— Привет, — услышала Татьяна за спиной знакомый голос. Раньше до боли знакомый, теперь уже отлегло, поутихло.
Женщина обернулась, увидела рядом с собой мужчину в гавайской рубахе с пальмами, расстегнутой до пупа, шортах цвета хаки и ковбойской шляпе, немного замызганной от того, что мужчина постоянно поправлял её, отодвигал со лба на затылок, а та, упрямая, ползла опять вниз по гладким хозяйским волосам.
— Славик? Ну надо же… — улыбнулась Таня, поправила бретельку длинного, с расклешённой юбкой сарафана, васильково–голубого, нежного цвета. — Какими судьбами?
Стоящий перед ней ковбой московского разлива смутился, стал оглядываться, искал кого–то глазами, не нашел, занервничал ещё больше.
— Мы только что приехали. Мы со Светиком. Я, признаться, не думал, что ты тоже тут… Неудобно вышло… — промямлил он, отводя глаза, потом, обрадовавшись, что на него обратил внимание администратор отеля, сунул ему свои документы.
Татьяна, пожав плечами, помотала головой.
— Отчего же неудобно? Отель общественный, море и солнце тоже общее. Ладно, Слава, я пойду, у меня йога скоро.
Мужчина хотел что–то ответить, но тут к нему подскочила юная, худющая, вся в конопушках особа, повисла на шее, стала что–то шептать.
— Свет, подожди, они оформляют. Ну потерпи хоть немного, как ребенок, ей–богу! — попытался снять с себя жену–обезьянку Славка, но не смог, так и стоял с ней не своей мощной, с набухшими жилами шее.
Светик болтала ногами так, что ударила Таню по ноге.
— Осторожнее, детка! — строго сказала Татьяна.
— Сами осторожней, смотрите, куда прёте! — огрызнулась Светлана. — Пупсик, эта женщина ко мне пристаёт! — прошипела она громко на ухо мужу, тыкая пальцем в Татьяну. — Давай скорее оформляй всё, и пойдем смотреть виллу. Ты же снял виллу, да?
Она хмуро поглядела сбоку на своего Пупсика, тот как–то неуверенно кивнул, потом стал шептать:
— Светик, эта женщина не… И… В общем… Виллы закончились, нам дадут хороший номер в основном корпусе.
— Слава! Мы так не договаривались! Ты обещал! — надула губы девица. Администратор, щелкая по клавишам компьютера, с интересом наблюдал за беседой молодых. Хотя молодой тут была только Светлана. В свои двадцать семь лет она смогла очаровать босса в фирме, куда устроилась обычным менеджером, отбила его у жены и детей, женила на себе. Слава, пятидесятилетний мужчина, с уже проглядывающей на висках сединой, и сам не заметил, как оказался у ЗАГСа, пройдя круги ада, связанные с разводом. Нет, Татьяна не тянула из него соки, не валялась в ногах, умоляя вернуться, одуматься, не кричала и не скандалила. Она сразу, как узнала, что перестала быть для мужа единственной, как будто в раковинку ушла, захлопнулась там, законопатила вход, делая вид, что мужа вообще не существует. Он приходил с работы, его даже не замечали, он вставал утром, его иногда только задевали плечом, но даже не извинялись.
— Тань… — как–то, еще в самом начале конца, потянулся ночью к жене Славик, но она так двинула ему по руке, что потом Светочка осыпала поцелуями красно–коричневый синяк на теле возлюбленного месяца полтора….
Славик, скинув шляпу и дав ей повиснуть на шее, испуганно и вместе с тем обреченно посмотрел на жену.
— Светик, виллы — это не очень удобно, ты пойми. От пляжа и ресторана они далеко, там много цикад и ящериц, а ты же не любишь этих мелких существ. Нам же дадут светлый, просторный номер. Вот увидишь, тебе понравится! — стал гладить выпирающую лопатками Светкину спину мужчина. — Ну вот, всё готово! Пойдем же смотреть!
Он потянул девчонку за руку, а сам обернулся, ища глазами Татьяну. Но та уже ушла. Ей васильковый сарафан краешком юбки мелькнул в конце аллеи, там, где солнце, падая на выложенную плиткой дорожку, плещется большим желтым пятном, расчерченным тенями от финиковых пальм.
