Однажды в Армии или Удачные Офицеры. Часть 1.

Евгений Кирпичников

Пролог

Алексеевская площадь в плане напоминала треугольник. Новые названия – площадь имени Кагановича, а затем имени Январского Восстания – приклеенные в эпоху всеобщих переименований, в народе не прижились. По углам площади, в полуподвалах старых домов, в которых до революции обитали персонажи Бабелевских рассказов, расположились винарки, образуя «Бермудский треугольник».
    По «Бермудскому треугольнику», методично отмечаясь во всех трех углах, расхаживали четверо молодых людей.
      За Алексеевской площадью находился въезд на станцию «Одесса – Товарная», по соседству с которым, на улице Заньковецкой, расположился призывной пункт областного военкомата, куда в этот мартовский пасмурный день вызвали повестками человек триста, в том числе и четверых «исследователей» «бермудского треугольника».
       – Игорь, как ты думаешь, чем закончится это выдергивание нас в облвоенкомат? – выпив стакан «Европейского» вина и понюхав рукав куртки, спросил Виталик по прозвищу «Джос». – Звания офицерские мы получили, следующее звание я получить не надеюсь… Мне непонятно, что от нас хотят, на сборы не забирают, темнят что-то...
       – Джос, ты бы зажевал, – посоветовал Виталику Коля.
       – Спасибо, я не закусываю, – идиотски хихикая, ответил Виталик.
       – Я думаю, что все это закончится тем, что нас заметут служить в армии. К осени уже будем грязь месить, – высказал предположение Женя.
      – А я не желаю служить, хватит и того, что меня четыре года на военной кафедре оболванивали, – отрезал Виталик, взмахнув руками.
      – А тебя никто спрашивать не будет, – ответил ему Коля. – Я предполагаю, что в первую очередь, из нас четверых, забреют именно тебя, Виталик.
        – А почему меня? Что я тебе сделал плохого?
       – Потому, что из нас четверых, ты один – без жены, без детей, а потому шансов загреметь в армию у тебя несравненно больше, – предположил Коля.
         – Не может быть! – испуганно вскрикнул Виталик. – А «закосить» от призыва как-то можно, интересно?
        – Нельзя! – твердо сказал Игорь. – Я сегодня спросил у одного из тех, с погонами,  наличие каких болячек позволит «отвертеться» от армии, и услышал в ответ:  «Право на получение отсрочки от призыва может получить лишь тот, у кого отсутствует голова». На мой вопрос: «Почему?», этот «комиссар» ответил:  «Потому, что некуда будет руку прикладывать для отдания чести».

Мохнатое начало. Глава 1. Фауст

Сентябрь в этом году выдался на редкость теплым, солнечным, умиротворенно спокойным.
    Вероятно, и урожай помидор, в связи с этим, тоже удался. Возникла естественная для тех лет проблема уборки любого урожая. Техники, людских резервов и желания вовремя убрать, естественно, не было.
    Тогда, возможно, и возникла у командиров одного из воинских соединений идея отправить офицерский состав из числа двухгодичников помочь колхозу в уборке помидор.
    Идея эта, впрочем, была принята с восторгом далеко не всеми офицерами - двухгодичниками.
    Двухметрового роста лейтенант Игорь Лобидзе, задумчиво осмотрев помидорное поле, заметил стоящему рядом лейтенанту Евгению Силикатову: 
    – Да, Женька, как говорил Остап Бендер, мы лишние на этом празднике жизни. Пожалуй, в эту строгую военную систему мы никогда не впишемся. Не думал я, что тяготы военной жизни, уже с первых дней, убьют во мне желание служить. Еще месяц назад все было гораздо привлекательней.
    – Не могу не согласиться с тобой, – ответил Женька. – Помнишь «Уловку 22» Хеллера? Там о том же: где бы ни служить, лишь бы увильнуть от выполнения своих служебных обязанностей.
    – Но я ведь не просился к ним. Они сами нас прибрали. Я после института работал на «Январке», просматривалась какая-то перспектива, в плане карьеры. Меня планировали осенью – как раз, сейчас – отправить  в  командировку. Как у Высоцкого: «Я вчера закончил ковку... и угодил в загранкомандировку...» А я вместо этого угодил сюда. И вот результат: я вынужден охотиться за гнилыми помидорами. Разве для этого я грыз науку? Посмотри, и зубов-то не осталось, – глубокомысленно рассуждал Игорь.
    – Ну и пусть теперь мучаются два года со мной. Они еще хлебанут с нами, – после долгой паузы  заключил Игорь.
    Немудреные рассуждения двух друзей – офицеров о прелестях военной службы и способах увиливания от нее длились уже, наверное, часа три с половиной - с момента приезда на колхозное поле. Не могли понять дипломированные инженеры, окончившие два года назад политехнический институт, почему до сих пор не создали помидороуборочный комбайн. Неужели это так сложно?
    За разговорами они и не заметили как рядом с ними, ползая на коленях, оказался их бывший сокурсник и товарищ по несчастью лейтенант Николай Цукерман. Он волок за собой почти полный ящик помидор, усердно выискивая среди зеленой листвы спелые плоды.
    – Колюня! Расслабься, отдохни. Сколько ты уже наковырял? – спросил его Игорь.
    – Восемнадцатый ящик уже добиваю, – переведя дух и с трудом разгибая спину гордо ответил Колюня. –  А вы сколько?
    – А мы на пару уже семьдесят три, – моментально нашелся Женя. – Вот решили немного отдохнуть. Отдохни, Коля. От работы, ты же знаешь, даже колхозники отдыхают.
    – Кто? Вы? – с нескрываемым удивлением по поводу явного вранья, воскликнул Коля. – Сомневаюсь, что вы  на двоих собрали и один ящик. – Способности своих друзей Коля знал не понаслышке.
    – Не веришь, спроси у Фауста, у него все отмечено, – не моргнув глазом ответил Игорь. – Кстати, не забудь собрать ящик отборных, домой, в ночлежку!
    Переспрашивать у старшего команды, майора Сучок по кличке «Фауст», Коля не решился.
    Майор «Фауст» – кадровый офицер-артиллерист, ростом метр пятьдесят пять с фуражкой, - получил свое прозвище за чрезмерно частое упоминание своего любимого напитка – вина в бутылке от шампанского емкостью 0,8 литра, любовно называемого им «Фауст - патрон». В это самое время, Фауст, совместно с бригадиром полеводческой бригады приглаживался любимым напитком, благо  вина в этих  местах было в избыточном количестве.
    Дело происходило в Молдавии, недалеко от города Приднестровска, 21 сентября 1980 года.
    На следующий день, в понедельник, как и положено в армии, майор Фауст проводил разбор учений, то есть - подводил итоги уборки помидор.
    На утреннем разводе, построив офицеров в каре, Фауст сообщил, что за два дня полевых работ офицерами  собрано около трех тонн помидор, хотя, из этого количества необходимо изъять почти 700 килограммов, которые лейтенанты Лобидзе и Силикатов умудрились украсть с соседнего колхозного поля, приписав их к общему итогу.
    – Товарищи офицеры! –  начал свою тронную речь Фауст. – Вы – офицеры Советской Армии. Ни в одной другой стране офицеры не могут сказать о себе такое и гордится этим. Поразмыслите над этим. – Фауст многозначительно замолчал, как бы давая возможность каждому задуматься.
    – Как вам нравятся эти два верзилы?  Посмотрите на них, разве это – офицеры,  лицо Советской Армии? – продолжал Фауст, начиная нервно подпрыгивать на месте. – Разве их интересует продовольственная программа партии, для выполнения которой на трудовую вахту встал весь советский народ и даже мы, то есть вся армия. 
    –  Командование соединения доверило нам, то есть вам - офицерам - почетную миссию, – помочь нашему колхозному крестьянству... – не унимался Фауст, вытанцовывая при этом какой-то латиноамериканский танец.
    – Развалить все дотла, – закончил вместо Фауста Силикатов.
    – Разговоры в строю! – прикрикнул Фауст, не расслышав реплику, но потеряв при этом нить своей пафосной речи. – Эти двое, вместо сбора помидор, набрав «фаустов», с «мохнатой» вилкой наперевес, набросились на ряды колхозных ящиков. Конечно, собирать помидоры – это вам не баклажаны с деревьев околачивать. Как два штурмовика-мессершмидта, проведя массированную атаку, за три захода наполовину сократили собранный колхозниками урожай.
    – В общем, ясно как день, - отъявленные лодыри и тунеядцы! Вот с них я не советую брать пример, – подвел итоги Фауст. – Шагом марш на занятия.
    Сергей Гаркенко, стоявший в строю за Лобидзе, внимательно прослушал всю речь Фауста, не пропустив ни одного слова, но ничего не понял.
    – Ни хрена я не понял, абсолютно! Какие фаусты, какие вилки, что вы успели без меня стырить? – допытывался он после развода. – Почему я узнаю обо всем последним?
    Видно было, что Сергей сильно расстроился. Стоило ему на два дня покинуть гарнизон, как тут произошли такие неординарные события и без его участия.
    – Так вот, представляешь, Серега, – заканчивал рассказ о вчерашних событиях Игорь. – Мы с Женькой еще и «попали» на один фауст. Я пообещал колхозникам за погрузку наших ящиков в наш, военный трактор, два фауста. Так, из ста двадцати, в трактор влезло только семьдесят три ящика. Один фауст я им недодал.
    – Знал бы, никуда не поехал, – заключил Сергей, выслушав рассказ друзей. – Все время так, если что-то интересное происходит, так без меня. Обидно!
    – Не расстраивайся Серега, – обнадежил Цукерман. – Еще все впереди, с ними скучать, я чувствую, не придется. Не спят тунеядцы отъявленные, скачут по полю как ястребы, тянутся лапы мохнатые украсть помидоры крестьянские.
    – Молчи уж, Есенин зарифмованный, - огрызнулся Игорь.
    Серега, накануне в пятницу, уехал в Одессу на свадьбу друга. Вернулся он со свадьбы вчера вечером, с трехлитровой банкой самогонки для дружков, в таком состоянии, что его пришлось выносить на руках из вагона дизель-поезда. При этом бутыль вырвать из его рук было невозможно.
    Отоспавшись на занятиях, четверо друзей вечером в общежитии устроили свой разбор полетов. Кстати пригодилась привезенная Серегой бутыль самогонки.
    Выпив по паре «гранчаков» и закусив свежими полевыми помидорами, собранными Колюней и заслушав отчет Сергея о свадьбе, Игорь решительно сказал:
    – Женя! Бери карандаш и все записуй. Хватит нам терпеть происки этих кадровых вояк. Сейчас я скажу,  и все дружно и  единогласно проголосуем  за создание в рамках пока нашей двенадцатой комнаты, а потом и всей общаги, неформальной ячейки офицеров-двухгодичников.
    – И назовем ее  «Мохнатой лавочкой», – перебил его Женя.
    – Правильно! – продолжал Лобидзе. – С этим – Женька, наливай – маленьким бокалом, извините, короткой речью, но с большим чувством, поздравляю вас всех, друзья мои по несчастью, с этим знаменательным событием.
    – Мохнатые всех стран присоединяйтесь! – выкрикнул Серега.
    Голосовали единогласно.

Ковры, хрусталь

Дизель-поезд Одесса-Кишинев медленно продвигался по молдавской земле, прорезая собой гордость руководства молдавской республики – пальметный яблочный сад, раскинувшийся  по обе стороны железной дороги.
    Слева по ходу поезда проплыли какие-то одноэтажные каменные постройки с большими окнами и небольшой водоем рядом. Из водоема внутрь здания уходили толстые трубы.
    – Это наш институт спроектировал, насосная станция называется, – прервав игру в карты, сообщил Цукерман.
    – Бывший институт, – поправил его Лобидзе.
    – Да, теперь уже бывший, – с грустью согласился Коля.
    – Вот и хорошо – теперь меньше болот осушат, – вступил в разговор Силикатов. – Уже озеро Сасык возле Татарбунар рассаливали – теперь там даже жабы не квакают.
    – Не рассаливали, а уменьшали соленость, – огрызнулся Цукерман.
    – И теперь там соль добывают открытым способом, – сошкрябывают со дна высохшего болота,– не унимался Силикатов.
    – Так это ты, Коля, реки в обратную сторону поворачиваешь? – не удержался Гаркенко.
    – Ну, ладно, хватит его кусать, – заступился за Колю Лобидзе.– Сдавай лучше карты.   Я раньше ездил туда охотиться, а теперь там даже камыш не растет – пустыня Кара-Кум.
    Третий час друзья резались в переводного «дурака».
    Извиваясь красной лентой, поезд нес четверых друзей навстречу неведомой жизни – службе в Советской Армии.

    Друзья получили в штабе округа  предписания явиться 18 августа 1980 года в Кишинев, где дислоцировался штаб армии, впоследствии ставшей знаменитой.
    Страна Советов вела в это время «освободительную кампанию» в Афганистане, куда с конца прошлого года направляла все больше и больше офицеров и солдат. По всей стране разворачивались воинские соединения.
    Ощущался острый дефицит в младшем офицерском составе.
    Выход  чиновниками в погонах был найден – призвать на два года офицеров запаса, получивших знания и звания на военных кафедрах  гражданских институтов и не прошедших срочную службу.
    Так очутились четверо сугубо гражданских лиц в пути, промежуточная остановка  которого называлась всеобщая воинская обязанность.
    По прибытии поезда в Кишинев, минут пятнадцать друзья наблюдали, как Цукерман выгружается из вагона. За ним из вагона появились два огромных фибровых чемодана,  один из которых (вероятно, ровесник самого Цукермана) был плотно перевязан бечевкой. На плечах висел рюкзак, который мог поднять разве что штангист, на шее болталась матерчатая сумка, доверху набитая консервами.
    Цукерман с таким количеством носильных вещей походил на коробейника, возвращающегося домой, из Москвы в Коломну, после удачного колбасного рейда.
    – Мыкола! – дождавшись, когда наконец-то Цукерман выберется из вагона, воскликнул от удивления Гаркенко, у которого на плече висела всего одна миниатюрная сумочка , в которой лежала колода игральных карт. – Что ты набрал? На два года жратвы?
    – Может быть хрусталь, ковры, –  предположил Игорь. – Смотрите, еле ноги волочет.
    – Хватит издеваться, взял самое необходимое. Лучше помогли бы, чем зубы скалить, – взмолился бедняга Коля.
    – А раскладной диван-шихвоньер ты не забыл прихватить, – не унимался Серега. – Хочешь, могу очки помочь понести.
    – Да пошел ты! – сквозь зубы процедил Мыкола.
    – Коля! Давай все шмотье сдадим в камеру хранения, – миролюбиво предложил Игорь. – Все равно сюда вернемся.
    – Ни за что! – категорически отрезал Коля. – Никогда еще Цукерман ничего не сдавал! Не верю я этим камерам захоронения, вдруг сопрут что-нибудь, что я потом буду делать?
    – А что у тебя там? – опять пристал Серега.
    – Не твое собачье дело, все мое ношу с собой! – отрезал Цукерман, давая понять, что разговор окончен.
    В штаб армии, располагавшийся в центре города, добрались без приключений.
    Там уже тосковали человек сто тридцать, таких же новоиспеченных офицеров, ожидающих приговора. «Приговор» для четверых  друзей, как потом они оценили, был удачным.
    Служить предстояло в Приднестровске, в ста километрах от родной Одессы.

    Изрядно отметив удачный старт, не пропустив ни одной Кишиневской винарки, уставшая от избытка впечатлений, скорее возлияний, нетвердой походкой «нечистая четверка» прибыла на железнодорожный вокзал Кишинева.
    Оказалось, в этот поздний час в Приднестровск можно было уехать лишь на скором поезде Кишинев – Москва.
    –  На автобус не пойду, – канючил Серега. – Я устал, я спать хочу, этот проклятый сумка мне весь плечо отдавил.
    – Перестань ныть, бери пример с Мыколы - наш Геракл. Лучше иди договаривайся с проводниками, – попытался утихомирить Серегу Игорь.
    – Я не умею, – не унимался Серега. – Пусть Колюня идет, он в очках.
    – Вот гад! Чуть что, сразу очкастый. Никуда не пойду. Буду помирать здесь до утра, – твердо сказал Колюня.
    – Кончайте гавкать, – сказал Силикатов, до сих пор не участвующий в разговоре. – Игорь! Идем договариваться, до отхода паровоза десять минут осталось, не успеем Цукермана загрузить.

    Уютно расположившись в купе спального вагона, друзья не сразу обнаружили, что они не одни.
    В темноте, возле окна, с опаской наблюдая за странными перемещениями четверых, не совсем трезвых людей, вернее совсем нетрезвых, сидел темнокожий тип.
    – Ты кто? – первым заметил темное пятно Игорь. – Живешь тут? Умыться не успел?
    – Ду ю спик инглиш? – спросил у темнокожего больно умный Силикатов, пытаясь блеснуть своей эрудицией.
    – Трохи дует. А ты не умничай, англосакс недобитый, – перебил его Игорь.
    Забившийся в угол негр владел русским языком на том же уровне, на каком Игорь мог изъясняться на языке племени Суахили, что, однако, последнего нисколько не смущало.
    – Он из Сомали. А, может, из Эфиопии. Зовут Толян. Едет в Москву… или в Киев, – выслушав лепетание негра, «перевел» Игорь.
    – Выпить хочешь, Лумумба? – предложил темнокожему пассажиру Игорь. – Жека, налей ему стакашку!
    Толян Лумумба в ответ забормотал что-то, размахивая руками, как мельница.
    – Не хочет, падла, брезгует, – со злостью заворчал Серега. – Хочет, наверное, чемодан спереть у тебя, Колюня. Смотри, как руками загребает, словно фекальный насос.
    – Да я его,  гада, задушу как собаку, – зашипел яростно Колюня. – Не выпьешь, гадюка, убью!
    Лумумба понял, что упираться бесполезно, взял стакан, понюхал жидкость, дико скривился и сделал маленький глоток.
    Даже смотреть на Толяна было тошнотворно. С трудом подавляя в себе рвотные потуги, Толян, широко раскрывая рот как жаба, жадно хватал воздух.
    – Смотри, Цукер, он сам сейчас подохнет, тебя без работы оставит, – с кривой ухмылкой сказал Серега.
    – Ничего, они живучие! – авторитетно заявил Игорь. – Я знаю! У нас в институте в группе был один, помнишь, Коля? Хлебал все подряд, как жеребец! И хоть бы хны! Сейчас, кажется вице-премьер, где-то в Зимбабве.
    – Серега! Что ты за гадость купил? – вдруг взорвался Женя, понюхав содержимое стакана. – Жидкость для травли клопов? От одного аромата можно «кондратия» схватить.
    – Ты чего орешь? – попробовав жидкость, огрызнулся Серега. – Классный напиток. Ты же знаешь, водка бывает двух сортов:  хорошая и очень хорошая. Так эта – хорошая. «Мерцишор» называется, из гнилых яблок – молдавский «Кальвадос». Нектар!
    – Сам ты «Кальвадос»! – не унимался Женя. – Ничего нельзя поручить. Сам и лакай свой нектар. Чуть было на международный конфликт не нарвались.
    – Подумаешь! Адвокат нашелся! Ни черта с ним не будет. Они у себя там только «Кальвадос» и хлещут. К утру аклимается. Не хочешь – не пей! Нам больше будет! Правильно, Игорь? – ища поддержки, не признавал свою оплошность Серега.

    В штаб соединения, куда получила назначение веселая четверка, прибыли за полночь. «Перегар стоял на гектар».
    Разбуженного дежурного по штабу чуть было не хватил инфаркт. Такой наглости – явиться для прохождения службы в таком состоянии, да еще ночью, не могли позволить себе даже кадровые офицеры. Руки чесались у дежурного отправить всех в комендатуру. Но, пока руки были еще коротки.
    Получив от ворот поворот, четверка не горюя, узнав адрес гарнизонной гостиницы, отправилась восвояси.
    Троллейбусы в этот поздний час уже не ходили, метро еще не спроектировали, в такси, как пел Высоцкий, «не содють».
    – «Ой, кто-то с горочки спустился, наверно, пьяный муж свалился», – распевая в три горла так, что с деревьев опадала листва, завтрашние офицеры бодро зашагали через весь город.

    Цукерман, под тяжестью своих чемоданов, проклиная все армии на свете, плелся метрах в двадцати от авангарда и участия в хоровом завывании не принимал.
    – Не бросайте меня, мне тяжело. У меня дистония, тахикардия; я, когда выпью, вблизи плохо вижу, а вдали ничего не помню, – пытался перекричать хор «Пятницкого» Коля.
    – А энурез тебя не беспокоит? – тут же откликнулся заботливый Серега.
    – Я тебя предупреждал! Зачем брал ковры, хрусталь? Говорил тебе: «золото бери», – с издевкой спрашивал Игорь.
    – Все! – отрешенно сказал Коля, упав как подкошенный на свои чемоданы. – Больше не могу! Пристрелите меня.
    – Не придуривайся, Цукер, осталось немного – километра три, – ответил ему Сергей. – Дай колбасы, легче чемодан будет... Удавишься, а не дашь! Вставай, симулянт, пошли.
    Пока шли переговоры, к четверке ночных путников подъехал милицейский УАЗик (видимо, кто-то из местных жителей уже успел настучать), откуда с автоматами и трехэтажными матами, как горох посыпались менты. Спьяну показалось, что их было человек двадцать.
    – Руки вверх! Всем стоять! – завизжал мент с погонами младшего сержанта, наверное, старший по званию. –  Сопротивление бесполезно! Где хрусталь, ковры, золото, бриллианты?
    – Успокойся, начальник, – спокойно ответил ему Игорь, – мы офицеры, вот документы. Следуем в часть.
    Выяснив, что вызов оказался ложным, менты, «несолоно хлебавши», убрались, даже не предложив подвести горе-вояк в общежитие.
    Общежитие отыскали часам к трем ночи. Бабушка-вахтер категорически отказывала в просьбе четырех  незнакомых переночевать до утра. Но все же, вняв мольбам и увидев в замочную скважину замученного Цукермана, обвешанного чемоданами, как новогодняя елка, сдалась и причитая:
    – Что же вы, здоровые лбы, на самого меньшего все взвалили! – пустила переночевать в вестибюле.
    Однако попытки устроиться на вестибюльном диване успехом не увенчались. Как ни садились, как ни ложились, Цукерману места не хватало.
    – Ну ты и разожрался, Колюня! – сказал Игорь, самый «маленький» и «худенький» из всей четверки  (ростом под два метра и весом больше ста килограммов). – Из-за тебя нам и примоститься негде.
    Колюня, ростом ниже всех из четверых, а весом, по выражению Игоря, пятьдесят килограммов с кроватью, от усталости огрызаться не мог и только тихо шипел, отчего загривок у него раздувался как у кобры.
    Пришлось опять будить старуху. После длительных  переговоров, в обмен на червонец бабушка выдала ключи от комнаты № 12, в которой коек оказалось целых двенадцать.
    – Теперь каждому по три! – обрадовался Силикатов.
    Утром, быстро приведя  себя в порядок, друзья поехали «сдаваться» в часть. Серега  же успел «увести» у Цукермана кусок колбасы, пока тот бегал в туалет.
    Вчерашний гадюка-дежурный уже успел раздуть ночной приезд новобранцев как ЧП гарнизонного масштаба.
    Друзья по несчастью в первый же день поняли, что карьера в армии им теперь не светит.

3. Конец Вороньей слободки

Игорь Лобидзе в диспутах с кадровыми офицерами попытался сформулировать понятие «дембель», применительно к офицерскому составу.
     – Волчара! Сколько тебе осталось служить до дембеля? – спрашивал Игорь у лейтенанта Волкова, недавно окончившего военное училище.
Волчара, зажав швабру между ног, скакал по двенадцатой комнате, изображая Буденного на кобыле, и декламировал наизусть строевой  устав. Волкову едва исполнился двадцать один год. Окончив школу, четыре года он провел в высшей школе  военного оболванивания, откуда сразу же прибыл в Приднестровск.
      – Двадцать один год. Четыре года в училище – всего двадцать пять, – не чувствуя подвоха отвечал Волков.
     – Правильно, Волк, с арифмундией у тебя порядок. Складывать и отнимать ты научился. А нам до дембеля полтора года осталось. Понял! Значит мы уже «дембеля». Вот так, салабон! – победоносно заключил Игорь.
         Витьку Чустова по кличке «Чурс»  призвали  гораздо раньше, чем Игоря сотоварищи. Из двухгодичников он был по выслуге одним из старослужащих в части и поэтому считал себя почти «дембелем».
Чустов окончил исторический факультет Одесского Государственного Университета и два года отработал в начальной школе учителем пения. Отбарабанив в армии больше года, он решил, что имеет полное право быть наставником у молодых и зеленых офицеров, давать им советы и наставления, делиться личным опытом увиливания от службы.
        Ко времени приезда в часть четверых друзей, Чурс уже нес на себе бремя славы,  как отъявленный лодырь, беспробудный пьяница и патологический тунеядец.
      Невысокого роста, худощавый, с неизменной улыбкой на лице, Чурс любил повторять, переделанные на свой лад, слова героя Плятта из кинофильма «Весна»:
       – Где бы ни служить, лишь бы не служить!
       И это ему удавалось. Начальство уже давно махнуло на него рукой, поняв, что «горбатого могила исправит».
     Семейными узами Чурс связан не был, жен и детей не имел, жалованье вполне устраивало, выплачивали его в те годы, несмотря ни на что, всегда исправно и в срок. Чурс, один из первых, среди «двухгодичников» как они сами себя окрестили, понял «смысл» службы. Себя он не перетруждал, устав не нарушал, короче, вообще ничего не делал. Однако, наказать его было не за что, на службе он отмечался регулярно.
Проживал Чурс в гарнизонном офицерском общежитии в комнате №19, вместе с лейтенантами Вороновым по кличке «Ворона», Негрескул и Сорочану, такими же как и он двухгодичниками.
       Гарнизонная офицерская гостиница (гостиница – громко сказано, скорее – общежитие) находилась в районе Приднестровска, где располагалась летная часть, все здания в которой, и даже забор, построены из красного кирпича. Район получил неофициальное название «Красные казармы». На другом конце города находился район, прозванный «Белыми казармами», где дислоцировалось мотострелковое соединение, в котором и проходили службу  двухгодичники.
Преимущества проживания в общежитии были очевидны. Снять квартиру не составляло труда. Однако, порядок поддерживать необходимо самому, соблюдать приличия и прочее, что выполнить советскому офицеру было, естественно, не под силу, да и оплата за квартиру выше.
Анатолий Воронов, призванный позже Чурса, сразу попал в его (Чурса) цепкие когти и оказался прилежным учеником. Схватывая все на лету, быстро добился ошеломляющих результатов и только чудом не перещеголял своего учителя.
     Лобидзе и Силикатов окрестили комнату, где проживали эти два тунеядца «Вороньей  слободкой».
       Но, все быстро проходит, передавать свой опыт больше было некому, и Чурс затосковал. Хандра прошла с прибытием новой партии подопытных кроликов в лице свежепризванных офицеров из запаса.
         Чурс ожил. Глаза его заискрились как у кота в темноте, усы распушились, походка опять стала пружинисто подпрыгивающей. Чурс представлял себя на кафедре, в большой аудитории читающим желторотым юнцам лекцию на тему «Двести честных способов «закоса» от службы в рядах Советской Армии для младшего офицерского состава».
       Но новые «ученички» оказались на редкость шустрыми ребятами и уже через месяц стали академиками там, где Чурс числил себя профессором, почерпнув максимум информации у последнего, постепенно отбирая у него лавры первенства. Рядом с новой партией «продвинутых тунеядцев» он почувствовал себя не совсем уютно.
     Вновь призванные офицеры двухгодичники  консультироваться  по вопросам  «закоса» от службы  больше стали ходить в 12-ю комнату.
       Быстро сориентировавшись, Лобидзе и Силикатов поставили обучение «закадрового состава» на коммерческую основу, введя систему ставок в зависимости от категории сложности  освещаемых вопросов.
        «Звездная эпоха» Чурса закатывалась.
       В один из обычных серых вечеров Чурс, приняв изрядный допинг, решил все же попытаться вернуть часть былой славы и направился для переговоров в двенадцатую комнату. Там уже заседала экзаменационная комиссия в составе Лобидзе, Силикатова и Гаркенко.
     Лейтенант Аурел Спыну, недавно призванный из города Бельцы, «сдавал» кандидатский минимум на право проживания в двенадцатой комнате.
     Шел уже пятый литр изнурительного экзамена. Спыну, маленький, щупленький молдаванин в круглых очках на носу, смотрел остекленевшим взглядом на экзаменаторов, уже слабо понимая суть происходящего. Из-за огромного умственного перенапряжения и выпитого вина на стекла его очков выпала роса.
      – Аурелик! – подбадривал его Игорь. – Никого не бойся. Пока ты в двенадцатой! Если кто обидит, присылай ко мне. Во! Видел! – сунул Игорь под нос Аурелу свой огромный кулачище.
         – Угу! – промычал Аурел, с трудом различая сквозь запотевшие очки что-то, больше напоминающее футбольный мяч.
        – Как дела у вас? – просунув рыжую голову в дверь, ядовито спросил Чурс, пытаясь прощупать настроение жильцов двенадцатой.
       – А у нас в квартире газ: папа газ, и мама газ! – ответил Игорь. – Заходи, Чурс, гостем будешь. Что-то давненько тебя не было видно. Неужели решил служить? Похвально! Командование твое рвение обязательно оценит, может быть, старшего лейтенанта присвоят или в должности повысят.
       – Скорей разжалуют, – скривился Чурс. – Правда, уже некуда.
     Выпив предложенный стакан вина, Чурс осмелел и решил, все же, выяснить отношения с конкурирующей фирмой.   
       – До того, как вы здесь появились, я себя чувствовал превосходно. Когда я работал со свежим материалом, эта чертова служба не была мне столь противна. Было даже интересно. Вы у меня отбили всех клиентов, – изрядно захмелевший Чурс нес явную околесицу. – Я предлагаю поделить территорию общаги на сферы влияния. Мне – правое крыло, вам – левое.
      Со скоростью падающего сверхзвукового самолета Чурс тупел прямо на глазах у изумленных жильцов двенадцатой.
        – Послушай, внук лейтенанта Шмидта! – начав наливаться гневом, зарычал Игорь. – Военная служба пошла тебе на «пользу». Общение с «интеллектуалами» из числа кадровых офицеров и прапорщиков окончательно выровняло в твоем мозгу немногочисленные извилины. Как видно, и палубу у тебя снесло бесповоротно! В общем, пока я добрый и не треснул тебя по твоей дурной тыкве, пошел ко всем чертям и не мешай нам отдыхать.
         Не находя выхода, хмель стрельнул в отупевший мозг Чурса, отчего он беспредельно обнаглел.
       – Кто ты такой? – с идиотски пьяной улыбкой огрызнулся он, пятясь при этом ближе к двери. – Нечего меня оскорблять! Да я – «дембель»! А вы – еще «салаги»!
     Кровь закипела в жилах Игоря; из глаз вырвались миллионы искр, а из ноздрей клубился дым. Как разъяренный бык вскочил он, ударом копыта отбросив стул. Совершив гигантский прыжок через всю комнату, он оказался рядом с «пикадором».
     – Козел ты, а не «дембель»! Сейчас я твои рога посшибаю, – взревел Игорь, замахнувшись для нанесения удара.
        «Пикадор» в секунду протрезвел, поджилки его затряслись, а коленки, инстинктивно, согнулись. Это его и спасло. Ростом на две головы выше Чурса, Игорь не успел скорректировать направление «главного удара». Удар пришелся в торцевую стенку шкафа, стоявшего у стены, рядом с дверью, и был такой силы, что дубовый «славянский» шкаф, весом килограммов двести пятьдесят, отскочил от стены сантиметров на десять и, с грохотом, вернулся на место.
        Спавший на кровати, стоящей за шкафом, лейтенант Белцетеску из Кагула, разбуженный грохотом, чуть было не сошел с ума от вида танцующего шкафа.
        Мгновенно протрезвев, в мокрых подштанниках, Чурс в доли секунды испарился, не дожидаясь официального оглашения результатов корриды.
        Так закатилась «золотая» эра «Вороньей слободки».
        Чурс до самого дембеля в двенадцатой не появлялся.
        Спыну и Белцетеску на следующий день переселились в другую комнату.
        Игорь своим распухшим кулаком неделю стращал солдат своего взвода.
        Ворону вскоре перевели служить в Белгород-Днестровский, где он остепенился и даже совершил подвиг. В боксах, где хранится боевая техника, по халатности одного из солдат вспыхнул пожар. Воронов не растерялся, завел мотор и выгнал из бокса танк, после чего ликвидировал возгорание.
    Командование части, на построении всего личного состава, торжественно поблагодарило лейтенанта Воронова и наградило его именным ремешком для наручных часов.

