Мины могут быть спарены или счетверены, могут располагаться в один и два ряда. «Пасьянс», который разложит перед вами опытный минер, имеет множество видов, вариантов и рисунков. Хитрые штучки. Кроме основного взрывателя вверху, у них есть eщё дополнительный — сбоку или на дне. Тоненький провод может соединить этот дополнительный взрыватель с соседней миной или держать свою мину, так сказать, «на якоре».
Помню нашу сапёрную роту в бригаде. К ним особое уважение - "музыканты"! Жили они в модуле. А это для бойцов в Афганистане чуть не храмом бытовой роскоши для солдат считался. Остальные бойцы нашей десантно-штурмовой бригады, кроме разведроты, жили во взводных палатках. Но это привилегия сапёрам обозначена была неспроста. Минная афганская война - это прежде всего их труд, наших сапёров. Каких только сюрпризов культурный запад не организовывал нам "пасьянсом" в земле Афгана.
Читая статью Красной Звезды 1942 года чувствуешь, как хорошо забытый холодок пробегает по спине, словно ты там, на передке...
Все знают – сапер ошибается один раз. Трудно это представить – жуткая тишина и ожидание взрыва... в лицо!
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 24 июля 1942 г., пятница:
Минная рапсодия
Полковник Смирнов, начальник инженеров крупного соединения, познакомил меня с наградным листом на бойца инженерного батальона Георгия Воронцова.
— Посмотрите-ка, что этот парень натворил! — сказал он.
Мотивировка представления к ордену была изложена скупо, сухо, но все же давала понять, что Воронцов обезвредил множество немецких мин, а затем, в составе саперно-танкового десанта, провел колонну машин через минное поле противника и оборонял танк, потерпевший аварию.
— Что-то много для одного раза...
— Это просто сплющилось от плохого изложения, — стал объяснять полковник.
— Тут не одна операция, а несколько.
— Я не пойму, что тут главное.
— Главного как раз и нет. Главное — это то, что он — настоящий музыкант. В его руках миноискатель — инструмент изумительной точности. Его чуть было не украли из батальона.
— Миноискатель или Воронцова?
— Воронцова, конечно. Когда он отстоял танк и удалось машину за ночь отремонтировать, танкисты забрали его с собой вместо раненого радиста, — кстати, этого радиста увел в тыл тоже Воронцов. Они возили его с собой трое суток и ни за что не хотели отдавать.
— Он еще и радист?
— Никакой он не радист. Просто хороший парень, может вывести танк из любой опасности.
— Так, значит, нужно взять один или два самых ярких подвига и описать, как он их совершил. Вот и все.
— Да у сапера, верите вы мне, ничего не бывает яркого. Сапер — это горняк и шахтер войны, он всегда в земле. Вот сапер разминировал путь для танков, и они прорвались к переднему краю противника. Кого хвалят? Танкистов. И верно, молодцы они! В другой раз, когда танки немцев застрянут на наших минных полях и попадут под огонь наших батарей, за кем будет успех? За артиллеристами. И что же? Правильно, конечно. Они же подбили немцев. Когда у бойцов не болят животы, потому что они пьют воду из колодца с хорошей водой, все жмут руку врачу. А колодец-тo кем вырыт? Сапером.
— Все это не то.
— Да я й не говорю, что «то». Но описать подвиг сапера вовсе, брат, не легко. Подвиг сапера всегда втекает в чужой успех и в нем растворяется без остатка.
...Инженерный батальон, где служит Георгий Воронцов, славился, как один из самых лучших по всему фронту, и был неуловим: его то и дело перебрасывали с участка на участок. Но однажды я совершенно случайно оказался по соседству со знаменитым батальном. Он принимал пополнение и как бы отдыхал. Впрочем, все равно, днем его бойцы спали, как совы, а ночью (сапёр — ночная птица) «играли» на миноискателях или закладывали «минные пасьянсы» для обучения новичков.
Приказом по фронту несколько десятков бойцов и командиров этого батальона было только что награждено орденами и медалями. В хате штаба приказ этот вывешен на стене. Возле него толпится народ. Большая часть тирад пришлась на долю героической роты лейтенанта Бориса Николаевича Жемчужникова. Теперь она передает свой опыт пополнению. С наступлением темноты начинаются практические учения — закладка минных полей и розыск «вражеских мин».