— Ну пойдем. Рома! Рома, ну где ты там?! Иди, нам дали номер! — обернувшись к подростку лет тринадцати, пристроившемуся на диванчике и закусившего губу от усердной игры в виртуальную игру на гаджете, крикнула Света.
Мальчишка послушно встал и, не отрываясь от экрана смартфона, зашагал вслед за парой.
Таня тем временем, переодевшись и выйдя к крытой тентом веранде, взяла коврик, расстелила его, приготовилась к занятию. Йогой она начала заниматься не так давно, когда развелась и хотела немного расслабить зажатые в стрессе мышцы. Втянулась, полюбила, теперь купила себе в Москве абонемент в спортклуб, а тут, на отдыхе, пользовалась услугами инструктора от отеля.
Подошли другие женщины, поздоровались с Таней, кто–то просто кивнул, не зная русского языка, другие весело улыбнулись.
Пришел инструктор — поджарый, смуглый мужчина, невысокий, какой–то весь квадратный от накаченных мышц. Началось занятие.
Улучив момент, сидящая рядом с Татьяной женщина в темно–сиреневом купальнике и с повязкой на лбу шепнула Тане:
— Это что за фрукт с дочкой там, на ресепшене, с тобой разговаривал. Так виновато на тебя смотрел…
— Маш, это не дочка, а его жена, Светик. И это не фрукт, это мой бывший муж.
— Тучки небесные! — присвистнула Мария, стоя на коленях и вытягивая одну ногу назад. — Да настоящий фрукт, сухофрукт.
— Дэвочкы, не разговор! — погрозил инструктор пальцем в сторону Маши. — Дышать, надо дышать, а не болтать!
Татьяна кивнула, улыбнулась.
— А как же он тут? Зачем? — не унималась Мария. Она никак не могла взять в толк, как можно приехать на курорт, где отдыхает твоя бывшая.
— Я не знаю… — пожала Таня плечами. — Потом, Маш. Давай всё это обсудим потом…
Еле–еле дождавшись окончания занятия Маша потащила расслабленную Татьяну за столик, велела сидеть и ждать, принесла по стакану свежевыжатого апельсинового сока и, усевшись напротив подруги, вся обратилась в слух.
— Маш, зачем, я бы водички попила, дорого же, вот эти соки… — покачала головой Таня.
— Да ну! На себе не сэкономишь! Мне когда врач выкатил стоимость моих анализов крови на фоне авитаминоза и полнейшего упадка сил, я чуть в обморок не упала, а потом поняла, ведь всю жизнь себя ограничиваем, лишний персик с мандарином не купим, а уж лучше купили бы, чем на лекарства тратиться. Пей. Ну, за здоровье!
Женщины чокнулись, сделали по маленькому глотку.
— Вкусно! — зажмурилась от удовольствия Татьяна. — Очень вкусно, спасибо! Ну а Славик… Я не знаю, он вообще в выборе отелей, организации поездок не силён. Мы когда вместе жили, всеми отпусками занималась я, каникулами тоже детскими… Этот отель нашла случайно, поехали сюда первый раз, когда Ирочке моей было одиннадцать, а Тимке пятнадцать. Понравилось. Самое главное — пляж и море.
Маша кивала, рассеянно смотрела на лежащих на шезлонгах людей, на разноцветные купальники, бултыхающиеся в бассейне…
Мария никогда не мерила жизнь возрастом детей. Не довелось. Своими годами — да, какими–то событиями в семье еще: после смерти мамы, до инсульта отца, после покупки новой квартиры, до того, как разбила машину, после того, как повысили на работе, во время её романа с женатым мужчиной, после их расставания…
— Да, пляж и море тут прекрасны. Также, как и километром вправо или влево. Его, что, совсем совесть не мучает, не стыдно? — наконец спросила Маша, закинув ногу на ногу и покачивая ярко–розовым шлепанцем.