4. Продуктовый лабаз

Двенадцатая представляла собой квадратную комнату, пять на пять метров, с высоким потолком и располагалась в левом крыле второго этажа офицерской гостиницы. Двухэтажное каменное здание, отделанное снаружи красным кирпичом, построенное до войны в стиле «псевдореализма» без особых архитектурных излишеств, в разряд охраняемых государством памятников архитектуры еще не попало.
   В комнате, рассчитанной на проживание шести человек, стояло восемь железных  коек, два огромных дубовых шкафа, стол в центре и, почему-то, только две прикроватные тумбочки.
   Два окна  имели впечатляющие размеры, а на подоконниках можно было отдыхать лежа.
   Лобидзе облюбовал себе койку возле огромного двенадцатисекционного радиатора. Рядом – через проход – устроился Силикатов, за ним Цукерман и, наконец, через проход под противоположной стеной Гаркенко.
   Одну тумбочку себе забрали Лобидзе и Силикатов, поставив ее в проход между коек под окном, вторую отдали Гаркенко и Цукерману, выцыганив у последнего полбанки сгущенного молока взамен.
   В тумбочке Лобидзе и Силикатова одиноко стоял пустой граненый стакан, две зубные щетки, полевая фуражка Силикатова, старая потрепанная колода карт без пиковой дамы и электробритва без чехла, по случаю выигранная Игорем в домино у одного из кадровых офицеров.
   Иногда Игорь вечером, тайком от всех, прятал в тумбочке стакан, полный вина и накрытый куском хлеба, - на утро. Утром,  неизменно, стакан был пуст, хлеб не тронут.
   Другая тумбочка больше походила на продуктовую лавку. В верхнем, выдвижном ящике находилось мыло, хозяйственное и туалетное, тюбик с зубной пастой «Поморин», флакон одеколона «Русский лес», электробритва и две зубные щетки, одна из которых принадлежала Гаркенко. Все остальное содержимое тумбочки являлось собственностью Цукермана.
   Одно перечисление продуктов, хранящихся в тумбочке, больше напоминало «Книгу о вкусной и здоровой  пище».
   Тушенки, рыбных консервов, сгущенного молока, сахара, чая и других продуктов было такое количество, что Гаркенко каждый раз, когда Цукерман открывал свой продовольственный лабаз, терял самообладание. Но  хитрый Цукерман старался не оставлять открытыми банки с консервами.    
   Гаркенко, совсем «не любивший» плотно и сытно поесть, впрочем, как и все остальные, гордился своим соседством с тумбочкой. Такое соседство давало ему возможность совершать набеги в тумбочку ночью. Нужно было всего лишь дождаться, пока Цукерман  заснет.
   – Люблю повеселиться, особенно пожрать, одним, другим батоном в зубах поковырять! – весело распевал Серега.
   В итоге, запасов продовольствия, припасенных Цукерманом, хватило четверке почти на три недели.
   Цукерман   сильно расстроился:  по его расчетам продуктов должно было хватить месяцев на пять.
   – Ничего не понимаю, – возмущался Коля. – Куда все исчезло? Серега! Признайся, ты подмел? А еще дружбан.
   – Боже упаси! Колюня! Ты же меня знаешь. Да я, за тебя..., – облизываясь, начал было оправдываться Серега.
   – Все и сожрал!? – договорил Коля.
   – А мне, Коля, честно говоря, не понятно, куда это все в тебя влезло? – лежа на кровати, вмешался в разговор Игорь. – Ты столько съел продуктов, а толку никакого. Хотя бы слегка поправился. Мне кажется,  тебе нужно обратиться к врачу гельментологу? Вдруг у тебя глисты завелись.
   – Умник! – возмутился Цукерман. – Посмотри на себя: разожрался как кабан, на кровать не вмещаешься. Брюхо на тачке возить нужно. Развалился, как жаба на песке. Мог бы уже не квакать. Я подозреваю, что ты из моего тамбурина не вылезал.
   – Колюня! Не кипятись. Я тебе честно скажу, – вступился за друга Женя. – Мы у тебя, Колян, кроме мыла и зубной пасты ничего не тырим. Честное пионерское!
   – Коля! Я знаю, кто все слопал, – вдруг заверещал Серега. – Помнишь, у нас два дня жил Костя, откуда-то из Донбасса. Я ему еще руку переломал. Он, гадюка, мне сразу не понравился. Приедут корешки из Одессы, вторую переломают!
   – Засохни Серега! Твои корешки уже месяц доехать не могут! Надоел своими угрозами. Сам все схавал, собака, даже с нами не поделился, – прошипел Лобидзе.
   – Я схавал? – взвизгнул Серега, как поросенок. – А вы меня в тумбочку ни разу не посылали? Как жрать, так вместе, а теперь я крайний! Больше не полезу!
   – Больше уже и лезть незачем. Ничего не осталось. Мне только интересно, заварку для чая вы жевали или самокрутки делали? Кстати, больше всех ты, Серега, надо мной издевался: «жратвы на год набрал»! Ну ладно, хватит об этом. Бесполезно после драки кулаками махать, – подвел черту Цукерман.

5. Парашютист Гыру

Получение обмундирования растянулось недели на две. Силикатову и Гаркенко не нравились фасоны предлагаемых моделей, а на Лобидзе не могли найти подходящих размеров. После длительных консультаций и пререканий ему выдали отрезы ткани на пошив шинели и парадного кителя. Отрез ткани цвета морской волны для пошива парадной формы был тут же продан прапорщикам вещевого склада за полцены. Шинель можно было пошить лишь в Одессе, для чего Игорь получил пошивочные, назвал их «пропивочными», и исчез на полторы недели.
       Цукермана экипировали с первого захода, и уже на третий день он стоял в строю.

       В одно из воскресений, на исходе трех недель “изнурительной” службы, Силикатов и Лобидзе отдыхали в своей комнате. Цукерман, как всегда, был на службе, Гаркенко уехал домой, в Одессу. Погода стояла изумительная, солнце еще согревало осенний воздух, вообще, все настраивало на чудесный отдых, в предвкушении которого друзья пребывали в легкой прострации.
       Но в штабе соединения способов отравления жизни офицерам, особенно по выходным, придумано великое множество. Не зря такая мощная организация, как Генеральный Штаб Советской Армии с утра до вечера переводила тонны бумаги, сочиняя бесконечные циркуляры, письма, уставы, наставления. Ведь было необходимо отрабатывать миллионы рублей, шедших на оплату труда, раздутого до размеров населения таких стран как Лихтенштейн, штата генералов.
       Вдруг, какому-то высокопоставленному армейскому чиновнику взбрела в голову гениальная по своей глупости  идея, которая заключалась в  перевербовке офицеров наземных родов войск в воздушных десантников, проще – в парашютистов. С этой целью в часть были вызваны все свободные от службы офицеры. 
      Прибыв в часть, Лобидзе и Силикатов встретили там «служаку» Цукермана. Он рассказал страшную историю о парашютистах, о том, что их всех потом собираются отправить в Афганистан. Из Москвы прибыло трое представителей ВДВ, которые и занимались вербовкой. Все это он подслушал, «ошиваясь» возле своего начальства, пытаясь выслужиться.
     Конечно, такая перспектива не устраивала никого из троих.
     – Я не то, что с парашютом, я с табуретки боюсь прыгнуть, –- выслушав рассказ взволнованного Цукермана, сказал Лобидзе.
     – А я думаю, что нам там делать нечего. Без нас разберутся. Погода сегодня отличная, плюс выходной, а теперь еще и повод появился. Поехали? – предложил Силикатов.
     – Поехали, Гагарин! – согласился Игорь. – Колюня, а ты?
     – Я?! Я, нет!… Я не могу. Я на службе, – поникшим голосом ответил Коля. – А где вы будете? Я потом приеду.
      – Пути наши неисповедимы, Коля, – ответил ему Игорь. – Ты, наверное, надеешься до генерала дослужиться. Ну, пока!
      – И разошлись, как в море катера!  – с ухмылкой сказал Женя. – Мы за тебя, так и быть, рюмку пропустим, а ты за это, будь добр, за нас послужи. долг выполняй. Привет командирам, Коля! Пока!
      - Да я… - попытался что-то пробормотать Коля.
      - Иди, иди, неси долг! – оборвал Колино бормотание Игорь.
      - Куда, куда? – тихо переспросил Коля.
      - А куда донесешь, туда и иди! – ответил Женя.

На следующий день темой номер один, естественно, была парашютно-десантная. Среди двухгодичников идиотов, желающих переквалифицироваться в парашютистов, не нашлось, их и явилось то всего человек пять.
       На утреннем разводе Игорь в красках описывал события вчерашнего дня только что прибывшему из Одессы Сереге.
       – Вчера такое было! – рассказывал Игорь. – Нам с Женькой крутили руки и ноги, хотели отправить в Афганистан. Мы еле ноги унесли. Даже комендатурой угрожали. Коля, как всегда, откупился. Дал кило сахара и банку сгущенки начальнику штаба, и он его прикрыл. А мы отбивались самостоятельно, пытались прикрыть тебя, но бесполезно. Комдив лично всех отсутствующих переписал и сказал, что в первую очередь, именно их, отправит прямо в ад. Представляешь, чего мы только не натерпелись! До сих пор не могу отойти от ужаса. Всю ночь не спал, кошмары замучили.
       – Вино лакали, Серега, от безделья. Весь день и всю ночь, вдвоем с Женькой. И мне спать не давали, – вмешался Цукерман.
       Закончить свою версию событий воскресного дня Коля не успел. Помешала команда: «Всем разойтись по подразделениям».
      Весь день мнительный Серега трясся от страха, представляя себя стремительно летящим прямо в логово «душманов», лихорадочно дергая за кольца основного и запасного парашюта. Парашюты не раскрывались и от ужаса цепенели руки и ноги.
       День тянулся, как жевательная резинка, хотя и был понедельник.
       «Нет, я это не вынесу!» – сказал себе Серега, нырнул в лаз, проделанный в сетчатом ограждении части, и побежал в «винарку» снимать стрессовое состояние.
      «Винарка имени тети Лили», или как прозвали ее офицеры и прапорщики «У Лилюхи», находилась в сорока пяти секундах ходьбы от забора, или в двух минутах от штаба части, в которой служил Серега, и работала круглосуточно без выходных и перерывов на обед. В ассортименте всегда было вино, не менее трех сортов, и самогонка одного сорта, но очень крепкая. Сергей назвал его «сногсшибаюшей».
       Так называемая «винарка» располагалась во дворе одноэтажного частного дома, за высоким дощатым забором, где проживала уже немолодая «тетя» Лиля, которая перекупала вино, где только могла, и продавала его на разлив. Кроме того, тетя Лиля гнала первоклассный самогон. Близость к воинской части с одной стороны, и расположение дома в относительно глухом месте, вдали от дорог и улиц с другой, обеспечили колоссальную посещаемость, а безукоризненный сервис – непререкаемый авторитет.
      «Сервис» заключался в навесе над столом (на случай дождя), за которым происходило таинство поглощения горячительно - спиртовых материалов, сокращенно ГСМ (не путать с горюче-смазочными материалами), в обязательном куске хлеба и лука под вино и куске хлеба со шматом сала к самогонке.
       Во всем соединении, наверное, всего лишь пару офицеров ни разу не посетили ресторан «У Лилюхи» или не знали о его существовании. В любое время там можно было застать офицеров и прапорщиков любых званий и должностей, причем субординация и чинопочитание там не соблюдались. Отдельные завсегдатаи отмечались раз по десять на день и пользовались льготами. Льготы заключались в выдаче лишней порции закуски.
      Тропинка от лаза в ограде к «винарке» проходила через небольшую лощину, поросшую кустарником, на дне которой вяло протекал тоненький ручеек, и напоминала дорогу, по которой прошла колонна танков. Но утрамбовали  тропинку сапоги нескончаемой колонны офицеров и прапорщиков.
     Вечером в двенадцатой, Игорь окончательно развеял ужасы и кошмары, преследующие Серегу, признавшись, что он подшутил над ним.
      – Расслабься, Серега, – успокаивал его Игорь. – Никуда мы не пошли, выпили винца немного. Предлагали Коле, он отказался. Не переживай, ложись и отдыхай!
      – Серега, меньше слушай этих брехунов. Они тебе такого насвистят. Пока тебя не было, они вдвоем не «просыхали». Меня тоже подбивали, но я не сдался, – сказал Коля. – А по поводу перевербовки я консультировался с начальником штаба. Он мне сказал, что никто нас не может заставить быть насильно парашютистами, без нашего согласия.
       – Как бы не так! Загонят в самолет и имя не спросят. А прыгать заставят, где-нибудь, за пять тысяч километров отсюда, – возразил Женя. – Полгода тому назад, еще до нашего призыва, уже такой фокус проделали. По тревоге подняли всю дивизию, распихали по транспортным самолетам и через пять часов полета десантировали в Сирии.
       – А обратно как? – переспросил, успокоившийся было, Серега.
       – Обратно, как хочешь, так и добирайся, – ответил Женя.
      В этот момент дверь комнаты резко распахнулась, и в комнату буквально влетел высокого роста детина с улыбкой ярко выраженного дебила со стажем. Швырнув в центре комнаты свои чемоданы так, что на столе подпрыгнул стакан, детина осмотрел комнату взглядом Наполеона и, прервав интереснейший разговор, произнес:
       – Это двенадцатая? Буна зиа, ребята! Я буду здесь жить!
       Круглая и сытая его рожа сияла, выражая беспробудную тупость. Одной  этой фразы было больше чем достаточно. Друзья понимающе переглянулись, что означало: «Жить в двенадцатой он не должен и не будет».
       – Чего тебе нужно, придурок! – озвучил общее мнение Цукерман.
       – Меня зовут Леонтий Гыру. Я из Кишинева. А чего у вас здесь? – пропустив вопрос Цукермана мимо ушей, продолжал «придурок» из Кишинева.
       – У нас здесь занятия по сдаче нормативов по парашютно-десантным видам спорта. Процедура обязательная для всех без исключения, согласно новому приказу командования. Ты, как раз, вовремя. Располагайся, сейчас приступим к обучению, – командирским тоном отчеканил Цукерман.
       – А что мы сейчас будем делать?
       – Сейчас будем отрабатывать упражнение номер один.
       – А что это такое?
       – Запоминай, буна зия! Дважды повторять не буду. Упражнение номер один заключается в тренировочных прыжках с небольшой высоты. Можно из окна нашей комнаты. Высота допустимая. Прыжки осуществляются без парашюта. Тех, кто выполнит норматив по первому упражнению, инструктор допустит к тренировочным прыжкам по выполнению упражнения номер два и выдаст парашют.
       – А кто инструктор?
       – Инструктор – старший подполковник воздушно-парашютных войск имени Гастелло, – отчеканил Коля, начиная  давиться от смеха, и показал рукой на Игоря, внимательно следящего за интересным диалогом.          
       Коля открыл настежь окно, взял  Гыру за руку и подвел его к подоконнику.
       – Товарищ старший подполковник, курсант Гыру к выполнению норматива номер один по прыжкам подготовлен. Разрешите прыжок, – отрапортовал Цукерман.
       – Курсант Гыру, ты готов? – пробасил Игорь, и не ожидая ответа, прокричал:
– Майор Коля, толкай!
       Наконец-то до Гырыного сознания что-то достучалось. Он побледнел, оттолкнул Цукермана, схватил свои чемоданы в охапку и пулей вылетел из комнаты. Топот его копыт гулко разносился по коридору и затих, судя по всему, внизу, возле вахты.
       – Даун натуральный, – сделал вывод Силикатов. – Интересно, сколько он заплатил медицинской комиссии, чтобы его отправили в войска. Наверное, у них серьезные проблемы с кадрами, если уже сумасшедших призывают на службу.
       Действительно, Гыру оказался настоящим сумасшедшим, он и не пытался это скрыть. Но сказать об этом он не мог потому, что был сумасшедшим.
       Спустя год, какой-то другой, но уже кадровый сумасшедший, поставил Гыру в наряд  помощником дежурного по части и даже вручил ему табельное оружие с боевыми патронами. Гыру, не мудрствуя лукаво, решил, что спать дома, в своей кровати гораздо удобнее, чем сидеть всю ночь возле телефона, и уехал в Кишинев – домой, к маме – с пистолетом «Макарова» в кобуре. Переполох в гарнизоне возник нешуточный. Все, начиная от командира батареи, в которой служил Гыру, заканчивая прокурором гарнизона, «стояли на ушах». Скандал раздувался грандиозный.
       Гыру «взяли» в Кишиневе и отправили на гауптвахту, после чего комиссовали.  В личной медицинской книжке Гыру обнаружили запись "психических заболеваний нет - просто дурак". Уголовное дело не возбуждали. Начальник райвоенкомата, отправивший его на службу, получил служебное несоответствие, командира батареи отправили служить в Казахстанскую пустыню.

6. Кустищев

Силикатова направили в мотострелковый полк на должность командира взвода зенитно-артиллерийской батареи, где в то время уже проходили срочную службу семь военнослужащих, а также командир второго взвода лейтенант Кустищев – кадровый офицер-зенитчик и командир батареи капитан Стремов, недавно по замене прибывший из Монголии.
    Лобидзе, Цукермана и Гаркенко направили для прохождения службы в зенитно-артиллерийский полк.
    Цукермана назначили командиром зенитного взвода во вторую батарею. Командовал батареей капитан Дротенко – грамотный, толковый офицер, окончивший в свое время Одесский Политехнический институт, и написавший рапорт о желании служить все двадцать пять лет. Заманил его в армию заместитель командира полка по боевой работе майор Рыбкин, тоже бывший политехник.
    Гаркенко попал в третью батарею, в которой командир пока отсутствовал.
    Лобидзе направили в первую батарею - на замену лейтенанта Прокопенко - командиром первого взвода. Невысокого роста, худой и в очках, Прокопенко уже заканчивал двухлетнюю каторгу в войсках и через месяц увольнялся в запас.
    Командиром батареи назначили лейтенанта Аркушева, только что прибывшего из артиллерийского училища. Командиром второго взвода стал,  прибывший вместе с Аркушевым, лейтенант Волков. Все трое – Прокопенко, Аркушев и Волков были одного роста и телосложения, но последние очков не носили, а Волков отличался чуть более плотным телосложением.
    – Я в училище всегда был рядом с кухней – не вылезал из нарядов – вот и поправился, – хвастался Волков, потирая небольшой, но уже начинавший слегка округляться живот.
    Назначение на должность командира батареи напоминало детскую игру «Угадайка». Майор Рыбкин построил четырех молодых лейтенантов, прибывших из училищ, в числе которых были Аркушев и Волков, и задал им один вопрос:
    – Товарищи офицеры, кто из вас может сказать, что такое «азимут»?
    Наступила долгая пауза, во время которой отчетливо слышалось, как ролики и шарики,  лихорадочно забегав в головах у свежеиспеченных артиллеристов, сталкивались между собой. Минут через пять из строя вышел Аркушев и доложил все, что ему известно о таком непростом артиллерийском термине.
    – Молодец, товарищ лейтенант, – похвалил майор Рыбкин, – будешь командиром первой батареи.
    Кроме вышеназванных офицеров, в батарее служил еще прапорщик Олту, ростом ниже Аркушева, но формой тела напоминающий матрешку. На его всегда сытой и самодовольной харе блуждала лукавая улыбка. Всем своим видом он показывал, что ему чужды такие понятия, как мораль, стыд и совесть. Все, что попадало в поле его зрения, он считал своим долгом экспроприировать. Хотя, по долгу службы, он был далек от кухни и продовольственных складов, во время очередной "ревизии" у него дома  обнаружили сто восемьдесят трехлитровых бутылей тушеного мяса домашней закрутки. На перекрестном допросе Олту мгновенно раскололся и признал, что все это он вынес из части в течение трех месяцев и, попутно, сдал всех своих «подельников», которые до этого уже успели сдать его. Из армии его пришлось уволить.
    Казалось, что Лобидзе специально направили в эту батарею – для контраста. На разводах и построениях первая батарея напоминала построение фигур на шахматной доске: король, возвышающийся над всеми на две головы, рядом с ним пузатая ладья и частокол из трех пешек.
    Впрочем, в маленьком росте новых сослуживцев Игоря были и свои преимущества. Так, однажды, Лобидзе,  Аркушев и Волков заглянули в кабачок «У Лилюхи», где пропустили пару-тройку стаканов винчика, закусив рюмахой самогона, и поехали домой. В троллейбусе двух «великанов» полутораметрового роста развезло в «дрова», и Лобидзе ничего не оставалось, как волочь их на себе от троллейбусной остановки в общежитие. Взвалив одного на плечо, второго взяв под мышку, Лобидзе приволок их в комнату  и свалил, как два мешка с углем, на кровать.

    По мере разворачивания частей соединения, лейтенанта Кустищева перевели в зенитный полк и назначили командиром  третьей батареи, где служил Гаркенко.
    – Ну, все, Серега, сливай воду! Этот болван тебя или служить заставит или со свету сживет, – «обрадовал» Серегу Женя.
    – Или! Не сильно я его боюсь! – спокойно отреагировал Серега. - Посмотрим еще, кто кого.
    – А по моему, Серега, ты не дооцениваешь этого идиота. Кустищев – натуральный подпоручик Дуб и, если ты его еще не знаешь, то скоро узнаешь. Конченый кретин и дегенерат. В армии все кадровые не сахар, но этот – исключение, его и кадровые не терпят. У него кроме «Смирно» и «Равняйсь» никаких других слов в лексиконе нет. Плюс к этому не пьет, не курит, по бабам не бегает, только вокруг части по утрам. Еще знает, что такое артиллерийская буссоль. В общем, Серега, он находка для тебя, попытайся его приручить, – делился с Серегой Женя своими впечатлениями о бывшем сослуживце.
    И, действительно, натерпелся Кустищев с Гаркенко. Не было дня, часа, минуты когда бы они не ругались. Серега огрызался по любому поводу . Кустищев даже решил пожаловаться Лобидзе на Гаркенко и просил повлиять на него, на что Лобидзе лишь ехидно ухмыльнулся. Эти жалобы лишний раз доказывали, что Кустищев и в самом деле круглый болван, к тому же начисто лишенный чувства юмора.
    Серега как-то провел опрос общественного мнения среди личного состава своей батареи, задав всего один вопрос:
    – Кого первого вы бы убили в случае боевых действий?
    Ответ был единодушно откровенный и безапеляционно обескураживающий:
        – Кустищева!
    По иронии судьбы, примерно через год, при отправке части на переучивание, командиром третьей батареи был назначен капитан Стремов, а Кустищева назначили командиром второго взвода, уравняв в должности с Серегой.
    – Ты решил весь офицерский состав своей батареи ко мне сплавить? – спрашивал Гаркенко у Силикатова. – Лучше бы, уж сам ко мне перешел. Я от такого командира не отказался бы.
    – Этого, Серега, не будет никогда, это уж точно. Да я и сам к тебе не пошел бы, мучаться с тобой, – рассмеялся Силикатов. – Мы бы с тобой, точно, под трибуналом окончили службу.

7. Фоишор

Первое время, по мере разворачивания воинских частей, личный состав мотострелкового полка, в котором служил Силикатов, и зенитного размещался в одной казарме – трехэтажном, просторном здании, построенном в виде буквы «П». На первом этаже располагался зенитный полк, на втором и третьем – пехота.
   Учитывая внушительные размеры и грозный вид лейтенанта Лобидзе, командование части собрало всех «блатных», то есть «дембелей» и лиц «кавказской национальности», под его командование и не ошиблось. Расчет оказался верным. Дисциплина была железной, так как ключ к лоботрясам Лобидзе подобрал быстро.
   В одну из пятниц, как обычно, заместитель командира взвода старший сержант срочной службы Вахтанг Мермишвили, которому служить оставалось двенадцать дней до приказа, явился к командиру взвода лейтенанту Прокопенко с рапортом по поводу увольнений в выходные дни.
   – Таварыщь лийтинант! Старший сиржант Мермишвили. Разришите обратиться. Как насчет увальнений в город на завтра? – соблюдая устав воинской службы только по пятницам и только перед увольнением в город, обратился он к командиру.
   – Теперь это уже не ко мне, – ответил Прокопенко. – Обращайся к новому комвзвода – лейтенанту Лобидзе.
   – Что, Мермишвили, хочешь в увольнение завтра со своими разгильдяями? – переспросил Лобидзе.  – Я предлагаю  следующее: я сейчас согну этот гвоздь руками в петлю и, если кто-нибудь разогнет его, – пойдет в увольнение, если нет, – я уеду в увольнение до понедельника.
   С этими словами Игорь взял двадцатисантиметровый гвоздь и, легко согнув его в виде петли, отдал Мермишвили. Мермишвили и компания вертели гвоздь в руках, тужились, пыжились, но сделать с ним ничего не смогли.
   – Все! Я уехал в увольнение, старшим назначаю тебя, Мермишвили. И чтобы был полный порядок.
   – Так точно, таварыщь лийтинант. Все будит в парядки. Взвод! Строится! Шагом марш, в сталовую! – скомандовал Мермишвили и взвод, распевая – « Ночью снится лейтенант Лобидзе, вай…» бодро зашагал в столовую.
   В расположении взвода Лобидзе имелась самостоятельная каптерка, где он безраздельно командовал, и где частенько собирались его "фронтовые"дружки. Вдоль одной из стен каптерки стоял фанерный шкаф, в котором хранилось обмундирование личного состава. Но сделан он был с «секретом», как бы с двойным дном. Через спрятанную за шинелями потайную дверцу,  «посвященные» попадали в узкое длинное помещение, образованное между капитальной стеной здания и стенкой шкафа, в так называемые «апартаменты Лобидзе». Там компания в составе Лобидзе, Гаркенко и Силикатова частенько скрывалась от начальства и "косила" от службы.
   В «командирском отсеке» стояли четыре табуретки и шахматный столик, на котором свободно размещались четыре стакана, бутылка вина и четыре бутерброда, чего вполне было достаточно для полноценной «шахматной партии» на четыре «гроссмейстера». Но, впрочем, играть чаще всего приходилось втроем, вышеназванным составом. Волков на «гроссмейстера» не тянул, в лучшем случае на кандидата в любители первой ступени, так как, обычно после трех - четырех стаканов получал мат, сходил с дистанции и выпадал в осадок на лежащий на полу матрас, где мирно дрых до вечера. Короче, Волков, как игрок в «шахматы», интереса не представлял. Кроме того, потом на собственном горбу Лобидзе приходилось волочь его в общежитие.

   Покидали территорию части друзья, обычно, через дырку в заборе рядом с казармой. Через КПП идти было далеко и долго, да еще к тому же, там обычно шастали командиры и начальники из числа старших офицеров, которым по Уставу полагалось отдавать честь. Особого желания отдавать честь старшим по званию никто не испытывал, особенно Гаркенко. У него отдание чести старшим офицерам было проблемой номер один, особенно отдание чести моторизованным офицерам из штаба дивизии, которые пачками разъезжали по улицам города на командирских УАЗиках.
   Серега, как-то раз, переходил проезжую часть и перед носом у него проехал очередной УАЗик с каким-то воякой внутри. Ничего не подозревающий Серега перешел дорогу и побрел дальше. В этот момент взвизгнули тормоза, УАЗик остановился и из него с проклятиями вывалился обрюзгший полковник пенсионного возраста с красной мордой.
   – Товарищ лейтенант! – заорал красномордый. – Подойдите ко мне.
   – Слушаю вас, товарищ полковник, – отрапортовал Серега, на полусогнутых ногах подползая к  красномордому.
   Сердце его учащенно билось не столько от страха, сколько от непонимания происходящего. «Чего этот старый хрыч от меня хочет?» –  лихорадочно думал Серега.
   – Где вы служите, товарищ лейтенант? – не снижая громкости, продолжал орать  «хрыч».
   – В бе-бе-белых казармах, – заикаясь от испуга, ответил Серега.
   – Что вы блеете, что это за часть такая – белые казармы? Что за чушь вы несете? А почему вы, товарищ лейтенант, не отдаете честь? Или на вас не распространяется соответствующая статья Устава строевой службы? Какое училище вы закончили?
   – Извините, товарищ полковник, виноват. Задумался. Я политехнический институт закончил.
   – Задумался!!! – завыл полковник, как сирена. – Не над чем тут думать! Вас на службу призвали не для того, чтобы думать, а для того, чтобы отдавать честь старшим по званию! И что это за училище такое – политехническое… Ну, ладно, свободны, – немного поостыв, утихомирилась «сирена». – Доложите своему командиру о происшедшем.
   – Ну почему мне так не везет, – сокрушался вечером Серега. – Вечно ко мне все пристают в части, так теперь по улицам спокойно нельзя ходить. А как я им должен честь отдавать? Их же не видно в машине. А вдруг в машине никого нет. Или слева будет ехать, –  в попутном направлении, как этот дегенерат красномордый? Я ведь его вовремя опять не увижу.
   – А ты левой рукой отдавай, не промахнешься, – посоветовал Игорь.
   – Остряк! Я что, должен все время башкой крутить, чтобы этих моторизованных козлов заранее увидеть?
   – Серега, а если, к примеру, ты переходишь дорогу, а «моторизованные козлы в погонах» едут с двух сторон навстречу друг другу. Твои действия? – съехидничал Женя.
   – Двумя руками отдам, – отпарировал Серега. – Буду теперь всем подряд командирским УАЗикам козырять. На всякий случай.
   – А если там прапорщик будет сидеть или лейтеха, такой, как мы. Ты же потом удавишься от злости. Это тоже не выход, – продолжал «добивать» Серегу Силикатов.
   – Так что же, мне теперь вообще по улицам не ходить? – закипал Серега.
   – По улицам ходи, а от  проезжей части держись подальше – целее будешь, – посоветовал Сереге Игорь.

   Путь на волю от дыры в заборе проходил мимо казармы строительного батальона. Преодолев его, друзья упирались в бочку с пивом, которая в теплое время года всегда стояла на этом месте, рядом с кафе «Бородино». Обойти ее было невозможно.
   Кафе «Бородино» замыкало с одной стороны довольно большую площадь, посередине которой красовалось какое-то подобие фонтана, а замыкал этот архитектурный ансамбль «Дом офицеров», на фасаде которого висел огромный транспарант с рекламной афишей нового фильма:

                СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ВАС ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ!
                Новый цветной художественный фильм.
                “ИДИОТ”
                Начало сеансов в 16 и 19 часов.
                Цена билетов – 20 копеек.
         Для солдат срочной службы, офицеров и прапорщиков – вход свободный.