Показывает свою работу с миноискателем и Воронцов. Закопают десятка три трофейных мин, и Воронцов в паре с кем-нибудь из новых «прочешет» указанную площадь.
— Мины будут заряжены? — интересуется фотокорреспондент.
— Это по обстановке, — говорит Жемчужников.
— Самая трудная работа сапера — ночью, под неприятельским огнем. Ни слух, ни зрение тут ничего не стоят. Важны одни руки, — горячо утверждает один командир.
Старший политрук Апресян решительно возражает ему:
— Будь у тебя хоть восемь рук, а если слуха нет, — никакой ты не сапер.
Входит боец в большом, сползающем на глаза шлеме, ростом с винтовку.
— Вот его спроси, его! — кричит Апресян. — Ну, ты сам скажи, что для тебя важнее — слух, зрение или руки?.. Это Воронцов, — объясняет он мне.
Человек в большом шлеме робко пожал плечами. Видно, он не понял, в чем дело. Шепотом рассказал, что сам он из Челябинска, молочный техник по специальности, обезвреживать мины ему нравится.
— Что значит — нравится? — сказал я. — Это ж не рукоделье.
Воронцов улыбнулся усталой улыбкой.
— Сколько вы обезвредили немецких мин, - спросил я.
— Говорят, за пять тысяч перевалило. Со дня войны. Только не знаю — точно ли...
— Когда сапер хорошо работает на минах, стоит тишина. Тогда мы говорим: «минная рапсодия» началась. Значит, благополучно ползет он с миноискателем и играет на нем мелодию, которая слышна ему одному, а до нас доходит лишь тишиной, — торжественно произнес один сапер, очевидно, музыкант по влечению.
До сих пор не могу решить, хорош или плох образ «минной рапсодии», но я сразу принял его. Очевидно, не зря саперы любят музыкальные сравнении.
Рапсодия? Песня пастуха в тишине безлюдного поля, песня для себя, рождающаяся и умирающая без слушателей. Что ж, может, оно и похоже.
...Уже вечереет, и лиловое плоскогорье выпрямляет свои изгибы в однообразное сумеречное пространство. Человека не видно за десять метров. Мины, которые сейчас предстоит выловить Воронцову, уже заложены. Это немецкие танковые мины. Хитрые штучки. Кроме основного взрывателя вверху, у них есть eщё дополнительный — сбоку или на дне. Тоненький провод может соединить этот дополнительный взрыватель с соседней миной или держать свою мину, так сказать, «на якоре».
Такую комбинацию приходится вытаскивать тридцатиметровым тросом с кошкою на конце. Мины могут быть спарены или счетверены, могут располагаться в один и два ряда. «Пасьянс», который разложит перед вами опытный минер, имеет множество видов, вариантов и рисунков. Разгадать днем самый сложный «пасьянс» — дело несложное, зато ночью для неискушенного человека это — величайшее искусство.
Молодой сапер, идущий в паре с Георгием Воронцовым, поправляет наушники миноискателя и оглядывается, будто мины то и дело цепляются за каблуки его сапог. А Воронцов терпеливо настраивает миноискатель. Если эту штуку не отрегулировать до тонкости, чтобы он давал на мину звук определенной высоты, саперу пришлось бы останавливаться на каждой шагу и выковыривать из земли всякую чепуху. Голос миноискателя должен быть безошибочен. Пусть он дудит, как ему вздумается, на любой кусок металла, но перед миной он должен взвыть с той особенностью, какая задана ему, и дать, скажем, верхнее «си-бемоль», а никак не просто верхнее «си».
Настроив свой «страдиварий», Воронцов легкими взмахами начинает косить воздух у самой земли. Он подвигается Довольно быстро. Вдруг — стоп, останавливается. Экран миноискателя кружит над одним и тем же местом. Mина нащупана. Воронцов опускается на колени, потом ложится на живот и, отложив «страдиварий», легчайшими прикосновениями пальцев начинает расчесывать и разгребать землю.