— Ему? Не знаю. Такое впечатление, что, увидев меня, он даже обрадовался, как будто есть тот, кто, в случае чего, всё разрулит, — усмехнулась Татьяна. — Но этого уж он не дождется. Помню, несколько лет назад он здесь потерял свой паспорт. Оставил сумку в баре (он тогда стал много пить, говорил всё, что это кризис среднего возраста, велел его не трогать), хватился утром, нет ничего, а лететь домой через три дня. Я говорю, иди, где ты был, спроси, наверняка нашли уже, а он отнекивается, мол, голова болит, сил нет. Меня отправил…
— Тряпка! — как будто плюнула Маша. — Ну и как, нашли?
— Конечно. Дело трех минут, а для Славика это нерешаемая проблема…
— И как же ты с ним жила? Зачем? Если он не опора, а наоборот, балласт? — вскинула бровки Маша. — И зачем он этой молодке, если такой нерешительный?
Мария вообще очень критично относилась к мужчинам, близко их к своей жизни не подпускала, держала на расстоянии щелчка. Стоит ей поманить, они бегут, но как только надоедают, она их выгоняет, не сожалея. Знакомая астролог пыталась вразумить Маню, говорила, что ей нужно замуж, что мужчина дает женщине энергию, без него женщина сморщится, как сушеный инжир, станет злой. Но Мария плевала на эти советы. Ну не создана она была для семьи, брака, деторождения, так и что — считать себя недоделанной? Да ни в жизни! На Машу такие мужчины заглядывались, что ого–го! Одно её слово — и они уже в ЗАГСе. Но нет, свобода дороже.
— Когда я с ним жила, особенно в первое время, — тем временем ответила Татьяна, — это не казалось проблемой. Зарабатывал Славик хорошо, был со мной внимателен, ласков. Ну не может он контактировать с людьми, стесняется, зато домашний очень, всегда после работы спешил ко мне, мы проводили уютные вечера вместе. Потом, когда родился Тимка, стало трудней. Я физически не справлялась со всеми делами, после родов подхватила грипп, еле ползала потом, гемоглобин на нуле почти, а тут Тимка кричит, прививки надо делать, то–сё… Слава очень нервничал, стал сердитым, иногда укорял меня, что я всё на него повесила. Тогда к нам приехала помогать моя мама. Я думаю, это в тот момент спасло наш брак.
— И зря! Раз всё равно потом на сторону муженек стал глядеть! — язвительно ответила Мария.
Татьяна молчала, глядя, как какая–то молодая пара пестует в бассейне своего ребенка, совсем еще малыша. Отец катает его на своей могучей, мокрой спине, малыш смеется и всё глядит на маму, видит ли, какие они с папкой молодцы…
— Нет, не зря, — наконец вернулась к беседе Татьяна. — У нас было прошлое, теплое, уютное, были воспоминания, был теперь Тимка, будущее, его первые шаги, слова. Нет, я не думаю, что, если бы тогда мы расстались, я была бы готова к этому. Нет, тогда было рано. Расставание приходит, когда ты дошла до предела. Это кажется иногда, что ужасная весть о разводе сваливается как снег на голову. На самом же деле ты уже заранее это знаешь, просто оттягиваешь момент…
— Это больно? — вдруг спросила Маша.
— Что? Развод? — не поняла Татьяна.
— Нет. Когда вместо тебя муж предпочёл другую — это больно? — чуть тише уточнила знакомая, сбросила с колен упавший цветок азалии, упрямо выдвинула вперед подбородок.
— Больно. И ты не знаешь, почему, за что, спрашиваешь себя, начинаешь винить. Больно.
— Ты, Тань, можешь после этого со мной больше не общаться, я пойму. Но я всегда водилась только с женатиками, — Мария пожала плечами, извиняясь за свой стиль жизни.
— Почему? — удивленно подняла глаза Таня.
— А мне так было удобно. Я никогда не хотела семьи, супружества, а женатый мужчина — гарант моей свободы. Семья — это не моё, а мужчина без кольца, нет–нет, да и сделает предложение, потом расстроится, проклянет меня. Не хочу. А так поиграли и разбежались. Вот только жены… Половина о нас, я думаю, не знала, а те, что были в курсе… Ну, они должны были сделать выводы, каков их муж.