   В кафе «Бородино» была довольно неплохая кухня с большим  и разнообразным выбором блюд. Это, плюс наличие отдельной комнаты человек на восемь, специально для офицерского состава, обеспечивало популярность этого кафе среди офицеров.
   Напротив – через дорогу, на первом этаже пятиэтажного дома располагалась «Домовая кухня», посещать которую приходилось перед выплатой жалованья, когда денег практически уже не было. Качество приготовления там, действительно, было «домовое», а цены – дармовые. Благодаря такому сочетанию любил туда захаживать Гаркенко сотоварищи.
   - Приглашаю всех в "Домовую кухню", - вещал Серега, - на праздник "День домашней котлеты". Каждую пятницу проводят, правда не говорят в какую именно.
   Методично нудно Серега изучал меню, долго выбирая себе блюда на обед.
   – Отбивная с гарниром – сорок восемь копеек. Однако! Жаркое по-домашнему – шестьдесят три копейки. Ничего себе! – бормотал он чуть слышно. – Жека, как тебе нравятся эти космические цены? Мы что, в ресторан попали? – пытался разжалобить публику Серега. – О, вот! Нашел! Вымя – двадцать восемь копеек! Пацаны, берем!
   – Сам жри своё вымя. Я не хочу, – бросался на него Игорь. – Женя, идем в «Бородинку» хавать, что-то мне от одного названия блюда не по себе.
   В «Бородинке», в отдельном кабинете, Серега быстро приспособился оплачивать только часть стоимости за потребленные продукты. Так как изначально предполагалось, что в отдельном кабинете столоваться будут исключительно офицеры, а они, как известно, люди порядочные и честные, то и система расчетов была построена на полном доверии: заказал, поел, посчитал, самостоятельно рассчитался.
   Отобедав, Серега подходил к серванту, в котором на полках лежал штучный товар и стояла ваза с деньгами для расчетов. Он долго подсчитывал, складывая в уме три числа, бросал в вазу два рубля, брал оттуда копеек тридцать, бормоча себе под нос : «Это сдача», прихватывал пачку «Дойны» и бутылку пива и покидал кабинет, сияющий от счастья, что он так ловко все провернул, заплатив лишь половину стоимости. Игорь и Женя, изредка - по нужде, тоже пользовались подобной схемой «отмывания денег».
   Иногда Серегу  подгрызала совесть, и он с Волковым, еще одним теоретиком кухни, питался в солдатской столовой, где накрывался стол отдельно от всех и на «халяву».
   – Для чего мне воровать в «Бородинке», когда я честно могу пожрать в солдатской столовой, – потирая пузо, рассуждал сытый Серега. – А на сэкономленные деньги лучше прикупить «Пал Палыча».
   «Пал Палычем» Серега ласково называл любимый напиток «Портвейн» местного разлива, на этикетке которого красовался молдаванин в шляпе.
   Волк обосновал "столование"  в солдатской столовой проще:
   – Каждый офицер,  командир, должен знать, чем живет и дышит солдат. Что ему снится и как ему спится, и – главное – чем он питается. Моя святая обязанность первым попробовать то, чем кормят моих подчиненных. Ведь я им как отец родной. А вдруг – отрава? Так лучше я подохну, а боевая единица – мой взвод, будет жить.

   Высокой посещаемостью (особенно в дни выплат денежного довольствия) отличался еще один комбинат общественного питания, находящийся за городом, на трассе, ведущей в Тарканы. Желающих посетить комбинат  рейсовый автобус довозил минут за десять. «Комбинат», построенный в «псевдоготическом» стиле, в виде отдельных строений, обнесенных высокой крепостной стеной, напоминал средневековый замок. На территории комплекса имелся «постоялый двор» или гостиница на восемь номеров, ресторан, кафе, пивной бар, шашлычная, биллиардная, теннисный стол, аптека, промтоварный и продуктовый магазины и киоск косметики и парфюмерии. Умеренно «кусачие» цены и неплохой сервис привлекали офицеров. Если обед затягивался и переходил в ужин, после которого нередко терялась координация движений, можно было остаться на ночь в «номерах». Назывался комплекс: «Комбинат бытового обслуживания «ФОИШОР». Офицеры, посещающие сей комплекс, первые три слова изменили и называли его «Лечебно-оздоровительный комплекс «Фоишор».
   В первый месяц службы Лобидзе, Силикатов и Гаркенко, влекомые любопытством, посетили этот санаторий – профилакторий. После хорошего обеда они, пребывая в послеобеденной «нирване», поджидали автобус. Проезжавший мимо по трассе УАЗик внезапно остановился, передняя дверь чуть приоткрылась и, сидевший на месте пассажира, военнослужащий обратился к троице с предложением:
   – Товарищи офицеры, вы в часть едете? Могу подвезти, садитесь.
   – Вот это сервис, еще и на халяву доедем, – сказал Игорь, и довольные друзья быстро влезли на заднее сиденье. 
   Занервничали они, и очень сильно, когда машина на полном ходу  влетела в раскрытые ворота родной воинской части. Проехав по центральной аллее, по которой они и ходить-то боялись, машина остановилась возле штаба дивизии. Друзья резво выскочили из салона и замерли в замешательстве. Передняя дверь открылась и из дверного проема показалась нога в офицерских брюках с широкими красными лампасами. Солнце поблекло, а сердце покрылось толстой коркой обжигающего морозом льда, - ужас сковал троих горе-офицеров.
   «Это конец – на генералов я еще не нарывался» – пронеслось в голове у побледневшего Сереги.
   – Так что, товарищи офицеры, вы делали за пределами воинской части и гарнизона в служебное время, доложите мне. Знают ли ваши командиры, что вы отсутствуете в расположении части, – почти спокойно начал вещать словно с неба свалившийся обладатель брюк с лампасами и погон с генеральскими  звездами.
   Этим генерал-майором оказался «всего лишь» командир дивизии Свиногрызов. Глядя на молодых офицеров, которых уже начал пробирать легкий озноб, генерал сразу определил, что перед ним стоят недавно призванные с гражданки офицеры запаса, что распалило его еще больше, и он начал набирать «обороты» по мере своего «вещания». 
   – Вы только посмотрите на свой внешний вид, да вы, наверное, уже год не были в парикмахерской. Вы что, не знакомы со строевым уставом? Так я обеспечу вам знакомство с ним на гауптвахте! Где ваша офицерская честь и гражданская совесть? Что вы делали за пределами части? – полукричал генерал, набрав уже средние обороты.
   – Мы обедали, – чуть слышно произнес Лобидзе.
   – Обедали!? – взорвался генерал. Обороты достигли критически максимальной величины. Стрелка тахометра зашкалила. Казалось еще чуть-чуть и, достигнув резонансной частоты, генерал развалится на куски.
   – От вас же водкой пахнет! Чем же вы обедали, водку жрали?! Я испорчу вам аппетит надолго, отправлю в «санаторий» к коменданту гарнизона, он быстро вылечит вас от обжорства. Мало того, я лишу вас дипломов об окончании института…
   Внезапно обороты упали, может быть, засорился карбюратор, а, может, генерал вспомнил, что он тоже неплохо пообедал, закусывая холодную водочку осетровой икоркой. Гроза, прогремев в непосредственной близости, ливнем не разразилась, лишь с моря повеял легкий ветерок.
   – Доложите, лично, своим командирам частей о случившемся инциденте. Пусть наложат на вас соответствующие взыскания. И, немедленно, повторяю, немедленно, подстричься! Парикмахерская – вот! – генерал указал направление рукой. – Кругом! Шагом, марш, битласы нечесаные!
   Пришлось повиноваться и идти оболваниваться в гарнизонной цирюльне. Докладывать же о случившемся инциденте своим командирам, никто из троих не помышлял, но желание ездить в оздоровительный комплекс «Фоишор» пропало надолго.

8. Дуремар

После службы пиво всегда вкусней вдвойне. Янтарного цвета прохладный пенный напиток великолепно снимал усталость после восьми тяжелых часов «адской работы» в «апартаментах» Лобидзе.
   – Пиво люблю больше всего, – переведя дух, изрек Серега, приканчивая третью кружку за полторы минуты. – Пиво я могу пить сидя, стоя, лежа, холодное, теплое, старое и даже прошлогоднее, и в неограниченном количестве.
   Серега не лукавил. Вчера, зайдя в «Алиментару», и не найдя не то что свежего, а вообще никакого пива, он вытащил откуда-то, из-под груды ящиков, одну единственную бутылку, содержимое которой больше напоминало воду в море после сильного шторма. В бутылке плавали хлопья размером с больших мух. Но Серегу это остановить не могло. Одолеваемый нестерпимой жаждой, он открыл металлическую пробку зубами и за семь секунд опорожнил бутылку.
   – Как ты можешь вливать в себя такую гадость? – скривившись, спросил его Игорь.
   – Я все могу! Пиво я могу даже не запивать. А то, что там что-то плавает, подумаешь, пивные дрожжи. От них еще никто не умер. Наоборот – пусть "побродят" внутри.
   И, действительно, пиво Серега мог не запивать. Все остальные напитки, как слабо, так и крепко алкогольные он мог не закусывать, но обязательно должен был запить. Чем угодно, но обязательно, запить. Портвейн или какое-нибудь отвратительное пойло типа «Солнце в бокале» он мог запить стаканом еле теплого столовского напитка, согласно ценнику именуемого «Какао с молоком».
   – Мне главное запить. Чем угодно, хоть нефтью! – оправдывался Серега.
   Допивая пиво, друзья обратили внимание на мужика в спортивном синем шерстяном костюме, стоящего в нескольких шагах от них. Мужик, с коротко стриженными светлыми волосами, в руке держал авоську, в которой лежало что-то, завернутое в сероватую бумагу, возможно, колбаса и батон хлеба.
   – Что уставился, дядя! Пивка хочешь? Подходи, нальем, – не удержался Игорь. Уж очень пронзительно «дядя» смотрел на троицу.
   – Да нет, спасибо, – поблагодарил «дядя» и удалился.
   – Где-то я его видел. А вот где? Может быть, в общаге, или в части? – предположил Серега, пытаясь что-то вспомнить. – Не помню.
   Однако, зрительная память, как оказалось, у Сереги была отличная, но все же подвела его.
   Утром следующего дня, как всегда, Игорь и Сергей стояли на разводе в составе офицеров части. Каково же было их удивление, когда они увидели свободно разгуливающего перед строем офицеров и прапорщиков вчерашнего «дядю» с колбасой. Только сегодня «дядя» был одет в военную форму, а на его погонах красовалось по две звезды средней величины. Вчерашней авоськи в руках не было.
   – Я же говорил рожа знакомая. Колбасу, наверное, уже схавал. Что сейчас будет? – чуть слышно проговорил Серега и на всякий случай спрятался за широкой спиной Игоря.
   Вчерашний «дядя», так неосмотрительно отказавшийся от предлагаемого ему пивка, оказался недавно вновь назначенным командиром части. Медленно дрейфуя вдоль строя офицеров, командир остановился напротив Игоря и тягостно замолчал, пронзительно пробуравливая его немигающим взглядом. Минута молчания растянулась на долгие годы. Тишина была такой напряженной, что было слышно, как из столовой, с куском мяса в зубах, выбежала крыса и плюхнулась в сточную канаву. Все почувствовали, что это молчание неспроста и сейчас произойдет что-то интересное.
   – Ну  как, товарищи офицеры, пивко было свежее? – нарушил тишину командир части. – Как себя чувствуете? Ночью спали спокойно? В туалет часто не бегали? Кошмары не снились?
   – Никак нет, товарищ подполковник. Все в порядке, – ответил Лобидзе, – на здоровье не жалуемся.
   – Я не давал Вам слова, товарищ лейтенант. Вы после института, не так ли? – уже начиная нервничать, но пока еще сдерживая себя, спросил подполковник.
   – Так точно, товарищ подполковник. Окончил политехнический институт и два года работал на производстве.
   – И где же Вы успели поработать, на пивной фабрике?
   – Нет. На заклепочной, товарищ подполковник, - скрепки проектировал.
      Подполковник от удивления открыл свою пасть так широко, словно крокодил, готовясь целиком проглотить корову. Мало вчерашнего, так сегодня этот зеленый офицеришка дерзил ему перед строем подчиненных офицеров и прапорщиков. Цвет его лица начал меняться.
   – Как вы разговариваете с командиром,  – взвился командир. – Я не позволю вам позорить честь офицера. Вас прислали в войска для выполнения боевых задач, возложенных на ваши подразделения, а не с целью лакать на улицах пиво, не соблюдая при этом субординацию.
   – Мы в свободное от службы время, – робко и чуть слышно произнес Серега.
   Лицо подполковника, переливаясь всеми цветами радуги, теперь уже выдавало в нем неврастеника, и стало больше похоже на светофор. Загорелся желтый свет.
   – Я не давал вам слова. У вас нет свободного времени. Забудьте об этом. Вы должны ежечасно, ежеминутно думать о повышении обороноспособности армии и повышении боевого духа подчиненных. Я выбью из ваших голов эту дурь. И методов для этого у нас предостаточно. А если вы и далее будете так разнузданно вести себя, мы вынуждены будем отправить по месту последней вашей работы соответствующую характеристику с «благодарностью», – визжал «светофор».
   И вдруг на чистом небе сверкнула миллионами лампочек молния, расколов строевой плац на две части.
   – Напишите, лучше, в детский садик,  – тихим, ровным голосом проговорил Лобидзе.
   Молния ударила всей своей мощью прямо в «светофор» и загорелся красный свет. Лицо подполковника стало пунцовым., Небо на западе окрасилось свинцово-красным цветом, - казалось, наступили сумерки. В воздухе запахло порохом.
   – Молча-а-а-ть! – раздались сильнейшие раскаты грома и с деревьев, растущих возле столовой, от испуга взметнулись десятки ворон. – Молчать! Я не давал вам право вести разговоры в строю. Я вас воспитаю, я вас сгною заживо. Вы у меня с гауптвахты не будете вылезать. Я научу вас служить Родине. Я! Я!.. – истерически вопил командир полка, –Начальник штаба!
   – Я, товарищ подполковник, – отозвался начальник штаба
   – Не якайте мне, товарищ капитан.
   – Слушаю, товарищ подполковник.
   – Возьмите на заметку этих умников. Из какой они батареи? Командиру батареи объявите взыскание. Создайте им «уют» и в части и дома. Вы лично несете ответственность за их перевоспитание, – чуть не выл подполковник, отчего его лицо от обилия морщин превратилось в стиральную доску.
   – Есть, товарищ подполковник! – примкнув руку к козырьку, отчеканил начальник штаба.

   Начальник штаба капитан Бесквартирный, ростом метр девяносто, в свои двадцать восемь лет сделал неплохую карьеру, дослужившись до подполковничьей должности, и являлся по иерархии вторым в части, после командира. Будучи выскочкой, тупоголовым служакой и чрезмерно честолюбивым (за что его недолюбливали равные по должности офицеры  и ненавидели подчиненные), друзей он не имел. Карабканье по служебной лестнице для него было выше такого понятия, как дружба. Каждый раз, перебираясь на вышестоящую должность, с равными себе он не мог найти контакт, а с подчиненными и нижестоящими по должности вел себя откровенно надменно и высокомерно, подчеркивая свою значимость. За это его ненавидели как подчиненные, так и равные. За круглую, всегда холеную и сытую физиономию,  офицеры штаба прозвали его «Румяные щечки». На голове сидела большая фуражка с огромной тульей, как у офицеров «Вермахта». Фуражка шилась по спецзаказу. Вторая такая фуражка была у лейтенанта Кустищева, из чего напрашивались соответствующие выводы.    
   Больше всего капитан Бесквартирный ненавидел «двухгодичников», а главными фигурантами лютой ненависти стали лейтенанты Лобидзе и Гаркенко.
   Полной противоположностью начальника штаба являлся командир полка, тридцатисемилетний подполковник Лиственный, – грамотный, подтянутый, с истинно офицерской выправкой командир, в совершенстве знающий материальную часть боевой техники и Устав строевой службы. Блестяще окончив военную академию, он только что получил назначение на должность командира полка. Эту должность Лиственный заработал собственным горбом на полигонах и боевых точках, в зной и непогоду, пройдя все ступени служебной лестницы – от командира взвода до настоящей. При этом всегда презирал штабных «крыс» и не жаловал выскочек и подхалимов. В разряд выскочек он безошибочно записал Бесквартирного. Лиственный постоянно совершенствовал и оттачивал свое профессиональное мастерство на многочисленных учениях, прекрасно владел тактикой и стратегией противовоздушной обороны, отлично знал тактико-технические характеристики военно-воздушных сил НАТО. На полигонах всегда ставил командирскую палатку таким образом, чтобы спать головой в направлении удара вероятного противника.
   Высокий рост долговязого подполковника Лиственного завершался  вытянутым, морщинистым лицом. Цвет его лица всегда содержал красные оттенки, что выдавало в нем любителя «горячительных напитков», хотя явно замечен в этом он не был. Но однажды, будучи на боевых стрельбах на полигоне, явился на развод в кителе с портупеей через плечо, фуражке, которую он практически никогда не снимал, сапогах и… шерстяных, спортивных штанах синего цвета, что косвенно подтверждало эти подозрения. В общем, внешне, – вылитый «Дуремар» из известной сказки, а в душе, скорей всего, – папа Карло – отец солдатам, наставник офицерам.  В меру деспот и тиран, иногда справедлив, но всегда прав.
   Свою роль в армии он видел в постоянном воспитании личного состава в духе защитников строителей коммунизма от посягательств мнимых врагов и изощрялся в сочинении всевозможных памяток, методичек, инструкций, направленных на полное оболванивание как рядового, так и офицерского состава. Последние его литературные изыскания выразились в глобальном военно-полевом романе под названием «Памятка – индивидуальное задание молодым офицерам, вновь назначенным на должность».
   «Памятка», претендующая на Ленинскую премию в области литературы, преследовала одну цель – как можно полнее отравить жизнь молодым офицерам в служебное и неслужебное время и содержала ряд ценных рекомендаций:

                1. Марксистско – ленинская подготовка:
    Темы: 1.    Изучить итоги работы Июльского пленума ЦК КПСС и 8 сессии Верховного Совета СССР 10   созыва.
                2.    Изучить и законспектировать Постановление ЦК КПСС от 25 апреля 1979 года.
                3.    Изучить и законспектировать Директиву МО СССР и НГПУСА и ВМф  Д - 075.
                4.    Изучить и законспектировать Директиву МО СССР и НГПУСА и ВМФ Д - 45.
                2. Тактическая подготовка.
1. Изучить обязанности и действия по тревоге подчиненного личного состава и самого офицера.
2. Изучить сигналы управления (строевой устав).
3. Изучить обязанности командиров взводов при организации всех видов боя.
4. Изучить организацию. Вооружение. Дислокацию и тактику действий вероятного противника на юго-западном театре воздушных действий.
                3. Специальная подготовка.
1. Изучить общее устройство 57 мм АЗП, РПК-1, основные ТТХ, приведение в боевое положение АЗП-57, уход за ней и сбережение.
2. Изучить обязанности командира взвода при приведении материальной части к бою и в походное положение.
3. Изучить правила и курс стрельб ЗА ПВО СВ – условия задач, порядок выполнения и оценку зачетных учебных и боевых стрельб. Обязанности страхующего и стреляющего.
                4. Защита от ОМП вероятного противника.
1. Получить, подогнать и научиться пользоваться индивидуальными средствами защиты – противогаз, ОЗК.
2. Изучить тему: «Индивидуальные средства защиты и пользование ими».
                5. Строевая подготовка.
1. Добиться образцового внешнего вида, строевой выправки и подтянутости.
2. Изучить НАИЗУСТЬ статьи строевого устава 1 – 25, 26, 30, 31 – 39.
3. Добиться выполнения требований этих статей строевого устава в повседневной жизни.
4. Научиться правильно отдавать честь на месте и в движении, подавать условные команды.
                6. Физическая подготовка.
1. Изучить разучить комплексы № 1, 2, 3 вольных упражнений.
2. Добиться выполнения норматива в кроссе:
- На 3 км за 13 мин.
- На 100 м за 15,4
- Подтянуться 10 раз, выполнить подъем на перекладине с переворотом - 5 раз.
                7. Уставы СА.
1. Изучить НАИЗУСТЬ и ВЫПОЛНИТЬ:
- Текст Военной присяги, Гимн СССР.
- Должностные обязанности из УВС.
- Обязанности деж. по части, по парку, начальника караула.
- ДУ СССР ст. 1 – 6. Изучить ст. 7 – 19 и права начальников по применению взысканий и поощрений.
- Отлично нести караульную и внутреннюю службу.
- Быть примером в соблюдении воинской дисциплины.
                8. Стрельба из стрелкового оружия.
1. Добиться выполнения упражнений из: ПМ – 2Д – на хорошо,
                АКМ – 1 д.н. – на хорошо.
                9. Вождение автомобилей.
1. Изучить общее устройство УРАЛ - 375 и основные ТТХ.
2. Изучить правила эксплуатации и обслуживания автомобиля УРАЛ – 375.
3. Выполнить упражнения по вождению №4 н. и 10 д.н.

   Невозможно передать тот неописуемый восторг, охвативший «молодых офицеров, вновь назначенных на должности», после прочтения сего опуса.
   Особенно затосковали от «восторга» «молодые» двадцатисемилетние лейтенанты Рыбалко и Мындру, которые и двенадцать лет назад не в состоянии были подтянуться на перекладине даже пол раза, а вертеться на ней «солнышком» – такое не могло им присниться в самом страшном сне.
   Гаркенко, прочтя пункт 5.4, чуть не получил инфаркт. Самая больная для него тема была затронута и здесь.
   – Я могу даже выучить устройство «Урала», может, даже и водить его, но научиться отдавать честь, да еще и в движении, – это выше моих возможностей, – причитал Серега.
   Ряд пунктов вызывал недоумение. Непонятно было, как на практике применить пункт  7.1 в части «изучения наизусть и выполнения Гимна СССР». Не ясно, где его необходимо «выполнять»:  на службе, в городском транспорте или дома,  пугая соседей и котов. Да и другие пункты оптимизма не добавляли. Обилие глаголов в повелительном наклонении: «изучить», «выполнить», «добиться», ничего, кроме отвращения у «молодых» офицеров не вызывало.
   Самые заманчивые для «молодых» офицеров разделы – восьмой и девятый – на практике не выполнялись в связи с отсутствием боеприпасов и лимитом горюче-смазочных материалов.
   Один Цукерман с ехидной ухмылкой достал из «тревожного» чемодана брошюру «Материалы Июльского пленума ЦК КПСС» и с важным видом уселся конспектировать.

9. Тревожный чемоданчик

«Тревожный» чемодан изобрел подполковник Лиственный в соавторстве с майором Рыбкиным. Рыбкин, окончивший Кишиневский политех, уже десять лет служил в войсках и, благодаря своим деловым качествам, уму и работоспособности, дослужился до заместителя командира части по боевой работе. Он не был самодур, с подчиненными был всегда корректен, справедлив, но требователен. В то же время, он прекрасно понимал, что с высшим гражданским, а не военным образованием ему тяжело будет пробиться на должности уровня командира части, а потому требовались неординарные решения.
   Для тренировки личного состава и отработки действий в случае вероятного нападения противника, командованием соединения практиковались, так называемые «Тревоги», во время которых осуществлялся выезд боевой техники и личного состава воинских частей из мест постоянной дислокации на учебные полигоны и разворачивание подразделений в боевые порядки на местности.
   Происходило это следующим образом. Часа в три – четыре утра оповещались дежурные воинских частей соединения. Передавался условный сигнал, который состоял из одного слова, типа «Граната» или «Лимонка». После этого жизнь военного городка напоминала муравейник, где ни на минуту не прекращалось движение. Личный состав немедленно поднимался по тревоге, посыльные с боевым оружием разбегались по всему городу оповещать офицеров и прапорщиков о необходимости срочного прибытия в часть. Согласно директивам, инструкциям и уставам, в полной боевой готовности на заранее обозначенных местах надлежало быть через сорок пять минут после получения условного сигнала.
   Полусонных офицеров и прапорщиков с трудом свозили к местам хранения боевой техники через час – полтора, после чего начинались попытки, скорей «пытки», заводить технику, которая стойко сопротивлялась этому, отчасти из-за «отличного» технического состояния, отчасти из-за отсутствия работоспособных аккумуляторов. В теплое время года одним аккумулятором заводили пять-шесть единиц боевой техники. Автомобильную технику заводили, в основном, «кривым» стартером и набором отборных непечатных выражений. Но и после этого техника не хотела передвигаться. И, как обычно, на исходные позиции последние подразделения прибывали часов через десять. Затем следовала долгожданная команда «Отбой». Теперь все происходило в обратном порядке и, спустя пять-шесть часов, последнюю боевую единицу, колесную или гусеничную, удавалось, наконец-то, затащить в бокс.
   Система оповещения офицеров, по мнению Рыбкина, была несовершенна. Посыльные, с боевым оружием  бегали по городу, вызывая панику у населения. Кроме того, кто-то из них мог не вернуться в часть, прихватив с собой, на всякий случай, автомат Калашникова. Зная, что Лобидзе разбирается в электронике, Рыбкин спрашивал у него:
   – Лобидзе, как вы думаете, можно ли на одежду офицера, где-нибудь в незаметном месте пришить маленькую лампочку, которая загоралась бы по сигналу тревоги? И каждый офицер или прапорщик, где бы он ни  находился, знал, что нужно срочно явиться в часть.
   – Представляете, у нашего Рыбкина чердак начинает съезжать, – рассказывал Лобидзе своим друзьям. – Пристал ко мне, как клещ. Говорит, придумай, как бы всем офицерам вшить куда-нибудь в тело колокольчик, чтобы по сигналу тревоги он звенел. Представляете этот колокольный звон ночью, в нашей ночлежке. Никаких будильников не нужно. Нажал дежурный по части кнопку и сотни зомбированных вояк поскачут на выполнение своего боевого долга. 
   По «Тревоге» офицеры и прапорщики прибывали в свои подразделения  в полной экипировке, получив у дежурного по части табельное оружие. При себе необходимо было иметь, в обязательном порядке, полностью укомплектованный «тревожный» чемодан. Офицеры, прибывающие в часть в полной экипировке, напоминали беженцев: на одном плече шинель «в скатку», на другом – плащ-палатка на тонком ремешке и полевая командирская сумка, чемодан в руке, китель опоясан портупеей, на ремне кобура с пистолетом.
   Лиственный с Рыбкиным неделю не выходили из кабинета, усердно работая над новым литературным шедевром, в котором в доступной форме довели до сведения «молодых» офицеров, что должно быть в «тревожных» чемоданах:

Перечень предметов экипировки офицера
по тревоге («тревожный чемодан»):
1. Шинель повседневная.
2. Шарф, перчатки.
3. Плащ-накидка с ремешком.
4. Китель и брюки полевые.
5. Снаряжение.
6. Фуражка или шапка (по сезону).
7. Сапоги яловые.
8. Противогаз.
9. Пистолет с кобурой, патроны.
10. Бинокли (кому положено).
11. Полевая сумка.
12. Набор карандашей.
13. Резинка.
14. Измеритель.
15. Компас.
16. Нож.
17. Конверты, бумага.
18. Линейка.
19. Рабочая тетрадь.
20. Рабочая карта.
21. Термос (фляга).
22. Ложка, вилка, кружка.
23. Одежная и сапожная щетка.
24. Иголки, нитки, пуговицы.
25. Звездочки, эмблемы.
26. Электрический фонарь с запасной батарейкой.
27. Ордена и медали, нагрудные знаки.
28. Нательное белье, портянки (носки).
29. Полотенце, мыло, зубная щетка, зубная паста, бритвенный прибор.
30. Носовые платки.
31. Подворотнички – 5 штук.
32. Сухой паек, продовольствие на 1 сутки.
   Проверка комплектности «тревожных» чемоданов проводилась лично командиром части Лиственным. Проверки проводились с жестокой регулярностью и горе тем офицерам у которых что-либо отсутствовало.
   И опять коса нашла на камень. Лобидзе и Гаркенко не давали Лиственному возможности расслабиться, откровенно измываясь над всеми армейскими устоями.
   В чемодане у Лобидзе одиноко перекатывались нож, зубная щетка и кусок хозяйственного мыла, украденный из тумбочки Цукермана. Гаркенко являлся с зубной щеткой в руке и колодой игральных карт в кармане.
   – На чемодан я еще не заработал, – бормотал Гаркенко в ответ на истерические вопли Лиственного.
   – Я сотру вас в порошок, уничтожу, сгною на гауптвахте, – истерически визжал «Дуремар». – Кому только могла прийти в голову идея призвать вас на службу и направить ко мне в часть. Впервые за годы службы я сталкиваюсь с такими идиотами, как эта пара суперлентяев.
   – Мы тоже, – чуть слышно произнес Гаркенко.
   – За что такое наказание на всю нашу Советскую Армию. За кого, вообще, вы меня принимаете? – продолжал между тем «Дуремар», уже ничего и никого не слыша. – Вас не на гауптвахту, вас под трибунал нужно отправить. И я обещаю это сделать. Я объявлю для вас, персонально, казарменное положение.
   – Берите пример с лейтенанта…как ваша фамилия? – немного поостыв, обратился Лиственный к Цукерману.
   – Лейтенант Цукерман, товарищ подполковник.
   – Вот вам наглядный пример, как должен выглядеть офицер, прибывающий по тревоге в часть. Молодец! Объявляю вам благодарность.
   – Ну, гад! Тебе дома крышка. Получишь черную метку, собака, – сквозь зубы, еле слышно процедил Лобидзе.
   Действительно, в чемодане Цукермана находилось все предписанное «Перечнем» и даже больше. В его «тревожном» чемодане на видном месте лежал рулон туалетной бумаги, в те годы бывшей в разряде острейшего дефицита. Рулоном бумаги Цукерман привел офицеров штаба в восторг, а остальных в уныние, но все же разрядил обстановку. Грозовые тучи, сгустившиеся было опять над друзьями, на время развеялись.

   За всеми действиями и перемещениями воинских подразделений по «Тревоге» зорко следили штабные «крысы» из штаба соединения, которые давали оценку действиям воинской части в целом. Организация и координирование всех действий по «Тревоге» возлагалась на заместителей командиров частей по боевой работе и, конкретно, на майора Рыбкина.
   Тренировать личный состав части, с выездом по «Тревоге» боевой техники, майор Рыбкин не имел возможности в связи с лимитом горюче-смазочных материалов. Однако, выход был найден. Мероприятие, получившее название «пешим по конному»,  имело цель сымитировать все этапы действий личного состава по тревоге, но… в пешем порядке, – с выходом на местность и разворачиванием в боевые порядки.
   С этой целью были изготовлены таблички, на которых красовались условные названия подразделений, к примеру: «1-й взвод», «3-й расчет», « Расчет РЛС» и тому подобное. Таблички вешались на шею солдатам и колонна, во главе с майором Рыбкиным, выдвигалась на позиции. Офицерам, правда, разрешалось быть налегке, без пресловутых чемоданов.
   По своей тупости зрелище было потрясающее. Отмахав километров десять, еле волоча ноги, вся эта процессия, отдаленно напоминающая проход пленных немцев по Москве, часам к семи вечера возвращалась в расположение части. Командование части, особенно «Дуремар», было в восторге. Лиственный лично, правда, на машине выезжал наблюдать за учениями. Акции Рыбкина неуклонно повышались.
   Из всех офицеров, вынужденных принимать участие в этой детской военно-спортивной игре «Зарница» по-взрослому, с воодушевлением к этому «безобразию», отнесся один Волков. Радости его не было предела. С детства он мечтал служить в армии. Но его слабостью была кавалерия. Взращенный на рассказах деда, воевавшего в гражданскую войну  вместе с самим Буденным, Волков бредил лошадьми, представляя, как он саблей рубит врагов. И только отсутствие в современной армии такого рода войск как кавалерия, вынудили его выучиться на артиллериста. Но любовь осталась. С неподдельной радостью Волков скакал, как конь по полигону, совершенно не чувствуя усталости.
   В итоге, благородная идея, замаскированная в литературных изысканиях Лиственного и Рыбкина, не была до конца правильно воспринята «молодыми» офицерами, а все попытки в короткий срок воспитать из гражданских лиц кадровых военных, попросту провалились.
   Но зерно, посеянное подполковником Лиственным, все же дало всходы.