Вот она, дорогая! Теперь только определять, одна ли она или соединена с другими. Его пальцы работают быстро, как ножницы парикмахера. Остов мины уже на две трети снаружи. Осталось подкопаться под нее, чтобы проверить, что там с ее днищем. Ага! Провод куда-то идет от днища. Дополнительный взрыватель быстро оказался в руках Воронцова. Теперь надо тянуться за тоненьким проводом к «соседке». Стоп! Под руку попадается еще один провод, идущий в сторону. По-видимому, букет мины расположен в виде звезды. Это предположение быстро проверяется миноискателем. Точно! Звезда. Теперь легче. Пальцы мелькают, как у пианиста.
...Апресян наклоняется к моему уху:
— Когда разминирование идет под огнем противника, приходится прикрывать мину своим телом, чтобы какой-нибудь осколок не залепил в нее, пока oнa не разряжена.
— Ну, а как же самому минировать в такой чертовской темноте?
— По нитке. Вбивается колышек, тянется нитка. Надо ползти, держась нитки. Собьешься — разорвешься. Такой закон... Но полной темноты не бывает.
— Как не бывает! — говорю я, протягивая перед собой руки и мгновенно теряя их очертания.
— Мы сейчас не под огнем немцев,— говорит старший политрук. — А когда под огнем, так замечательно освещает, работать легче... Только тогдa, конечно, другой вопрос появляется.
— Какой вопрос?
— Насчет жизни, - смеется он.
...Теперь, когда Воронцов в паре с новичком разрядил уже штук двадцать и отмерил колышками сделанный им проход в минное поле, картина ночи, сухо пересказанная в наградном листке, встает, как повторенная заново жизнью.
Это произошло в районе высоты 928,2. Шел черный дождь. Грязь была совершенно непролазная. Впереди дрожал океан огня. Парторг Шариков и Арымов приняли на себя огонь немцев, чтобы отвлечь их внимание от десантной группы сапер под командой старшего сержанта Шамова.
Впереди грохочут артиллерийские залпы. Взвиваются сигнальные ракеты. Наступление. Наши легкие танки с саперным десантом вырываются вперед, за ними — КВ. Впереди ров. Саперы-регулировщики проводят машины по узкому перешеечку. Дальше — поле боя. Немецкие минометы часто забрасывают его минами. Похоже, что идет огненный дождь, и каждая его капля величиной с добрых два мужских кулака.
Наши танки отвечают из своих орудий. Чернь ночи то и дело взрывается заревом, в котором мелькает высота 928,2. По-видимому, есть уже жертвы. Но ничего не видно. Раненого в такой чертовской темноте нельзя ни услышать, ни заметить, его можно только нащупать. Саперы десантной группы соскакивают с танков и ползком, по горло в грязи, нащупывают мины, убирают их с пути танков. Это старший сержант Шамов, младший лейтенант Гаршин, старший Политрук Апресян, и бойцы Воронцов, Занин, Шолохов, Исаков.
Через головы сапер танки ведут заградительный огонь. Двигаться совершенно немыслимо. Грязь заползает за воротник, набивается в рукава, хлюпает в сапогах и карманах. Шамов дает сигнал головному танку остановиться — обнаружено новое минное поле. Оно построено наспех, даже не убраны колышки, можно будет справиться быстро.
Саперы работают без передышки. Вдруг Шамов падает. Красноармеец Плоских подползает, чтобы вынести его на себе. Падает Занин. Рука его замирает на скобе только что извлеченной мины.
Но проход все же готов. Шолохов машет водителю головного танка. Танкист не замечает сигнала. Шолохов подбегает к танку:
— Можно вперед! — и никнет, схватившись за левое колено. Исаков бросается к нему на помощь, перевязывает, берет его винтовку, уговаривает уйти, но валится сам.
Воронцов остается с младшим лейтенантом Гаршиным и старшим политруком Апресяном. Он выносит раненых товарищей и пропускает вперед танки. Потом остается один в черной бездне ночи. Танки рвутся вперед, и сапер работает, почти накрываемый их гусеницами. И вот та машина с которой он подскочил к полю боя, останавливается, подбитая снарядом. Тогда, он принимается отстаивать ее oт нападения фашистских гранатометчиков и снайперов, помогает починить танк и, наконец, выводит машину назад через одному ему известный проход в минном поле.
Вот как она выглядит, эта «минная рапсодия». (П. ПАВЛЕНКО)
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.