— Ты что, — Таня оставила пустой стакан, ей вдруг показалось, что сок стал очень кислым. — Ты решила доказать миру, что мужчины все подлецы? Разрушить святость института брака?
— Ну вот, ты обиделась… Все обижаются, я не удивлена. Святость института брака? Шутишь? В браке нет ничего святого, духовного, это просто сожительство ради выживания. С таким же успехом можно жить одной, но иметь хороших друзей. Твой Славик пиявкой к тебе присосался, ты для него всё делала, решала бытовые вопросы. Не удивлюсь, если сантехника тоже ты вызывала. Да? Ну не отвечай, я и так знаю. А ты присосалась к нему, потому что хотела быть «за мужем». Я уверена, нашла бы ты себе другого, получше, но испугалась, выскочила за первого, кто предложил руку и сердце. Так часто бывает. Слишком часто. Хотя разборчивых женщина у нас становится всё больше…
— Слава нерешительный человек, сомневающийся. Сделать какой–то шаг ему тяжело, но он ответственный исполнитель, на этом, собственно говоря, продвигается по службе. Он понравился мне тем, что был всегда мягок, никогда не позволял себе критиковать меня. Он спрашивал моё мнение, прислушивался к нему. Да, льстило то, что делал, как я скажу… Знаете, Маша, — перешла вдруг на «вы» Татьяна, — а мне жаль вас. Жалость унижает, я знаю, но мне жаль, что вы боитесь наконец создать семью. Ищите, мечетесь, хотите, как у других, но пугаетесь. Поэтому и с женатыми крутите, так есть гарантия, что не позовут расписываться. Но вы, Маша, очень красивая, у вас могли бы быть такие же красивые дети, и муж бы вам ноги мыл и воду пил. Извините, мне пора. А той, новой жене Слава нужен, потому что деньги у него водятся и крутить им можно, как хочешь. Прощайте!
Татьяна улыбнулась, встала и, забрав свою пляжную сумку, ушла.
Маша провожала её взглядом. Ну и пусть Таня обиделась! Пусть! Все разведенки обижаются, но виновата не Маша, совсем не она! Виноваты мужчины, которых такие, как Татьяна, возводят на пьедестал, а потом оказывается, что эти мужчины и не мужчины вовсе.
Маша так больше и не разговаривала с Татьяной. То ли не пересекались они на территории отеля, то ли Таня очень сильно обиделась на знакомую, Маша не знала. Но долго ещё думала о том, что сказала ей Таня о страхе. Страшно довериться, страшно ждать, что изменит. Страшно…
… В зале ресторана было уже многолюдно. Между загорелыми, в шортах и майках, взрослыми бегали дети, играла легкая музыка. От выставленных для гостей блюд приятно пахло местными специями.
Таня устроилась на веранде, где ела всегда, за столиком на четверых. Здесь она обедала еще когда приезжала в отель вместе с мужем и детьми.
Ностальгия? Хотелось ли ей быть там, где сидел когда–то ее муж и нежно гладил её руку? Уже нет. Раньше бы Таня согласилась с таким объяснением, но не теперь. Здесь было просто её место силы, место, заряженное хорошим, добрым. Глядя на купающееся в волнах солнце, на полупрозрачный, едва различимый пока, белесый серпик луны, на размахивающие своими резными листьями пальмы, женщина совершенно не впадала в уныние, тоску о прошлом. Она вся была мыслями в будущем. Как дела у Иришки, что сейчас делает Тимофей, что творится в галерее, хозяйкой которой была теперь Таня, там же выставляла свои работы и работы полюбившихся ей художников.
Писала картины Татьяна с детства. Бабушка, чтобы занять внучку и подремать в кресле после сытного обеда, вынула как–то из комода полузасохшие баночки с гуашью, сунула трехлетней Танюше кисточку, нашла бумагу и утонула в объятиях Морфея. А Татьяна все это время рисовала, лист за листом заполнялся одними ей ведомыми пейзажами, вспышками воспоминаний, мечтами, фантазиями.
— Не, ты глянь! Глянь! — совала потом бабушка всем Танины рисунки, больше похожие на чудную мозаику. — Маленькая, а понимает, что с чем едят!