10. Курсы перековки кадров

В штаб соединения, тем не менее, продолжал поступать новый материал для военных опытов.
   Военкоматы страны работали в «стахановском» режиме, наращивая поставку кадров в войска. Это уже напоминало огромный конвейер, берущий начало в ВУЗах, на заводах и фабриках необъятной страны и заканчивающийся грандиозной мясорубкой. Огромными партиями – на восток – прямо в мясорубку, начинающуюся сразу после пересечения советско-афганской границы, отправлялись кадровые военные в угоду чьим-то политическим амбициям. На их место, временно, для обеспечения поддержания боеготовности войск, со всей страны призывались офицеры запаса. Колоссальные расходы по перемещению людских сил и техники, денежному обеспечению и экипировке никто не подсчитывал. Нефти было предостаточно, а цены на нее высоки.
   К середине сентября прибыла большая партия «молодых» офицеров двухгодичников из Донбасса, где, вероятно, потребности в кадрах «не было». В стране Советов, любили перемещения на значительные расстояния.
   Так, спички, произведенные в Белоруссии из леса, вырубленного в таежных районах Сибири, отправляли на Дальний Восток, где их упаковывали в картонные коробки, изготовленные на Украине, после чего оправляли в Мурманск на оптовую базу «Союзмурлесхозснабштабсбытмашспиртимпорт», откуда по разнарядке Совета Министров СССР они отправлялись по всей стране для реализации населению.
   И офицера проще призвать из молдавского города Чимишлия и отправить служить в дальний гарнизон Уссурийска, куда он вынужден на два года перетаскивать всю свою семью. Навстречу ему, в поезде дальнего следования «Новосибирск – Одесса», из Иркутска в Бельцы ехал, такой же точно учитель истории, на два года вырванный из средней школы для обучения солдат тактике ведения сухопутного боя в условиях применения вероятным противником оружия массового поражения.
   К этому времени в штабе армии, обобщая опыт некоторых командиров частей, пришли к выводу, что, так называемые «двухгодичники» не самый лучший материал для затыкания дыр в прохудившемся военном хозяйстве, так как их специальные военные знания и выправка оставляли желать лучшего. Решено было «перековывать», только что призванных или «вырванных» из народного хозяйства, офицеров централизованно, создав на основе соединения в Приднестровске курсы повышения квалификации, куда согнали всех «тунеядцев» и «бездельников», как их уже успело окрестить командование.
   «Тунеядцы» и «бездельники» пришли в восторг, превратившись снова в студентов, на три недели получив освобождение от нарядов, дежурств и прочих атрибутов военной жизни. Все, что требовалось от новоявленных «студентов», это пять дней в неделю – с девяти до часу и с трех до пяти – слушать и конспектировать лекции, которые им «читали» офицеры штаба.
   Первые два дня, двести с лишним офицеров ответственно отнеслись к новым обязанностям и мирно дремали в большом зале солдатского кинотеатра под монотонное гудение меняющихся лекторов. На третий день в пятницу, в три часа после обеда, в аудитории собралось полтора десятка самых ответственных офицеров, среди которых оказался и Цукерман. Прождав бесплодно минут двадцать лектора, они разбежались в разные стороны.
   Равновесие нарушил, еще до обеда, молодой майор-медик Резник, читающий лекции на темы: «Оказание первой медицинской помощи самому себе при ранениях в бою» и «О вредном влиянии случайных половых связей на карьеру военнослужащих». Первая тема интереса не заслуживала, и зал начал было погружаться в обычное полусонное состояние. Но майор-медик, заметив это, несколько отступая от темы лекции, произнес:
   – Немаловажное значение для исхода боя имеет значение правильное и сбалансированное питание личного и офицерского состава.  Пища, в первую очередь, должна быть калорийна. Кстати, по количеству калорий тарелка борща и второго блюда, вместе взятых, равноценны стакану водки.
   Все присутствующие в зале моментально проснулись, заинтересовавшись таким интересным поворотом в изложении темы.
   – Стакан спирта перед боем не только добавит храбрости, но и заменит обед, с обеспечением которого в боевой обстановке могут быть определенные трудности, - продолжал интриговать публику Резник.
   – А если я уже стакан водяры потянул, что мне делать с ужином? – проснулся Гаркенко.
   Зал взорвался от хохота, но лекция была спасена.
   По окончании лекции друзья, по инерции, продолжали обсуждать интересные откровения майора-медика. Ласковый сентябрьский день и солнечная теплая погода навевали хорошее настроение. Медленно кружились желтые листья, выписывая в прозрачном воздухе замысловатые пируэты, мягко и неслышно падая на землю.
   – Интересные вещи рассказал этот коновал – нарколог, – сказал Серега. – Мне кажется, что мы могли бы проверить его теорию на практике. Игорь, Женя, Коля! Как вы относитесь к моему предложению?
   – Твое предложение, Серега, ввиду своей неограниченной глубокомысленности и предельной лаконичности, заслуживает внимания и воспринимается мною с большим интересом, – ответил ему Женя. – Мало того, я делаю контрпредложение.
   – По рублю, и в школу не пойдем! – с надеждой в голосе перебил его Игорь.
   – Почти! Я предлагаю поехать в ночлежку, скинуть с себя офицерскую личину, и отправиться в город. Кто за? – закончил Женя.
   – Все! – поспешно ответил за всех Сергей.
   – Я, пожалуй, не поеду. Мне надо кое-какие дела сделать. Я чуть позже к вам присоединюсь, – обречено пролепетал Коля.
   – Какие у тебя могут быть дела, служака? С тобой все ясно, Карл Маркс. Экономист хренов, – Николай Энгельсович Цукерман, – со злостью набросился на несчастного Колю Серега.
   – Да ладно, не трогай его, поехали, он еще пожалеет, – снова заступился за Колю Игорь.

11. Мягкая посадка

Через час троица сидела в зале ресторана «Притения». Из динамиков, под приятную музыку, негромко доносился чей-то хрипловатый голос:

Сидим мы в баре
И слушаем джаз.
И, вдруг, от шефа приходит приказ:
Шестнадцать тонн – опасный груз…
   Немеряно потребляя полными рюмками калории, друзья радовались вновь представившейся возможности официально «сачкануть» от службы. Жизнь была прекрасна, а водка, действительно, весьма калорийна.
   Полумрак помещения, в котором они сидели уже несколько часов кряду, подогретый сорокаградусными калориями и табачным дымом, пеленой тумана стелящимся над столиками, обволакивал сознание, притупляя реакцию и тормозя мышление, медленно перемещался в головы присутствующих. Музыка к тому времени также сменилась на мрачную. Звучала песня “Shine On You Crazy Diamond”* из альбома  “Wish You Were
 Here” английской группы  “Pink Floyd”. Психоделические гитарные пассажи Дэвида Гилмора тысячами иголок вонзались в тело.
  – Это мой любимый альбом у Pink Floyd, – сказал Женя. – Хотя я считаю, что самый сильный альбом у них – “The Dark Side Of The Moon”. Но этот мне больше нравится!
  – Интересно, почему? – спросил Игорь.
  – Он мрачнее.
  – И мне тоже, – проснулся Серега. – Это моя любимая пес...
  До «шестнадцати тонн» оставалось совсем немного. Игорь и Женя пока еще  «держались», чего нельзя было сказать о Сереге. Обычно стойкий «боец», сегодня он явно был не в форме. Взгляд его потух и остановился, как и его речь, оборвавшаяся на полуслове. Серега уже начал клевать носом и расстояние между его лицом и тарелкой салата неуклонно сокращалось.
  – Говорил я тебе, закусуй! Эксперимент! Эксперимент! – пытался пробудить Сергея Игорь, однако, попытки были тщетны.
  – Серега явно решил идти по пути Джоса, нашего бывшего сокурсника, который пил, не закусывая, и при этом любил приговаривать: «Если не закусывать – больше «вставит», – напомнил Игорь «крылатое» высказывание Джоса.
  – Игорь! Давай вызовем такси и отправим нашего «сияющего бриллианта» домой.
Пока не началось, – предложил Женя, опасаясь повторения предыдущего похода по «злачным местам».

  ... Неделю назад, жители двенадцатой в полном составе: Игорь, Женя, Сережа и Коля, по поводу получения первого жалованья в армии за месяц «непорочной» службы, отправились в ресторан «Виктория»  отметить это историческое событие.
  Ресторан «Виктория» располагался в непосредственной близости от гарнизонного общежития и военно-воздушной части. Зал, рассчитанный на сто посадочных мест, занимал почти весь второй этаж двухэтажного здания, на первом этаже которого располагался магазин «Кулинария», а в полуподвале пивной бар. Сверхудачное географическое расположение ресторана обеспечило ему невероятную популярность, особенно с тринадцатого по двадцатое число каждого месяца. В эти дни в Советской Армии выплачивалось ежемесячное денежное довольствие, попросту, зарплата.
  В половину восьмого вечера, спустя полчаса после открытия ресторана, все столики были уже заняты. Желания ехать в центр города искать свободные места в других «кабаках» ни у кого не возникло. Цукерман «нырнул» в зал и через пару минут вернулся, сообщив, что за одним из столиков на шесть персон сидят двое парней и они не против, чтобы к ним подсели.
  Гул от одновременно говорящих, как минимум, ста человек стоял неимоверный. Но и его заглушал своим ревом ресторанный оркестр. Казалось, что над залом барражирует ТУ-154 на низкой высоте, вырабатывая топливо и готовясь совершить экстренную посадку.

  Пытаясь перекричать оркестр, Игорь рассказывал небылицы из военной жизни вновь обретенным слушателям.
  – Мы только вчера вернулись из Афгана, еще не успели чемоданы распаковать. Выполняли там секретную миссию и попутно давили «душманов», как котят. В таких переделках были, что от воспоминаний уши режет, – безбожно врал Игорь. – Месяц просидели в Пешаваре.
  – Вообще-то, Пешавар находится в Пакистане, –  тихо поправил Игоря Женя.
  – Не мешай, сам знаю, – отрезал Игорь.
  Окончательно потеряв интерес к сказкам друга, Женя свое внимание переключил на одного из парней, сидящих с ними за столом. Не отрываясь, он наблюдал как молодой парень по имени Анатолий усердно гоняется вилкой за куском котлеты по тарелке. Устав от погони, худощавый, с усами как у Мулявина, Толя пятерней левой руки схватил неуловимый кусок и, насадив его на вилку, отправил в рот. Прожевав котлету, он решил поразить присутствующих своей историей.
  – Я, значит, три года отслужил матросом на подводной лодке, в Балаклаве, – сказал Анатолий, с трудом собирая слова в предложения, остекленевшим от выпитого взглядом пытаясь гипнотизировать Игоря.– Этим летом, значит, я только «дембельнулся». Перед самым «дембелем», в апреле, мы участвовали в учениях. Все, значит, как обычно, за исключением того, что в течение трех недель мы ни разу не всплывали. Хотя и раньше такое бывало. Так вот, всплываем мы, значит, открываем люки, смотрим, а мы…
  – В Средиземке? – нетерпеливо перебивает его Игорь.
  – Замолчи, не перебивай. Дай сказать. На чем я остановился? – пытаясь уловить внезапно убежавшую мысль, продолжал Анатолий. – Да! Значит, всплываем мы, смотрим, а мы, оказывается, возле Кандагара.
  – Где? – изумленно переспросил Женя. – Там же нет…
  – Тихо! Не перебивай, – дернув за рукав, остановил Игорь Женю.
  – Закрой рот, дай сказать, пока не забыл. В общем, катапультировали нас возле Кандагара, в Афганистане, значит, – еле ворочая языком, продолжал Толя. – Вокруг в ущельях, в этом, как его, Кабуле, залегли душманы... Ты был в Кабуле?
  – Мы были в Герате и Мазари-Шарифе. До Кабула не доехали.
  – Нет! Значит, ничего не видел... А мы в, как его, Кабуле... А у нас, значит так, даже автоматов нет – мы их на базе оставили – только противогазы. Пришлось отбиваться подручными средствами… 
  Закончить невероятную историю Анатолию помешал изрядно захмелевший Серега, в течение всего вечера несколько раз куда-то исчезавший. В очередной раз он вернулся из глубины зала. На его лице блуждала загадочная улыбка.
  – Игорь, а там, ну вот там, – Серега махнул рукой куда-то в сторону эстрады, – тебя послали на три буквы.
  – Что? – вскочил, как ужаленный Игорь. – Кто? Покажи!
  – Кто? – вскочил и Коля, хватая со стола вилку. – Да я их сейчас всех перережу.
  – Помолчи, Коля. Я без тебя разберусь. Серега, показывай. Всем оставаться на своих местах.
  За столом, откуда якобы «послали» Игоря, сидели двое парней в штатском, скорей всего, офицеры из летной части, и с ними две дамы неопределенного возраста.
  – Ребята! Кто и куда меня посылал? – спокойно спросил Игорь.
  – А кто ты? – вежливо спросил один из сидящих за столом, с коротко стриженными светлыми волосами. – Мы никого никуда не посылали. С чего ты взял?
  – Мне сказал мой друг. Вот этот. – Игорь показал на Сергея.
  – Ах, этот! Тогда все ясно. Присядь, пожалуйста, сейчас все расскажу, – дружелюбно предложил светловолосый летчик. – Мы сидим отдыхаем, никого не трогаем. Подошел к нашему столику твой друг и, молча, никого не спрашивая, налил из нашего графина водки в рюмку, также молча выпил и удалился. Ну ладно, не жалко, но это еще не все. Минут через пятнадцать он возвращается и проделывает ту же операцию, после чего делает попытки пристать к нашим дамам. Я ему сделал замечание, а в ответ услышал: «Пошел ты… будешь много гавкать, сейчас придет «Лоб» и начистит тебе «харю». Кто такой «Лоб», я не имею ни малейшего представления. Я лишь попросил его оставить нас в покое. Вот и все.
  – Хорошо! Все в порядке, отдыхайте, – сказал Игорь и вернулся к своему столику.
  – Серега, гад! Если будешь бегать по кабаку и угрожать от моего имени, я сам тебе начищу твое пьяное рыло. Понял! – категорично заявил Игорь. – Из-за тебя мы так и не узнали, чем закончился поход флагмана подводного флота в горах Афганистана.
  Довольный и сытый, с пьяной улыбкой на лице, Серега молча слушал наставление, ехидно ухмыляясь. Минут через десять Серега опять тихо испарился. Еще через несколько минут к столу подлетел взволнованный Цукерман и закричал:
  – Там Серегу бьют, внизу!
  Внизу, в фойе, сцепились два нетрезвых мужика, в одном из которых друзья безошибочно опознали Серегу. Его соперником на «ковре» был светловолосый летчик.
  – Оставь его в покое и вали отсюда, – с металлическими нотками в голосе, твердо сказал Игорь светловолосому.
  – Да пошел ты на… – последовал ответ светловолосого.
  Однако Игорь не стал дожидаться точного адреса и своим могучим кулаком заткнул летчицкую пасть. Голова летчика, получив мощное ускорение и увлекая за собой  тело, пролетела через две двери небольшого тамбура и совершила «экстренную» посадку уже за пределами ресторана; туловище, при этом, с комфортом устроилось в тамбуре, а ноги «отдыхали» в фойе.
  – Так будет с каждым, кто стоит на нашем пути! – победоносно произнес Игорь. – Все, кино и вино кончилось, уходим. Ты, Серега, в очередной раз, умудрился отравить весь вечер...

  Вспоминая эти события, друзья не без оснований опасались, что Серега опять «выкинет» какой-нибудь «фортель» и решили «сплавить» его домой, причем немедленно. С этой целью вызвали «извозчика».
  «Извозчик», в виде такси, прибыл довольно быстро и как раз вовремя, так как расстояние между Серегиным носом и салатом уменьшилось до  критического размера. Процедура упаковки Сереги в салон такси заняла намного больше времени. Серега не брыкался, не сопротивлялся, но был слишком тяжел, а состояние Игоря и Жени уже не позволяло поднимать груз, тяжелее пятидесяти грамм.
  С большим трудом, кое-как перекантовав Серегу к машине, друзья закинули его на заднее сиденье, как мешок с сахаром, после чего Игорь принялся инструктировать таксиста.
  – Отвечаешь за кореша головой. Вот тебе три рубля, доставишь его, как хрусталь, в «красные казармы», в общежитие. Если  что, – я  тебя и под землей на том свете достану. Понял! Жека, запомни номер этой кареты «скорой помощи».
  Жека промычал что-то невнятное и, обойдя машину сзади, тупо уставился на номер. Буквы и цифры слились в одно, нечитаемое, черно-белое пятно.
  – Запомнил, включай зеленый, пусть едет.
  Друзья, довольные, что так быстро и удачно все провернули, отделавшись от буяна Сереги, слегка протрезвевшие на свежем воздухе, вернулись в тренажерный зал осваивать пресловутые шестнадцать тонн.
  Музыка сменилась. Инструментальная пьеса из последнего альбома “Equinoxe”французского композитора и мультиинструменталиста Jean Michael Jarre вызывала шквал ассоциаций. Казалось, что порыв ураганного ветра, запутавшись в прибрежных кипарисах, раскачивал их, ломая сучья и поднимал горы песка в воздух. С громовыми раскатами, низвергая тонны воды, на берег обрушились, одна  за другой, несколько исполинских волн, сокрушая все, что попадалось на их пути. Выбросив на пустынный берег пену, песок и водоросли вода, почувствовав свободу, с приятным рокотом откатывалась обратно в море, увлекая за собой прибрежную гальку.
  – Такое впечатление, что мы сидим на берегу моря, на Фонтане и наслаждаемся шумом прибоя. Тебе не кажется? – высказал вслух возникшие видения Женя.
  – Похоже на то, – согласился Игорь. –  А потому, предлагаю налить и выпить.

  Тем временем таксист привез сладко спящего Сергея к общежитию и принялся будить его, что оказалось совсем не просто. После пятой попытки Серега начал проявлять признаки жизни, но расставаться с мягким сиденьем не желал. Промучавшись минут десять, таксист, применив все свое красноречие и силу, выволок Серегу из машины, убедив его, что спать в собственной кровати ему будет гораздо удобней. Поставив его лицом ко входу в общежитие, таксист показал направление по которому следовало преодолеть восемь метров до дверей. Дождавшись, когда Сергей сделает первый шаг, таксист, с чувством выполненного долга, уехал.
  Серега же, сделав пару шагов, остановился и попытался включить «автопилот», который почему-то не хотел этого делать. Не удавалось и дешифровать систему оповещения «Я свой», необходимую для связи с землей, иначе «наземные средства ПВО» могли открыть «огонь» и уничтожить свой собственный самолет. Лихорадочно отыскивая огни посадочной полосы, тяжелый, всепогодный истребитель по имени Сергей пошел на второй круг. Зайдя повторно на посадочную глиссаду, он решил совершать посадку вслепую, но в тумане сбился с курса. Высота стремительно уменьшалась, а шасси заклинили и ни в какую не хотели выбрасываться. Собрав последние усилия воли и, резко дернув на себя рули высоты, Сергею все же удалось высвободить шасси. В последний момент, когда до посадочной полосы оставались считанные сантиметры, «шасси», наконец, соизволили раскрыться. Совершив мягкую посадку на листья, собранные в кучу возле елки, растущей в метре от пешеходной дорожки, Серега моментально захрапел.
  Возвращавшийся в это время в общежитие Сергей  Боднарчук обратил внимание на пару белых туфель, торчащих из-под елки. Подойдя ближе, и исследовав содержимое туфель, Боднарчук воскликнул, обращаясь к подошедшему Александру Фролову:
  – Саша! Смотри, ведь это наш Серега, из двенадцатой. Я его белые  «педали» сразу узнал. Что он здесь делает?
  Пытаясь растормошить сладко спящего Серегу, Боднарчук понял, что состояние спящего обрекало все попытки на неудачу.
  – А где же его дружки? Неужели бросили здесь под елкой на произвол судьбы. На них это не похоже. И свет горит у них в комнате. Саша, давай затащим этого пьянчугу домой, – обратился Боднарчук к Фролову за помощью.
  У Цукермана, от удивления, чуть не отвалилась челюсть, когда Боднарчук и Фролов заволокли на себе Сергея. Картина напоминала вынос тяжело раненого бойца с поля боя.
  – Так и знал, что этим все закончится, – проскрипел Цукерман. – Спасибо, что вы его приволокли. Где вы его подобрали? И где, интересно, его собутыльники?
  Собутыльники явились поздно вечером, как подкошенные, не раздеваясь, свалились на кровати и тут же захрапели.
  Серега как всегда  проснулся раньше всех. Он всегда просыпался первым. За свою способность заменять будильник при любых обстоятельствах Серега получил прозвище «Петруха», на которое он не обиделся и называл себя ласково «Петруня». Будильник Цукермана, тайком от него, пылившийся без надобности на подоконнике, «Петруня» выменял на два литра вина. Цукерман, правда, об этом еще не догадывался.
  – Йисты дай, я сьогодни не обидала, а учора я не снидала, о йисты дай, о зохен вей! – бодро пропел Петруха, переврав слова известной песни из репертуара ”The Beatles”.
  – Заткни свою пьяную глотку и не мешай спать, сегодня суббота, – зарычал недовольно Игорь. – Вчера нужно было «снидать». Экспериментатор. Идейный борец за полноту граненого стакана.
  – Уж лучше ты заткнись, жирный кабан, – вскипел Коля, защищая Серегу. – Напоили кента и бросили под елкой.
  – Не может быть, – стушевался Игорь. – Под какой-такой елкой? Мы его на такси отправили. Все как положено, даже номер записали. Только не могу вспомнить, где. Ты не помнишь?
  – Помнишь. На салфетке, – вяло отозвался Женя.
  – А салфетка где?
  – Где! Где! В ресторане осталась. Она же матерчатая, казенная.
  – Оба хороши, скажите спасибо Сереге Боднарчуку и Сашке Фролову, – продолжал клеймить друзей Коля. – Они нашего «тенора» нашли под елкой, возле нашей общаги. «Автопилот» у него сломался. Не зря народная мудрость гласит : «Пьяному и до порога нужна подмога!».
  – Народная мудрость еще гласит: «Было бы болото, а черти найдутся», – пытался выкрутиться Женя.
  – Точно! – обрадовался Серега. – Зарекалась свинья в калюжу не лезть. О! Калюжа! Ну ладно, последний раз залезу, и все!...

12. Полковой диссидент

Старшего лейтенанта Сергея Боднарчука, окончившего факультет автоматики и вычислительной техники Одесского политеха, офицеры штаба окрестили «диссидентом». Инженер-интеллигент, попавший в армию совершенно случайно, «косил» от службы «по-умному», за что «штабные крысы» его сильно ненавидели. В армию его призвали несмотря на то, что у него была хроническая «болячка» – зашемление поясничного нерва или «ишиаз».
          В отличие от Лобидзе, Гаркенко и компании, Боднарчук не пьянствовал, на службу ходил регулярно, строго соблюдая режим дня – с восьми тридцати утра до шести вечера с перерывом на обед и двумя выходными. Все как предписано по Уставу.
        – Живешь по Уставу, заслужишь честь и славу, – поговаривал Сергей.
        А своей фразой «Вы не имеете на это права, в законе это не написано», он вводил начальство в состояние оцепенения.
          Кроме того, он прекрасно разбирался в электронике, мог найти и устранить любую неисправность в сложных электронных блоках управления военной техникой, за что снискал уважение офицеров, исключая  капитана Бесквартирного, который ненавидел всех. «Взять» Боднарчука за «жабры» не удавалось даже ему, славившемуся своим цинизмом, бессердечностью и продажностью.
        Однажды в понедельник, дизель-поезд Одесса – Кишинев опоздал минут на двадцать, вместе с ним и Боднарчук. Когда развод в части уже подходил к концу появился Сергей, с палкой в руках (вместо трости), еле переставляя ноги и перекошенный на левую сторону.
         – А вот и Боднарчук, товарищ подполковник, – тихо, с ядовитыми нотками в голосе, прошипел капитан Бесквартирный, обращаясь к подполковнику Лиственному. – Явно, только что из Одессы приехал.
     – В чем дело, товарищ старший лейтенант? – грозно обратился к Боднарчуку подполковник Лиственный. – Почему Вы опоздали? Наверное, поезд из Одессы опоздал?
        – Никак нет, товарищ подполковник. Вы, наверное, читали историю моей болезни – там все написано – у меня радикулит и когда у меня приступ я вообще не хожу, а лежу дома, на больничном. А сейчас  я, вот уже сорок минут, ползу сюда от остановки троллейбуса.
       Капитан Бесквартирный от злости прикусил нижнюю губу и прищурил оба глаза, отчего стал похож на монгола-скотовода, пытающегося в бескрайних монгольских степях разглядеть разбежавшихся своих коней.

          На курсах «перековки» Боднарчук внимательно слушал лекции офицеров и задавал вопросы, которыми ставил лекторов в «тупик».
        Тщедушный, худой майор-зенитчик, невысокого роста с морщинистым лицом, лет сорока пяти, но выглядевший на все пятьдесят пять, заунывно читал лекцию на тему «Организация противовоздушной обороны в частях и соединениях СА при ведении современного боя». Лобидзе и Силикатов «резались» в «крестики-нолики», Гаркенко спал. Вообще-то, Гаркенко на занятиях дрых постоянно, иногда похрапывая, чем сердил лектора. И Лобидзе сложил о нем короткий стишок:

Наш Серега на занятьях спит как жаба,
Он у нас «начальник штаба».
 Каждый раз ему все снится,
Как бы водочкой налиться.
Мы его предупреждали,
С «замполитом» пайку сняли.
А ему на все плевать,
Только дай ему лакать.
Будешь дальше спать у нас
Снимем с должности мы в раз
И отправим к Сухарю
Он посадит на губу.
Так и знай, дружбан наш Серый,
Не позорь честь офицера,
А не то, - тебе труба,
Пить не будешь никогда!

 Только Цукерман и Боднарчук слушали майора; Цукерман с вниманием и конспектируя, Боднарчук от скуки. Раскрыв основные принципы борьбы с воздушными целями НАТО – вского блока на юго-западном стратегическом направлении, майор на всякий случай спросил, есть ли вопросы по теме. У Боднарчука вопросы были всегда наготове.
        – Товарищ майор, а как рассчитать подлетное время, к примеру, от какого-нибудь Турецкого аэродрома.
        – Ну, знаете, так сразу ответить на этот вопрос сложно, – немного замявшись, начал майор. – Для того, чтобы рассчитать подлетное время, нужно учитывать множество факторов, влияющих на это – погода, ветер, время года, суток. Ну, в общем, нужно закончить военное училище.
        – А если известен самолет, аэродром, погода, – не унимался Боднарчук.
      – Нормативов конкретных для расчетов нет; чтобы точно рассчитать подлетное время необходимо располагать всеми факторами, влияющими на это. Закончить военное училище все же, я думаю, необходимо. Лекция окончена, все свободны.
       Майор не зря советовал "закончить военное училище". Его самого выгнали после первого курса сельхозинститута за академическую неуспеваемость, не дав ему окончить сей вуз и получить профессию агронома. Чтобы не загреметь в армию он и поступил в артучилище.

13. Дядя Вася или школа преферанса

Одно из занятий по классификации ракет и артиллерийского вооружения проводил начальник одной из служб соединения подполковник Красин, ростом метр пятьдесят с табуреткой. Оказалось, что он проживает в общежитии, в комнате напротив двенадцатой. Выглядел он  лет на шестьдесят, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и пятидесяти.  Худющее, красное пожеванное лицо выдавало страстную его наклонность к употреблению горячительных смесей.
   Создавалось впечатление, что в армии все низкорослые обязательно пьянчуги. Конечно, обстояло все не так. Просто, на худощавом лице следы неумеренного потребления крепких напитков проявлялись гораздо раньше и рельефнее.
   У Красина была еще одна, не менее сильная страсть – преферанс.
   Обеим страстям подполковник Красин отдавался самозабвенно и с одинаковым усердием в любой обстановке – в полевой, боевой и любой другой. Недавно переведенный откуда-то из Белоруссии, квартирой он еще не обзавелся, и холостяком проживал в общежитии.
   Как известно, враги преферанса жена, скатерть и шум. В общежитии обстановка наиболее полно удовлетворяла основным требованиям и была максимально приближена к идеальной. Жена и скатерть отсутствовали, с шумом при желании можно  совладать.  Желающие  расписать «пулю» всегда находились.
   Красин был «рубаха-парень» и в поисках компании для игры и выпивки кочевал по вечерам из комнаты в комнату, приставая, как клещ, к жильцам. Почти в каждой комнате он находил «заядлых» преферансистов. Оговорив цену за вист, компания заседала за картежный стол. К утру, после окончания игры и подсчета вистов, в двух случаях из трех, Красин оказывался в проигрыше. Платить, однако, он отказывался наотрез, чем провоцировал скандал. Прикрываясь своей должностью, званием и возрастом, он выходил «сухим из воды», но вход в эту комнату для него закрывался.
   Наконец, дошла очередь и до двенадцатой комнаты.
   Двенадцатая ужинала, разминаясь вином домашнего производства, закупленном недалеко от общаги в частном секторе. Волею судьбы, став опять ненадолго студентами, можно было позволить себе расслабиться по «полной программе».
   Цукерман, как всегда, был чем-то недоволен. На этот раз наличием в жареной картошке лука.
   – Какая собака в картошку нарезала лук. Я не переношу лук, особенно в жареном виде. Это ты, Игорь, специально сделал так, чтобы я не ел, а вам больше досталось? И с кем только мне приходится проживать под одной крышей. Как мои харчи жрать, все в очереди возле тумбочки толпились, а теперь меня же…
   – Перестань брюзжать, Коля, – перебил его Игорь. – Ты же знаешь, я этого сделать не мог, впервые от тебя слышу, что там лук. Наверное, Петруха настругал, – он любит с лучком, еще сальца туда же.
   – Кто, я? – возмутился Петруха. – Причем тут я. Я, вообще ничего не делал, и к картошке не прикасался. Ты же, вместе с Жекой, над ней колдовал. А теперь стрелки на меня переводишь?
   – Наконец-то ты признался, что ни черта не делал. А лук из вредности, наверное, подсыпал, – сухо заметил Женя.
   – Это картошка такая, сорт такой – «луковый», мне так на базаре бабуля сказала, – выкручивался Игорь.
   – От вас правды все равно не добьешься, будете сочинять небылицы и друг на друга валить. Игорь, я подозреваю, ты вспомнил, как в институтские годы, на Каролино-Бугазе, Сашка Бендера надо мной издевался и добавлял лук в картошку, и решил пойти по его стопам. Но тогда лук вообще был сырой. Вы сами ели без особого аппетита – страдали от собственной вредности. Но не надейтесь, что вам больше достанется, все равно буду жрать, из принципа.
   Картошечку проглотили со скоростью светового луча, почти не жуя.
   – Ну, вот червячка и заморили, – закурив сигарету и потягивая из стакана жидкость грязно-бордового цвета, выдаваемую за вино, поглаживая сытое брюхо, сказал Игорь. – А ты, Колюня, переживал – лук, сало. С нами, Коля, не пропадешь – все будешь есть.
   – С вами точно, – все подряд будем грызть, скоро к подоконникам приступим.

