, а Савелий увидел, как пальцы охранника с силой сжали ее плечи. Малышка даже присела от боли.
— Отпустите ее немедленно! — обратился к нему Савелий.
— И не подумаю. Вот дождусь полицию, пусть составляет акт, кто будет за все это платить.— Охранник сделал неопределенный жест рукой.
— Я заплачу, отпусти ее. Савелий достал бумажник, и охранник тут же отпустил ребенка.
Девочка, коротко взглянув на него, тут же исчезла. Охранник назвал такую сумму, что столько, наверное, стоили все конфеты, которые сейчас были в магазине. Но Савелий не стал спорить, молча отдал деньги. Уехать быстро не получилось. Приехала полиция, пока объяснялись, пока подписывали все эти протоколы, из магазина вышел только через час. Настроение было настолько паршивым, что Савелий сначала решил не ехать на кладбище, но немного посидев в машине, успокоился и направил машину на выезд. Кладбище совсем недалеко отсюда.
Он зашёл как обычно к смотрителю кладбища, на месте его не оказалось. Савелий оставил на столе то, что купил ему, и пошел по знакомой тропинке. Подошел, сел и только после этого увидел, что на могиле лежат конфеты. Кто-то еще приходил к Кате.
Савелий вдруг почувствовал, что по спине пробежала струйка пота. Так, точно такие же конфеты он видел в руках у той девочки в магазине. Скорее всего, просто совпадение.
— А вы знали мою маму?— услышал он со спины.
Он медленно повернулся, потому что думал, что если повернется быстрее, обязательно напугает того, кто говорил.
— Ой, это вы? —продолжала говорить девочка. — Спасибо вам. Я вам ничего не успела рассказать в магазине, просто очень хотелось побыстрее уйти оттуда, а мама так любила эти конфеты! Мы покупали их, правда, нечасто.
— Ты кто?— Савелий откашлялся, потому что голос его напоминал какой-то хрип.
— Я Настя, а это моя мама. Девочка вошла в оградку. В ее руках была банка с водой. Она стала поливать цветы и негромко рассказывать:
— Мамочка заболела, а лечиться ей было некогда. Мы жили у бабки Вали, мама ей готовила, убирала. А когда не смогла уже пойти на работу и не смогла бабке помогать, та нас выгнала. Мы три ночи провели на вокзале, нас и оттуда прогнали. А потом маме совсем плохо стало. Она отвела меня к детскому дому. Попросила, чтобы я немного побыла там, а сама пошла в больницу. Я пожила, все ждала, ее ждала, а мама... Девочка всхлипнула.
— И что же, у вас никого больше нет?—заинтересовался Савелий. — Нет. Я случайно узнала, что мамы больше нет. Сбежала из детского дома и здесь пряталась, когда полицейский меня догонял. А пока шла, наткнулась на это…
Савелию хотелось кричать: “Так вот о чем, вернее о ком, хотела ему сказать Катя… И не успела”.
— Послушай, Настя, я очень хорошо знал твою маму. Раньше, давно. Может быть, ты согласишься поехать к нам домой? У меня там тоже мама…
Девочка немного подумала, потом кивнула:
— Пожалуй. На улице тяжело. Все равно меня скоро поймают.
Савелий быстро написал матери СМС, что едет не один, и они направились к машине.
Настя была похожа на мать, на Катю, но напоминала ему кого-то еще.
Ирина Григорьевна посмотрела на гостя с улыбкой:
— Ну, давай знакомиться. Меня зовут Инна Григорьевна.
Девочка сначала протянула руку, но тут же отдернула ее, увидев, что рука не совсем чистая.
Мать Савелия ласково сказала:
— А пойдем-ка, Настя, умоемся, потом будем обедать.
Малышка согласно кивнула, а Савелий проводил их взглядом. Он со стороны наблюдал за тем, как мама и Настя разговаривают, что-то обсуждают. Наконец, малышка, чистая, сытая, спала в своей постели. Мать спустилась к нему.