Так баба Аня выражала мысль об удачном сочетании цветов.
Малевание переросло в серьёзное увлечение уже в школе, когда Татьяну записали в изостудию. Дальше были попытки поступить в художественную школу, но Таня много болела, поэтому два раза её отчисляли по причине большого количества пропусков, а на третий она сама бросила учёбу. Тяжело заболела баба Аня, в доме было тихо, напряженно, мрачно. Таню к бабушке не пускали, иногда только мама передавала ей Танины рисунки, записки. А потом бабы Ани не стало. Это как–то опустошило, выжгло всё внутри. Не хотелось ни то что рисовать, а передвигаться по квартире…
Пережилось, боль притупилась, потом настали веселые студенческие времена. Таня иногда брала в руки кисти, ставила на середину комнаты мольберт, на палитру выдавливала червячки масленых красок, писала, забыв обо всём. Холсты стояли в углу, натянутые на подрамники. Татьяна их никому не показывала. Никому, даже матери или отцу. Это был её секрет.
Отец уговорил Таню поступить на техническую специальность, она согласилась, выучилась. А живопись оставила на свободное время.
Когда Татьяна познакомилась со Славиком, ей снова захотелось писать, особенно что–то солнечное, яркое, в летнем стиле. На ей холстах появлялись гроздья спелого винограда, блестящие апельсины, сочные, ярко–желтые лимоны, лежащие на столе, залитом солнцем, точно медовым вином. Это был какой–то триумф света над серостью повседневной рутины. Но всё сошло не «нет», когда родились дети. Появилось куча обязанностей, время скукожилось в маленькую вишневую косточку, день пролетал незаметно, только успевай поворачиваться. Живопись, также как и краски в тюбиках, льняное масло, кисти, мольберт пришлось отложить, а потом и вовсе увезти на дачу, потому что в квартире этому места уже не было.
Дети росли, Татьяна вышла на работу, немного разгрузила себя, но начинать снова писать теперь было почему–то страшно. Так, научившись прошлым летом кататься на велосипеде, боишься садиться на него после долгой зимы. А вдруг разучился? Не получится, все будут смеяться…
Славик тоже был не особо «за» то, чтобы в комнате опять расставил свою треногу мольберт, а по квартире витал аромат масляных красок. Ему казалось это чудаковатым, что жена малюет вечерами непонятно что.
Да, теперь, глядя на свои картины того времени, Таня понимает, какой рубеж переходила в жизни, взрослении, понимании этого мира и себя. Она тогда писала скорее чувства, нежели предметы. Оттенки, переходы, неоформленные пятна — всё это, конечно, вызывало у мужа только скептическую улыбку.
— Знаешь, Тань, я не ценитель художественных произведений, но по–моему, это ерунда, — наконец признался он, когда Татьяна написала картину в подарок свекрам. — Мои тоже всё вот это… — Он обвел пальцем мешанину красок на холсте. — Не поймут.
— Значит, мы это не дарим? — прямо спросила Таня. Сейчас муж смутится, начнет сомневаться, мяться. Это было даже иногда забавно.
— Ну… Я не знаю… А как ты сама думаешь? — приподнял брови Славик.
— Я думаю, что ты сейчас идешь и покупаешь родителям подарок сам, — пожала плечами женщина.
— Но как сам… Я же не знаю, что выбрать, Таня! Давай поедем вместе, маме посмотри что–то для кухни, отцу возьмем инструменты… Или нет?
Что тогда подарили, Таня уже и не помнит, а написанную картину она сохранила…
После развода, когда прошел первый шок, когда немного поутихло внутри и не стучал дятлом каждый день вопрос «Почему всё так? Чем она лучше?», Таня стала оживать, улыбаться. Поехала в салон красоты, сделала короткую прическу, как давно хотела, но Славику не нравились, как он говорил, «короткошёрстные», стала брать у дочки уроки вокала, Иришка маму хвалила, подбадривала, отца же ненавидела, говорила, что, если встретит, всё ему выскажет.
Дома стало как–то даже проще, легче. Не надо решать кучу ненужных вопросов — какой галстук к какой рубашке надеть мужу или что ему заказать из доставки еды — суши или всё же гамбургер. С уходом Славика освободилось много времени и места. И середину комнаты снова занял мольберт.