   Дверь без стука отворилась и в комнату тихо заплыл подполковник Красин, одетый в традиционную для советского офицера повседневную форму домашнего пользования, – шерстяной, синий спортивный костюм пошива Казанской фабрики «Татартекстильпром».
   – Добрый вечер, товарищи офицеры. Отдыхаем? – спросил он вполне дружелюбно.
   – Отдыхаем, вот винчик хлещем, не желаете попробовать? – откликнулся Игорь. – Проходите, присаживайтесь, гостем будете. Где-то мы с вами, по-моему, встречались.
   – Я, наверное, проводил занятия по ракетам и артвооружению. Подполковник Красин, Василий Иванович. Спасибо за предложение, не откажусь, напротив, с удовольствием поддержу компанию.
   Через полчаса, когда в трехлитровой бутыли обнаружили дно, Красин и Лобидзе были друзьями до гробовой доски. До взаимных вопросов, типа: «Ты меня уважаешь», правда, пока еще не дошло.
   – Дядя Вася – мой дружбан.  Кто его обидит  будет иметь дело со мной. Понятно! – сказал огромный Игорь, стоя посередине комнаты и обнимая маленького щупленького мужичка.
   Новый «дружбан» дядя Вася, ростом по грудь Игорю, под тяжестью его огромной лапы прогнулся и преданно, как верный пес снизу вверх, смотрел на своего нового покровителя.
   – Иван Грозный воспитывает своего непутевого малолетнего сына. Отчитывает за полученную двойку по «Истории государства Российского», – прокомментировал Женя.
   – Мне кажется, еще немного, и картина будет называться «Убиение младенца», –  предположил Коля. – Это мы уже проходили неоднократно.
   Дядя Вася, между тем, высвободившись из-под тяжелой руки Игоря, достал из кармана своих спортивных «шальвар» колоду карт и предложил «перекинуться» в картишки, решив, что публика уже достаточно подготовлена к игре. Азарт уже вовсю носился по комнате, как мечется ласточка, случайно залетевшая в окно, и не находящая выхода.
   – А во что будем играть? – потирая руки, спросил азартный Серега. В «клабур» или в «дурака»?
   – Нет, друзья, я предлагаю игру интеллигентную – «преферанс», – ответил дядя Вася. – Вы играете в преферанс?
   – Это другое дело, предложение интересное, – уже серьезно сказал Серега. – Какой вариант выберем: «лениградку» или «сочинку»?
   – Я тоже не против пулю записать, но хочу уточнить одну немаловажную деталь, – вмешался Коля. – Преферанс – игра серьезная и только на деньги, – поэтому сразу оговорим цену за вист. Иначе игра теряет всякий смысл. Расчет – сразу по окончании игры, никаких отсрочек. Я предлагаю – «финку».Цена за вист – копейка, «пуля» – сорок, «гора» – тридцать.  Если всех устраивает, тогда – вперед!
   Дядя Вася сдал карты, которые оказались с голыми девками. Это был стратегический расчет Красина, направленный на отвлечение внимания игроков. Но «асов» преферанса обхитрить таким дешевым способом не удалось.
   – Серега, достань свою колоду, этими картами, даже в дурака, не играют, – металлическим голосом попросил Коля.
   Потеряв последнюю надежду, дядя Вася сразу скис, но возражать не стал, глядя на мощный торс Игоря и прозленное лицо Коли.
   Часам к четырем утра окончательно выяснилось, что дядя Вася проигрывает и очень много – рублей десять. Час расплаты неотвратимо приближался. От этой мысли, буквально пожирающей его, он потерял всякий интерес к происходящему и стал бледным, как общежитская простыня. Ерзая и подпрыгивая на табуретке, словно она была усеяна кнопками, дядя Вася лихорадочно обдумывал план побега.
   Произведя нехитрые математические операции, Коля огласил приговор. Дядя Вася проиграл девять рублей шестьдесят восемь копеек.
   – Дядя Вася, гоните червончик, вот Вам сдача – тридцать две копейки, – отсчитав мелочь, сказал Серега дяде Васе.
   – Друзья, какой червончик? – очнулся дядя Вася. – Вы что, серьезно? Я же пошутил. Спасибо за компанию, мне было приятно познакомиться с вами и провести время. Завтра можем повторить.
   – Пошутил?.. – зарычал Коля. Его лицо искривилось в зверином оскале. – А я не пошутил! Гони бабки, старый хрен. Или я разорву твою пасть от уха до уха.
   – Ребята, прекратите шутки, я – подполковник, начальник службы, ваш командир и наставник, я гожусь вам в отцы, в конце-концов,– жалобно застонал неудавшийся преферансист, пятясь к выходной двери.
   – «Папаша», а я не шучу. Или гони бабки, или... – продолжал наступать Коля.
   Дядя Вася, отступая, уперся в брюхо Игоря, предусмотрительно закрывшего собой «амбразуру», отрезав все пути к отступлению. От неожиданности дядя Вася взвизгнул и подскочил на месте, как ужаленный.
   – Послушай, «Чапаев». Картежный долг – долг чести офицера. Считаю до двух. Если отказываешься – я за себя не отвечаю, – грозно предупредил Игорь.
   – Выпустите меня,  не имеете права, я ничего никому не должен, – завыл дядя Вася.
   – Надоел ты мне своими причитаниями, не хочешь платить, сиди в карцере. Серега, открывай шкафандер!
   С этими словами Игорь сгреб дядю Васю как подушку и легким движением запихнул его в шкаф, открытый услужливым Серегой.
   – Посиди там, подумай, – сказал Игорь, запирая шкаф на ключ.
   Минут десять из шкафа доносилось, вначале неразборчивое визжание, а затем бормотанье. В конце концов, в шкафу все успокоилось, и двенадцатая погрузилась в сон.
   Утром Серега сбегал в буфет, откуда приволок четыре бутылки пива и четыре вареных яйца – завтрак советского офицера. Когда с завтраком было покончено, Серега вспомнил, что вчера, кажется, кого-то отправили в «карцер».
   – Что-то там подозрительно тихо, к чему бы это? Надо бы выпустить арестанта, –  предложил заботливый Серега. – Как бы он там не окочурился.
   – Ничего с ним не будет. Он маленький, а шкаф большой, – значит воздуха ему как минимум на сутки хватит, – авторитетно заявил знающий Коля.
   – Ой, пацаны! Я в этот шкаф свои портянки поставил, – произнес Серега, хитро улыбаясь.
   – Ну тогда доставай труп, Серега, – развел руки Игорь.
   Серега с трудом растолкал сладко спящего Красина, выволок его из шкафа и вытолкал из комнаты.
   – Больше здесь не появляйся, жертва аборта пиковой дамы, – прокричал вслед ему Серега, вспомнив слова Остапа Бендера.

14. Прокурорский выкормыш

Стук офицерских сапог гулко раздавался по узкому, длинному коридору, хотя обладатель их старался шагать как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания хозяев кабинетов, расположившихся вдоль коридора.
   Одни лишь надписи на табличках, висевших на дверях, нагоняли ужас на впервые попавших сюда посетителей.
   Слева на двери висела табличка «Прокурор военного гарнизона», справа – «Старший следователь», далее по коридору слева – «Зам. военного прокурора». Подойдя к двери, на которой висела табличка «Следователь военной прокуратуры», офицер постучал и, робко приоткрыв ее, отрапортовал хозяину кабинета:
   – Товарищ лейтенант, лейтенант Силикатов прибыл по вашему распоряжению...

   Поняв, наконец, что эффект от обучения тупиц и лентяев нулевой, командование решило изменить тактику.
   В соединении разворачивалась грандиозная стройка. Для вновь прибывающего личного состава требовались новые казармы. Для боевой техники – новые боксы. Все кадровые и «не кадровые» силы были брошены на строительство. Но, однако, никаких средств на стройку не отпускалось. Строили, так называемым, «хозспособом»
   Под «хозспособом» подразумевался натуральный обмен дармового солдатского труда на любые строительные материалы – кирпич, песок, бетон, краску и тому подобное. Спустя годы такие операции назвали «бартер».
   Еще недавно бывшие гражданскими лицами, офицеры двухгодичники были востребованы в новом качестве. Основная масса не поддающихся переобучению лодырей переквалифицировалась в военных строителей. Правда, доверяли им,  в основном, надзирательские или экспедиторские функции. Соблазн продать машину песка или бетона в молдавских селах был очень велик, а желающих приобрести по сходной цене еще больше.
   Так, Лобидзе отправили в Одессу на рубероидный завод, где он загрузил в «Урал» сто двадцать рулонов рубероида. Проехав половину пути, остановились возле села «Степное» для короткого отдыха. Жители села, мгновенно учуяв запах свежего рубероида, сбежались, как мыши на сыр, и выстроились в длинную очередь. Сердце Игоря дрогнуло, и работать пришлось дотемна. В часть вернулись под утро, доложив дежурному, что опоздали из-за поломки в дороге. Рулонов на склад было сдано ровно сто двадцать, но они за ночь сильно похудели. Пять часов ушло на перематывание каждого рулона, чтобы их количество соответствовало накладной, из-за чего и опоздали.
   Силикатова направили старшим команды из семи солдат срочной службы на строительство казармы для размещения личного состава. В его обязанности входило: приводить свою команду к месту производства работ, следить, чтобы они не разбежались и по окончании работ уводить в казарму. Отдаленно, это напоминало события, экранизируемые Гайдаем в фильме «Операция «Ы».
   На стройке, конечно, «служить» гораздо лучше, чем на полигоне или в парке боевой техники,особенно если есть, что украсть. Но, так как  двухгодичников на «воровские» должности не направляли, то и на стройке царила неимоверная тоска. Первая неделя пролетела незаметно благодаря тому, что на соседний объект, с точно такими же функциями, командировали Гаркенко. Вдвоем «тосковать» на объекте было гораздо веселее. Сдав личный состав на попечение прорабов, друзья уже в половине десятого на дальнем КПП поджидали Лобидзе, после чего все трое растворялись в бескрайнем частном секторе, окружающем воинскую часть.  Выныривали оттуда, как из тумана, изрядно повеселевшие друзья часам  к пяти вечера, да и то лишь для того, чтобы отвести личный состав обратно в казармы. Свободолюбивому Сереге такой режим работы подходил.
   Серега был холост, а потому, на попытки ограничивать  его личную свободу  методом навязывания контроля над личным составом подразделения (во время вечерней поверки или, хуже того, во время подъема), реагировал крайне неадекватно, проклиная все армейские уставы и устои, а также все начальство, вместе взятое и каждого начальника в отдельности. Проклятия на головы бедного начальства сыпались из ворчливого Сереги везде: в казарме, в столовой, в общежитии и даже в общественном транспорте.
   Так, однажды, троица возвращалась со службы, стоя на задней площадке переполненного троллейбуса. Сергей, по обыкновению, упоминая начальство, сравнивал их со всякой нечистью.
   –  Ублюдки мерзопакостные, сатрапы  гнойные, корешков нет на вашу голову, – ворчал Серега.
   – Ты чего разорался на весь троллейбус, пассажиров пугаешь, – пытался остановить его Женя.
   – Да я не ору, я возмущаюсь. Я не понимаю, почему на меня все ополчились, пытаются задушить, придумали какие-то наряды, подъемы. Я на гражданке тихо и спокойно работал в лаборатории метрологии, никого не трогая, – продолжал Сергей, снизив немного громкость повествования. – В девять утра появлялся в отделе, получал задание и уезжал на объект.
   – На пляж? – перебил его Игорь. – А возвращался с объекта утром следующего дня?
   – Не язви. Зимой по пляжам не разбегаешься. А здесь, в армии – ужас и кошмар. Личный состав, боевая техника, какие-то боевые дежурства, полигоны, вечерние поверки, переходящие в утренние подъемы. Раньше я и слов таких не знал. Если так пойдет и дальше – я не знаю, что и делать.
   – Интересно знать, чем ты занимался в своей метрологической лаборатории, – измерял пиво бокалами или портвейн стаканами?  – не унимался Игорь. Но Сергей его уже не слышал. Какая-то очень интересная мысль поглотила все его внимание.
   – Выдам какую-нибудь военную тайну, – очнувшись от тяжких раздумий, выдохнул Сергей на весь троллейбус потаённую мысль.   
   Водитель, услышав Серегино откровение, от испуга перепутал педали, и троллейбус, подпрыгнув как необъезженный мустанг, остановился, потеряв связь с проводами. Пассажиры занервничали, бросая на Серегу косые взгляды, полные удивления. Как же, не каждый день в троллейбусе встретишь живого шпиона.
   – Точно! Как мне раньше такая интересная мысль не приходила в голову. Да я, за стакан «портюши»,  любой секрет продам, первому встречному и поперечному, лишь бы заплатили «жидкой валютой», – с облегчением подвел итог своим горестным размышлениям Сергей. Пассажиры, испуганно переглядываясь, спешно покидали салон, от греха подальше.
   – Какие тайны? Ты же никаких тайн не знаешь, только в заблуждение народ  вводишь, – сказал Игорь. – Смотри, все уже побежали в КГБ очередь занимать. Кто первый «стукнет» – тому медаль прицепят. Нужно и нам поторопиться.
   – А кто, интересно, ему эти тайны доверит? Командиры прекрасно знают о его моральной неустойчивости и политической неблагонадежности. Так что, Серега, не надейся разбогатеть на распродаже военных секретов, – вмешался Женя. 
   – Серега! Это о тебе Высоцкий песню сочинил? – подмигивая, спросил Игорь.
   – Какую песню?
   – А вот такую:

«Серый наглым стал, и жадным.
Хитрым, умным, плотоядным.
 Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел. 
В общем, так, подручный Джона
Был находкой для шпиона.
Так случиться может с каждым, – если пьян и мягкотел.
«Если сдашь секретов пару, – говорили Петрухану,
То за это, друг наш пьяный, – будет дом,
Гараж в Бендерах, много водки и вина».

   – Вот так, друг наш Серый, точно о тебе речь идет, – перевирая слова известной песни, продекламировал Игорь. – Смотри, от тебя все шарахаются, как от чумы. Пора и нам выходить, пока не замели в комендатуру. Добряков кругом полно.
   Через полторы недели Гаркенко перевели на другой объект, погода резко испортилась, «лафа» закончилась, Силикатов затосковал «вглухую». Стройка, кроме тоски, отчаяния и сквозняков, никаких положительных эмоций не вызывала.

   ... В пятницу перед обедом, начальник ПВО части подполковник Фесенко, длинный, худой, неопределенного возраста, близкого к пенсии, со сморщенным лицом, в очках с толстенными стеклами, вызвал Силикатова к себе. Ожидать что-либо хорошее от Фесенко было напрасно: как-то он похвастался, что начальник военной кафедры Одесского политехнического института его лучший друг – они вместе служили в Германии.
   – Грамотный, толковый и порядочный офицер, – с восторгом охарактеризовал Фесенко своего дружка и сослуживца.
   «Самодур, тупица и пьянчуга, к тому же  порядочная сволочь», – подумал Силикатов, вспоминая бывшего начальника военной кафедры, но тактично промолчал. Из этих ностальгических воспоминаний подполковника Силикатов тут же сделал соответствующие выводы и понял, что ничего, кроме гадостей, от него ожидать не следует. Предчувствия его не обманули.
   – Товарищ лейтенант, отправляйтесь в Военную прокуратуру, в распоряжение следователя Радченко.
   – Товарищ подполковник, за что? Я еще ничего не успел сделать противозаконного, – растерянно произнес Силикатов, пытаясь перехватить стремительно падающее в пятку сердце.
   – Отставить разговоры! Выполняйте приказ, – строго прервал Силикатова подполковник Фесенко. – «Как я его напугал! Я научу его служить Родине», – потирая  руки, думал он, восторгаясь сам собой.
   «Хочешь, не хочешь, а приказ выполнять нужно! Правда, теперь можно не спешить, эшафот от меня не убежит. Спешка, как известно, нужна лишь при ловле блох». 
   Рассуждая так, Силикатов появился в кабинете следователя только в четыре часа пополудни, ощущая, что сердце в его груди скачет со скоростью сто сорок прыжков в минуту. Кровь в жилах заледенела, отчего рука не хотела гнуться в локтевом суставе для отдания чести, ноги не слушались, язык не ворочался.
   – Проходите, присаживайтесь, – миролюбиво приветствовал Силикатова молодой, симпатичный, хорошо сложенный лейтенант с эмблемами в петлицах, на которых изображены щит и меч. – Вы от подполковника Фесенко?
   – Так точно, товарищ следователь, – вяло отрапортовал бледный, резко примороженный  Силикатов.
   – Успокойтесь. Разве Фесенко не сказал о цели направления к нам? Вас направили к нам в качестве военного дознавателя с целью оказания помощи в проведении дознания и расследовании  уголовных делвоенных преступлений.
   – Но я в юриспруденции разбираюсь не больше, чем папуас Новой Гвинеи разбирается в устройстве доменной печи, никогда не сталкивался ни с чем подобным, даже в качестве свидетеля не привлекался. Да и вообще не понимаю разницы между судом и прокуратурой. Закончил, всего лишь, политехнический институт…
   – Последнее обстоятельство, как раз, и обнадеживает. А разницу постигнете, хотя, думаю, что все вы понимаете... Ничего ужасного в нашей работе нет. Сегодня, правда, уже конец дня, пятница, поэтому я жду вас в понедельник, в девять утра. Если нет возражений, можем перейти на «ты». Меня зовут Анатолий.
   – Я не возражаю. Меня зовут Евгений. И что, сейчас я свободен? – не веря своему счастью, переспросил слегка оттаявший Силикатов.
   – Абсолютно. Так что, до понедельника.
   В восемь часов вечера, в эту же пятницу, Силикатов был уже дома в Одессе, успев на пятичасовую «лошадь» (что в переводе означало– дизель-поезд «Кишинев – Одесса»), отправляющуюся из Приднестровска в Одессу около пяти часов вечера.

   «Институт» дознавателей в Советской Армии существовал давно. Статус военного дознавателя определялся соответствующими уставами внутренней службы вооруженных сил и, в соответствии с ними

       Военный дознаватель имеет право:
1. Производить допросы военнослужащих (кроме командира части), а также рабочих и служащих и других граждан, являющихся свидетелями или потерпевшими по делу.
2. Производить в расположении части осмотр необходимых документов и получать подлинники или копии их для приобщения к дознанию.
3. По делам, по которым предварительное следствие не обязательно, самостоятельно принимать решения об объеме и последовательности производства, необходимых следственных действий,… и несет полную ответственность за их законное и своевременное проведение…

   Дознаватели, из числа кадровых офицеров, долго в прокуратуре не задерживались, считая для себя эту работу обузой и наказанием. У них были другие приоритеты. Сделать карьеру можно  находясь в войсках, на полигонах, боевых дежурствах, в штабах, но не в прокуратуре. Как правило, больше недели на такой «блатной» работе они не задерживались и сбегали обратно в часть. Орать пьяным голосом по утрам: «Рота! Па-а-а-адъем!» и воспитывать с утра до вечера личный состав им было гораздо приятней, и в большей степени соответствовало тому, чему их четыре года обучали в училищах.
   Так рассуждал и подполковник Фесенко, отправляя Силикатова в прокуратуру в воспитательных целях. Но, в данном случае он глубоко просчитался, о чем впоследствии ему пришлось пожалеть.
   «Командировка» для Силикатова оказалась весьма интересной и познавательной и растянулась, с небольшими паузами (когда его удавалось отловить для службы в части), почти на полтора года, вплоть до увольнения в запас. Проявляя рвение и усердие в выполнении поставленных перед ним заданий, Силикатов в короткий срок сделал, можно сказать, головокружительную «карьеру». Заманить его обратно в родное боевое подразделение оказалось очень непросто, - карьеру в армии он делать не собирался.
   Вначале Силикатов выполнял поручения следователей, связанные, в основном, со сбором каких-либо документов или бумажек. Но, схватывая все на лету, он быстро перешел из разряда «мальчика на побегушках» в полноценного  помощника военного следователя и ему доверяли допросы свидетелей и другие несложные следственные действия. Спустя месяц Силикатов уже мог самостоятельно составить план мероприятий по расследованию конкретных уголовных дел.
   – Видишь Серега, каких успехов добился наш дружбан Женька, – говорил Лобидзе.  – Еще совсем недавно он не знал, как правильно писать: «протакол допроса» или «пратокол», а теперь выучил наизусть две статьи Уголовного кодекса «Самовольное оставление части» и «Дезертирство». Короче – «прокурорский выкормыш» – наша гарнизонная «собака шукайка», гордость нашей комнаты. Учись Серега, как нужно делать карьеру на пустом месте.
   – А что, Серега! Сереге хронически не везет. Если, что хорошее – Силикатов. Я уже две пары валенок стер, а он в параллельных штанах и ботиночках ходит по части с красной папкой в руках. По степени запугивания солдат он уже на четвертом месте, после  коменданта гарнизона, его зама и начальника гауптвахты. Мы с восьми утра на службе грязь месим, а он до девяти дрыхнет, «прокурорский прихлебатель», – сокрушался Серега. – Поговорил бы со своим корешком – прокурором, может и нас бы туда взяли.
   – А тебя что, «жаба» душит? Нечего было в общественном транспорте орать, что ты двойной англо-французский шпион. Теперь тебя к нам в прокуратуру только по «делу» могут привлечь, – парировал нападки Силикатов.
   – Так ведь я ничего никому не выдавал, никаких секретов. Я ведь так, пошутил, – испуганно закудахтал Серега.
   Лобидзе частенько прибегал к помощи «прокурорского выкормыша» для устрашения своих подчиненных. Силикатов появлялся в подразделении Игоря с неизменной красной папкой в руках и располагался в каптерке, куда Игорь вызывал «неблагонадежных». Силикатов хладнокровно доставал пачку «фирменных» протоколов и приступал к «допросу», заполняя титульный лист анкетными данными «свидетеля». Как правило, даже самые отъявленные бузотеры «ломались» после того, как Силикатов зачитывал им пункт  протокола:
   Об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний по ст. ст. 196,197 УК МССР, предупрежден,
и давал подписаться «допрашиваемому» под этим пунктом. После этого все автоматически становились «шелковыми». Силикатов и Лобидзе даже подумывали запатентовать это «ноу-хау» в воспитании личного состава, но побоялись, что командование может неправильно истолковать их рвение.
   Командование части, в лице командира и начальника штаба, давно уже махнуло рукой на Силикатова. Портить отношения с прокуратурой никто не хотел; к тому же иметь «своего» в этой «организации» для командования части было выгодно. Поэтому «вырвать» из «недр» следственной «махины» Силикатова командиру батареи и начальнику ПВО удавалось крайне редко, да и то, только для участия в боевых стрельбах или широкомасштабных учениях. По окончании этих мероприятий Силикатов, через «своих» людей в прокуратуре, теперь уже распоряжением командира части, снова возвращался на «теплое» местечко.

15. Танки грязных не боятся

Сверху сыпал мерзкий, холодный декабрьский дождь. Силикатова удалось вытащить из прокуратуры и «бросить» в родное подразделение. Полк готовился совершить марш-бросок на полигон возле Узкого Каньона, где должны были состояться широкомасштабные учения с привлечением всех родов войск.
   Силикатов и Матвиенко полулежали на влажных матрасах, щелкая зубами от холода, в железном гробу на колесах, называемом бронетранспортером. От мелкого и гнусного  зимнего дождя БТР не спасал, несмотря на свою «герметичность». Герметичность эта заканчивалась на ватерлинии, обеспечивая преодоление водных преград вплавь. Сверху вода проникала в тесный салон, напичканный аппаратурой и приборами, через все щели; собиралась на металлическом потолке в большие капли, которые под действием силы тяжести обрывались каждый раз в новом месте, непременно попадая за шиворот обитателей салона.
   К ночи дождь замерз оконательно и превратился в снег. Температура воздуха, стремительно падая, свалилась ниже нулевой отметки. Остатки вина в кружке, которым пытались «отогреться» офицеры, превратились в кусок льда.

   Погода рыдала: в далеком Нью-Йорке в эти минуты умирал легендарный рок музыкант - Джон Леннон - застреленный каким-то подонком возле своего дома.

   Рано утром, когда вся боевая техника и личный состав окончательно «задубели», поступила команда на выдвижение колонны для погрузки. Погрузка происходила на рампе рядом с пассажирским вокзалом  железнодорожной станции Приднестровска, где на железнодорожные платформы грузили колесную технику. Погрузив четыре автомобиля ГАЗ – 66 и БТР (всю боевую технику зенитной батареи) на платформы, Силикатов и Матвиенко «отогревались» в станционном буфете.
   Лейтенант Валерий Матвиенко, двухгодичник из Керчи, прибыл на службу в Приднестровск вместе с Силикатовым и вначале был направлен в зенитный полк. Затем его перевели в батарею, где служил Силикатов, в обмен на Кустищева. На должность заместителя командира батареи по технической части прислали двухгодичника из Одессы, выпускника Политехнического института лейтенанта Александра Фролова. «Разбавлял» эту «двухгадючную» или «трехгадючную» компанию лишь один кадровый офицер – командир батареи капитан Стремов.
   – Валера! Куда нас отправляют? Зачем? Для меня, после прокуратуры, все это как-то дико и не понятно. А сколько у нас в батарее бойцов? Раньше, помню, было семь, – выпытывал Силикатов у Матвиенко.
   – Конечно, это тебе не в прокуратуре бумажки перекладывать. Ты за три месяца полностью отвык от службы. Солдат теперь уже двенадцать, а должно быть в три раза больше. Но, чем меньше их количество, тем меньше нам мороки. Публика эта разношерстная. Есть среди них пару «интеллектуалов», таблицу умножения знают до дважды-три, а писать умеют только слово «мама», да и то, с двумя ошибками. Между прочим, водители. Тебе с прокуратурой «подфартило», а я вместо тебя с ними мучаюсь – это, кстати, твой взвод.
   – Ты хочешь сказать, что этим водителям мы вверяем свою жизнь на время учений?
   – Я уже сказал это. Есть у нас два редчайших экземпляра – Чурбанов и Хамдиев, водители – «профессионалы». По-русски – «ни бельмес и ни гугу». Я спросил у Хамдиева, как он смог получить водительские права? И знаешь, что он мне ответил:  «Мой папа купила за дивадцать овечка». А Чурбанов вчера, чуть было двигатель не разморозил – воду забыл слить.
   – Правила дорожного движения для них не существуют, – продолжал Валера. – Я спрашиваю Чурбанова: «Как ты проезжаешь перекрестки со светофором? Он мне отвечает: «А я, когда верхний лампчка гарит – стою. Нижний лампчка загарелься – поехаль». Я продолжаю экзамен: «Скажи, бабай, а если трамвай едет, что ты будешь делать?» – «Таварищь лийтинант, – отвечает он, – бабай не дурак, машина Ураль большой, больше, чем тирамвай! Тирамвай моя раньше увидит, – остановится».
   – Вот такие «бараны» или «овечка» нас будут возить. Ну ладно, идем проконтролируем «родное» подразделение. Эта «братва» за три часа пока мы тут «греемся», рельсы может скрутить от безделья, – закончил рассказ Валера, возвращая Силикатова к реалиям воинской службы.
   Для офицеров штаба прицепили плацкартный вагон, для остальных и рядового состава, – несколько «теплушек» с деревянными настилами в двух уровнях и «буржуйкой» в центре, из  расчета: один вагон на восемьдесят человек. Наконец-то все было погружено, закреплено и прикручено, все формальности оформлены и прозвучала команда: «По вагонам». В следующие несколько минут отовсюду, словно тараканы из щелей во время травли дихлофосом,  резво выбегали военнослужащие в звании от рядового до майора и, пометавшись по перрону, исчезали в вагонах.
   Вокзал осиротел.
   Лязгая и скрипя всеми своими железными внутренностями, увлекаемый одновременно локомотивом и жаждой к путешествиям, отбивая колесами чечетку на стыках рельс, эшелон медленно набирал скорость.

   Извиваясь, как удав, воинский эшелон подкрадывался к железнодорожной станции Вязовка по высокой насыпи, протискиваясь между холмами,  то попадая в узкое ущелье, то вдруг выскакивая на хребет. Местность напоминала картину «Девятый вал», только вместо волн – каскад высоких холмов, сплошь изъеденных глубокими оврагами и лощинами, на крутых обрывах которых повсюду проглядывали пласты замшелого известняка.
   Несмотря на сложный ландшафт, эшелон, напичканный военной техникой и военнослужащими, через сутки с небольшим таки прибыл на станцию назначения.
   К двенадцати часам дня, спустя девять часов после прибытия, разгрузка была закончена. Несмотря на десятиградусный мороз, замерзшая грязь в месте съезда с рампы, смешавшись с танками, автомашинами и военнослужащими растаяла и превратилась в тестообразное желе черного цвета. Такого же цвета вороны, важно и без опаски, расхаживали рядом с техникой.
   За время разгрузки в станционном буфете и двух грязных забегаловках, расположенных рядом со станцией, план выторга был перевыполнен на тысячу процентов. Такого нашествия желающих выпить и закусить Вязовский Райпродторг не испытывал никогда. Был уничтожен трехмесячный запас горячительных напитков.
   Допив последнюю рюмку и дожевывая на ходу холодный резиновый бутерброд, офицеры, нехотя покинув «злачные» места, рассаживались по машинам. Взревев одновременно, несколько сотен моторов накрыли Вязовку и всю прилегающую местность черной тучей ядовитого дыма. Колонна, растянувшись на два десятка километров по проселочным дорогам, двинулась в сторону реки Бужный Юг. 
   К вечеру, в полной темноте, в собачий холод, преодолев километров шестьдесят, колонна прибыла к месту временной дислокации. Мороз на открытом месте, «подогреваемый» ледяным ветром, достиг градусов двадцати пяти, отчего, казалось, замерзал даже огонь в наспех разожженных кострах и кончики пламени с хрустом обламывались, как сосульки. На борьбу с холодом и мерзлой землей ушел остаток ночи. Землю удалось победить – к утру вырос палаточный городок.
   В «офицерской» палатке из досок, привезенных с собой и не угодивших в костер, оборудовали одно спальное место. В углу стояла, на тридцать сантиметров врытая в землю, «буржуйка». В солдатских палатках эти прелести отсутствовали. В палатке «прописались» девять человек: Стремов, Силикатов, Фролов, Матвиенко, прапорщик Пантос, командир зенитной батареи танкового полка капитан Ковтун, его два командира взвода двухгодичники Бойко и Фомин и, наконец, помощник начальника ПВО полка капитан Урсу. Первую ночь вся эта «компания» для того, чтобы уместиться на спальном ложе, вынуждена была спать на боку. Причем, переворачиваться на другой бок следовало по команде и всем одновременно. На вторую ночь не явились прапорщик Пантос и капитан Ковтун, о чем-то днем загадочно перешептывающиеся. Хитрый, но маленький  молдаванин Урсу приволок неизвестно откуда солдатскую койку – для себя. Кроме того, «колдовать» возле печки – «буржуйки», на ночь, посадили рядового Дакиенко, в обязанности которого входило поддержание огня  и разогрев вина.