Савелий поднял на нее глаза:
— Мам, что с Настей делать? Как ей помочь? Я не могу допустить, чтобы Катина дочка жила в детдоме.
Мать подняла бровь:
— Катина, говоришь? Ты знаешь, сколько Насте лет?
— Нет, ну, наверное, семь-восемь.
— Нет, Савелий, ошибаешься, Насте девять, и не просто девять, а девять и пять месяцев.
—«И?» Савелий, не понимающий, смотрел на мать.
Она вздохнула. Посмотрела на него, как будто у него не все в порядке с головой было.
— Сын, тебе не кажется, что Настя на кого-то очень похожа?
— На Катю? Ну да, я заметил.
— Господи, как ты только умудряешься бизнес вести!
Мама Савелия встала, вышла из комнаты. Вернулась почти сразу, неся в руках альбом.
Савелий поморщился:
— Ну да, самое время, чтобы посмотреть семейные фото!
Инна Григорьевна что-то нашла там. Протянула ему:
— Вот, смотри, это ты.
Савелий взял фотографию в руки и замер. На него смотрела Настя только в мальчишеском обличии. Руки задрожали.
— Мама, этого быть не может.
— Может быть, именно про Настю тебе хотела сказать Катя!
Через день Савелий, Настя и Инна Григорьевна были у бабки Вали. У той самой, где жила Катя.
— Ну и что вам надо?— спросила бабка Валя. — Конечно, зачем мне такие нахлебники? Пенсия у меня не резиновая. А Катька бы все равно померла, потому что не лечилась. А мне потом что с детем делать? Да и не родня они мне. Пусть спасибо, скажут, что столько времени крыша над головой была.
Савелий скрипнул зубами:
— Бабушка, а Катя как у вас появилась?
— А как? Прибилась. Беременна и без документов. Вот пустила обогреться, а она рожать вздумала. Документов нет, роды быстрые. Я санитаркой в роддоме долго работала, справились дома. А вы что ж, родня ее, значит? Значит, за нее и ребенка заплатите мне. Столько лет они у меня тут на всем готовом жили.
Савелий молча кинул на стол пачку денег и развернулся. Он уже дошел до двери, как бабуля окликнула его:
— Погоди, книжку свою Катька у меня оставила. Забыла, что ли? Писала туда все что-то.— бабушка протянула ему толстую тетрадь.
Савелий взял и все так же молча вышел. Тетрадь открыл только вечером. Это было очередное потрясение. Он никогда не знал, что Катя вела дневник. Читал до утра. И про то, как сильно она его любит. И про то, как больно ей было, когда застала его в постели с Милой. И про то, как родила от него дочь. Записи после рождения Насти были совсем редкими и всегда печальные. Просто пронизанные болью. Последняя — за месяц до смерти Кати. Она была короткой: “Господи, помоги моей доченьке”.
Когда Савелий закрыл тетрадь, лицо его было мокрым от слез. На улице светало. Он встал у окна. Нет у него больше Кати. Вот сейчас он четко понял это. Но у него есть Настя, дочь, его дочь и дочь его любимой женщины. Сзади тихо скрипнула дверь.
— Сын, ты что, не ложился?
Он повернулся:
— Нет, мам, — читал дневник, — Как же ей тяжело было.
— Верю, сынок. А Настя?
— А Настя, мам, твоя внучка и моя дочь!
Женщина выдохнула:
— Ну и слава богу, я бы все равно не смогла ее уже никому отдать.
Когда они обо всем рассказали малышке, Настя долго молчала, а потом спросила:
— Значит, ты мой папа? А почему? Почему ты раньше не приехал? Ты бы помог маме!
— Я не мог, Настенька. Про тебя я вообще ничего не знал, а с мамой мы как-то разошлись.
Настя вздохнула:
— Как все сложно у вас у взрослых. Но, значит, мне больше не нужно в детский дом?
— Никогда! Теперь у тебя будет совсем другая жизнь! — И Савелий осторожно ее обнял.