А через год Татьяна уволилась со скучной своей, «технической» работы и стала заниматься исключительно живописью. Пару её картин купили в офисы турфирмы, еще несколько Тимка продал через интернет, даже аукцион устроил. Стали поступать заказы, Татьяна вошла в раж, превратила комнату в мастерскую.
А дальше вместе с подругой—фотографом арендовала небольшое помещение, в стиле минимализма сделали там ремонт. Таню ничуть не смущали голые цементные стены и уходящие вверх куполом кирпичные потолки.
— Это даже хорошо! — кивала она своим мыслям. — Фон серый, дымчато–голубой, желтоватый — да любой можно сделать, играя светом лампы. А на фон подобрать картину.
Так и образовалась в городе небольшая галерея с видовыми фотографиями и картинами. Там же можно было приобрести понравившийся экспонат.
— Ну что, мам, ты у нас теперь бизнесвумен? — подмигивал Тимка, ходя по небольшому залу. — И хорошо. Знаешь, мам, тебе идет быть художником. Правда! И обязательно на носу чтобы краска была. Ага?
Татьяна счастливо кивала. Плохо, конечно, так думать, но если бы Славик ей не изменил, то и никакой галереи бы не было...
…— Странная всё же штука — жизнь! — улыбнулась Татьяна, допивая чай.
Справа от себя она услышала какое–то роптание. Славик… Ну куда же без него…
Он с женой, Светочкой, сидел за столиком, рядом, забравшись с ногами на стул, восседал Светин брат. О его существовании Таня не знала, подумала сначала, что Света просто молодая мать, но потом, прикинув, поняла, что всё же парень с замусоленной челкой, в иссини черной футболке с какими–то черепами, в джинсах и шлепанцах — братец веснушчатого безумия.
Светлана ругалась на Ромку, тот огрызался, но не выпускал из рук телефона, играл во что–то. Светик, бессильно хмурясь, повернулась к несущему блюдо с шашлыком Славику.
— Пупсик, сделай что–нибудь! Рома! Роман, отдай немедленно телефон дяде Славе! — шипела она.
— Кому? Какому еще дяде? Я чужим дядям свои вещи не отдаю. Да сядь уже и поешь! — одернул сестру Роман. — Вопишь, как куропатка, противно!
Светик расплакалась, Славка метался между ней и Ромой, то уговаривал первую не расстраиваться, то пытался читать мораль второму. Ни то, ни другое у него не получалось. Наконец мужчина обессиленно опустился на стул и страдальчески посмотрел на Татьяну. Та улыбнулась.
Оба подростковых кризиса — Ирочкин и Тимошкин — грудью приняла на себя Таня. Муж тогда ездил по командировкам, много работал, дома чаще всего утопал в кресле с газетой или чашкой свежезаваренного белого улуна. Слава не мог слушать дерзостей, у него сразу от этого начинала болеть голова. А у Тани на голове и всём теле как будто отросла броня. Детские подколы и шипы ударялись о неё, не причиняя боли. И Таня всё равно продолжала любить своих ежат, даже если они стреляли в неё иголками.
— Да вы понимаете, что ваш сын… — кричала завуч.
— Да, я понимаю. Я поговорю с ним, — кивала Татьяна. — Но и вы поймите, я буду любить его всё равно, хоть какого! Не надо рассказывать мне, какой он плохой.
— Да ваша Ирина сегодня… — била во все колокола учитель химии, с которой у Иришки сложились весьма натянутые отношения из–за сиреневой прядки в прическе девочки.
— Да, моя дочь красит волосы, носит короткие юбки и длинные ногти. Но в школе это не запрещено. И не мешает учебному процессу, — спокойно вставала горой за дочь Таня, а вечером, поманив Иру к себе и обняв её, просила не надевать такие короткие юбки в школу, потому что мужская часть школьного населения перестает нормально учиться после взглядов на неё.
Таня все подростковые кризисы пережила, а вот Славику только еще предстоит. Рома, судя по всему, тот еще фрукт, просто так не сдастся. Ну, тут уж, раз женился, то будь добр, принимай всех родственников своей жены!..