   Что собой представляли широкомасштабные учения Силикатов и Матвиенко в этот раз так и не поняли. Целыми днями они были предоставлены сами себе. Единственное занятие, которым они себя «развлекали» – поездки в маленькую деревеньку Зеленый Яр, расположенную в четырех километрах от палаточного городка, за водкой.
   Как метко подметил классик: «В России две беды – дураки и дороги». С тех пор минул век с хвостиком; не взирая на засилье дураков, России удалось отправить груду металла даже на Луну, а дороги в Херсонской губернии остались в том же целинном состоянии, в котором их застал Чичиков в погоне за мертвыми душами.
   Дорогу в деревеньку показал проныра Пантос, в первый же день, совместно с весельчаком и балагуром Ковтуном, исследовавший все окрестности. Трясясь в автомашине по дороге вдоль редкой посадки, Силикатов и Матвиенко, всякий раз цепенели от ужаса, когда над ними на низкой высоте со страшным воем проносились парами вертолеты огневой поддержки сухопутных войск.
   Колея сама выводила машину в деревню, насчитывающую дворов двадцать по обе стороны грунтовой дороги. Дома, вернее, хатки, построенные в год отмены крепостного права в России, покосились и на три четверти вросли в землю. Оконца находились на уровне земли. Зайти в дом можно было лишь изловчившись. Танковый люк более приспособлен для этих целей.
   В центре этого островка цивилизации, в таких же «хоромах», располагался очаг культуры и сношения жителей с внешним миром – «клуб», он  же «телеграф», а попросту «лабаз» – сельский магазин. Ассортиментный минимум, представленный в торговом зале, размером метр на полтора, поражал своим необузданным великолепием;  из всех продуктов в продаже имелось: хозяйственное мыло, соль, спички и водка двух сортов – «Стрелецкая» и «Померанцевая». На видном месте висело объявление, написанное печатными буквами на куске картона, основательно засиженном мухами:

ЗАПРЕЩАЕТСЯ РЕАЛИЗАЦИЯ
ТАБАЧНЫХ ИЗДЕЛИЙ
ЛИЦАМ НЕДОСТИГШИМ 18 ЛЕТ

   В магазин, тяжело переставляя ноги в кирзовых сапогах, на каждый из которых прилипло килограмма по четыре грязи, зашел подросток, лет десяти. Одет он был в пальтишко с цигейковым воротником. Когда-то, лет сорок назад, пальто имело серо-желтый цвет, а воротник – коричневый. Пуговицы на пальтишке отсутствовали, и их заменяла бечевка, выполняющая, также, роль пояса. Из-за пазухи торчали скрученные мешки грязно-серого цвета. На голове мальчонки красовалась шапка-ушанка без шнурков, которая, вероятно, досталась ему от дедушки.
   – Никытышна! – совсем не по-детски пробасил мальчуган. – Дай мени одну «померанцеву» горылку.
   – Сашок! Ты ж з утра вже брав одну! Ще одну даты? – последовал вопрос из-за прилавка.
   Так как объявление запрещающее продажу спиртных напитков лицам «недостигшим» десяти лет отсутствовало, процесс обмена водки на деньги состоялся и мальчонка, довольно покрякивая, вышел из магазина. На улице он достал из кармана помятую пачку  «Ватры», вытащил оттуда сигарету, подкурил у стоящего рядом мужика и, сладко и глубоко затянувшись, удалился.
   Несмотря на вышеупомянутое «изобилие», в магазине всегда была очередь – немногочисленные жители приходили сюда пообщаться, узнать свежие новости и посплетничать.
   – Авдотья! Ты слыхала, учора до Катьки, шо супротив Федотыча, знову якыйсь солдатик приходыв, тилькы утром уйшов.
   – Та знаю! Та то не солдатик, то прапорщик з полигону, я сама бачыла. Зараз тут якыйсь вчения йдуть. От воны до Катьки и бигають пачками.
   На третий день слегка потеплело, ветер утих, но облегчения не наступило. Многочисленная колесная и гусеничная техника разбила не только дороги, но и все, что примыкало к ним. Полигон превратился в топкое болото. Ноги по колено утопали в грязи, откуда выдернуть их вместе с сапогами было весьма проблематично.
   На четвертый день «отыграли» то, ради чего согнали на полигон столько техники и людей. Наступление сухопутных войск, при поддержке авиации, должно было, по замыслу сценаристов, завершиться форсированием Бужного Юга. Но саперы не смогли обеспечить наведение переправы через реку, потеряв где-то, а, возможно, выгодно продав, пару понтонов. На этом широкомасштабное выбрасывание денег на ветер закончилось. Погрузив на железнодорожные платформы технику и себя, уставшие, грязные, небритые, полупьяные, но без потерь, участники учений, еще спустя сутки, вернулись к месту постоянной дислокации.

16. Полевая жизнь

В начале марта Силикатов и Матвиенко, в составе своей зенитной батареи, убыли на плановые учебно-тренировочные стрельбы на зенитно-ракетный полигон под Дербянск. Полигон располагался в живописном месте на невысоком плато, растянувшемся вдоль берега Азовского моря.
   Погода стояла исключительно мерзкая, впрочем, как и всегда в это время вблизи моря. Затяжные туманы не давали возможности проводить тренировочные стрельбы, так как в этом «молоке» визуально обнаружить воздушные цели было невозможно. «Тренировались» в стрельбе по воронам, в изобилии сидевших на черных, от избытка влаги, деревьях и мокрых проводах, для чего нарезали рогаток из противогазов.
   Из-за непрекращающихся туманов, отрабатывали, в основном, одну тактическую задачу – разворачивание зенитного подразделения в боевые порядки при движении и прикрытие колонны на марше. По команде командира взвода четыре автомашины ГАЗ – 66, с болтающимися у них на хвостах зенитными установками ЗУ – 23 – 2, веером разъезжались по полигону. А так как тренировки проводились в непосредственной близости от обрыва, за которым плескалось море, не обошлось без приключений.
   Большой специалист по проезду регулируемых светофором перекрестков  Чурбанов, оказывается, слабо соображал где лево, где право, а где прямо. И, естественно, услышав команду командира отделения Данилова повернуть направо, продолжал движение в прямом направлении, чуть было не превратив боевую машину зенитного взвода в рыбацкий сейнер.
   – Товарищ лейтенант, я ему русским языком, четко давал команду, а уже потом орал, что нужно поворачивать, – оправдывался сержант Данилов. – Я не знаю, на каком нужно говорить языке, чтобы этот чурбан что-то понял.
   – Прояви солдатскую смекалку, Данилов, – поучал его Силикатов. – Вспомни, как в царской армии обучали солдат – сено, солома. Когда нужно повернуть направо – дай ему справа по башке флажком, налево – слева. Сразу поймет.
   – А, если, к примеру, нужно прямо ехать? – переспросил Данилов, хитро улыбаясь.
   – «Звездани» промеж глаз, он, тогда, и сигналы светофора различать будет.
   – Слушаюсь, товарищ лейтенант, разрешите приступить к обучению, – просиял  Данилов.

   Палаточный городок, в котором со всеми «удобствами» расквартировали личный состав и младших офицеров зенитных подразделений всего соединения, располагался в ста метрах от высокого крутого обрыва, за которым плескалось море. «Удобства» располагались в трехстах метрах, в противоположной стороне.
   Четверть палатки, в которой обосновались Силикатов, Матвиенко и Фролов, занимала огромная железная печка, для обслуживания которой в ночное время приставили рядового Дудкина. При ходьбе он перекатывался как утка, за что был переименован в Уткина. Печка обеспечивала такой жар, что можно было устраивать в палатке баню. За «исправную» службу Уткину доставались остатки с «барского» офицерского стола и среди прочего остатки пива. На оставшейся части внутри палатки стояли три солдатские койки, предусмотрительно захваченные Силикатовым и Матвиенко из части, помнящих недавние уроки учений в Узком Каньоне.
   Под койкой Силикатова стоял деревянный ящик, окрашенный защитного цвета краской. В нем находился «стратегический запас» Силикатова и Матвиенко – сигнальные ракеты, предназначенные для отработки поиска и наведения зенитной установки на цель. Правда, по своему прямому назначению они почти не использовались. Было преступно пускать их в воздух, вместо того, чтобы менять на вино в близлежащих селах. Ракеты были самой «твердой» и «конвертируемой» валютой, после бензина. После них, по снижению рейтинга, шли танковые шлемофоны. Но с бензином «работать» всегда опасно и сложно. Поэтому, когда «стратегический запас» иссяк, приходилось в соседнем подразделении менять бензин на шлемофоны, которые затем обменивались на вино. Совсем не было спроса на прорезиненные «костюмы химической защиты», в комплект которых входили «классные» сапоги по пояс, которые заменяли охотничьи «бахилы». Этих костюмов в близлежащих деревеньках было в каждом дворе по несколько штук.
   На территории учебно-тренировочного лагеря имелась столовая для офицерского состава, с неплохой кухней. Но, за деньги. А потому, вторую половину «ссылки» Силикатов и Матвиенко, «снюхавшись» с заведующим продовольственным складом прапорщиком Неворулько, неплохо питались на «халяву» в солдатской столовой.
   Почувствовать отголоски цивилизации можно было лишь во время еженедельных, организованных поездок офицерского состава в Дербянск – в баню для помывки. Частным образом «оттянуться» офицеры могли в небольшом поселке Новоазовка, расположенном в пяти километрах от лагеря. Там, на трассе, ведущей в Дербянск, было единственное в округе кафе, пользующееся авторитетом у офицеров и прапорщиков. Эта забегаловка, над входом в которую красовалась скромная надпись «ЗАКУСОЧНАЯ», выгодно отличалась от распивочных в частных домах наличием шести столов, накрытых «чистыми» скатерками с расплывшимися пятнами, барной стойкой и официанткой. Над стойкой, за которой «колдовала» особа неопределенного возраста, с характерной для работников общепита внешностью, висел огромный плакат:

ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ ТОВАРИЩИ!
                В. И. Ленин.
   Высокохудожественную, идейно выверенную мазню плакатным пером на куске красной тряпки исполнил местный живописец к столетию со дня рождения вождя пролетариата. Справа от стойки висело объявление, выполненное на таком же высоком идейно-художественном уровне, твердой рукой того же великого, неизвестного мастера плакатного искусства, конца шестидесятых годов прошлого столетия:

ПРИХОДИТЬ И РАСПИВАТЬ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ
КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ
                Администрация.

   Что хотела сказать администрация этим объявлением, осталось тайной; наверное, следовало распить спиртные напитки в любом другом, приемлемом для этого месте, и бежать зажевывать выпитое холодным бутербродом в упомянутую «Закусочную».
   Замыкало этот вернисаж плакатного искусства маленькое объявление. На огрызке тетрадного листка в косую линейку чьи-то руки нацарапали:

продаеца
шихфаньер почти новый
спросить клаву.

   Автор этих каракулей, судя по подписи - Клава, очевидно являлся одним из тех деятелей, которые в середине шестидесятых годов двадцатого века вносили довольно оригинальные предложения по реформированию и усовершенствованию русской орфографии, предлагая, в частности, писать заец, жури и прочее.

17. Чудовище в трусах

Лобидзе, в то время, пока Силикатов и Матвиенко пугали ворон, осуществлял боевое дежурство в районе Веселиновки, недалеко от областного центра Н. Боевое дежурство заключалось в прикрытии военного аэродрома от воздушного нападения наземными средствами ПВО. Круглосуточно на командном пункте управления зенитно-артиллерийским комплексом находился боевой расчет, в задачу которого входил анализ поступающей от РЛС информации о всех воздушных перемещениях в зоне досягаемости, и, в случае необходимости, по согласованию со штабом ПВО округа, принятие решения об уничтожении неопознанных объектов. На командном пункте по двенадцать часов и нес боевую вахту Лобидзе. У него имелась карта полетов на текущие сутки, в которую занесен пролет всех воздушных объектов, как военных, так и гражданских. В карте полетов также определялось время вылета или пролета, коридор, тип самолета и его боевая задача.  Объекты, отсутствующие в карте полетов, подлежали перехвату или уничтожению. На РЛС нес вахту Сергей Боднарчук. Старшим был командир батареи Аркушев.
   По прибытии на точку, новый расчет, в том числе Лобидзе и Боднарчука, отвезли на экскурсию в поле, неподалеку от командного пункта, где показали обломки военного самолета.
   – Здесь нас точно посадят, – задумчиво произнес Боднарчук, разглядывая обломки.
   – За что? – встрепенулся Игорь.
   – Найдут! – коротко, но емко ответил Сергей.

   – Незадолго до нашего заступления на дежурство, произошло ЧП, – по возвращении в Приднестровск, рассказывал Лобидзе друзьям. – В воскресенье, свободные от боевого дежурства три летчика коротали время, сопровождая отдых уничтожением крепких напитков. Уничтожив литр девяносто шестиградусного напитка, они с удивлением обнаружили, что запасы иссякли, а склад, по случаю выходного дня, закрыт. Но, так как время было «детское», желания сделать остановку еще не возникло. Тогда, один из них, капитан , с авиаторской фамилией Антонов, принял единственно верное в этой ситуации решение – слетать за водкой  в областной центр, до которого было километров пятьдесят. Для осуществления своего намерения капитан запряг своего боевого коня – самолет МИГ – 27, и взлетел, не дав опомниться не только своим компаньонам по уничтожению спирта, но и всем несущим дежурство на аэродроме  и точке прикрытия.
   – Дежурный на командном пункте, – продолжал Игорь, – действуя по инструкции, запросил борт самолета, отсутствующего не только в карте полетов, но и в плане боевых и учебных вылетов. Однако, ответа не последовало. Моментально связавшись с округом, доложил обстановку. В штабе округа, проанализировав ситуацию, помня, как недавно на Дальнем Востоке, летчик угнал боевую машину в Японию, отдали приказ на уничтожение. Боевая задача была выполнена молниеносно, непокорный самолет сбит первым же залпом, и теперь его обломки показывают всем в назидание. Летчик, все же, успел катапультироваться и «приземлился» под трибуналом. А командир батареи, осуществляющий боевое дежурство и сбивший самолет, был представлен к медали.
   Впоследствии Боднарчук проболтался, что историю, в части полета за водкой, Игорь сочинил сам. Действительно, факт неумеренного заливания в себя спирта имел место по случаю возвращения капитана Швыртула из отпуска. Но в результате возлияний у капитана «затосковали руки по штурвалу» и он решил полетать немножко. Ну, и полетал!

   Лейтенанту Аркушеву для того, чтобы «приехать», достаточно было выпить пару рюмок спирта – и он «готов».
   – Комплекцией не вышел, да и здоровьем слабоват, – заключил Игорь. – Но ничего, главное – закалка организма и тренировка и мы из тебя сделаем человека.
   И действительно, к концу второй недели боевого дежурства, Аркушев значительно повысил мастерство потребления  «огненной девяностошестиградусной воды», благо её в лётном полку было «хоть залейся», и мог свободно откушать полстакана. Правда, вечером в пятницу, после того, как Игорь пообещал присвоить ему почетное звание «кандидат в мастера спирта», от радости он отлакал целый стакан, и теперь валялся «в кусках», не будучи в состоянии ни оторвать голову от подушки, ни открыть глаза. А между тем, сегодня в субботу следовало заступать на дежурство. Проявив чудеса по собиранию воли в кулак, Аркушев приоткрыл один глаз, и тут же зажмурился: в глаз ему, прожигая насквозь, ударил солнечный луч. Он отвернул голову от окна и повторил попытку. Перед глазами поплыли радужные пятна, постепенно материализуясь в Лобидзе и Боднарчука, сидящих за столом.
   – Смотри, Игорь, комбат телескопы «продирает» – оживает, наверное, – заметил Сергей Боднарчук. – Витек! Как здоровье? Чего ты своими монокулярами щелкаешь?
   – Бе-бе-де, – проблеял Аркушев, собирая буквы в слова. – Боевое… дежу… засту… ик… пать… как солдаты?… Все на… ик… месте?  Которыи-и-ик… час?… ик.
   – Что он там бормочет? Серега, плесни ему, бедолаге,  «чайка».
   Сергей налил в кружку немного прозрачной жидкости из фляги, долил туда же немного воды из чайника, и протянул Аркушеву.
   – Витек, глотни, легче станет.
   Витек послушно взял кружку из рук Сергея, приподнялся на кровати и жадными глотками опорожнил её. Протяжно икнув в последний раз, Аркушев упал на подушку и замер.
   – Все, помер, – резюмировал Игорь. – Зря мы ему кандидата присвоили. На дежурство его опасно брать – еще чего-нибудь выкинет там. Пусть дрыхнет.
   Заступив на дежурство и ознакомившись с картой полетов, Игорь отметил, что ситуация складывалась благополучная: в ночь на воскресенье полетов военных самолетов не намечалось, гражданские по этому коридору не летали, а потому на КП ничто не предвещало нарушения спокойствия.
   Дежурный на командном пункте был связан прямой радиотелефонной связью с РПК, авиационным полком и со штабом противовоздушной обороны округа. Поэтому, главное место занимал красный телефон без номеронабирателя – телефон прямой оперативной связи со штабом ПВО. Трубку этого телефона следовало поднимать только в экстренных или нестандартных ситуациях, но Игоря так и подмывало поднять её и сказать туда какую-нибудь гадость.
   В будке, именовавшейся «Радиолокационный приборный комплекс», сидел на вертящемся стуле Сергей Боднарчук и тоскливо смотрел, как на зеленом экране локатора бегал по кругу электронный луч. Сергей по штату был начальником РПК, в задачу его расчета входило обнаружение, опознавание и сопровождение воздушных целей. Все данные, по толстым жгутам кабелей, передавались на КП, откуда производилось управление зенитным комплексом.
   С наступлением темноты тоска усилилась, Сергей поежился и произнес:
   – Что-то стало холодать…
   Он повертелся на стуле, потянулся как кот спросонья и включил обогреватель. Через минут сорок температура воздуха в будке поднялась градусов до тридцати. Сергей скинул китель. Прохладней, однако, не стало.
   – А! – махнул рукой Сергей, – все равно сегодня никого не будет, разденусь, пожалуй. Не выключать же обогрев, в конце-концов.
   Он снял галстук, рубаху, сапоги и брюки и остался в трусах и тельняшке. Затем достал флягу, набулькал в кружку жидкости со специфическим запахом, залпом проглотил и запил водой.
   – Кайф! – пробормотал Сергей, растянувшись на стуле. – Так можно дежурить. Главное, чтобы какая-нибудь бродячая собака не приблудилась.
   Около полуночи вдруг противно звякнул зуммер, – в зоне действия локатора засечена воздушная цель. Сергей встрепенулся, – по зеленому экрану снизу вверх медленно ползла светящаяся блоха, оставляя за собой след. Сразу сработал затвор фотоаппарата – фотоконтроль. Летел какой-то самолет, судя по скорости – транспортный. Сергей включил запрос: «Я свой самолет». Ответа не последовало. Сняв трубку связи с КП, Сергей отрапортовал:
   – Обнаружена воздушная цель – нарушитель. На запрос «ЯСС» не отвечает. Высота восемь, скорость четыреста.
   – Как не отвечает? – переспросил Игорь. – А что делать?
   – Так, не отвечает и всё. Молчит, собака. Переходи пока на автосопровождение.
   – Хорошо, поставил, а что дальше?
   – А дальше – стреляй. Медаль дадут, как тому капитану, – весело рявкнул Сергей. – Смотри, не промахнись!
   Стволы зениток задергались и через мгновение устремились в мигающую точку на звездном небосводе, медленно перемещающуюся с юга на север.
   Игорь, почухав за ухом, посмотрел на красный телефон – теперь, согласно всем инструкциям, можно поднять «запретную» трубку.
   – Дежурный по штабу ПВО округа подполковник… – мгновенно заскрипело в трубке.
   Игорь доложил обстановку; на другом конце провода приказали подождать.
   – Есть! – отрапортовал Игорь, положил трубку и не мигая уставился на телефон, гипнотизируя его взглядом.
   Не прошло и трех минут, как к КП, где сидел «гипнотизер», подлетел УАЗик и, дико взвизгнув тормозными колодками, резко остановился. Казалось, что задние колеса, забежав вперед метра на три, оскалились, зверски улыбнувшись передним, и вернулись обратно. Из УАЗика пулей что-то вылетело и, создавая впереди себя ураганный ветер, влетело в помещение КП.
   – Отбой! – заорало что-то.
   – Дежурный по КП лейтенант Лобидзе. А вы кто? – встав, отрапортовал Игорь, разглядывая влетевшего.
   Ночной гость одет был довольно странно: брюки с синими полосками по бокам и китель с полковничьими погонами. Фуражка отсутствовала; китель, несмотря на холод, был расстёгнут, под ним была надета лишь майка.
   – Я командир летного полка, полковник Брынза. Дайте команду «Отбой».
   – Сейчас, – ответил Игорь и снял трубку красного телефона. В трубке подтвердили команду не по уставу одетого полковника. – Так точно, товарищ полковник, отбой.
   – Молодец! Благодарю за службу, – похвалил Брынза, успокоившись. – Кто на РПК? – переспросил он.
   – Старший лейтенант Боднарчук.
   Полковник с разворотом подпрыгнул на месте и выскочил из помещения; и тут  Игорь увидел, что обут он был в домашние тапочки. Подбежав к РПК, полковник в тапочках забарабанил в запертую дверь.
   Дверь медленно приоткрылась, и в образовавшейся щели показался Сергей в сапогах, трусах и тельняшке.
   – Чего надо? – спросил Сергей, нагло разглядывая полковника.
   Состояние обоих было, примерно, одинаковое. Полковника явно оторвали от веселого застолья.
   – Полковник Брынза, командир полка. Отбой слежения, отмените фотоконтроль.
   – А хоть бы и сыр голландский. Все вопросы на КП, – отрезал Сергей и захлопнул дверь перед носом у несостоявшегося «голландского сыра».
   Ошалевший от хмеля, а еще больше от наглости Сергея, полковник опешил и в недоумении застыл с открытой пастью. Выражение его лица было такое, словно он только что съел собственные башмаки.
   В состоянии оцепенения и настежь открытой пастью полковник вернулся на КП.
   – Что случилось, товарищ полковник? – удивленно спросил Игорь. «Надо же, – подумал он, – еще немного и «варежка» лопнет».
   Полковник, выйдя из состояния оцепенения, захлопнул «варежку» с такой силой, что послышался хруст ломающейся челюсти.
   – Там чудовище в трусах какое-то… Не захотело со мной разговаривать, дожевав шнурки, произнес полковник.
   – Товарищ полковник, оно действует по уставу. Начальник РПК подчиняется дежурному, то есть мне, – выгораживал Сергея Игорь.
   Молочно-продуктовый полковник еще минуту бешено вращал глазами и вдруг успокоился.
   – Понимаете, товарищ лейтенант, произошло недоразумение, – ласково и вкрадчиво начал он. – Нужно, по возможности, конечно, отменить фотоконтроль, а лучше кое-что подкорректировать на негативах.
   – Товарищ полковник, это невозможно, это прямое нарушение инструкции, мы не имеем права что-либо исправлять на пленке, – широко раскрыв глаза от удивления, ответил Игорь, непроизвольно поправив воротник рубашки и галстук, словно ему не хватало воздуха.
   Этот жест не скрылся от внимания полковника и был моментально истолкован в «правильном направлении».
   – Лейтенант, дорогой! – нежно произнес Брынза. – Все будет в порядке! Мы же с вами коллеги, – мы летаем, вы нас…, – он образно показал стрельбу из ружья. – Я все понимаю, давайте договоримся, когда проявят пленку, придет мой человек и все на ней исправит. Комар носа не подточит; за нами не «заржавеет», – все будет по высшему разряду.
   Утром, когда пленку проявили, бесшумно появился прапорщик, нацарапал на негативах какие-то черточки (где надо), оставил «высший разряд» в виде пятилитровой канистры чистого спирта, и незаметно испарился. Инцидент продолжения не получил, так как "рыльце" было покрыто даже не "пушком", а "щетиной" и закончился ничем. А самолет оказался гражданским и летел по своему коридору.

18. Молодое пополнение

Итак, двенадцатая опустела. «На хозяйстве» остались Гаркенко и «служака» Цукерман.
   Гаркенко дремал, даже не сняв сапог, развалившись на кровати Цукермана, хотя свободных коек было хоть отбавляй. Время было обеденное  –  три часа пополудни.
   В дверь робко постучали. Реакции не последовало. Постучали еще раз, чуть настойчивей.
   – Кто там? Отдохнуть не дадут и пяти минут, бегают табунами, как кони, – раздраженно проворчал Серега, разглядывая осторожно протискивающегося в дверь молодого парня, одетого по «гражданке». – Куда ты лезешь со своим чайником? Чего тебе надо?
   Светлый, круглолицый  парень, лет двадцати двух от роду с чемоданом и сумкой в руках протиснулся в дверь и остановился, испуганно разглядывая комнату.
   – Ты чего, парень, оглох? Дверь за собой закрыл бы, а не то меня с койки сдует. Ты кто?
   – Меня вахтерша сюда направила, – наконец-то произнес «оглохший».
   – Какого черта?
   – Жить. Мне сказали, что в этой комнате есть свободные места.
   – Жить тебе, козлина, осталось недолго, ну, да ладно, вползай - "любезно" прохрипел Серега..
   – А какую койку можно мне занять? – обречено спросила "козлина", не ожидавшая такого теплого приема.
   – Какую хочешь. Все равно, долго не продержишься! Всех прут в эту комнату, полно свободных мест везде, нет, нужно сюда напихать, как килек в банку, еще и томатом сверху полить, – бурчал Серега, не меняя позы и бросая гневные взгляды на нового постояльца.

   В двенадцатой, за последние семь месяцев, надолго никто не задерживался,  на три – четыре дня, не больше. Исключение составил лишь Валера Матвиенко, который сумел вписаться в «сложный» коллектив комнаты, и пришелся всем «ко двору». Дольше всех – почти месяц – продержался старший лейтенант Андреев, кадровый офицер. Но, если обычно жильцы «самоустранялись», последнего вышвырнули вместе с койкой.
   Шура Андреев по прозвищу «Шуруп» служил в зенитном полку, куда был переведен из Кишинева на понижение и разжалован в звании.
   – В Кишиневе, – рассказывал разжалованный Шуруп, – у меня остались двухкомнатная квартира c женой и сыном.
   Отслужив в армии лет пятнадцать и будучи неплохим специалистом он, однако, потерял всякий интерес  к службе и написал рапорт о досрочном увольнении в запас, но такие «номера» в армии не проходили. Доказать свою профнепригодность Андреев пытался всеми доступными способами: прогуливал службу, наплевательски относился к выполнению своих обязанностей, проще сказать абсолютно ничего не делал. Но, все это не имело должного эффекта. И тогда он решил использовать последнее средство – круглосуточный запой. За две недели Шурупа никто не видел трезвым, за исключением коменданта гарнизона подполковника Гаспарова, который дважды за этот промежуток  времени выпускал его из «холодной» камеры подвала комендатуры.
   Акция протеста закончилась на койке двенадцатой комнаты. Идейный борец за чистоту офицерских кадров уже сутки лежал не вставая и не в состоянии произнести ни «бе, ни ме, ни кукареку», пуская лишь пузыри. На его беду со службы раньше времени явились Лобидзе и Силикатов.
   – Посмотри на эту хронь свиноподобную. Дон Кихот молдавского разлива. За последние две недели осточертел хуже горькой редьки. Третьи сутки, падла, очухаться не может, у него уже «белочка» начинается. Комната открыта, выноси, что хочешь. Если его не могут выгнать из армии – это его проблема, а изгнания из комнаты он уже дождался, – твердо сказал Игорь.
   – В таком - неходячем - состоянии его сложно изгнать, пока мы можем вынести его вместе с койкой в коридор – там, может быть, быстрей протрезвеет, – предложил Женя.
   – Здесь он себя будет чувствовать слишком комфортно, – предположил Игорь, когда койка с Шурупом была установлена вдоль коридорной стены. – На больницу похоже. Мне кажется, для излечения больного требуется хирургическое вмешательство, отнесем его в сортир.
   – С койкой или без? – спросил Женя.
   – Пожалуй, с койкой, – немного подумав, ответил Игорь, - как мы его без койки потащим?
   – Вот и отлично! Персональная палата, рядом все удобства, – резюмировал Женя после успешно проделанной «операции». – Прекрасно вписался в интерьер, как будто всю жизнь здесь жил.
   Койка с Шурупом в двенадцатую больше не вернулась, а очередная попытка «закосить» от армии опять провалилась.

   Новый постоялец, между тем, получив разрешение «приветливого» Гаркенко занять любую койку, поставил свой чемоданчик в проходе между двух коек у окна.
   – Ты что, парень, офонарел? Там нельзя, там же занято! Ты что, еще и слепой! – заревел Гаркенко.
   – Но там же пусто.
   – Тебе не понять, это высшая математика! Там живут мои корешки. Они сейчас в командировке, но через две недели приедут. И… всех поубивают, тебя первого! Вот эти две койки, нет вот эта, свободны. Выбирай любую. Заколебал ты меня, однако. Непонятливый какой-то. Два часа тебе долблю, что койки заняты, нет, – дай ему эту. Ишь ты, чего захотел, я, может быть, и сам хотел там лежать, под батареей. Ну и наглый народ пошел, покажи ему палец, так он и тебя с потрохами схавает. И где вы только на мою голову беретесь. Ох! Приедут корешки…
   – Спасибо! Извини, я ведь не знал, что там занято, – пролепетал «слепой и непонятливый».
   – Спасибо! Что мне твое спасибо! Что за денежная единица такая? Такие деньги у нас давно уже не ходят. Спасибо – это слишком много, даже в стакан не вмещается, – не унимался Серега. – Спасибо!... Пожалуйста, кушайте на здоровье!
   – Так у меня есть!
   – Что?! – оживился Серега.
Глазки его широко раскрылись и в них заплясали маленькие, блестящие чертики.
   – Жидкое спасибо!
   – Не шутишь! Присаживайся! – вскочил Серега с кровати. Чертики уже отплясывали танец маленьких лебедей. – «Какая удача», – пронеслось в голове у Сереги. – «Сейчас я его раскручу на всю катушку, как учили!».
   – Нет! Я серьезно. Сейчас сумку распакую.
   – Из полей доносится: налей! – обрадовался Серега свалившейся на него удаче. – Кто ты? Куда? Зачем? Случайно, не двухгодичник-ли?
   – Да! – обрадовано воскликнул новосел. – Я только что приехал. Внизу вахтерша спросила, пьющий я или нет. Я, конечно, ответил утвердительно. Тогда она мне и говорит: «Значит, иди устраиваться в двенадцатую».
   – Это она верно направила, мы тут тебя давно уже ждем. Меня зовут Сергей. А тебя как?
   – Вова. Очень рад познакомиться, – ответил Вова, раскрыв сумку и вытаскивая из нее провизию.
   Из сумки на стол перекочевали: завернутый в  газету «Полтавській комуніст» шмат домашнего сала, весом килограмма полтора, десяток, домашних же яиц, сваренных вкрутую, три кольца кровяной колбасы, литровая банка соленых огурчиков, половина жареной курицы и банка варенья.
   Серега, который уже неделю сидел на «мели», а до получки было как «до луны», от обилия продуктов тихо заурчал, как кот, пригревшийся на коленях хозяина.
   И, наконец, на свет появилась литровая бутыль, из-под химреактивов, с какой-то жидкостью, которую Вова жестом победителя поставил на стол.
   – Вот! – торжественно произнес он.
   – Что вот? – спросил Серега, гипнотизируя бутыль.
   – Самогонка. Папа дал, сказал –- для командиров. Хлеба, вот только, нет!
   – Ну, ты и молодец, Вовка! Хлеба нету – не беда! Водка есть – вот это – да! – радостно пропел Серега, снимая китель и сапоги. – Пожалуй, на службе мне сегодня делать нечего.
   – Хороша, гадюка! – по привычке запив самогонку водой, прохрипел Серега. – Но, очень крепкая. Что, тоже, неплохо. Градусов семьдесят, наверное. Ну, рассказывай, Вовка, куда тебя служить направили?
   – Шестьдесят. Папа самолично гнал из сахара – он у меня большой специалист по этой части. А направили меня в зенитный полк...
   – Куда, куда? – поперхнулся Серега куском жареной курицы.
   – В зенитный полк, – повторил Вова. – А что, Сережа, что-то не так? Почему ты так удивлен?
   – Да нет, ничего. А в какую батарею?
   – Туда, где командир, кажется, Кусти... – как-то, не помню, что-то кустарниковое.
   – Ну ты даешь, кореш! Папа твой знал, для кого самогоночку гнал – такую клевую. Правильно – Кустищев. Так ведь это мой командир, правда, хреновый и сволочь патентованная. Тебе, Вовка, офигенно повезло. Я командир первого взвода, а ты, выходит – второго. Да, долго я ждал этого момента - наконец-то смена пришла. Теперь можно и расслабиться. Давай, Володька, наливай! За это нужно выпить – не каждый день мне в помощь присылают кого-нибудь. И вахтерша, молодец, знала, куда тебя определить.
   – Сережа. А что ты можешь сказать по поводу наших командиров? - закусив, спросил Вовка.
   – Одно могу сказать – тебе повезло только со мной. А в остальном, «прекрасная маркиза», могу только посочувствовать. Кустищев – козел, из редко встречающейся горной породы «особо тупоголовых». Командир полка – придурок по кличке «Дуремар», да к тому же просто дурень. Но самая одиозная личность – начальник штаба, наш злейший враг. После вручения ему ордена «Законспирированная сволочь первой степени», он получит почетное звание «Закоренелая тварь». Вот такие, вкратце, наши командиры, Вовка.   

   Вечером, в начале девятого, со службы явился Цукерман, как всегда, трезвый, а потому злой. Хотя, по правде, и в состоянии опьянения он добрее не становился.
   – А это что за поросенок валяется в нашей комнате? – метнув гневный взгляд на незнакомца, удивленно спросил Коля Серегу. – Больше негде валяться? Пустое общежитие. Ты кто такой? – обратился Коля к «поросенку».
   – Я Вова. Меня сюда направила вахтерша. Сережа может подтвердить, – робко прохрюкал «поросенок».
   – Коля, не рычи. Пусть живет. Хороший пацан, к тому же в мою батарею попал, – вступился за новосела Серега. – Вова, это – Коля, «комендант» нашей комнаты.
   – Очень рад познакомиться, – расплывшись в радостной улыбке, ответил «хороший пацан».
   – А я не очень, – сквозь зубы процедил Коля. – То, что он – «хороший пацан» и к тому же уже "попал", я вижу по твоему, Серега, хорошему состоянию. Только боюсь, что через пару недель, когда вернутся Игорь и Женя, этот «хороший пацан» вылетит из комнаты, как пробка из бутылки с шампанским. Здесь, до тебя, – обращаясь уже к Вове, продолжал Коля, – человек двадцать жили, но никто больше трех дней не задержался. Так  что готовься, а, можешь, сразу убираться. Пока прыжки без парашюта не начались.
   – Колян! И чего ты такой злой – как собака. Пусть живет пацан, тебе, что – жалко. Он, что, мешает тебе. Вечно ты всем недоволен. Приедут корешки, пожалуюсь на тебя.
   – Что?! Жаловаться! Ха-ха! Можешь, не медля ни минуты, бежать на телеграф и отстукать телеграмму. Только боюсь, Серега, если я им расскажу обо всех твоих «художествах» в их отсутствие, ты вылетишь отсюда, вместе со своим новым «квартирантом», не смотря на то, что он «хороший пацан». Так что, лучше меня не трогай.
   Цукерман переоделся, взял мыло, полотенце и вышел из комнаты.
   Новый «квартирант», не ожидавший такой трогательной встречи, начал трезветь, явно раньше, чем ему хотелось бы.
   – Серега! Если Коля такой, что же представляют собой Игорь и Женя? Может быть мне, действительно, перейти в другую комнату?
   – Не волнуйся, я тебя в обиду не дам. Цукерман всегда такой, не зря мы его комендантом комнаты назначили – кого хочешь разорвет. Будь с ним поаккуратней. А корешки – нормальные пацаны. Мы вчетвером один институт окончили и сюда вместе служить прибыли. Женька – особа, приближенная к военному прокурору, может за решетку любого отправить. Игорь – старший нашей комнаты, боксер, между прочим, и нечеловеческого роста, любого одним ударом в нокаут отправляет. Но ты не бойся, что-нибудь придумаем, время еще есть. Ложись, отдыхай, Володька. 
   «Легко ему так рассуждать, – думал Володька, ворочаясь в кровати, под мерный храп Сереги. – Его они не тронут, а что делать мне? Ужас! Завтра попрошусь, куда-нибудь, в другую комнатенку». Постепенно избыток впечатлений за день и усталость взяли свое, и Володька заснул. И приснился ему ужасающий сон.

19. Володькин сон

Ветер, поднимая клубы пыли, дул с запада, откуда наступали шведы. Нетронутая полтавская степь сотрясалась от стука копыт. Со стороны речки Веркслы показалась группа всадников, направляющаяся через равнину на северо-запад, к Будищенскому лесу, где лагерем стояли казаки нового украинского гетмана Скоропадского. Один из всадников отделился от группы и направился к Володьке. Володька, сидя на своем упрямом ишаке, заерзал. Три минуты назад ярко светило солнце. Теперь же, с приближением всадника, тучи затянули все небо. Стало совсем темно, но в наступивших сумерках Володька, все-таки, узнал всадника. Это был Серега.
   – Слышишь, пацан!  Ты что здесь торчишь? Шведов не видел, в натуре? – спросил Серега.
   – Не видел. Я, собственно, хотел спросить, как мне в Молдавию проехать. Я рекрут, меня в армию направили, а я заблудился.
   – А, так ты – турок! Румын проклятый! Пособник предателя Мазепы! Теперь тебе каюк. Сейчас корешки прискачут, и тебе – труба. Мин херц Игорь! – обратился Серега к одному из всадников, вместе с которыми он скакал. – Я тут турка поймал, продался Карлу Двенадцатому.  Присылай коменданта.
   – Ах ты, вражья турецкая морда! – прорычал, внезапно появившийся, словно из-под земли, комендант Коля. – Сейчас я разорву твою гнусную рожу на фашистский знак. Серега, давай веревку, свяжем его и отправим к прокурору. А может, сразу его на дыбу посадить? Что с ним возиться.
   Володька, не успев переключить «канал»,  почувствовал, что его перевязали веревками и кинули на лошадь, позади Сереги. В правый бок что-то больно давило, он задыхался. Наконец, боль немного успокоилась. Его усадили в середине просторной комнаты, сплошь заставленной пустыми койками.
   «Да ведь это царские палаты», – пронзила Вовку догадка. – «Но как я сюда попал? И почему меня не развязывают?».
   За столом сидели трое. Вовка присмотрелся и ужас объял его: за столом сидели Серега и Коля, а между ними незнакомец. Лица его разобрать было невозможно. Незнакомец медленно поднялся, упершись  головой в потолок. В левой руке он держал скипетр, на правой надета боксерская перчатка. Вовка напряг зрение и увидел, как скипетр превратился в, вырванное с корнем, молодое дерево. Вокруг, на койках, сидели какие-то люди в высоких шапках, похожие на бояр. Внезапно высокие боярские шапки превратились в армейские фуражки. Присмотревшись, Вовка с ужасом отметил, что это офицеры, которые, все как один, осуждающе смотрели в его сторону, что-то злобно шепча.
   – Что будем делать с презренным, Женька? – ударив деревом об пол так, что затряслись все койки, прокричал нечеловеческого роста незнакомец. – Какую казнь назначишь ты ему, особа приближенная к прокурору. Вынеси свой вердикт.
   Незнакомец ударил об пол еще раз. Окно с грохотом раскрылось, то ли от порыва ветра, то ли от удара. В раскрытое настежь окно верхом на венике влетел «особо приближенный к прокурору» с огромным мечом в руке и щитом на брюхе. В другой руке болтались аптекарские весы. Одет он был в черную мантию.
   – Всемогущий самодержец! Рассмотрел я материалы уголовного дела в отношении вассала твоего, антихриста, продавшегося туркам и установил, что нарушил он  двадцать восемь пунктов устава проживания в двенадцатой комнате и, кроме того, хотел отравить корешка нашего, Серегу, какой-то жидкостью, – отчеканила «особа», сидящая на венике и размахивающая весами. – И, исходя из этого, требую самого страшного наказания – изгнания из двенадцатой, пожизненно!
   – Нет! Только не это! – дико заорал спустившийся на парашютных стропах, откуда-то сверху, комендант Коля. На его подбородке красовалась рыжая остроконечная бородка, а глаза светились, как два прожектора. – Требую сжечь его, заживо, сию минуту.
   Володька, все еще связанный, теперь лежал на холодном полу с ужасом наблюдая, как Коля пытается разжечь костер в центре комнаты. Искры, разносимые сквозняком по всей комнате, попадая на голое тело, больно обжигали. Нечеловеческого роста «самодержец» в боксерской перчатке подошел к Володьке и своим сапогом пятьдесят третьего размера надавил на кадык.
   – Отвечай, самурай харакиревый, петикантроп потрошенный, зачем хотел отравить кореша нашего Серегу? – пробасил «самодержец». – Говори, турок. Молчишь, гад! Так умри!
   Володька почувствовал, что задыхается и начал судорожно хватать воздух. Попытался вскочить, чтобы убежать. Но ватные ноги не хотели повиноваться.

   Весь покрытый каплями холодного пота, Володька раскрыл глаза. На него с интересом смотрели две пары глаз – Колины и Серегины.
   – Серега! Ты видел турка, брыкается во сне, словно аллаху молится. Двадцать минут пытаюсь разбудить и все безрезультатно. Вставай, поросенок, на службу пора, – тормошил Коля Володьку.
   – Бред какой-то! Ужас и кошмар! – еле ворочая языком, вымолвил Володька, пытаясь окончательно проснуться.
   – Вставай, собирайся. Поехали на службу,  вот где настоящий бред начнется, обильно сдобренный и ужасом и кошмаром! – весело подбодрил Володьку Серега. – У тебя еще все впереди!

20. Лысый

Наступил день «Ч».
   – Солнце светит, даже греет. Жизнь прекрасна, - как всегда. Белая ворона бьется у окна… – бодро распевал неунывающий Серега. –  Какой прекрасный, чудный весенний день. Этот день, Вовчик, мы приближали, как могли!
   – Какой день? Что сегодня за день? – начиная нервничать, переспросил Вовчик.
   – Твой последний день, буржуй! Радуйся, прыгай и рябчиков жуй! – ядовито произнес Коля. – Можешь начинать паковать свои манатки. Сегодня тебя будут торжественно вышвыривать отсюда взашей.
   Несмотря на яркое солнце, заливающее светом комнату,  в глазах у Володьки потемнело – он понял смысл сказанного – приезжают корешки. Коленки его невольно задергались, а ступни ног отбивали азбукой Морзе «СОС».
   – Чего тебя так контачит? Вынь пальцы из розетки. Тебе уже никто не поможет, – подлил масла в огонь Коля. – Смотри, Серега, из ушей искры сыплются, прямо, какой-то электросварочный автомат.
   – Серега! Скажи хоть что-нибудь, – ныл Вова по дороге на службу. – Переходить в другую комнату? Может быть, мне в обед перенести свои вещи? Что делать?
   – Ша, Чернышевский! Что делать!…Чего ты ноешь. Развел тут «ноев» ковчег. Когда в бубен получишь – тогда будешь ныть. Сказал тебе – не стони раньше времени, – пытался успокоить Серега нытика. – Мы с тобой чухнем со службы чуть раньше. Накроешь стол – для корешков, возьмешь винчика, я покажу где. Решение политических вопросов я беру на себя.  Цукермана попробуем до вечера нейтрализовать, чтобы он первый на нас не настучал. Не бойся лягуха, все болото будет наше! Прорвемся, Вовка!
   Вечером «осколки» двенадцатой ожидали приезда друзей. Неунывающий Серега нервно потирал руки. Подозрительно подобревший Коля, развалившись на койке с газетой в руках, был абсолютно спокоен. Володька, с ужасом ожидая возмездия, не мог найти себе места.
   – Серега, выключи этот отбойный молоток, у меня от его дребезжания буквы разбегаются, – ехидно улыбаясь, нарушил тишину Коля. – Так и быть, сегодня буду молчать, дать на вас «кладку» я всегда успею.
   Сказать очередную «гадость» ему помешала внезапно распахнувшаяся от удара ногой дверь, чуть не слетевшая с петель.
   – Корешки приехали! – восторженно завопил Серега. – Добро пожаловать в «каса марэ»!
   – Здорово, «каса»! – проревел в ответ Игорь, вошедший в комнату первым.
За ним зашел Женя. Замыкал делегацию Матвиенко.
   – Как ты тут без нас, «мара»? Не сильно шалил? Мне тут уже кое-что доложили – прокурор с докладом был.
   Услышав последнюю фразу, Володька вздрогнул: его словно веслом по башке огрели. Он пронзительно посмотрел на Серегу. Серега пожал плечами, взглядом показывая на Колю, мол: «Я не знаю, наверное, очкастый проболтался».
   – Привет, Колюня! – продолжал Игорь. – Давно мы тут не были, правда, Женька. Ничего, вроде, не изменилось... А стол для кого? Неужели для нас накрыли?! Молодцы! Надо же, даже колбасу достали. Ну, тогда, сначала – праздничный ужин, а доклады потом.
   Стол, накрытый новой «скатертью» из свежего номера газеты «Правда», действительно, поражал своим великолепием. На куске серо-бежевой оберточной бумаги лежал кусок вареной колбасы, весом граммов пятьсот, любовно покромсанный на куски неправильной формы тупым ножом. Рядом, на обрывке газеты, томилась в ожидании порванная руками  буханка белого хлеба, возле которой стояли две открытые консервные банки: одна – «Килька в томате», вторая – «Завтрак туриста». Завершали этот натюрморт графин с розовым вином, стоящий в центре стола, и три граненых стакана.
   – Привет, дружбаны! Рад вас видеть в полном здравии, прекрасно выглядите, – Женя пожал руку Сереге и Коле. – А кто автор этого высокохудожественного произведения советского общепита позднего соцреализма? Кого представлять к заслуженной медали? Игорь, медальку припаяем, согласен?
   – Безусловно! Тут, пожалуй, орденом пахнет.               
   – Это я, Петруня! – с довольным видом потирая брюхо, гордо ответил Серега, не уловив сарказма в высказываниях друзей. – Дырку под медаль уже сверлить?
   – Нет, ну надо же! И тут вывернулся, – с насмешкой отреагировал на заявление Сереги Коля.
   – Прошу к нашему шалашу, господа офицера – доблестные «мохнатовцы», – пригласил Игорь, когда все приняли «домашний» вид.
   – А ты кто такой? – обратился Игорь к Вове, когда все расселись. – Что-то я тебя не припомню.
   – Э-э-э… – открыл было рот Коля.
   – Это новенький. Хороший парень, тоже двухгодичник, в моей батарее командир второго взвода, – опередил его Серега. – Вахтерша его спросила – «Пьешь? Он ответил – «Пью». – «Тогда иди в двенадцатую». – Пусть живет, он нам  ничего не будет стоить.
   – А зовут-то тебя, как? – миролюбиво спросил Женя новенького.
   – Владимир Коломытов. Володька.
   – Ну и имя у тебя. Сходу не выговоришь, – Коловываротов, - прожевал Игорь. - Нет, чтобы, как у простых людей, Душегубов, к примеру, или Скотобазов, ну, на крайняк, - Крысоедов. Сразу все ясно и легко запоминается.
   – А чего ты лысый? Что, не растет ничего? – спросил Женя.
   – Мне Серега сказал, что нужно подстричься наголо. «В армии, – говорит, – так положено». Сам меня и обкромсал, а за «конспирацию» содрал бутылку «портюхи». Мне потом пришлось побриться, – ответил Володька.
   Последовавший дружный смех означал, что обстановка окончательно разряжена, и Лысый облегченно вздохнул.
   –  В таком случае, будешь «Лысый». Проще произнести, и звучит интеллигентней, - заключил Женя.
   – Ну, друг ты наш, Лысый, рассказывай, как ты докатился до такой жизни? – принялся Игорь за Лысого после короткой паузы.
   – До какой? – испуганно переспросил Лысый.
   – До этакой. О себе выкладывай.
   – А! Я окончил институт сварки имени Патона, в Киеве. Но вместо диплома мне выдали военный билет и отправили в войска. Так я здесь и оказался.
   – Так ты из Киева? – спросил Женя.
   – Нет, я с хутора Выришальный, из-под Полтавы. В Киеве учился, хотел остаться в аспирантуре изучать теорию ползучести металлов.
   – Какую, какую теорию? – удивленно переспросил Игорь.
   – Ползучесть – это когда металл, при сварке, течет или ползет, – пояснил Лысый.
   – Первый раз слышу. Интересная теория, - рожденный ползать бухать не может! Ты с горла вино умеешь? – не унимался Игорь.
   – Нет!
   – Значит, так, «ползун», бери в зубы канистру и ползи за вином. Куда ползти – Серега покажет.

21. Двенадцатая

К весне состав двенадцатой окончательно «устаканился». Кроме четырех первопроходцев в ней прописались: Матвиенко по кличке «Мотя» и Лысый – по количеству оставшихся коек. Из восьми, первоначально стоявших в двенадцатой, одна койка не вернулась, вместе с выдворенным на ней  Шурупом, а другая лежала в комнате, рассыпанная на части, и восстановлению не подлежала.
   Серега все ночи, вне зависимости от состояния, дрыхнул без задних ног, сотрясая окружающее пространство душераздирающим храпом, с хрюканьем и присвистом. Игорь боролся с храпом всеми доступными способами: свистел, кричал, заводил будильник под носом у Сереги, но ничего не помогало. Изредка удавалось побороть храп метанием в Серегу различных предметов. Игорь был метательным аппаратом, а заряжающим и наводчиком Женя. В Серегу, поочередно, в зависимости от силы храпа, летели вилки, ложки, домашние тапки, и даже сапоги, от каблуков которых на стене, возле которой спал Серега, остались глубокие отметины.
   После очередного «пленарного заседания» Серега уснул и захрапел так, что с погон висевшей в шкафу его шинели отлетели все звездочки. Перепробовав все средства борьбы с монотонным храпом, но не достигнув желаемого результата, Игорь, в отчаянии вскочил и, схватив за спинку рядом стоящую пустую койку, попытался метнуть её в Серегу. Койка, оторвавшись от взлетной полосы и описав в воздухе дугу сантиметров в семьдесят не выдержала перегрузок и, распавшись в полете на три фрагмента, с диким  грохотом свалилась на пол. Впечатление было такое, словно произошло очередное землетрясение и часть здания обрушилась. Серега не шевельнулся, продолжая сладко спать,  прекратив, правда, храпеть. Игорь же, с чувством выполненного долга, залег  и моментально захрапел, сменив на «посту» Серегу. 

   Еженедельно, в субботу (а на втором году службы, в пятницу) вечером, Силикатов и Лобидзе уезжали домой в Одессу. Цукерман, иногда, тоже присоединялся к ним. Гаркенко был холост, домой к маме его тянуло редко, в основном  с целью осуществления моечно-стирочных операций, а Лысому вообще некуда было ехать – слишком далеко. И на выходные, как правило, Серега и Лысый оставались вдвоем в двенадцатой. Пользуясь предоставленной свободой, в поисках дешевых столовок и приключений, они исследовали весь район, называемый «Красными казармами», и открыли для себя несколько новых «злачных» мест или, попросту, забегаловок.
   – Смотри, Вовка, классное название придумали для этой «рыгаловки», – восторгался Серега, прочтя название кафе: «ОТЛЕТ». – Наверное, потому, что рядом летная часть находится. В таком случае, справедливости ради и, в соответствии с твоей «теорией ползучести», кафе «Бородино» следует переименовать в «ОТПОЛЗ», так как оно находится рядом с пехотной частью.
   Внешне похожие друг на друга, одного роста, и в одинаковой степени упитаны, Серега и Лысый все время, на службе и вне её, проводили вместе. Так было и в этот день.
   За окном серело, по телевизору шла программа «Время».  Серега и Лысый, однако, со службы еще не вернулись. Игорь, Женя и Коля, валяясь на своих койках, терялись в догадках, где носит двоих сослуживцев.
   – Игорь, ты не видел сегодня этих близнецов-братьев, или они на службе не появляются? – спросил Женя у Игоря. – По-моему, эти два брата-акробата вошли в глубокий штопор.
   – На службе я с ними не встречался уже неделю. Но судя по тому, что начальство пока их еще не разыскивает, на службе они обозначаются, – ответил Игорь. – Где они фестивалят не знаю, но думаю, что скоро мы их увидим, в связи с полным безденежьем. Эти братья-близнецы, неразлучны как Маркс с Энгельсом, но целиком зависят от наличного капитала. Мне кажется, что скоро нам придется их вытаскивать из штопора.
   – Для того, чтобы сделать это, их нужно лицезреть в трезвом виде, что не так-то просто, – рассудил, как всегда ортодоксальный, Коля.
   В этот момент за дверью послышалась какая-то возня и невнятное бормотание. Через некоторое время дверь резко распахнулась. В комнату, совершив беспрецедентный беспосадочный перелет от входа в общежитие к двери двенадцатой, влетел, широко расставив крылья, на бреющем полете отличник боевой и политической подготовки, штурмовик-одиночка, истребитель-любитель первого класса Сергей Гаркенко.
   – Итак, продолжим осмотр полотен нашего вернисажа, – произнес Игорь. – Перед вами картина известного русского художника Саврасова…
   – На музыку Даргомыжского, стихи Некрасова, – продолжил Женя.
   – «Петухи прилетели», – торжественно закончил Игорь. – Где брательника потерял, Петух гамбургский?
   В ответ «Петух гамбургский» лишь взмахнул крыльями, отчего на пол свалилась висевшая на правом ухе фуражка, и «прикроватился» на родное лежбище.
   В коридоре, тем временем, послышались чьи-то не совсем твердые шаги. За минут пять было сделано не больше трех шагов, – вероятно, тот, кто прокладывал себе этот тяжелый путь по коридору, мучительно долго обдумывал, имеет ли смысл делать следующий шаг. Отмахав со «сверхзвуковой скоростью» такой длинный путь, «коридорный тугодум» надолго замер. Из коридора раздавалось лишь мерное пыхтение, словно паровоз выпускал клубы пара, готовясь тронуться в путь. Наконец раздался свисток начальника станции, подающий сигнал на отправление, и паровоз, с грохотом, тронулся. Теперь из коридора доносились какие-то шаркающие звуки, вперемежку с хлюпающими, казалось, что кто-то идет босиком, волоча за собой тяжелый мешок. Минуты через три на конечную станцию, пыхтя, посвистывая и пуская пузыри, на четвереньках, медленно вполз «паровоз» по кличке «Лысый», подтягивая за собой к перрону мешок с собственным телом. «Паровоз с мешком» остановился возле перрона, именуемого койкой, и после длительных раскачиваний в полном обмундировании завалился на не расстеленную постель, сапогами на подушку.
   – Чай, кофе – не по нутру, пивка бы выпить по утру, – бойко прокукарекал Серега, проснувшись, как обычно, раньше всех, следующим утром.
   – Закрой хлебало, свинота, – зарычал на него Коля. – Тебе не пивка, а раскаленного свинца нужно в глотку налить. Неделю просохнуть не можешь. Я, как комендант буду ходатайствовать о твоем преждевременном выдворении, вместе с твоим Санчо Пансой. Докукарекался!
   – А что я! Что я сделал? Чуть, что – сразу Петух, – испуганно закудахтал Серега. – Лысина! Вставай, козлина. Говорил я тебе, не надо было самогонкой догоняться. Нет, – «давай полирнемся!». Досвинюрился! А я теперь выгребать должен.
   – А я тут причем! – возмущенно заскулил Лысый. – Петруня, что ты на меня наговариваешь. Я не то, что самогон… Мне вчера и рюмки воды из-под крана хватило бы – я бы откинулся. Это ты верещал: «Водки хочу».
   – Что-о-о! Да я, тебя, Лысый, сейчас задушу, – завизжал Петруня. Вскочив с кровати, он рванулся к Лысому, всем своим видом показывая, что не собирается отказываться претворять это намерение в жизнь. Хмель еще бушевал в его голове.
   – Сядь на место, Отелло! – спокойно, но твердо сказал Игорь, стоявший неподалеку.
   – А ты кто такой! Да я и тебя! Корешки приедут… – не унимался Отелло.
   – Ну, тогда получай! Это тебе аванс, получка будет вечером. 
   С этими словами Игорь снял гитару, висевшую на шкафу возле койки Лысого, и грохнул ею по Серегиной голове. Гитара с дребезгом разлетелась в щепки, проиграв при этом мелодию, напоминающую «Турецкий марш».
   – Правильно, так ему и надо! – залаял Лысый.
   – А ты заткнись, свиноподобный ползун, не гавкай, сейчас  и ты получишь, – размахивая грифом с оторванными струнами, грозно сказал Игорь. – Значит так! Мы тут посовещались и решили. Объявляем мораторий на все спиртные напитки, крепче двух градусов, включая чай, сроком на… один день. Вечером назначаем судилище над этими двумя «окурками». Женя, он же прокурор, подготовит обвинение; Коля, он же комендант, обеспечит явку подсудимых и «карманный» контроль, с целью пресечения попыток проноса горячительных напитков. Заодно итоги подведем за истекший зимне-весенний период.
   – А судьи кто? – вдруг пискнул, начинающий трезветь, Серега.
   – Я твой судья, – грозно сказал Игорь, отбросив огрызок гитары и поднося свой кулачище к носу Сереги.
   – А адвокат? – не успокаивался подсудимый.
   – Адвокат – я, кто же еще? – ответил Женя.
   – А как это так, и обвинитель и прокурор и защитник – в одном лице. Такого не может быть, – все еще попискивал Серега из своего угла, надеясь на снисхождение.
   – Может! Вечером увидишь. Бери своего «подельника» и ползи на службу. Выпьешь стакан пива – убью! – отрезал Игорь.

   – Встать, суд идет! Прошу садиться. Считаю судебное чистилище открытым, при закрытых дверях. Коля, дверь закрой – нам свидетели не нужны. Подсудимые займите свои места на скамье, – торжественно произнес Игорь, постучав алюминиевой вилкой по пустому графину. – Прокурор, зачитай обвинительное заключение и приступим к судебному разбирательству.
   Серега и Лысый сидели на импровизированной скамье подсудимых в арестантской клетке, сооруженной из обломков разрушенной койки. Лысый понуро склонил голову, уткнувшись взглядом в пол, Серега с интересом наблюдал за происходящим.
   – Рассмотрев материалы уголовного дела в отношении Петрухи и Лысого, проведя необходимые следственные действия, допросив обвиняемых и свидетелей по данному делу, я установил следующее, – начал обвинительную речь «прокурор», вытащив общую тетрадь, наполовину исписанную убористым почерком.
   – Какие свидетели? Ты что собираешься всю тетрадь зачитывать? И когда ты все это успел написать? – запричитал Петруха, перебивая «прокурора» и пытаясь дотянуться до тетради.
   – Не лезь в документы, – пряча тетрадь, ответил «прокурор», тем более что это был конспект лекции «Тактика ведения ПВО», принадлежавший Цукерману. – И не суй свой клюв, куда не положено.
   – Ты мой клюв не трогай. Я, как «обвиняемый», имею право знакомиться с материалами уголовного дела, буду жаловаться адвокату.
   – Я – твой адвокат, и твои «птичьи» права знаю лучше, так что молчи, не то хуже будет.
   – Понял, Лысый, круговая порука, правды не добьемся, – не успокаивался Серега. – Я буду жаловаться в высшую инстанцию. Полнейший произвол.
   – А кому жаловаться, Серега? Я жаловаться не буду. Виноват, исправлюсь! – проснулся вдруг Лысый. – А можно ознакомиться со шкалой наказаний, так сказать, нельзя ли огласить весь список. Да здравствует наш суд – самый Мохнатый суд в мире!
   – Молодец, Лысый, – подбодрил его «судья» Игорь, отчего Лысый  засиял так, что его можно было использовать в качестве электрической дуги в киношном софите.
   – Лысый, собака, предал меня, гадюка! – налетел Серега на Лысого.
   – Не трогай Лысого, – сказал  Игорь. – И заткни своё хавало, не мешай судебным органам постигать истину.
   – А я молчу! А Лысый в бубен, все равно, получит.
   – Петруха, перестань буянить, не то выведем из зала суда, – предупредил Игорь.
   – С удовольствием! – согласился Серега.
   – На ночь, – уточнил Женя.
   – На ночь не надо... Ладно, молчу! Давай, «прокурорский прихвостень», оглашай свой список, – наконец-то разрешил Серега продолжать заседание.
   – Согласно «Уголовного кодекса Мохнатой партии», у нас приняты следующие меры наказания, в зависимости от степени тяжести совершенного проступка, а именно… – начал Женя.
   – А кто его принимал,  я не помню такого, – опять возмутился Серега.
   – Как ты мог что-то запомнить, если ты беспробудно свинячил две недели. Кстати, Лысый помнит. Могу показать протокол, все подписали, в том числе и ты, – сказал Женя, показывая какую-ту бумажку.
   – Лысый – продажный тип, он теперь все подтвердит, а ты любую бумажку задним числом сварганить можешь. Все ополчились против Петрухи. Ладно, давай варнякай, – махнул рукой скисший Серега.
   – Спасибо за разрешение, – поблагодарил Женя. – Итак, меры наказания делятся на четыре группы. Первая – штрафы, в три, пять и семь литров ГСМ. Вторая – «казарменное положение»…
   При упоминании о казарменном положении на Серегу нахлынули приятные воспоминания…

22. Мохнатая партия

В конце февраля состоялся очередной «исторический» ХХVI съезд КПСС. На время чтения доклада генерального секретаря и прений по обсуждению услышанного в войсках ввели повышенную боевую готовность, отменили краткосрочные и долгосрочные отпуска и увольнения в город. Офицерам и прапорщикам предписывалось большую часть суток проводить в расположении части. Отдельные, особенно ретивые командиры, пошли еще дальше, объявив «казарменное положение» для младших офицеров, обязав их находиться в своих подразделениях круглосуточно. Среди этих «ретивых», естественно, оказался и командир зенитного полка Лиственный, издав соответствующий приказ, чем «обрадовал» своих подчиненных, особенно Серегу.  Быть неразлучным с любимым подразделением вселяло в него неописуемый восторг и оптимизм.
   – Большего дегенерата, чем наш Дурень, я не встречал. Так всегда – если непруха, так с первого дня, – сокрушался Серега. – Почему  меня не направили в пехоту  к Силикатову, там никаких казарменных положений, нормальные командиры... А, все равно я там торчать не собираюсь круглые сутки. Пусть Цукерман там сидит.
   – Чего ты меня цепляешь? Я тебя трогал? – взорвался Цукерман.
   – Что вы бросаетесь друг на друга, как цепные псы? – пытался охладить пыл обоих Игорь. – Я придумал! Казарменное, так казарменное! Нужно выполнять приказы командования, поэтому вот что я предлагаю. Заляжем мы на время этих коммунистических посиделок в своей казарме, то есть в нашем родном общежитии.  Наберем жратвы, горючего и будем слушать доклад Генерального секретаря. Чем не казарменное положение – круглые сутки в родной «казарме».
   – А я не хочу слушать доклад, – заартачился Серега.
   – Не хочешь, – не слушай. Сиди возле своего Дурня. И не перебивай. Так вот, кто за это предложение, прошу голосовать. Единогласно?
   – Коля! Ты что, против? – процедил Серега, побагровев от возмущения. – Может, ты в комуняки хочешь записаться? Не ожидал от тебя... 
   – Не твое собачье дело. Что хочу, то и делаю.
   Неразлучная четверка любителей воинской службы сидела в недорогой, второсортной столовке, которая называлась «ПЕЛЬМЕННАЯ» и представляла собой просторный застекленный павильон, находящийся в живописном месте – на крутом обрыве Днестра.
   Был канун всесоюзного праздника под названием «Съезд» и, одновременно, «Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота». Не отметить такое событие было нельзя, тем более в связи с предстоящим «казарменным положением».
   – Серега, отстань от него, он служака – ему надо. Я вот о чем сейчас подумал, – Игорь, с видом заговорщика, оглянулся по сторонам и в полголоса продолжал. – Мы варимся в этом котле, под названием армия, уже полгода, кстати, нужно отметить это. Женька – наливай!
   – Так вот, – после паузы продолжал Игорь, – нужно сплотить наши ряды, чтобы преодолеть оставшиеся полтора года, дойти до финиша, то есть до дембеля, без потерь, моральных и физических. Нельзя расслабляться, чтобы чуждая нам идеология не раздавила нас морально.
   – Так что ты предлагаешь – создать оппозицию? Не томи душу, выкладывай, – нетерпеливо перебил его Женя.
   – Нет, в оппозицию я не предлагаю уходить, мы, собственно, и так в оппозиции, особенно Серега.
   – Что Серега, чуть что – сразу Серега, чего ты меня трогаешь? – заерзала «оппозиция».
   – Я тебя не трогаю. Тебя тронь – рад не будешь! Я считаю, что пора уже создать неформальную организацию, или, если хотите, партию, пусть пока в рамках нашей двенадцатой комнаты.
   – Мы, помню, уже создавали в рамках нашей комнаты, какую-то ячейку, после похода на помидоры, – заметил Женя.
   – Какая партия, Игорь, нас же всех пересадят, – вдруг вскрикнул Серега.
   – Чего ты орешь на весь зал, совсем обезумел? Сейчас точно заметут и сухарей не успеем насушить. Я предлагаю создать такую маленькую ячейку – партейку. Но не с целью противостоять такой громаде как КПСС, или уйти в дисиденство, а чтобы было вокруг чего сплотиться – для самодисциплины, так сказать, и твоего, Серега, воспитания. Если не орать, как ты, и сильно не высовываться, все будет в порядке, а мы – при партии, причем, собственной.
   – Если не против коммунистов, тогда, конечно, можно. Иначе переломают хребет мгновенно. В принципе, я не против. Только одно «но», – что, если этот Штирлиц – Исаев сдаст нас? Он же растрезвонит об этом на «всю Ивановскую», как только мы выйдем отсюда, – высказал опасение лояльный по отношению к коммунистам Коля.
   – В принципе, конечно, это противозаконно, – у нас однопартийная система, Коля может подтвердить, и партия одна – КПСС, - согласился с ним Женя. - Комитет унюхает,  нас точно отправят по этапу. Но, к счастью, сексот у нас один – Петруха. Изолируем его и всё: пусть трезвонит!  Я тоже – за - двумя лапами.
   – Не растрезвонит! – авторитетно заявил Игорь, показав кулак. – В противном случае… Ну, вы поняли! Будем голосовать? 
   – Ничего я не растрезвоню. Буду молчать, как селедка об асфальт. Я – за! Всеми четырьмя копытами! – поспешил заверить будущих однопартийцев Серега.
   – Молчи, Папандуполо. И не маши крыльями, не то копыта потеряешь. Итак, кто  за? Голосуем под столом, чтобы никто не видел. 
   В этот раз голосовали единогласно.
   – Теперь название нужно, без названия нам нельзя. Ячейка у нас называлась «мохнатой». Это – во-первых. Во-вторых, если мы решили создать, что-то подобное «партейке», необходимо оформить все это документально и уставчик накропать, – высказался Женя после подведения итогов голосования.
   – Вот тебе и поручим этим заняться, так сказать – первое партийное задание. А название оставим прежнее – «Мохнатая». Никто не против? – спросил присутствующих Игорь. – Поздравляю, друзья мои, всех, с этим знаменательным событием – созданием «Мохнатой партии» де-юре! Женька – наливай! 