… Поели. Свете стало душно, потом холодно, потому что дул кондиционер. Потом Слава принес ей не то вино, и вообще все было не так — море, небо, луна с обгрызенной звездными мышками половинкой, и шоу, на которое все опоздали из–за того, что Славик, видимо по традиции, потерял карточку–ключ от номера и Света не могла переодеться…
… — У неё десять платьев… — прошептал вконец измотанный Славик, усевшись на соседний с Таней шезлонг.
Татьяна всегда сидела здесь перед сном, у той самой пальмы, с которой на неё однажды упал финик. Женщина смотрела на море, на поблескивающие вдалеке огоньки города, на едва различимые в тумане, висящем над водой, проблесковые маячки плывущих суденышек.
— Добрый вечер, Слава, — кивнула Татьяна.
— Добрый… Как же… Можно я тут посижу, рядом с тобой, а?
— Сиди, сколько и где хочется. Всё включено же! — улыбнулась Таня, отставила пустой бокал на столик.
— Ааа… Ну да… — протянул мужчина. Он как будто уже забыл, что приехал отдыхать.
Молчали. Прибой облизывал мелкую гальку на берегу, потом, метнувшись прочь, забирал несколько камешков с собой, отправляя их в путешествие по морским глубинам.
К паре подошел официант. Славик заказал себе что–то крепкое, какой–то коктейль, Татьяна не расслышала.
— Устал! — начал оправдываться мужчина. — Не поверишь, устал… Что–то сделаю — всё не так, не сделаю — тоже не так. Как с капризным ребенком живу. Ей погулять, а мне посидеть с книгой, ей бы на шашлычки съездить, на природу, а я, ты знаешь, страсть, как не люблю подмосковных комаров кормить… Ещё Рома этот на шее нашей. Она его из Лобни к нам перевезла, в соседней комнате живет. Представляешь, каково это?! Парень совершенно неуправляемый, а Светик расстраивается, плачет из–за него. А иногда, Тань, вот сидит Светка и молчит. Ты знаешь, я этого не люблю. А она молчит, хочет, чтобы я догадался, что не так сделал. Потом всхлипывать начинает. А у меня сердце разрывается… — Мужчина поправил ковбойскую шляпу, потом, подумав, вообще сорвал её с головы, кинул на песок. — Меня как какого–то скомороха нарядила. Рубашка синтетическая, я уже весь вспотел…
— Тебе идет, — пожала Таня плечами.
— Что? Быть потным? — презрительно скривился Вячеслав.
— Нет. Красивая рубашка, шляпа тоже миленькая, — пояснила Татьяна.
— Да? Ты думаешь? А мне показалось, ты так на меня смотрела, будто я клоун. Значит, тебе нравится?
Мужчина тут же подобрал шляпу, снова нацепил её на голову.
— Главное, чтобы твоей жене нравилось. Вы теперь с ней одно целое. У вас многое впереди. Вы будете меняться, притираться характерами, потом появятся детки. Бессонные ночи, кормления, животики. Ах, да, перед этим еще беременность, обязательно в лучшей клинике столицы, и роды тоже. Я думаю, ты сможешь это устроить, — кивнула ободряюще Татьяна. — Дальше дети растут, Свете надо чем–то себя занимать. Кто она по профессии? Никто? Ну, тогда уроки, Слава, с детьми будешь делать ты. Ах, еще есть Рома, ему скоро в институт, скорее всего платно будет учиться… А что с квартирой? Переезжать придется, ведь тесно станет вам с Ромой и ребенком! — продолжила Таня, глядя вдаль, на яркую, красно–желтую звезду. — Да и Светиных родителей никто не отменял, так ведь? За ними тоже нужно приглядывать. А что на работе? Хорошо всё? Я рада. Года через два после работы будешь ходить в фитнес–центр, потому что у Светланы, я думаю, запросы относительно физического состояния мужа ого–го! Тоже надо на всё время и силы. А тут ещё дети, Рома, заботы… Ох…
Татьяна шумно выдохнула, взяла из рук официанта запотевший, с кубиками льда внутри стакан с «Мохито», сделала глоток.
— Ну зачем ты всё это?! — не выдержал Славик, вскочил, стал ходить туда–сюда, пиная песок ногами. — Ты только хуже делаешь. Нет, чтобы поддержать, успокоить, как–то помочь! Ведь не чужие люди! А ты…
— А что я? И кто тут мне не чужой? Ты, Славик, мне чужой с момента расторжения брака. И хуже я не делаю, а говорю, как есть и как будет. Успокаивать? Почему? Ты же как мне говорил? Ты говорил, что нашел наконец свою истинную любовь, что только Света — это твоя судьба, что я ей в подметки не гожусь. Так упивайся своим счастьем, дорогой. Ты заслужил. Помочь? Чем я могу тебе помочь? Усыновить Романа? Да у меня своих детей двое, мне хватает. У тебя они тоже есть, но ты даже не поинтересовался, как они живут, где сейчас, чем занимаются. А они очень хорошие, талантливые получились. Я думаю, Роме бы они понравились, но Рома из другой семьи, нам не по пути. Ты говорил, что теперь жизнь твоя — один сплошной праздник по системе «всё включено». Ну вот и наслаждайся!
— Да хватит уже! — чуть не закричал Вячеслав, опять сорвал с себя шляпу, бросил её в сторону. Ветер тут же подхватил обновку, закружил, помчал по пляжу, утащил в море. Мужчина с досадой глядел ей вслед, потом обернулся. — А ты? — ткнул он в бывшую жену пальцем. — Что ты? Ведь никого после меня не нашла! Скучаешь? Мою страницу в интернете смотришь, ведь так, признайся! Да ты бегаешь за мной, я знаю. Думаешь, ты теперь самая умная? Да никогда! Я тебя бросил, я! А женщина, которую бросили, на всю жизнь чувствует себя ущербной, поняла?
Он говорил жарко, помогал себе, тряся в воздухе указательным пальцем.
— Браво, — похлопала в ладоши Татьяна. — Красиво и по–мужски сказано. Более уверенной речи я от тебя еще никогда не слышала. Только вот ущерба в себе я не вижу. У меня есть прекрасные дети, любимое дело, арт–галерея, деньги, машина, квартира. Мне никто не навязывает братьев, не одевает меня как куклу, не играет со мной, как с марионеткой. У меня многое впереди, потому что много было уже пройдено. Мои дети каждый вечер пишут мне, как скучают и ждут обратно домой. И это не пустые слова. Мы с ними семья, крепкая, добрая, надежная. Мы друг за друга готовы что угодно пройти, пережить. А тебя у нас больше нет и нас у тебя тоже. Не знаю уж, кто потерял больше… И да, кстати, там твоя Светлана танцует с загорелым, подкаченным мулатом, он спасатель на водных горках. На твоем месте я бы была на чеку. Ну, я пойду спать. Спокойной ночи, Слава. Всего тебе хорошего.
Она легко поднялась, пошла по дощатой дорожке к отелю.
А Вячеслав еще долго ходил по пирсу, бурча себе под нос. Он не просто так приехал именно в этот отель, он хотел, чтобы всё дальше было, как у них с Таней когда–то. Но вот Таня, вот он сам, вот Света. И как было, уже не повторится. Он сам всё изменил, решил, переиграл…
«А Танька молодец! — усмехнулся он своим мыслям. — И упакована, и счастлива. Хотя и без мужа… Да нет, ну какое счастье без мужа? Для бабы это как без одежды же ходить! Или нет?..»
Он не успел додумать, потому что на пирс прибежала слегка пьяная Света, кинулась на шею своему любимому мужу, стала шептать какие–то непристойности, повела танцевать.
Да, Славка жил полной, бушующей жизнью, по системе «всё включено». Только любовь в его случае включили какую–то странную, очень для него сложную. Вот с Татьяной у них было по–другому, как–то спокойней, проще. И как там Ира с Тимой, он не спросил… Ладно, завтра, пока Светка в спа пойдет, он Таньку найдет, всё выспросит…
Но он бывшую жену так и не нашел.
Татьяна улетела следующим утром. У неё теперь другая жизнь, ждать Славика она не собиралась.