 – Проснись, Петруха! – донеслись до Серегиного сознания слова «прокурора». – Это совсем не то «казарменное положение», о котором ты так сладко размечтался. «Мохнатое казарменное положение» означает: «Сопровождение провинившегося на службу, контроль с нашей стороны и полный запрет на употребление ГСМ в течение недели». Третья группа, – продолжал Женя, – телесные наказания, осуществляемые судьей собственноручно, сразу после оглашения приговора. И, последняя, четвертая группа – изгнание из двенадцатой комнаты, параграф первый – с правом возврата, при омягчающих обстоятельствах, и параграф второй – высшая мера наказания, при отягчающих обстоятельствах – изгнание из комнаты пожизненно.
   В комнате воцарилось тягостное молчание. Подсудимые заерзали на скамейке, почувствовав себя не совсем уютно в этой роли. Даже у Сереги пропал интерес огрызаться.
   – Итак, требую для подсудимых следующих наказаний: штраф, в размере трех литров ГСМ, с каждого, – нарушил тишину Женя.
   – Вот гад! – чуть слышно прошипел Серега.
   – За оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей, для Петрухи требую наказания в виде штрафа в размере пяти литров, – отреагировал на шипение Женя.
   – Так это не ты, это Лысый – гад, – поспешно заявил Серега.
   – Судебное расследование окончено, суд удаляется на совещание, подсудимых попрошу очистить зал, – вставая из-за стола, сказал Игорь.
   – Товарищи прокуроры и судьи, – с подхалимными нотками в голосе обратился Лысый. – А можно четыре литра, но без занесения в личное дело.
   – Попытка дачи взятки должностному лицу карается по закону, – ответил «товарищ прокурор». – Так и быть, пойдем тебе навстречу, тащи четыре литра, будет без занесения. У тебя, Лысый, есть всего лишь двадцать минут для исправления приговора.
   – Молодец, Лысый, далеко пойдешь, – на ближайшем пленуме рекомендую тебя кандидатом в члены политического бюро нашей партии, – похвалил Игорь Лысого. – Объявляю приговор. Именем Мохнатой партии приговорить Петрухона к наказанию в виде штрафа, размером в три литра ГСМ. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. На исполнение приговора отводится полчаса. Контроль за исполнением приговора возложить на начальника исправительно-трудовой колонии – коменданта Цукермана. В следующий раз, если оторветесь от коллектива – пощады не ждите!
   – А Лысый? – воскликнул изумленный Петрухон. – Эта гадюка и здесь умудрилась вывернуться… Лысина, в таком случае, сам ползи исполнять наказание, возьмешь на мою долю, не то засвидельствую дачу взятки.
   – А деньги? – спросил, не менее изумленный Лысый.
   – Потом отдам, как-нибудь... Ты же меня знаешь.

   В результате подведения итогов зимне-весеннего периода родился документ, регламентирующий поведение постояльцев двенадцатой комнаты в быту и на службе

                «УТВЕРЖДАЮ»
                Председатель Мохнатой партии
                И. Лобидзе.

                Распорядок дня по камере № 12.

1. Подъем (ответственный Петруха)                7-00.
2. Поход в буфет ( по кефиру или молоку, можно по пиву)                8-00.
3. Обозначение на службе                8-30 - 18-00.
4. Совещание (по прибытии всех членов партии)                20-30.
5. Вечерняя прогулка ( по этажу) во главе с председателем партии            23-00.
6. Вечерняя проверка наличия присутствия                24-00.
7. Отбой по норам                01-00.
8. Контроль за исполнением возложить на коменданта Цукермана.

                Примечания:
1. За нарушение – штраф 1 литр.
2. За неподъем на работу – штраф 3  литра.
3. За нарушение пункта 3 – штраф 5 литров и две недели дежурства по доставке   ГСМ.
                Секретарь Мохнатой партии
                Е. Силикатов.

   – Ну что, будем голосовать или принимаем единогласно? – спросил Женя, огласив документ.
   – Какой единогласно, требую голосования, – завопил Серега. – Лично я – против, Лысый тоже. Лысый, чего ты молчишь?
   – А чего мне говорить, я, как и все, – единогласно, – промямлил Лысый.
   – Ну ты, Лысый, и козлина, – процедил Серега. – Ты теперь из штрафов не вылезешь, будешь постоянным доставщиком. Контроль на Цукермана положили, он же хуже цепного пса – сдаст нас, не моргнув глазом. Ты же сам себе приговор подписываешь.
   – А я исправлюсь.
   – Кто, ты? – удивился Серега. – Не позволю!

23. Заноси!

Наступил период спокойной службы – без учений, тревог, казарменных положений, что тоже не предвещало ничего хорошего.
   В теплые и долгие майские вечера аборигены двенадцатой комнаты и примкнувший к ним Лысый, вместо того, чтобы валяться на койках после службы, валялись под дубом, на опушке Кицканского леса. Дуб одиноко рос на противоположном берегу Днестра, куда можно было попасть, перейдя по пешеходному мосту,  перекинутому через реку от  площади имени Суворова. В центре площади был установлен памятник Суворову, сидящему на коне. Памятник был установлен так, словно Суворов указывал, откуда следует ожидать нападения врага – из Турции.
   – Видишь, Лысый, куда указывает Чапаев. Строго на юг, это – основное стратегическое направление контрудара в ответ на империалистические происки враждебных нам, вооруженных до зубов, сил блока НАТО, – просвещал Игорь Лысого. – Специально для облегчения перемещения воинских подразделений через реку построили этот важный, в стратегическом плане, мост. И Чапаев прямо на него и указывает, вот он – верный путь. Куда и нам скакать следует. Понял неуч!
   – Так ведь это Суворов, – осторожно попытался поправить Игоря Лысый. – Вот тут написано…
   – Суворов, Кутузов! Сам знаю, нечего меня поучать, сейчас дам в лобешник, – сразу все буквы забудешь. Говорят тебе: если на лошади, значит, Чапай! – не скрывая раздражения, зарычал Игорь на Лысого.   
   Цукерман «залегал» под дубом редко и, вообще, в последнее время вел себя как-то странно. Со службы являлся раньше всех, часа в три – четыре, подозрительно «уставший», и заваливался спать. Выспавшись, вставал часов в восемь вечера, куда-то ненадолго исчезал, а через часа полтора уже опять дрых. И так каждый день. На расспросы что-то невнятно бормотал о каких-то поездках. Какое-то время, все было  покрыто мраком.

   Компания в стандартном составе – Игорь, Женя, Серега и Лысый – коротала время под дубом.
   – Интересно, что происходит с Цукерманом? Куда-то исчезает, ничего не рассказывает, совсем от рук отбился. Странно все это, пацаны. Может, что задумал? –  завел разговор Женя на волнующую всех тему.
   – Да, странно! – обрадовался Серега. – И винцом от него попахивает. Пора его уже на растерзание мохнатого суда отдать. Будет знать, как из Петрухи кровь пить.
   – Под суд, Серега, его, пока, не за что отдавать. Ведет он, конечно, себя странновато,  налицо все признаки отрыва от коллектива «влево». Но «взять» его по делу, пока, нет повода, – рассуждал Игорь. –  Цукерман у нас экономист – капиталист, деньги, наверное, копит.
   – Куда, зачем? – переспросил Серега.
   – Куда, зачем. В консервную банку, консервы закупать. Цукерман запасливый, не то, что ты, – ответил Игорь.
   – А что я. Я, например, на машину решил копить – за два года на «Москвич» накоплю, – пробурчал Серега.
   Раздался дружный смех.
   – Ну ты, Серега, и загнул. На дверную ручку насобирал уже, или еще нет? – давясь от смеха, спросил Игорь.
   – Что тут смешного? Я уже, может быть, на четыре колеса и запаску накопил.
   – И где они? Под кроватью или в винарке? – спросил Игорь.
   – Ну… Так получилось... пока одна запаска осталась.
   – Что-то я эту твою запаску в упор не видел, – рассмеялся Игорь.
   – А может, у него сдвиг произошел после метания гранаты? – предположил Лысый, возвращаясь к начатой теме.
   – Какая граната? Почему Петруха ничего не знает? Опять что-то от меня скрыли?
   – Ты, Серега, дрых в этот момент, все и пропустил, – ответил ему Лысый.

   ... Несколько дней тому назад, Цукерман, как обычно, вернулся днем из своих засекреченных поездок. Лысый искал знакомые буквы в свежеукраденном номере журнала «Военное обозрение», Серега сладко спал. Коля, раздевшись, прилег, готовясь отойти ко сну. Но заснуть ему помешали, внезапно ввалившиеся в комнату, Игорь и Женя. Судя по их виду, они успели по дороге посетить пару винарок, а потому пребывали в прекрасном расположении духа. Игорь в руках   держал потрепанный, как он его называл, «фронтовой портфельчик».
   – Здорово, Келбас! Где же ты пропадаешь, Пенелопа? С нами не общаешься, загордился, наверное, или ты продался большевикам? – весело обратился Игорь к Цукерману. – Женька, может быть, его по политухе привлечем?
   – Чего ты ко мне цепляешься? Я вас  не трогаю. У вас есть подопечный, – Коля показал на спящего Серегу, – вот его и воспитывайте. Еще один  лежит  азбуку изучает.
   – Ну ладно, ядохимикат, сейчас мы тебя проучим, вот тебе подарок.
Игорь достал из портфеля ручную гранату и сделал резкое движение рукой, словно собираясь бросить её.  «Ядохимикат», оценив обострившуюся ситуацию, в мгновение ока слетел с койки и забился под Серегину кровать. Его быстродействию мог бы позавидовать любой акробат.
   – Идиот! Спрячь гранату, ты разнесешь всю общагу, – вопил Коля из-под кровати,  серьезно испугавшись. – Женя останови этого придурка – у него, наверное, не все дома.
   – Колян! Чего ты переживаешь, как она может взорваться, если чека у меня, – показывая кольцо надетое на палец, спокойно сказал Женя. – Подумаешь, лимонка. Это же не противотанковая! Чего пугаться, Коля? Выгляни в окошко – дам тебе тротила немножко!
   – Идиоты! Кретины! Вам лечиться нужно. От ваших шуточек у меня чуть сердце не выпрыгнуло наружу, – свирепел Коля, вылезая из-под кровати через полчаса, убедившись, что граната, вместе с чекой, вернулась в портфель, а портфель спрятан в шкаф. – Тебя, бугай, вообще, к снарядам подпускать нельзя. Развел тут арсенал – взорвемся ко всем чертям скоро. А ты – харя прокурорская – чего стоишь лыбишься? Сам же рассказывал, как прапор решил поиграться гранатой...
   – И что? – поднялся с койки Лысый.
   – Ничего!
   – Что, ничего?
   – Ничего не осталось от идиота. Собрать так и не смогли, – продолжал Коля. – А ты, придурок, лежишь, млеешь от удовольствия. Кстати, Лысый, этой зимой, до того как ты здесь появился, один сумасшедший – из наших двухгодичников – ставил эксперименты в своей комнате.Жил в угловой комнате на нашем этаже, напротив сортира. Фамилия у него... воробьиная  какая-то...
   – Чайка, – подсказал Женя.
   – Да, Чайка. Он же, по моему, из твоего, Женька, полка. В общем, Чайка решил полетать немножко. Сначала он запустил в комнате сигнальную ракету – хотел проверить, вылетит она самостоятельно в форточку или нет. Ракета металась по комнате с диким воем, как припадочная, но форточку не нашла... Чайка, слегка протрезвев от созерцания припадочной ракеты, накрыл ее одеялом и сам сверху упал. В матрасе дыра осталась, размером с арбуз. Но Чайку это не остановило. Он достал взрыв-пакет, поджег запал и швырнул в форточку. Первую раму пакет благополучно пролетел, а вторую... Чайка к этому времени килограмма полтора водяры уже съел и сила броска оказалась недостаточной. Пакет упал вниз между двух рам и  там взорвался. Внутренняя рама упала внутрь комнаты, засыпав все осколками стекла, а наружная свалилась вниз, на улицу. А на улице – январь – минус восемь. Мы подумали, что танк на полном ходу врезался в нашу общагу. Вот так вот, Лысый!
   – И что, этого Чайку выгнали из армии? – с надеждой в голосе спросил Лысый.
   –  Ты, Лысый, совсем лишился разума. Кто же за такое выгонит. Из общаги, и то не выгнали. Посидел сутки в холодной, и трое на гауптвахте.
   – А что с прапором случилось, Женя? – спросил Лысый.
   – В девяносто третьем полку служил прапорщик, молдаванин с русской фамилией Пырну, – начал рассказывать Женя.
   – Какая же это русская фамилия, ты что, погнал? – перебил его Игорь.
   – Смотря, на каком слоге ударение сделать, если на первом – то молдавская. Так вот, у этого молдаванина с русской фамилией, была страсть к разного рода взрывчатым игрушкам, типа гранат и лимонок, как у и тебя, Игорь, хотя и служил он на вещевом складе. Однако неограниченный доступ к военным шмоткам давал ему возможность обменивать их, в таких же неограниченных никем количествах, у своего знакомого прапорщика, также носящего молдавскую фамилию Миняйло, служащего на складе артвооружения, на хранимые там боеприпасы. Таким образом Пырну сумел собрать целый арсенал всевозможных снарядов от сигнальных ракет до противотанковых мин, не уступающий вверенным Миняйло складам. Мало того, он и ходил всегда, везде и всюду нафаршированный гранатами. Однажды, во время несения тяжелой и изнурительной службы на вещевом складе, Пырну приспичило по большой нужде, для чего он отправился в одиноко стоящий рядом со складом “одноочковый” туалет, имея при себе, как всегда, гранату в кармане. Чтобы она не вывалилась из кармана галифе, Пырну, не долго думая, пристегнул кольцо чеки гранаты к карабину на офицерском ремне, спустил штаны и присел на корточки. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь назойливым жужжанием мух. Прапор “блаженствовал”. И вдруг он отчетливо услышал, как что-то тяжелое шлепнулось в выгребную яму, нарушив окружающую тишину и спокойствие. Даже мухи замерли в полете. Пырну машинально рукой схватился за то место, где должна была висеть граната, но обнаружил там лишь кольцо и болтающуюся на нем чеку. До времени “Ч” оставалось несколько секунд. Пырну развернулся на сто восемьдесят градусов и заглянул в “очко”, пытаясь разглядеть, куда улетела его “драгоценная” игрушка. В этот момент “игрушка” взорвалась. Потревоженные взрывной волной фекальные массы, вырываясь из “очка”, как из сопла реактивного двигателя, всей своей мощью обрушились в лицо любопытного прапора… Подоспевшие “спасатели”, прибежавшие на грохот взрыва, нашли его лежащим спиной на выбитой двери, со спущенными штанами на согнутых коленях и обезображенным от ужаса и фекалий лицом…
   – И чем все закончилось, – спросил Лысый.
   – Ничем. Разве что, перевели его служить в Кишинев, в штаб армии, в службу артвооружения, как высококлассного специалиста-взрывотехника.

   Секрет таинственных поездок Цукермана все же скоро раскрылся. Как оказалось, Цукерман ездил старшим команды разбирать старую железнодорожную ветку, ведущую на винокуренный завод, рядом с городком Бульбоки. Пока солдаты тягали старые шпалы, Коля разминался виноматериалом. В один из дней, не рассчитав своих сил, он переусердствовал с дегустацией и слегка «устал».
   Как назло, в этот день двенадцатая в полном составе заявилась раньше обычного времени и возлегала на койках, готовясь к вечернему променаду под дуб. В дверь осторожно постучали.
   – Кто там? Чего надо? – спросил Лысый.
Дверь слегка приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась чья-то голова в солдатской пилотке.
   – Скажите, пожалуйста, – робко спросили из-под пилотки, – лейтенант Цукерман здесь живает?
   – Ну, здесь. А у тебя какое дело к нашему Цукерману, – грозно спросил Лысый.
   – Заноси! – скомандовал кому-то «парламентер» и раскрыл дверь.
В комнату, бережно держа за руки и ноги какое-то тело, зашли два солдата, следом за ними и сам парламентер. На ладонях он нес офицерскую  фуражку, в которой лежали очки и наручные часы.
   – Куда положить? – спросил парламентер.
   – А что это? – удивленно спросил Женя.
   – Лейтенант Цукерман, – последовал ответ.
   – Тогда сюда, – Женя жестом указал кровать.
   Радости Сереги не было предела. Он сиял от счастья – наконец-то его главному оппоненту по политическим взглядам пришел конец.
   – Теперь и в моем тупике музыка загремит, – радовался Серега. – Давай его будить и скорее судить.
   – Не спеши его будить. Пусть проспится, сейчас от него толку никакого. Тебя же мы не будим, – остановил Серегу Игорь. – Еще нужно выяснить, куда он по вечерам бегает. Сегодня дуб отменяется, выследим Цукермана.
   В девятом часу вечера Цукерман проснулся и с трудом присел на кровати. Ему казалось, что на плечи, вместо головы, прилепили полуторатонную чугунную бадью, наполовину заполненную сырым морским песком с галькой. Песок перекатывался, отчего удержать «бадью» в равновесии было невозможно. Сквозь монотонный рокот в голове до его сознания доносились чьи-то голоса; в густой пелене тумана перед ним маячило какое-то розовое пятно.  Нащупав на тумбочке свои очки, Коля нацепил их на переносицу. Чтобы навести резкость, ему  понадобилось минут десять. Наконец он разобрал, что маячило  перед его глазами – довольное и улыбающееся лицо Сереги.
   – Что, коммуняра, шпалы оказались не по зубам, слишком тяжелы, – измывался над ним Серега. – Будешь знать, как отрываться от коллектива! Теперь готовься сдавать мне свою комендантскую должность. Уж теперь я тебя сгною.
   – Пошел ты к черту! Ничего я тебе не отдам.
   Коля поднялся с койки, поправил галстук, напялил фуражку и направился к двери.
   – Куда ты собрался, Коля, в таком сумрачном состоянии? – спросил его Игорь.
   – По делам.
   – Какие у тебя, могут быть дела, на ночь глядя, – переспросил его Женя. – Мы тебя одного не пустим, пойдем с тобой.
   – Как хотите.
   Проехав пару остановок на троллейбусе, друзья вышли в центре города, возле переговорного пункта, куда, слегка пошатываясь, направился Коля.
   – Колян! Ты куда направился? – спросил его Игорь.
   – Домой звонить.
   – Остановись, у тебя же язык еле ворочается, утром звякнешь, – пытался остановить его Игорь, но тщетно, Коля уже скрылся за дверью переговорного пункта.
   – Так вот, оказывается, куда он бегал по вечерам: голубок спешил  доложить своей голубке об успешно сэкономленных за день десяти копейках, – резюмировал Игорь.
   – А я нутром чувствую, что Цукерман собирает деньги не на раскладную кровать-самолет, как он нам вешает лапшу на уши, а на партийные взносы. Он у нас самый хитрожёлтый.  Хочет в компартию затесаться, я коммуняк за километр чувствую, – предположил Серега.
   Утром следующего дня, без предупреждения прорвав оборону на всех фронтах, на плацдарм у койки Цукермана высадился десант. Ранней «лошадью» из Одессы прискакали его жена и теща. Ураганным ветром с коек сдуло четверых его друзей, в результате чего Коля остался один на один с превосходящими силами противника. Триста шестьдесят минут, не прекращаясь ни на секунду, длилось массированное наступление. В течение этого времени было израсходовано столько снарядов, в виде слов, сколько бедняга Коля не смог бы наговорить и за два года, разговаривая по восемь часов в сутки.
   Блестяще проведя такую сложную операцию по очистке  Колиных карманов от наличия каких-либо денежных знаков (взамен которых было оставлено продуктов на два месяца), «десант» отбыл к месту постоянной дислокации.
   Во избежание недоразумений,  вечерние звонки домой прекратились.

24. Скачки - это солнце, воздух и река, плюс карты

В первых числах июня неожиданно свалилось лето со всеми атрибутами: палящее солнце, невыносимый зной и абсолютное нежелание работать. Асфальт на плацу плавился, а на полигоне от жары и солнечной радиации спрятаться было негде. В казарме наоборот, – душно и противно. Четвертый день Силикатов не мог придумать, как выкрутиться из создавшейся ситуации. А ситуация складывалась совсем отвратительная. После полуторачасового сидения в душной Ленинской комнате, необходимо было чесать на полигон, где под палящим солнцем обучать чему-то новых "подопечных", да еще и следить, чтобы они не разбежались. Новыми "подопечными" у Силикатова оказались офицеры запаса – зенитчики, призванные на сборы, или «скачки». За полтора месяца  офицеры-зенитчики, окончившие в свое время высшие учебные заведения, должны были забыть устройство, назначение и тактико-технические характеристики зенитных самоходных установок (что они успешно забыли уже давно), которые они изучали на военных кафедрах институтов. Взамен этого необходимо было изучить зенитные (но не самоходные) пулеметы времен второй мировой войны.
   Заниматься «партизанами» в полку хлопотно и некому, поэтому, в очередной раз, это «сложное» и «ответственное» задание командование части поручило двухгодичнику Силикатову. Правда, Силикатов об автоматическом зенитном пулемете калибра 14,5 миллиметра имел такое же представление, как о способах лечения катаракты глаза.
   Изнемогая от жары и «удавки» на шее в виде галстука, Силикатов «строчил» конспект лекций в душной ленкомнате. Переписывать из «Руководства по техническому обслуживанию пулемета» никому не нужный текст осточертело на первой же странице. Читая «Четвертый позвонок» Марти Ларни, Силикатов записывал в конспект отдельные интересные фразы, снабжая текст рисунками из «Руководства по обслуживанию». Получилось привлекательно – полноценный конспект для проведения занятий с  пользой для себя.
   Силикатов настолько увлекся процессом конспектирования, что не заметил, как тоскующие его подопечные пустили по кругу пилотку, в которую собирали по два рубля с носа. Один из них, Анатолий Албул, незаметно исчез и через  двадцать минут принес несколько «пузырей» сухого молдавского вина и стакан. За пять минут от содержимого пузырей не осталось даже аромата.
   Наконец, на исходе пятого дня, по окончании конспектирования романа, в голове Силикатова материализовалась концепция проведения сборов. Главное – утреннее построение, на котором Силикатов предъявлял майору Вырвооченко – начальнику сборов – безупречный конспект, план учебно-тренировочных мероприятий и личный состав. Дальнейшие действия – раствориться где-нибудь на необъятных просторах полигона для проведения практических, тактических, или каких-нибудь еще, ишемических занятий. Но, на полигоне негде было укрыться от солнца и спрятаться от пыли, кроме того, нельзя было скинуть с себя форму – там периодически «шастали» начальники и командиры разных уровней.
   – Сегодня тема занятий: «Прикрытие  мотострелковых подразделений при форсировании водных преград». Для изучения и практической отработки следуем на полигон. Взвод, направо. Шагом марш! – скомандовал Силикатов, доведя до «партизан» тему занятий.
   Произносилось все это в расчете на то, что услышит начальник сборов, стоящий неподалеку. Зайдя за казарму и убедившись, что начальник скрылся из поля зрения, Силикатов давал новую вводную:
   – Взвод! Стой! По одному, в дырку в заборе, бегом марш!
   Через минут пятнадцать, вся компания во главе с Силикатовым, удобно расположившись на берегу Днестра, приступила к практической отработке темы занятий,  наслаждаясь солнечно-воздушными ваннами.

   – Где ты так умудрился загореть? – спрашивал Лобидзе Силикатова.
   – Я же постоянно торчу на полигоне, провожу занятия. Целый день на солнцепеке, – уклончиво отвечал Женя. – Устаю как собака. Очень тяжело с этими партизанами, совсем от рук отбились, совершенно не хотят постигать военную науку. Никакого патриотизма.
   – Что ты брешешь. Тебя на полигон и калачом не заманишь, – с сомнением произнес Игорь. – Почему, интересно, у тебя на брюхе белые полосы, загар какой-то странный. На зебру смахиваешь.
   – А что странного. Я, ведь, не лежу кверху брюхом, а пашу не разгибая спины, – вот у меня и загар неровный, на складках живота – светлые места.
   – Опять тебе повезло, прокурорский выскочка, – не удержался Серега. – Ты на прокурорской табуретке протёр больше штанов, чем я истоптал сапог, а теперь еще и в солярий устроился. Шаровик – затейник.
   – Не «шаровик – затейник», а «понтовик – затейник», – поправил его Игорь.
   – Ты не понимаешь, Серега, как важно быть вовремя в нужном месте, – парировал «понтовик – затейник».

   За месяц тактических занятий по прикрытию подразделений при форсировании водных преград, в обстановке приближенной к реальной, Силикатов, действительно, загорел так, словно месяц провел в Африке. Зебровидный же загар на животе объяснялся не работой в три погибели, как пытался развесить лапшу на уши друзьям Силикатов, во что, правда, они не верили. С первого дня «тактических занятий» на берегу Днестра, компания резалась в карты – в «клабур» – сидя на песке, отчего на животе образовывались складки. Играли не на деньги – проигрывающая пара обеспечивала снабжение «боеприпасами» и «гсм». За незначительную «мзду», по установленным Силикатовым тарифам – не более двух человек в неделю и полтора литра вина в сутки – желающие могли съездить на «побывку» домой. В общем, как говорил монтер Мечников, образовался некий продукт под названием «Согласие», при полном непротивлении сторон. «Стороны» были взаимно довольны.
   Но как в песне поется: «Умчались солнечные дни и годы улетели…», рано или поздно по счетам нужно платить. Над Силикатовым повис «Дамоклов меч». Не успел он распрощаться со своими «партизанами», как по дороге в прокуратуру был «схвачен» комбатом Стремовым и отправлен на стрельбы в Дербянск. 
   «Прощание» с партизанами, действительно, растянулось почти в недельную пьянку. «Партизаны» щедро отблагодарили Силикатова за предоставленный им внеочередной оплачиваемый отпуск. «Полевые», которые им выплатили по окончании сборов, они усердно пропивали, обходя все «кабаки» Приднестровска поочередно.
   – Предупреждал я тебя: будь на чеку, не то заметут, – отчитывал Лобидзе Силикатова. – Расстаться не мог со своими партизанами. Теперь узнаешь, что такое личный состав и как с ним бороться.

   Погрузка техники происходила на железнодорожной станции Блажной хутор, в нескольких километрах от Приднестровска. Комбат Стремов вел себя как-то странно, был чересчур вял, особой активности не проявлял, практически отстранился от командования процессом погрузки.
   - Что-то гад задумал, - задумчиво произнес Силикатов.
И, действительно, за полтора часа до отправки эшелона за ним приехали из зенитного полка. Пробормотав что-то невнятное, Стремов сел в присланную за ним машину и отбыл на новое место службы – командиром батареи, где служили Серега и Лысый.
   Опешившие офицеры зенитной батареи, оставшиеся без командира, горевали не долго – не более минуты, пока машина, увозящая Стремова, не скрылась в клубах едкой пыли.
   – Нет худа без добра, без команданте «Чегевары» спокойней будет, – резюмировал Силикатов и обратился к Фролову. – Саша, принимай батарею, ты – заместитель.
   – А почему я? Я ведь по технической части, а не по боевой.  В бою место выбывшего комбата занимает командир первого взвода, то есть ты, – открещивался Фролов.
   – Я!… – удивился Женя. – Я и половины личного состава в лицо не знаю. Насчет боевой работы – тут я ничем помочь не могу – все, чему я научился в прокуратуре – сажать за решетку. Ты «замок»,  значит, и исполняй обязанности старшего.

   Август только начинался. Жара стояла потрясающе нестерпимая. Подходил к концу год службы в армии. Силикатов отправлялся с одного «курорта» на другой – с берега Днестра на берег Азовского моря. С ним вместе уезжали Матвиенко, Фролов и тридцать человек «личного состава».

   В эти же дни Лобидзе, Гаркенко, Цукерман и Лысый отбывали в составе своего полка на переучивание в Харьковскую губернию. Судьба почти на полгода разводила друзей.

Конец 1 - й части.
1999 - 2001 г.г.

                Продолжение: https://dzen.ru/a/ZquS7S7hZgoYKfQy